стихи. Но, к сожалению, запомнил
дишь  первые четыре строчки,  которые я сочинил еще в Ростове,
когда был очень счастлив:

         Все ветер рвал, и брызгами играя
         Ворвался мокрым тающим теплом,
         А ночь стояла влажная, живая
         И было трудно возвратиться в дом.

     Тогда тоже была весна,  тоже был ветер,  тоже  начиналась
новая страница жизни.
     Наверное, я снова входил в то состояние внутреннего подъ-
ема,  которое всегда мне давало силы жить. Мне казалось, что я
снова счастлив, мне хотелось работать и потянуло в Москву.
     На следующий день лыж уже не было:  кругом  стояли  лужи.
Мне оставалось еще два дня, но погода испортилась и Москва ме-
ня уже властно звала к себе.  Бурлацкий уехал  накануне,  Коля
Доризо еще раньше,  прощаться мне было не с кем.  За обеденным
столом сидели уже незнакомые мне люди.  Я сдал комнату, сел на
своего  жигуленка  и  покатил  домой.  Дорога  была невероятно
скользкая - вода покрывала,  еще не растаявший  лед.  Впрочем,
меня это нисколько не смущало.

                           *       *
                               *

     Я ехал в Москву с ощущением  происшедшей  метаморфозы.  Я
уже знал,  что жизнь пойдет совсем по-новому. Появятся и новые
задачи и новые люди.
     Тем летом мы с  Александровым  закончили  первый  вариант
климатической модели  и я установил с руководителем американс-
кой климатической программы профессором Бирли хорошие контакты
и, несмотря на разгар холодной войны, он обещал мне всякую по-
мощь.
     Через год Володя уехал в штат Колорадо в город Болдури на
целых  восемь  месяцев  работать на первом американском супер-
компьютере Крей-1. Именно благодаря этой поездке наша климати-
ческая  модель была доведена и получена ее первая компьютерная
реализация.
     Но об этом разговор будет в в одном из следующих очерках.



Глава IX. О БОГЕ, ФИЛОСОФИИ И НАУКЕ


ТРАДИЦИИ И СОМНЕНИЯ

     Как только  исследователь  начинает выходить за свои узко
профессиональные рамки,  как  только  он  начинает  заниматься
проблемами, лежащими  на  стыках  наук,  перед ним поднимается
множество вопросов общеметодологического и философского харак-
тера. И  отмахнуться  от них невозможно - от них зависит выбор
пути, система приоритетов,  оценка собственной деятельности а,
значит, и судьба самого исследователя. И вот тут-то и проявля-
ется то изначальное,  что заложено в человеке.  Оно может слу-
жить  ему  опорой,  а  может и оказаться шорами,  закрывающими
перспективу.  Я благодарю свою судьбу и свое домашнее воспита-
ние, которое с самого начала мне позволило избегать какой либо
догматики.
     Моя семья не принадлежала к числу особо  религиозных. Как
и во  всех православных семьях у нас праздновались Рождество и
Пасха,  а родители ходили иногда в церковь.  Моя мама, как мне
смутно  помниться пыталась учить меня молиться.  Однако точных
воспоминаний у меня не сохранилось. Но старшая сестра моей ма-
мы  тетя Маня - Мария Александровна Петрова это хорошо помнила
и мне рассказывала о том, как мама, прежде чем ложиться спать,
пыталась перед иконой ставить меня на  колени  и  молиться  за
здоровье своих близких и за свое собственное тоже. Тетя Маня с
удовольствием вспоминала эти эпизоды и говорила, что я доволь-
но спокойно повторял за мамой нехитрые слова молитвы, но когда
доходила очередь до упомянания своего собственного здоровья, я
начинал категорически протестовать.  И аргумент был вполне ло-
гичным:  Никитка вполне здоров и надо освободить  Боженьку  от
необходимости думать еще и о его здоровье. У него и так хвата-
ет дел.  Как видно уже на заре туманной  юности  во  мне  жила
склонность  заниматься методами оптимизации - не делать лишнюю
работу.  И уже тогда родилось вполне четкое отвращение к регу-
лярной догматике.  Как утверждала тетя Маня,  мама особенно не
настаивала на упоминании моего собственного  имени  и  молитва
стала покороче!
     После кончины мамы,  моим нравственным и религиозным вос-
питанием занималась бабушка Ольга Ивановна.  Несмотря  на  то,
что она была лютеранского вероисповедания,  каждое воскресенье
она ходила в православную церковь  и  выстаивала  всю  длинную
обедню. И  каждый раз пыталась брать меня с собой.  Меня очень
тяготили эти воскресные службы.  В церкви я переминался с ноги
на ногу и думал о чем-то своем.  Чаще всего фантазировал - со-
чинял какие то приключения со стрельбой,  солдатами, убийства-
ми,  погоней.  Одним словом,  церковная служба настривала меня
совсем не на мирный лад.
     Посещение церкви мне не дало благочестия.  Кроме воспоми-
наний о длинном,  утомительном и,  самое главное, обязательном
стоянии,  у меня ничего хорошего не осталось в памяти.
     Однако, на  этом мое религиозное воспитание не заканчива-
лось - у бабушки была еще и одна удивительная  книга,  которая
была  гораздо вразумительнее богослужения.  Называлась книга -
"Священная история" - это было краткое изложение Ветхого Заве-
та для детей.  Однако дело было не в тексте,  а в удивительных
иллюстрациях. В книге было несколько десятков  гравюр  Густава
Доре. Бабушка иногда мне читала текст, но он не доходил до мо-
его сознания - библейские сказания я воспринимал как сказки, а
сказки и поинтереснее,  я мог сочинять и сам.  Зато, когда мне
самому давали книгу,  я мог часами рассматривать гравюры. Доре
был потрясающим художником - его мир,  его восприятие не могут
не войти в душу зрителя, особенно ребенка. Книга оставила след
на всю жизнь.
     Иногда, когда я рассматривал гравюры Доре,  в меня запол-
зал ужас - как безжалостен и суров Бог.  Как он жесток даже  к
своему избранному им самим народу.  А что же он будет делать с
нами - мы же ему не нужны.  Мы не его народ,  мы же ему враги!
Одним словом я уверовал в Бога, как в некую безжалостную и не-
отвратимую силу.  Я стал даже плохо спать - мне снился Иегова,
который меня наказывал просто так,  за то, что я не еврей. Что
же мне делать, как мне спастись, могу ли я сделаться евреем.
     Все это меня не просто беспокоило,  а стало мучить. Я жа-
ловался бабушке. И она мне разъясняла - в Библии рассказывется
о Иегове. Но он не наш Бог, он Бог евреев и нам нечего его бо-
яться.  Иегова нам ничего не может сделать плохого. Ведь у нас
есть и другой Бог, свой собственный христианский Бог, которому
мы молимся.  Он гораздо более сильный. Он нас всегда готов за-
щищать и от Иеговы и от дьявола.  Теперь я уже ничего не пони-
мал и  в моем сознании образовалась какая то каша (впрочем как
и у большинства!). Что же есть на самом деле? И кто такой Бог?
И почему их много?  Я задавал такие вопросы не только бабушке.
Но вразумительных ответов тоже не получал. Взрослые меня убеж-
дали  - не надо задавать глупых вопросов,  вот вырастишь и все
поймешь сам. Узнаешь, что Бог только один.
     Финал моего религиозного воспитания был вполне благополу-
чен - книгу с иллюстрациями Доре у меня отобрали,  но и в цер-
ковь  водить перестали,  кроме особо торжественных случаев.  Я
стал постепенно забывать и о Иегове и о христианском Боге, ко-
торого  евреи  распяли на кресте,  хотя он и был евреем..  Пе-
рестал и задавать взрослым глупые вопросы, на которые они были
неспособны дать умные ответы. И все вошло в свое русло.
     Впрочем скоро я стал им задавать столь же  умные вопросы,
но уже о теории относительности. Услышав однажды, что у каждо-
го свое время, я спрашивал - может время и есть Бог? И так же,
конечно, не получал ответа. Но это уже другая тема.
     Небольшой всплеск религиозности у  меня  произошел  после
гибели отца.  В тот год была очень ранняя пасха и весь великий
пост стояла удивительная солнечная погода.  Утром бывал легкий
морозец, а днем начиналась бурная капель. Моя мачеха была пог-
ружена в свое горе и всякий раз,  когда у нее выпадало свобод-
ное время  ходила в церковь.  Она работала в школе и ее вспых-
нувшая религиозность казалась тогда предосудительной.  У нее в
школе возникли даже какие-то неприятности.  Тем не менее,  моя
мачеха проводила в церкви много времени. Я иногда ее сопровож-
дал.  Мне шел уже четырнадцатый год и я вполне сознательно хо-
тел понять,  что человеку дает молитва.  Я видел  благотворное
влияние церковной службы на мою мачеху, она приходила из церк-
ви просветвленной,  слегка успокоенной и садилась за  проверку
тетрадей.  Но молиться сам я не научился.  Несмотря на то, что
горе сковало нашу семью - вскоре умер и дед, а наша семья пог-
рузилась  в пучину бедности и несчастий,  я ничего не научился
просить у Бога. Пожалуй единственное, что мне тогда хотелось у
него попросить - если Ты есть,  то помоги мне в Тебя поверить.
Мое желание поверить в Бога всю жизнь было очень искренним. Но
ничего не получалось.
     И на фронте я тоже,  не в пример многим, не молился в ми-
нуты опасности и не призывал Бога на помощь.  Пожалуй  все  же
один раз такое со мной случилось.
     В силу совершенно нелепых обстоятельств я,  вместе с тех-
ником  из  батальона аэродромного обслуживания лейтенантом Бе-
ненсоном, смешным маленьким евреем  из  Беллоруссии  попал  на
минное поле. Мы шли с ним по заснеженному лугу и вдруг взорва-
лась мина. Мы остались живыми, только осколок прошил мой вале-
нок и слегка царапнул кость. Ничего страшного, хотя крови было
много.  Когда мы пригляделись, то увидели, что кругом были ми-
ны.  Случилось как-то так,  что мы прошли метров 10 или 20  не
задев ни одной мины. Вернее задев лишь одну. Тоже удивительное
везение.
     Мы замерли,  каждый шаг вперед или назад грозил  смертью.
Валенок затек кровью, в глазах рябило. Бененсон все время пов-
торял -  "Только  не теряй сознания,  поешь снега".  Вот тут я
впервые произнес про себя:"Господи помоги,  если ты сможешь, а
я заслуживаю" и еще не один раз,  в те страшные минуты, я пов-
торил про себя эту кощунственную молитву.
     А дальше: я действительно должен был бы поблагодарить Бо-
га,  но уже за другое, за то, что на моем факультете авиацион-
ного вооружения мне преподали какие-то зачатки минного дела. Я
опустился на колени,  разгреб снег и убедился, что это были те
самые русские мины образца то ли десятого,  то ли пятого года,
на которых нас обучали тому,  что такое мина, как ее ставить и
снимать.  Еще одно удивительное везение и еще одно  Благодаре-
ние!
     Одним словом,  через какое то количество  минут,  которые
нам с Бененсоном показались часми мы выбрались со злаполучного
луга, Меня отправили в санчасть, где сразу же сделали прививку
против столбняка и сменили белье,  а милый смешной и очень до-
машний Бененсон, который так боялся, чтобы я не потерял созна-
ния,  погиб на следующий день угодив то ли под случайный  сна-
ряд,  которые нет,  да нет к нам залетали, то ли под случайную
бомбежку, которые происходили довольно часто и совсем не  слу-
чайно. Вот и пойми - кого защищает Иегова!
     А, может быть,  наш христианский Бог, действительно силь-
нее и  по-настоящему избранным народом являемся мы - что греха
таить и такая нелепая мысль мне тогда приходила в голову!  Ка-
кие только мысли не приходят в трудные минуты!

ПРИНЦИП ЛАПЛАСА

     В конечном счете, я не стал верующим, но и не превратился
в атеиста.  Мне казалось, что любые категоричные утверждения в
этой сфере,  лежащей на границе разума и эмоций  -  неуместны.
Недоказуемо все.  Никакая  логика  не  поможет в решении этого
вечного вопроса.  Каждым человеком он решается самостоятельно,
как некое таинство, следуя только своим внутренним побуждениям.
     И с этим чувством я спокойно жил многие годы. Считал себя
православным, но не по религиозным убеждениям, а по принадлеж-
ности к той традиции, в которой меня воспитала семья. Будучи в
праздничные дни в каких-нибудь заграницах,  не упускал возмож-
ности сходить в православную церковь, если она там была, но не
столько из за богослужения,  сколько из за любопытства - хоте-
лось увидеть людей,  которые собираются в церкви, послушать их
разговоры, пачувствовать дыхание их мира. Там иногда завязыва-
лись интересные знакомства.
     Я понимал,  что я человек вне конфессий и что я не теист.
Однажды я прочел историю,  которая случилась с Лапласом. В на-
чале XIX  века  он  написал свою знаменитую книгу с изложением
первой космогонической гипотезы,  известной ныне как  гипотеза
Канта-Лапласа. Эту  книгу  он  подарил Наполеону,  а император
французов ее прочел - странные были времена:  то ли книг  было
мало, то ли делать императорам было нечего, а может быть импе-
раторы были другие? Но Наполеон ее не только прочел, но и имел
по ее поводу разговор с Лапласом, содержание которого дошло до
нынешнего времени.  Наполеон сказал примерно следующее:" Граф,
я прочел твою книгу,  она интересная и остроумная;  но я в ней
не увидел Бога".  На это Лаплас ответил весьма лаконично: "Мой
император,  это гипотезы мне не потребовалось".  Лаплас не был
атеистом, но он и не был теистом.  Для успеха  его  конкретной
деятельностти  он  мог  обходится  без  каких  либо сакральных
представлений.  Вот такая позиция мне казалась вполне  естест-
венной для математика и достаточно удобной в наш всклокоченный
век.  Я ее принял и перестал думать о Боге и религиозных  воп-
росах.
     Но однажды  мне  все  же пришлось о многом задуматься.  И
уточнить свою позицию. Для себя самого, разумеется.
     Мои занятия биосферой,  эволюционизмом  неизбежно  вывели
меня на проблемы человека.  Он состоит из плоти  и  крови,  он
возник в  результате немыслимо сложной эволюции живого вещест-
ва. Но у него,  в отличие от всех других существ,  есть еще  и
духовный  мир  и человек,  следуя его призыву,  может задавать
вопросы, сознательно ставить цели своей деятельности  и  стре-
миться  к их достижению.  В сознании человека всегда возникают
два кардинальных и очень отличных друг от друга вопроса.  Пер-
вый  из  них это вопрос "КАК?".  Как происходит то или другое,
как летит стрела пущенная из лука, как из отдельных атомов об-
разуется то или иное вещество и т. д. И из попыток ответить на
бесчиленное количество подобных, непрерывно возникающих вопро-
сов возникает наука - величайшее творение человеческого гения.
     Но, вероятно в зачатке подобный  вопрос  появляется  и  у
высших животных.  Обезьяна умеет "обезъянничать" и, сбивая яб-
локо палкой,  она  решает некую сложную задачу,  отвечающую на
вопрос "КАК"?.  Она способна и отыскивать  способ  "КАК"  доб-
раться  до  заветной цели.  При этом,  она действует не только
следуя одной интуиции,  но и каким то началам рассудочной дея-
тельности. Но это еще не духовный мир.
     Возникновение духовного  мира мне представляется тоже яв-
лением мирового эволюционного процесса. Изначально материя ли-
шена духовного мира.  Лишь  на  определенной  стадии  развития
чувственного  и интеллектуального начала произошло становление
феномена, свойственного только человеку,  выделяющего  его  из
всего  остального мира живого,  феномена,  который мы называем
ДУХОВНЫМ МИРОМ ЧЕЛОВЕКА.  Это синтез чувственного и рациональ-
ного,  перешагнувший особый порог сложности своего развития. В
контексте духовного мира у человека  возникает  некая  картина
мира,  некое  его целостное восприятие.  Но в отличие от логи-
ческих конструкций, в образах рождаемый духовным миром нет ни-
какого  окончательного  стандарта.  Многообразие  субъективных
представлений об окружающем в отличие от рефлексной  однознач-
ности  животных - вот одна из характернейших черт феномена че-
ловека.
     И вот за неким порогом сложности  чувственного  и  рацио-
нального восприятия,  у человека однажды рождается второй воп-
рос "ЗАЧЕМ?".  Зачем существует то, что существует - и небо, и
земля, и вода, и я сам, наконец. Никакая логика, никакая наука
не могут дать на этот вопрос какого  либо  удовлетворительного
ответа. Этот  вопрос  может казаться бессодержательным,  но он
неизбежно однажды возникает у человека.  Раньше или позже,  но
он появляется в его сознании. Неопределенность картин, рождае-
мых нашим духовным миром,  их принципиальная  неоднозначность,
невозможность  дать  ответ,  основанный на логике и роль чувс-
твенного начала в наших представлениях об  окружающем  мире  -
все это  и приводит к некому образу,  к некому представлению о
сверхестественной силе.  Одновременно это и есть источник веры
в  эти  силы.  Отсюда  из множества духовных миров и рождается
множественность вер. Каждая из религий - явление историческое,
но религиозное чувство,  почва для "взрастания"  веры  в  силы
свехъестественные,  по-видимому,  органически  присуща челове-
честву. И будет ему сопутствовать, пока оно существует во Все-
ленной.  Но конкретный человек им может обладать или нет - это
уже другой вопрос.
     Я уже говорил о том, что в силу моего воспитания, а может
быть и особенностей моего биологического естества я не сделал-
ся ни атеистом,  ни человеком по-настоящему  верующим.  Особую
роль сыграло, вероятнее всего, математическое образование, по-
лученное в университете:  для утверждения веры или  атеизма  у
меня  не было достаточного логического или эмпирического осно-
вания. Я не мог отвергать существования Высшей Силы,  то  есть
считать отсутствующим начало,  недоступное моему разуму, пони-
мая его ограниченность.  Но и не было внутреннего  ощущения  в
необходимости его  существования.  Тем  не  менее  внутри меня
всегда жило сомнение. Вероятно очень многие видят эту проблему
в  таком  же ракурсе,  формально причисляя себя к той или иной
конфессии или даже,  считая себя атеистом.  Как и я, например,
который считает себя православным. Вот почему меня не удивляли
особенности  чужих  духовных миров,  к которым,  как и к любым
искренним убеждениям я научился относится с глубоким уважением
и симпатией.  И никогда не позволял себе в них вмешиваться или
обсуждать.
     Итак, я совершенно убежден, что наука вполне совместима с
религиозными убеждениями,  а тем более с религиозным чувством-
основой любой  веры.  Они никак не не противоречат друг другу,
отражая сущности двух кардинальных вопросов,  один из  которых
порожден  практикой  человеческой  деятельности,  требованиями
сохранения рода человеческого,  заложенными  в  нашем  генети-
ческом естестве, а другой - возник вместе с духовным миром че-
ловека и отражает какие то особенности феномена человека,  нам
пока  еще  недоступные.  Я  думаю,  что сочетание веры в нечто
высшее и способности к  научному  творчеству  делает  человека
по-настоящему счастливым.  Но очень мало,  кому это дано. Люди
типа Гете или Павлова встречаются крайне редко.  Увы, мне судь-
ба, или Бог, дали возможность жить лишь в мире разума.
     Я знал людей,  которые жили преимущественно в мире чувств
и веры и видел, что они были неизмеримо счастливее меня и всех
тех кто жил в другой непересекающейся  плоскости.  И  поэтому,
когда мне  очень плохо,  я иногда произношу,  ту кощунственную
молитву,  которую придумал еще в ранней юности:" Господи, если
Ты есть, помоги мне уверовать в Тебя!".

МОЯ КАРТИНА МИРА

     Изучая биосферу,  ее эволюцию,  как  нечто  единое  целое
(или, как  сейчас принято говорить,  как систему),  я невольно
вынужден был нарисовать для себя некую "картину мира",  помес-
тив в нее и биосферу и человека.  Мне пришлось выработать свое
отношение к таким  фундаментальным  принципам  как,  например,
принцип редукционизма,  сводящего сложное к простому и убедит-
ся однажды,  что мир гораздо сложнее  и  непонятнее,  чем  это
обычно  думают представители естествознания и такие же физика-
листы, как я и мои товарищи по науке.
     Рассказ о всем этом увел бы меня очень далеко в сторону и
он явно неуместен в рамках данной книги.  Но о некоторых фраг-
ментах сложившегося мировозрения я все же скажу, надеясь в то-
же время, что средства, необходимые для публикаций моих лекций
по универсальному эволюционизму,  где все свои взгляды я изло-
жил гораздо подробнее, будут однажды найдены.
     Излагаемый зде