елдышем дает основание думать,  что если  он
прямо и не принадлежал к этому типу людей,  то был к нему зна-
чительно ближе чем к первому.  Но и этого мало. М.В.Келдыш был
сыном  генерала  и внуком генерала и он полностью усвоил гене-
ральское высокомерие. Пережив в молодости все горести дворянс-
кого изгойства, он, тем не менее, в последующие, тоже достаточ-
но трудные годы,  не очень  стремился  облегчать  участь  себе
подобных.
     И Келдыша люди боялись. Был, кажется, только один человек
, полностью лишенный этого  чувства.  Им  был  Костя  Бабенко,
позднее Константин Иванович Бабенко - член корреспондент Союз-
ной Академии. Я еще скажу о нем два слова.
     Если не все,  то многое о Келдыше я знал заранее и  очень
волновался  перед  семинаром.  Когда  я вошел в аудиторию и он
увидел мой китель с орденами,  то на его  лице  появилась  ка-
кая-то кривая усмешка, что меня еще больше смутило. Тогда в 51
-ом году я уже начинал стесняться своего кителя.  В Ростове  я
ходил  в свитере.  Я хотел снять ордена,  но они были военного
времени на  винтах и под ними на кителе были дырки.  А другого
кителя у меня не было.  Я чувствовал всю нелепость своего вида
и понимал ответственность момента - первый матч на чужом поле!
     Мне было  дано  15 минут на изложение результата.  Только
результата - никаких коментариев.  Потом Келдыш стал  задавать
вопросы. Иногда он что-то спрашивал у  Я.И.Секрерж-Зеньковича,
к которому относился весьма почтительно.  Главным образом, это
были библиографические справки и перечисление  незнакомых  мне
имен.  В какой то момент Келдыш задал вопрос.  Я было собрался
отвечать,  но  тут  вдруг  услышал  голос  Бабенко:"Опять  Вы,
Мстислав  Всеволодович  не  поняли,  это следует...  и т.д." И
...Келдыш стушевался. А был тогда Костя Бабенко таким же как и
я кандидатом технических наук.
     Весь семинар продолжался около часа.  В результате Мстис-
лав Всеволодович был очень лаконичен:"Теорема простая,  но по-
лезная. Могу Ваше сообщение представить в Доклады",  то есть в
Доклады Академии  Наук  -  весьма престижное издание "Готовьте
текст". Я сказал, что текст у меня с собой. Он смпросил у Яко-
ва  Ивановича,  видел ли он этот текст и после утвердительного
ответа, уже не читая, написал на нем "Представляю".
     Так был сделан еще один шаг к Олимпу. И первая публикация
в академическом журнале.

СОБОЛЕВ, ВИНОГРАДОВ
И ДОКТОРАНТУРА В "СТЕКЛОВКЕ"

     В науке  всегда существует некая ниточка преемственности,
связывающая исследования, которые исследователь проводил рань-
ше с  тем,  что он делает теперь,  с его выбором и постановкой
задач, методами анализа и т.д. И на эту "связь времен" уже на-
низываются второстепенные обстоятельства.  Вот так и возникает
некая логика исследования.  И часто мы сами не  осознаем  этой
преемственности. Тем  не менее она существует и проходит через
наше сознание, как бы независимо от нас.
     В число  моих обязанностей в Ростовском Университете было
включено руководство студенческим семинаром  по гидродинамике.
Студенты  должны  были  читать оригинальные работы и делать их
рефераты.  Я стал перед трудной задачей выбора работ для рефе-
рирования,  поскольку сам был очень необразован в этой области
и только, только начинал входить в курс дела. В этой обстанов-
ке я принял некоторое решение,  которое оказалось, может быть,
самым разумным.  Я предложил начать изучение работ  классиков.
Тогда стали  издавать собрание сочинений Николая Егоровича Жу-
ковского - простой и ясный язык,  отчетливо поставленные зада-
чи. И  мастерство  анализа.  Одним словом классика!  И студены
многому смогут научиться на хороших примерах. Глядишь, и я сам
кое чему научусь! Мое предложение кафедра приняла.
     Среди работ  отобранных мной для реферирования на студен-
ческом семинаре осенью 50-го года  была  и  знаменитая  работа
Н.Е.Жуковского, посвященная изучению движения твердого тела, с
полостями целиком заполненными идеальной жидкостью.  В ней  он
показал,  что  такая  система в динамическом отношении эквива-
лентна некоторому другому твердому телу - новых степеней  сво-
боды жидкость не добавляет.
     Но в это время я уже начал с дипломниками заниматься  за-
дачами о колебании жидкости в сосудах.  Но ведь сосуд это тоже
твердое тело с жидкостью.  Только она не целиком заполняет его
полость. Жидкость имеет свободную поверхность,  на которой по-
являются волны. Эта жидкость как-то колеблется от движений са-
мого сосуда и, в свою очередь оказывает на его движение какое-
то влияние. Теорема Жуковского для такой системы уже, конечно,
не применима, поскольку в такой системе, число степеней свобо-
ды бесконечно. Но может быть эта система - тело плюс, колеблю-
щаяся  в нем жидкость обладает какими то особыми свойствами? Я
начал думать над этим вопросом.
     Я поступил  как математик:  мною было составлено описание
подобной системы в достаточно общей операторной форме и я  на-
чал  подробное  изучение  свойств  полученного класса линейных
операторов.  Неожиданно мне удалось обнаружить,  что  оператор
расщепляется на бесконечномерный,  который всегда положительно
определен и конечномерный,  который может обладать весьма про-
извольными свойствами. Этот чисто математический и очень прос-
то факт мог иметь самые разнообразные физические и технические
следствия.  Я их сразу увидел. Не зря же я был инженером и был
приучен Академией Жуковского к тому, чтобы искать именно такие
следствия.
     Во-первых для  устойчивости такого тела с полостью необхо-
димо (а потом оказалось, что и достаточно!) устойчивости неко-
торого другого  твердого тела.  Это было обобщение теоремы Жу-
ковского. Если угодно, это был уже факт, причем факт для учеб-
ника.  Но  и была чисто практическая сторона вопроса.  Ракета,
космический аппарат на своем активном участке  -  это  и  есть
сосуд с жидкостью,  т.е. система с бесконечным чмслом степеней
свободы. Естественный вопрос - а как ей управлять?
     Вот, в постановке  этого  вопроса и проявилась та ниточка
преемственности, о которой я упомянал. Мое сознание, независи-
мо от меня было настроено на те самые задачи динамики ракетных
аппаратов, которые и составляли мой первородный грех  в науке.
В силу обстоятельств,  от меня независящих я отошел от них. Но
первая же аналогия, меня к ним вернула. Тем более, что из моей
теоремы  следовало,  что  управлять такой системой,  в которой
много жидкости,  можно также как и обычной системой  конечного
числа степеней свободы. Надо только ввести новые переменные.
     Пройдут годы и за эту работу я  получу  сталинскую,  или,
как она стала называться к этому времени, государственную пре-
мию.
     В тот вечер я сразу понял все перспективы, которые откры-
вает обнаруженный факт, что он означает и с точки зрения боль-
шой науки  и  для технических приложений.  У меня родился план
работы, работы,  которая должна занять,  вероятно,  целый  ряд
лет. Радостный я вернулся домой и с порога сказал своей жене -
ты знаешь, а у меня в руках докторская диссертация! Моя покой-
ная жена относилась,  и не без оснований, довольно скептически
к моим подобным высказываниям.  Да и ко всей моей научной дея-
тельности,  честно говоря!  Меня не раз подводил неоправданный
оптимизм. Задачи появлялись, казалось, что их решение перевер-
нет мир,  а затем незаметно исчезали.  Чаще всего они оказыва-
лись гораздо сложнее,  чем мне казались сначала. Вот и сейчас,
она только отмахнулась и позвала меня ужинать. Впрочем мне это
настроение не испортило.  Но обоснованность своей затеи, я все
же решил проверить.
     В Воронежском университете профессором математики работал
Селим Григориевич Крейн. Будучи моим ровесником, он успел сде-
лать в науке куда больше чем я и,  конечно, гораздо лучше меня
знал функциональный анализ. Я ему написал письмо и просил меня
послушать.  Собрался небольшой семинар. Из известных математи-
ков на нем присутствовал еще М.А.Красносельский, который заве-
дывал кафедрой в том же университете.  Семинар прошел  тихо  и
спокойно. В целом мою теорему одобрили. Каких либо ляпов в до-
казательстве не обнаружили.  Что же касается перспектив,  то о
них посоветовали поговорить с академиком С.Л. Соболевым.
     Однако прошло  не  менее полугода,  прежде чем я попал на
его семинар.  На семинаре у академика Соболева я держался куда
более уверенно, чем на семинаре у академика Келдыша. И причина
этого не в моей возросшей опытности. Совершенно иная обстанов-
ка создавалась вокруг самого Сергея Львовича. Он был человеком
совсем другого склада чем Келдыш.  Соболев светился доброжела-
тельностью. Во  время  доклада не было настороженного подозри-
тельного молчания. Он сам подсказывал формулировки, коментиро-
вал выкладки,  следил за доской. Одним словом, он был не гроз-
ным судией,  а участником доклада.  Это была моя первая с  ним
встреча.  Первая,  как автора работы.  А как слушатель,  я уже
несколько раз видел Сергея Львовича.
     Соболев, который был избран в академики в возрасте 31 го-
да,  производил блестящее впечатление.  Он был высок, строен и
казался  очень  молодым - почти мальчиком,  хотя в те годы ему
было уже хорошо за 40. Первый раз я увидел Соболева на семина-
ре  -  знаменитом  семинаре Петровского - Соболева - Тихонова.
Его каждое заседание - событие в математической жизни.
     На том заседании,  на котором мне довелось присутствовать
произошел эпизод,  как мне сказали, достаточно характерный для
того семинара. Докладчик доказывал нечто мудреное. Как мне ка-
залось в аудитории никто ничего не понимал. Когда теорема была
доказана, воцарилось  неловкое молчание.  Его нарушил академик
Петровский: "Я не могу понять,  почему" - и  он  сформулировал
вопрос. Ему ответил академик Соболев, по-моему больше ради то-
го, чтобы поддержать докладчика: "Ну как же Иван Георгиевич" -
он вышел к доске и повторил схему доказательства. Потом теоре-
му понял,  кажется,  Тихонов.  Во всяком случае, он ее положи-
тельно прокоментировал.  Дальше  началось  уже нечто комичное.
Вроде бы весь семинар кроме Петровского (и, конечно, меня) все
уже  понял и присутствующие начали хором объяснять Петровскому
в чем суть дело и как это все просто! И вообще - есть ли здесь
что-либо такое, что трудно понимать? Но Петровский упорно про-
должал не понимать.  Наконец,  что-то невнятно говоря, пожимая
плечами и как бы стесняясь своего непонимания,  Петровский вы-
шел к доске и....построил пример,  показывающий,  что  теорема
элементарно неверна.
     Кажется никто не почувствовал неловкости, кроме  Тихонова
(и меня).
     Но на  том семинаре Соболева,  где я делал доклад никаких
историй уже не происходило - все было гладко. А после семинара
Сергей Львович подошел ко мне и сказал, что полученные резуль-
таты прочная основа для докторской диссертации. Более того, он
готов рекомендовать меня в докторантуру математического инсти-
тута имени Стеклова.
     На следующий  день  Соболев  привел  меня к его директору
академику Виноградову Ивану Матвеевичу. Эту встречу трудно за-
быть, столь комичной она была.
     Виноградова я знал уже давно.  Когда я был еще  студентом
МГУ,  то Виноградов нам читал курс теории чисел.  Читал - надо
признаться не плохо,  а очень плохо. Мы его почти не слушали и
он читал только нескольким прилежным пятерочникам.  Нас стыди-
ли.  Говорили,  что Виноградов великий математик, что он решил
какую  -  то  проблему Гольдбаха.  Но нас мало трогали и дека-
натские увещивания и живший неизвестно когда и зачем этот  са-
мый Гольдбах.  Мы  были веселыми студентами и умели голосовать
ногами.  Так вот теперь я стоял перед великим ученым и он меня
с любопытством рассматривал.  Я радовался, что пришел не в ки-
теле, а в свитере.
     Сергей Львович начал рассказывать Виноградову о моей  ра-
боте, которая, как я понял, его совершенно не интересовала. Он
быстро свернул научный разговор и перешел на совсем другую те-
му.  Его почему-то очень заинтересовал вопрос - а не еврей  ли
я?  Я ему объяснил,  что нет. Он начал допытывать - какие были
фамилии у дедушек и бабушек,  причем его особенно интересовали
девичьи  фамилии  моих бабушек.  Виноградова очень насторожило
то,  что фамилия одного из моих прадедов была фон Шперлинг. Он
остановил разговор и стал в меня вглядываться.  Я понял, может
быть по-своему и сказал с усмешкой:  "Но он же  фон".  На  что
Иван Матвеевич почти серьезно:  "фоны тоже бывают из жидов". Я
видел, что Виноградов разыгрывает какую-то привычную комедию -
по русски говоря,  ломает дурака. Соболев следил за происходя-
щим с усмешкой понимающего человека.
     А финал был уже совсем неожиданным.
     Виноградову, придуманная им игра, видно уже надоела. И он
резюмировал: "Ну  все-таки в вашем роду был какой-то Моисейчик
- от него вы все и пошли".  И помолчав несколько секунд:  " Ну
ладно, давай потянемся". Он снял пиджак и поставил на стол ло-
коть.
     Виноградову тогда было,  вероятно,  около 70. Рука у него
была крепкая,  жилистая - не математика, а крестьянина. Но я в
те годы занимался большим спортом, да и был в два раза моложе.
Для приличия я подержал его руку,  а потом медленно и спокойно
ее положил. И добавил: "А Вы Иван Матвеевич, сильный".
     Я понял,  что  игра закончилась.  Виноградов повернулся к
Соболеву" "Ну что,  берем Никиту?" И с тех пор Иван  Матвеевич
звал меня только по имени и только на "ТЫ".  Мы вышли с Серге-
ем Львовичем вместе.  Он как-то очень тепло со мной попрощался
и я понял, что в спектакле, который только-что окончился в ка-
бинете директора, я достаточно взвешенно сыграл свою роль - не
переиграл ее ни в какую сторону. Все было в меру.
     Докторантура давала право провести до двух  лет  в  Стек-
ловском институте,  но ....за счет университета,  где работает
докторант.  Т.е.  за счет Ростова.  По закону, мне сохранялась
доцентская зарплата и я полностью  освобождался  от  педагоги-
ческой  нагрузки.  Но  в моем университете ситуация была очень
тяжелая:  курс гидродинамики читать было физически  некому.  И
вести дипломников тоже.  Поэтому был найден своеобразный комп-
ромисс.  Университет, сиречь ректор, профессор Белозеров, меня
отпускал  в докторантуру,  но одну неделю в месяц я должен был
проводить в Ростове.  За эту неделю я прочитывал  4-5  лекций,
работал с дипломниками и уезжал в Москву.
     Моим научным  консультантом  в  докторантуре   согласился
стать академик Леонид Иванович Седов.  Меня это вполне устраи-
вало. Я и раньше ходил на его семинары.  Мне импонировала чет-
кость мысли  Седова  и  известная приземленность в постановках
его задач и анализе,  несмотря на высокий "штиль" используемой
математики.  В  своем отношении к теоретическим исследованиям,
он мне, чем-то напоминал Д.А.Вентцеля. По отношению к теорети-
ческим работам,  правда не к собственным,  у него проскакивала
некоторая ирония.  Однажды, псле одного из моих докладов, свое
отношение к нему,  он резюмировал так: " Для высокой науки че-
рез-чур много предположений,  а для настоящего дела, через-чур
сложно". Это было справедливо, работа так и осталась неопубли-
кованной.  Всю жизнь я старался  придерживаться  именно  этого
принципа, но не всегда получалось.
     Но меня всегда  настораживал  известный  снобизм  Леонида
Ивановича..  Однажды я встретил его в тролейбусе, когда ехал в
ЦИАМ,  где Седов имел лабораторию. Он почему-то смутился и на-
чал, к  моему удивлению оправдываться и объяснять,  что за ним
мол де во-время не прислали автомобиль и вот он вынужден ехать
городским транспортом. Он тогда был еще молодым, сильным чело-
веком. Ему было еще далеко до 50 и подобное объяснение, да еще
малознакомому человеку,  мне показалось странным.  И я почувс-
твовал себя неловко.
     Одним словом,  я держался с Седовым настороженно и друзь-
ями мы с ним не стали,  хотя и могли бы ими сделаться, так как
в очень многом,  особенно в оценках работ,  наши всзляды были,
практически, тождественны.
     В докторантуре я пробыл недолго,  поскольку все  основные
результаты были  уже получены.  Мне оставалось только подгото-
вить к публикации несколько статей и написать текст  диссерта-
ции.
     В заключение,  один забавный штрих.  В тот года на  одну
"лишнюю", месячную,  доцентскую зарплпту,  которую я получил в
качестве премии в университете,  я купил немецкую пищущую  ма-
шинку  "Зрика" и первый в жизни цивильный костюм.  Как измени-
лась за эти годы жизнь - сейчас,  всего того,  что я  получаю,
как  действительный член Российской Академии наук вряд ли дос-
таточно,  чтобы купить и пол костюма. Ну а машинка (или компь-
ютер) живут вообще в неком зазеркалье. Что же сказать о доцен-
тах? Но ведь у них нет и старых кителей!

Я СТАНОВЛЮСЬ ДОКТОРОМ
ФИЗИКО-МАТЕМАТИЧЕСКИХ НАУК

     Примерно через год с небольшим, после памятного разговора
с Иваном Матвеевичем Виноградовым, в Ученом Совете Стекловско-
го института состоялась защита моей докторской диссертации.
     В начале 50-х годов они были довольно редким  явлением  и
потому, на  моей  защите  присутствовал весь синклит тогдашней
Стекловки - все ее знаменитости. На первом ряду сидел академик
Лаврентьев и,  как ни странно, слушал внимательно. Это обстоя-
тельство сыграло, в дальнейшем, немаловажную роль в моей судь-
бе. Пришел и Келдыш, как член Совета. Он сел рядом с Седовым в
одном из последних рядов.  Они оба мало  слушали  и  о  чем-то
оживленно  говорили.  Судя  по их веселым лицам они говорили о
дамах.  Тема более чем непредосудительная,  особенно на Ученом
Совете,  особенно,  когда  мужики в самом соку и тем более уже
академики:  Келдышу было тогда 43 или 44, а Седов двумя годами
старше. Самое время говорить о дамах!  Позже воспоминания  уже
не будут столь радостными.
     Я был в меру лаконичен.  Говорил минут 20,  не больше.  Я
думаю, что Совет это оценил. Оппоненты были весьма солидными -
академики Соболев, Векуа и будущий академик Ишлинский. С Собо-
левым  произошел  забавный эпизод.  Он прочел короткий положи-
тельный отзыв,  а потом в самом  конце  вдруг  засомневался  в
справедливости основной теоремы - той самой,  из за которой он
меня привел за ручку к самому Виноградову.  Завязался спор,  в
котором я  не участвовал,  поскольку за меня яростно вступился
Векуа.  С характерным кавказским акцентом он начал:" Ну как же
Сережа..." и т.д.  Ни Келдыш, ни Седов на этот спор не прореа-
гировали и даже его не заметили. Видимо они были целиком в об-
ласти приятных воспоминаний или еще более приятных перспектив.
Я бы с удовольствием поменялся бы с ними местами.
     Ишлинский, в своем отзыве,  говорил что-то об аналогиях с
колеблющимися  маятниками - красиво,  но как мне казалось,  не
очень по существу. Но оппоненту дозволяется говорить, что душе
угодно,  ведь  не он же защищает диссертацию!.  А у меня с Иш-
линским были особые и очень добрые  отношения.  Прежде  всего,
Александр Юлиевич был тем  ассистентом,  который  вел  в  моей
учебной группе упражнения по теоретической механике на третьем
курсе мехмата. И надо сказать, что вел он их отлично. Я бы да-
же сказал - сверхотлично.  И,  как это не странно, механике он
нас научил.  Я это понял, когда сам начал преподавать теорети-
ческую механику. Даже годы службы в армии не полностью очисти-
ли мою голову от тех приемов решения задач,  которые  нам  де-
монстрировал Ишлинский.
     Но было и еще одно поприще совместной деятельности -  во-
лейбол. Я играл за первую команду факультета, а Ишлинский, ка-
жется за третью.  И, что греха таить, в наши студенческие годы
я посматривал  на  нашего любимого преподавателя,  чуть-чуть с
высока - всего лишь третья команда.  Артем Григорьянц - основ-
ной нападающий  первой  команды представлялся мне фигурой куда
более значительной,  чем талантливый кандидат нук, но играющий
за ...третью команду.
     Одним словом все окончилось  благополучно  и  доктором  я
стал единогласно.
     Затем был банкет в ресторане н