та, а множественность форм гуманного бытия. Понятия социально-
го комфорта,  социальной ориентированности в лютеранской Эсто-
нии и   мусульманском   Таджикистане  должны  быть  совершенно
разными. Общее лишь одно - гуманные формы общежития, способные
обеспечить социальную защищенность человека.  Вот почему я ду-
маю, что иногда и не стоит упорствовать в том,  чтобы устройс-
тво бытия  человека,  отвечающего  заветным чаяниям человека о
справедливости, называть социализмом.
     Но тогда,  в начале послеоктябрьской истории, все это по-
нято не было. стандарты жизни, выработанные умозрительно, ста-
ли усиленно насаждаться всюду:  и в России,  и на Кавказе, и в
Средней Азии. Их не могла принять даже русская деревенская ци-
вилизация.  И она рухнула,  вероятно,  раз и навсегда.  И  нет
больше крестьян,  которые смогли в 22-23-м годах, казалось бы,
по воле доброго волшебника восстановить сельское  хозяйство  и
накормить разоренную Россию.  Что придет на смену крестьянской
цивилизации?  Что заменит "русского мужика"  -  сказать  очень
трудно.
     Это маленькое размышление я  бы  назвал  рассуждением  по
поводу крушения или гибели цивилизации.  Нашей русской цивили-
зации.  Не только Тойнби  думал  о  ней.  Цивилизация  предок-
тябрьской России и сейчас для многих представляет загадку. Мо-
жет быть об этом не  стоит  говорить?  Нет  надо!  Необходимо!
Понимание этого вопроса - один из ключей к будущему,  ибо наше
прошлое совсем еще не ушло.
     Российская цивилизация - удивительное объединение и  нап-
ластование различных культур и традиций.  Отсюда и неоднознач-
ность ее проявлений и противоречивость оценок.  С одной сторо-
ны, блестящее европейское искусство,  высочайший уровень обра-
зования интеллигенции и рядом - огромные малообразованные мас-
сы крестьянства,  живущие общинами по своим стародавним  зако-
нам.  Можно  ли  себе  представить  европейскую  культуру  без
Менделеева, Чайковского, Толстого, Кандинского?...А Россию без
персонажей  Лескова,  малопонятных  для  западного европейца и
страшной для него русской деревни?  Христианство пришло к  нам
из Византии в ту пору, когда разрыв между восточной и западной
церковью носил уже не только формальный характер.  Но  еще  за
сто  лет до этого на восточной границе страны утвердился ислам
и  Киевская  Русь  испытала  влияние  блестящей   не   столько
арабской, сколько персидской культуры. Значит через Византию и
Персию мы тоже наследники древнего эллинского  мировосприятия,
которое,  по-видимому,  довольно  хорошо было усвоено жителями
Киевской Руси.
     Заметим, что  это  эллинское  начало  преломилось  совсем
по-разному в католическом и православном мирах. Отсюда та мен-
тальная граница,  которая разделяет славянство,  из за которой
льется кровь в Югославии,  из за чего русская  Москва  гораздо
ближе Киеву,  чем украинский,  но католический Львов,  который
много столетий был под властью католического императора.
     И еще  одно.  Русские  и вообще славяне в своей экспансии
были весьма мало похожи на тевтонских рыцарей, католических, а
затем и лютеранских миссионеров. Продвигаясь на Северо-Восток,
славяне не просто ассимилировали огромные  массы  угро-финских
и тюркских народов, но и впитали многие особенности их язычес-
кой культуры.  В нас,  великороссах, чухонской крови не меньше
чем в  эстонцах или финнах.  Но как мы не похожи на тех и дру-
гих! Несколько веков лютеранского владычества практически пол-
ностью стерли из памяти этонцев и финнов все то,  что сохрани-
лось в памяти людей живущих на Северо-Западе России.
     Мы веками жили вместе с "инородцами" - татарами,  чуваша-
ми, мордвой... Поклонялись порой разным богам. Люди тем не ме-
нее  жили  вместе  и  культура переливалась от одного народа к
другому.  Поезжайте по Волге и ее притокам, послушайте песни -
чьи они? Сколько в них общих созвучий. Ведь не случайно же?
     Вот это сложнейшее переплетение культур,  традиций, начи-
ная от древних эллинских, православного христианства, ислама и
кончая древнеязыческими традициями угро-финских народов и сла-
вянства, и было той особой деревенской цивилизацией, тем спла-
вом, который породил Великую Русскую Культуру.
     В последние  годы  интеллигенция начала понемногу восста-
навливаться. Подул теплый ветерок,  ослабли  путы  и  началось
"шевеление умов". Пока еще только шевеление. Настоящему движе-
нию еще предстоит родиться.  Но почва будет уже другой.  Я ду-
маю, что  деревенская культура,  а следовательно,  и та особая
цивилизация, о которой размышлял Тойнби,  разрушена  навсегда.
Возникнет нечто новое. Что войдет в нее из прошлого? Это труд-
нейшие вопросы,  но на них нужен ответ.  Иначе начнуться новые
эксперименты и новые разрушения.
     И, наконец,  последнее. Идет очень быстрая эволюция всего
общества. Идет острая полемика. Но, как мне кажется, она носят
пока через-чур умозрительный, абстрактный характер. Нельзя го-
ворить только о жизни вообще.  Организация общества,  его ста-
бильность,  благосостояние народа, перспективы, которые откры-
ваются людям,  тесно связаны со всей историей. И у каждого на-
рода, каждой страны и даже каждой составляющей страны, региона
свой  особый  путь.  Однако  существуют и общие закономерности
развития, особенно в наш век предверия экологического кризиса,
стремительного  роста  производительных сил и резкого усиления
взаимосвязанности людей.
     Интеллигенции пришло время перестать быть "западниками" и
"славянофилами"(или почвенниками)  и  всмотреться  в  реальные
черты современности.  Пришло время поступиться принципами "ве-
ликих утопий", личными политическими амбициями или "жаждой ре-
ванша" и понять,  что в мире,  как и в горной реке,  есть своя
главная струя и горе пловцу,  который не захочет ей следовать!



Глава YII. РАБОТА, ПОИСКИ И СМЕНА ДЕКОРАЦИЙ


ВЫЧИСЛИТЕЛЬНАЯ ТЕХНИКА
И СИМПТОМЫ НЕБЛАГОПОЛУЧИЯ

     Вспоминая первые полтора десятилетия моей московской жиз-
ни, мне  трудно  выделить какие то особо яркие факты - работа,
работа и еще работа!  Вычислительный Центр Академии Наук,  где
мне предложили,  одновременно  с  работой  в  Московском Физи-
ко-техническом институте,  заведовать  отделом,  был  одним из
академических научных учреждений, которые активно сотрудничали
с  исследовательскими и проектными организациями занятыми соз-
данием авиационной и ракетной техники.  Нам не приходилось ис-
кать задач - они сами сваливались нам на голову. Причем в зна-
чительно большем количестве,  чем мы могли тогда переварить. И
они были  мне по душе,  поскольку требовали сочетания физичес-
кой, инженерной интерпретации с хорошей и трудной математикой.
     Моим главным  партнером было КБ,  генеральным конструкто-
ром, в котором был мой старый знакомый по МВТУ  профессор В.Н.
Челомей, хотя  приходилось  работать  и с Королевым и Янгелем.
Когда возникали некие трудные задачи,  требующие вмешательства
Академии Наук, то я предпочитал работы вести дома, т.е. у себя
в ВЦ с использованием тех вычислительных машин,  которыми рас-
полагал наш центр,  опираясь на квалификацию моих коллег. Но в
этой работе всегда принимали участие сотрудники наших  "заказ-
чиков". Бывали времена, когда в моей лаборатории, состоящей из
трех комнат работало до 30 посторонних инженеров из  разных КБ
и НИИ.  Со средины 50-х годов мы оказались,  но к сожалению не
надолго, в центре целого круговорота вопросов, каждый их кото-
рых должен был быть решен еще вчера.  И все возникавшие задачи
были совершенно новыми, с которыми инженеры и физики раньше не
сталкивались.  Они требовали и новых подходов, и новой матема-
тики,  и всегда изобретательства.  Это было какое-то  "научное
пиршество ".
     Вообще пятидесятые  и  первая половина шестидесятых годов
были очень светлым временем для нашей  научно-технической  ин-
теллигенции. Ее энергия, ее способности, умение - все это было
нужно народу,  нужно стране,  нужно государству.  Причины тому
хорошо известны,  они были известны и нам, но это нисколько не
снижало нашего рабочего энтузиазма.  Наоборот  мы  чувствовали
свою причастность к становлению Великого Государства.  Что мо-
жет сравниться с ощущением востребованности, нужности? Есть ли
другие равноценные стимулы для оптимизма и желания работать? И
особенно тогда,  когда после смерти Сталина постепенно  начало
исчезать чувство страха, когда росла раскованность людей.
     Читая сейчас воспоминания диссидентов я вижу в сколь раз-
ных мирах мы жили.  У нас просто не было "кухни"  и  "кухонных
разговоров". Мы  говорили  о  всем том,  что нас интересовало,
достаточно свободно не только на кухнях,  но и  на  семинарах,
конференциях. И  не  очень  стеснялись в выражениях,  особенно
после ХХ съезда.  Постепенно,  конечно, выработались некоторые
"правила игры",  которые большинство приняло и соблюдало.  Они
включали, разумеется, и различные табу: богам - божье, а кеса-
рям - кесарево. Впрочем, кесарево нас трогало очень мало - по-
литикой мы не занимались,  мы жили в мире науки, в мире техни-
ки.  Здесь  мы  имели  полную  свободу  и  "даже больше" - нас
увлекало соревнование с Западом и мы совершенно  не собирались
проигрывать. Сегодня в эпоху "безнадеги" очень невредно вспом-
нить об этом настрое и реальности тех лет.  Он был свойственен
огромному большинству "технарей", в том числе и будущему вели-
кому диссиденту и великому гражданину А.Д.Сахарову.  Однажды в
те  годы  мне  довелось провести несколько дней в Арзамасе и я
пару раз обедал с Анреем Дмитриевичем.  Мы в равной мере  были
увлечены своими делами. Когда я встретил Сахарова в Москве лет
через 10 -12,  я его не узнал - это был уже другой человек.  Я
думаю, что в той или иной степени, мы все пережили становление
и разрушение своего внутреннего послевоенного мира. И что гре-
ха таить - это был мир молодости,  мир веры в свою страну, мир
надежд и стремлений в будущее. А большевики, партия, коммунис-
тическое завтра - о всем этом мы и не думали.  Всему подобному
приходит конец, а Россия должна остаться. Об этом мы и говори-
ли и очень откровенно, никого особенно не стесняясь.
     В те годы я много ездил по заграницам, читал циклы лекций
выступал с  докладами и всюду читал их по-русски - кроме Фран-
ции, поскольку говорил по французски.  Аудитории  всегда  были
большими и заинтересованными.  Я видел, что в той области нау-
ки,  где я работал,  мы идем, по меньшей мере вровень с Амери-
кой.  И  мне  порой казалось,  что я увижу как однажды русский
язык утвердится в роли второго интернационального языка  науч-
ного общения.
     Иллюзия - все-таки хорошая вещь - она рождает веру в  бу-
дущее, энергию и увлеченность, а значит и новые стимулы. И но-
вые идеи.
     Но симптомы неблагополучия появились уже тогда, более чем
за тридцать лет до начала перестройки. Мы их увидели очень ра-
но, но надеялись,  что они еще не говорят о смертельном недуге
и верили в то, что есть надежда, что они постепенно могут быть
устранены волею тех,  от которых зависят судьбы страны.  А то,
что эти судьбы зависят от  небольшого  числа  конкретных  лиц,
считалось аксиомой.  Вера в доброго и умного царя всегда быто-
вала в русском менталитете - еще одна горькая утопия.  Вложен-
ная в нас не только большевиками.  Но как она упрощала жизнь -
достаточно научить этого умного и все станет на место!
     Среди видимых симптомов, может быть даже важнейшим из них
было состояние  дел  с  вычислительной техникой.  В истории ее
становления и трудностях развития и использования, как бы сфо-
кусировались вся  несостоятельность нашей общественной органи-
зации и неспособность общества остановить свой бег к  неизбеж-
ной катастрофе.
     Забегая вперед, я хотел бы заметить, что причина последу-
ющей деградации заключалась не в том,  что мы прозевали  новый
взлет научно-технического   прогресса,   а   в  принципиальной
неспособности его принять. Академик М.А.Лаврентьев многие дру-
гие,  в том числе и автор этих размышлений, еще в средине 50-х
годов говорили о том, что восстановление и развитие промышлен-
ности надо производить на новой технологической основе. Но ве-
домствам выгодно было только "гнать вал".  Вот этого мы  тогда
не  понимали.  И  судьба  использования вычислительной техники
особенно наглядно демонстрирует особенности нашей системы  от-
раслевых монополий.
     Вычислитеьная машина тех времен - некоторый  удивительный
ламповый агрегат, родилась в Советском Союзе почти одновремен-
но с ее рождением в Соединенных Штатах и, уж во всяком случае,
от  них независимо.  Мы просто ничего не знали о работе амери-
канских инженеров и математиков во главе с Джоном  фон  Нейма-
ном,  которые  были  основательно засекречены.  Пусть историки
техники раскроют детали этого эпохального события, но суть его
состоит  в  бесспорном параллелизме развития техники и ее пот-
ребностей.  А потребности в вычислительной технике рождала  на
грани сороковых и пятидесятых годов, прежде всего военная про-
мышленность.  И пока это было так,  пока потребности рождались
военнопромышленным комплексом,  пока не было военного паритета
с Соединенными Штатами, мы шли вровень с Западом.
     В конце  50-х годов я оказался в составе первой или одной
из первых групп советских специалистов,  совершивших экскурсию
по вычислительным центрам Западной Европы. И вот мои впечатле-
ния от  той  поездки:  ничего нового!  Те же ламповые монстры,
страшно ненадежные,  те же маги-инженеры в белых халатах, уст-
раняющие сбои в их работе, примерно то же быстродействие и па-
мять машин.  Ну а задачи?  Мне казалось, что мы умеем делать и
кое  что по-хитрее.  Наши алгоритмы были заведомо более совер-
шенными.
     Этот любопытный феномен общеизвестен.  Практическая  дея-
тельность, особенно в сфере ВПК, была в Советском Союзе весьма
престижной и  большое  количество  талантливых  (как  говорят,
перспективных)  математиков  с  энузиазмом  трудились в разных
закрытых организациях.  Ситуация на Западе была  совсем  иной.
Талантливая молодежь предпочитала,  преимущественно, независи-
мую университетскую карьеру и занятия для души в сферах доста-
точно  дистанцированных  от  практических приложений.  Другими
словами в сфере компьютерной математики,  мы соревновались  со
второй командой математиков и явно у нее выигрывали. О том как
и почему это все происходило мне ярко живоописал Ричард  Белл-
ман, с которым я подружился в начале 60-х годов и до самой его
кончины в конце 80-х поддерживал добрые отношения.
     Одним словом,  из своей первой поездки в  "дальнее  зару-
бежье" я вернулся полный оптимизма и уверенности в наших перс-
пективах  -  у  страны есть мускулы и на Мировом Рынке науки и
техники наши шансы не так уж плохи.  Вот что значит формулиро-
вать вывод на основе неполной информации! На самом деле ситуа-
ция была совершенно иной. И это мы стали чувствовать уже очень
скоро! И дело было не в нас математиках или компьютерщиках.
     Уже в начале тех же самых 60-х годов,  когда я снова ока-
зался во Франции,  обстановка была уже совсем непохожей на ту,
которуя я видел три года назад.  Тем не менее и тогда,  как  и
большинство (вероятнее всего,  подавляющее) моих коллег, я еще
не понимал,  что во всем происходящем проявляется принципиаль-
ная неспособность нашей, сложившейся к тому времени политичес-
кой  и экономической системы к каким либо существенным усовер-
шенствованиям.   Отставание   в   развитии   и   использовании
вычислительной техники было на самом деле симптомом,  абсолют-
ным индикатором абсолютно смертельной  болезни.  И  это  почти
никто тогда не осознавал.  Во всяком случае мой диагноз небла-
гополучия тоже был иным.
     Так что же произошло в те роковые годы начала 60-х?
     Именно тогда произошел переход от ламповых вычислительных
машин к транзисторам. Но почему одно техническое изобретение -
переход от электронных ламп к  полупроводниковой  технике  так
качественно повлиял на всю мировую ситуацию,  на историю СССР,
почему он выбросил нас из числа технически развитых государств
и определил развал Великого государства,  в неизмеримо большей
степени,  чем все действия всех возможных диссидентов? Мне ка-
жется,  что и сейчас многие не отдают себе отчета в  происшед-
шем.
     Ламповые компьютеры были крайне ненадежными - непрерывные
сбои и ошибки в вычислениях.  Они требовали очень квалифициро-
ванного персонала инженеров и математиков и годились  лишь для
уникальных расчетов.  Вот почему их использовали лишь там, где
без них обойтись было нельзя,  в принципе нельзя! - В ракетной
и ядерной технике, прежде всего. Никто не рискнул бы запустить
Гагарина в космос, не имея средств контроля траектории.
     Но вот  появилась  полупроводниковая техника,  обладавшая
практически абсолютной надежностью.  В результате компьютерные
методы обработки информации,  в том числе и расчеты, сделались
доступными массовому пользователю.
     Но, как только такое произошло,  стало очевидным, что но-
вый инструмент  куда  нужнее  в  торговле,  бизнесе,  массовом
производстве, чем в чисто оборонных делах. В последнем случае,
он нужен для престижа или безопасности страны, а в бизнесе вы-
числительная машина приносит реальные деньги!  Более того, там
компьютеры сделались основой новых технологий. И решающим фак-
тором успеха в условиях рыночной конкуренции, борьбе комерчес-
ких и производственных структур.  А это поважнее любых оборон-
ных  задач!  Общество  свободного  предпринимательства  быстро
усвоило как с помощью компьютеров можно делать деньги.  Это  и
решило судьбу информатики.
     Как только  такое  обстоятельство  было осознано западным
бизнесом, там начался бум.  Об этом много написано и  вряд  ли
стоит пересказывать известное. Замечу лишь одно - компьютерная
революция знаменовала начало нового  витка научно-технического
прогресса.  Он оказался сопряженным с энергетическим кризисом,
с резким, многократным подорожанием нефти и других энергоноси-
телей.  В  капиталистических странах произошла структурная пе-
рестройка всей промышленности, родились энергосберегающие тех-
нологии,  появились персональные компьютеры и,  так называемые
"высшие технологии",  то есть прецезионные технологии, которые
нельзя  реализовать  без встроенных в оборудование электронных
устройств. Западная промышленность изменила за два десятка лет
весь свой облик.
     Наша же  бюрократизированная,  расписанная  по отраслям -
монополистам экономика не была готова,  да и не была способной
принять  этот вызов научно-технической революции - он оказался
для нее,  не просто неожиданным, а смертельным. Началось быст-
рое техническое и экономическое отставание и не только от Аме-
рики и  Японии.  Много  ли людей отдают себе отчет в том,  что
именно этот вызов стал причиной горбачевской перестройки,  ко-
торый будучи умноженным на импотенцию и амбицию политиков при-
вел страну в современной состояние?  Я думаю, что и М.С.Горба-
чев не  очень понимал даже в начале 80- х годов в чем истинная
причина потери мускул у Великого Государства. Понимай он это и
вся пересторойка могла бы пойти по иному.
     Да и мы - представители науки и техники,  тоже многое по-
няли совсем не сразу. Мы предупреждали о перспективах в разви-
тии  электронной техники,  говорили о необходимости экстренных
мер,  подобных тем, которые наше правительство реализовало при
создании ракетно-ядерного потенциала.  В.М.Глушков, Г.С.Поспе-
лов,  автор этих строк и многие другие писали записки в Прави-
тельство, в ЦК, выступали на различных конференциях, заседани-
ях ВПК, писали статьи в газетах, говорили много нелицеприятных
вещей.  Однако все было тщетно.  Но, делая все это, мы, тем не
менее,  до конца не озознавали,  что по иному и быть не могло!
И, что наши потуги - обречены на неудачу!
     Наша государственная, политическая и экономическая систе-
ма была уникальным созданием Природы. Именно Природы! Ее никто
не создавал по какому-либо зад