жей, без ласки мужской - каждый  четвертый  двор  на
Ставрополье. И ведь не озлобились!
   Помню, я все приставала к одной женщине с расспросами, заполняя анкету. А
потом спрашивает: "Доченька (а я худенькая была - 45 килограммов!), что ж ты
сама такая бледненькая, мужа, поди, нема?" "Есть", - говорю. "Поди, пьет?" -
"Нет". -  "Тогда  бьет?"  -  "Нет".  -  "Доченька,  милая,  что  ж  ты  меня
обманываешь? Я век прожила и знаю: от добра по дворам не ходят". (Смеется.)
   Михаил влюбился на танцах
   - И где ж Вы такого мужа отхватили?
   - Да не ловила я его вовсе. Познакомились мы: ему 19, мне 18 лет было.  И
выбрал меня он. Обычный случай. Мы были оба студентами МГУ. В тот  вечер  он
сидел в библиотеке, а я пошла на танцы. Там был его  друг  Володя  Либерман.
Увидел, как я танцую, и побежал в читалку за  Михаилом:  "У  нас  на  первом
такая девчонка появилась, танцует как!.. Иди посмотри сам".
   С той первой встречи,  как  Михаил  позднее  признался,  и  началась  его
"мучительно-счастливая жизнь". Он влюбился  сразу.  Я  позже.  Мы  два  года
дружили. У меня ведь до него была первая любовь. Разочарование  было  такое,
что я и сейчас вспоминать не хочу! У девчонок (а нас 10  человек  в  комнате
общежития жили) планы были: в худшем случае выйти замуж просто за  москвича,
в лучшем - за кандидата наук или профессора, в идеале - за иностранца.  А  у
меня, как на исповеди говорю, никогда таких планов не было. И замуж я вышла,
когда поняла: а я ведь его люблю.
   - А когда Вы это поняли?
   - Тогда гремело дело "врачей-отравителей".  Его  друга  Володю  Либермана
толпа выбросила из трамвая. И Горбачев единственный  выступил  с  протестом.
Вот тут-то я все про себя и поняла. И эти свои достоинства -  на  все  иметь
свое  мнение  и  не  бояться  его  отстаивать,  не  испытывать  неприязни  и
пренебрежения к людям, ценить друзей - он пронес через жизнь.
   Горбачев - идеальный муж
   - А недостатки у Горбачева есть?
   - Не спрашивайте меня о недостатках Горбачева! Для меня те, кто говорит о
его недостатках, ногтя его не стоят!
   - Но об одном, очевидном, можно я все же спрошу?
   - ?!
   - Горбачев говорит очень туманно. Я видела, как во время его  выступления
на заседании Римского клуба иностранцы просто засыпали.  Он  и  с  Вами  так
разговаривает?
   - Я же не Римский клуб! Ему незачем передо мной  с  докладами  выступать.
Много говорит - это его  достоинство.  Его  интеллигентность.  Он  старался,
чтобы люди поняли его, объяснял все. Он в новую  эпоху  общество  без  крови
вывел. А скажи тогда одной фразой: я за  свободу,  частную  собственность  и
плюрализм - что бы тогда было? Его бы смели!  И  ждали  бы  мы  перемен  еще
неизвестно сколько. Сегодня забыли, но даже закон о свободе  вероисповедания
был принят при Горбачеве. Поэтому тысячелетие Крещения  Руси  я  праздновала
как свой личный праздник. Его многословие - от желания быть понятым!
   - Неужели Вы даже не ссоритесь?
   - Спорим и ссоримся бесконечно! Но  быстро  миримся.  Спасибо  маме,  она
научила: никогда не делай скороспелых выводов. В  жизни  нашей  тоже  всякое
было. Были и соперницы, и  соперники.  Помню,  как  было  больно.  Но  самый
правильный путь - прояснить ситуацию. Не выяснять отношения, а найти в  себе
силы понять другого. Мы поговорили, и я каким-то десятым  чутьем  поняла:  я
ему дороже других. Вот и пережила.
   - Хорошо Михаилу Сергеевичу, если все женщины в доме его так любят.
   - Да! Но  он  должен  думать  о  четырех  женщинах.  Дочь,  к  сожалению,
разошлась с мужем. Я очень этого не хотела. Но так уж вышло.
   - А что для Вас самое сложное в общении с мужем в быту?
   - Лечить его - легче самой заболеть. Таблетку сам сроду не выпьет.  Вечно
пишет и читает, а что вокруг него дома - не видит.  Но  если  его  попросить
помочь, все бросит и поможет всегда.
   - Кажется, Вы по сей день больны Горбачевым...
   - Это не болезнь. Он - моя жизнь. А о внучках давайте сегодня говорить не
будем. Они разные, обе любимые, о них я могу говорить до утра.
   "Экспресс газета", № 39, 1997 г.
   Мария ФЕДОРИНА
   Слезы Первой леди
   Сейчас, когда фраза "во всем виноват..." стала  шаблоном  и  произносится
спокойно и буднично, многие события десятилетней давности смотрятся  немного
иначе. Раиса Максимовна Горбачева уже семь лет не мелькает  на  телеэкранах,
не участвует в модных тусовках, не принимает участия в ток-шоу,  практически
не дает интервью. О ней почти забыли. Сейчас это не та Раиса Максимовна, что
была семь лет назад. Ее главные хлопоты - о семье,  здоровье,  внучках.  Она
очень волнуется за них, тяжело  переживает  недавний  развод  дочери  Ирины.
После  91-го  года  Раиса  Максимовна  перенесла  два  инфаркта,  но  сумела
выстоять. Иногда на ее глаза  наворачиваются  слезы,  причину  которых  надо
искать во времени, уже ставшем для нас историей.

   - Вы были на самой вершине власти.  Испытали  тяжесть  подъема  и  горечь
спуска. Какой путь преодолеть труднее?
   - Во-первых, я не была на вершине власти, я  была  рядом  с  властью.  На
вершине власти был Михаил Сергеевич. А я была рядом и просто  разделила  его
участь. Хоть говорят, что  тот,  кто  находится  рядом  с  вершиной,  острее
чувствует пропасть.
   - Насколько тяжело было переломить сложившийся  стереотип  жены  генсека,
которая всегда должна быть в тени?
   - Никаких учебников по этому вопросу у нас не было. Я в  основном  всегда
жила, действовала и поступала по любви, опираясь на личный опыт и,  конечно,
всегда с согласия Михаила Сергеевича. Одно  только  мое  появление  рядом  с
Михаилом Сергеевичем вызвало очень неоднозначную реакцию в обществе. У  меня
есть и  недоброжелатели.  Есть  масса  мифов  и  домыслов  о  каком-то  моем
необычайном пристрастии к виллам, дачам, роскошным нарядам,  драгоценностям.
Кому-то было выгодно распространять эти вымыслы. В борьбе с Горбачевым  меня
использовали  как  козырную  карту.  И  сейчас  используют.  Только  не  как
инструмент борьбы за власть, а для оправдания того, что сейчас творится.
   - У Вас были имиджмейкеры?
   - Мы даже слова такого тогда не знали. Все имиджмейкеры в нашу жизнь и  в
политику вошли уже  после  Горбачева.  Как  и  тот  макияж  -  физический  и
политический, - я бы даже  допустила  слово  "рихтовка".  Это,  конечно,  не
значит, что я не следила за своим внешним видом. И нашим главным  помощником
в этих вопросах была и есть дочь Ирина.
   - Не возникало ли в связи  с  этим  желание  привлечь  дочь  к  работе  в
президентском аппарате?
   - Нет, никогда. А зачем? Михаил Сергеевич не только никого из своей семьи
не перетащил в аппарат, но и из Ставрополья за собой хвост  не  притащил.  А
перед ним все руководители, переезжая в Москву, тащили своих. Вот  и  Ельцин
привез команду из Свердловска...
   - Существовал ли некий "клуб кремлевских жен" в эпоху Политбюро?
   - Когда мы приехали с Михаилом Сергеевичем в Москву,  я  познакомилась  с
кремлевскими женами. Но никакого клуба там  не  было  и  в  помине.  Женщины
встречались только на официальных приемах. Тогда вообще  высшее  руководство
не поощряло каких-то неофициальных, личных контактов. Это было общее правило
и распространялось на всех жен членов Политбюро. Когда Михаил Сергеевич стал
генеральным секретарем, я решила  как-то  объединить  женщин.  Мы  регулярно
встречались,  приглашали  интересных  людей.  Вместе  устраивали  праздники,
выезжали на предприятия.
   -  Коржаков  в  своей  книге  писал,  что  Вы   отбирали   кандидатов   в
президентскую охрану, руководствуясь фотографиями. Правда?
   - Как Екатерина Вторая гвардейцев-красавцев, что ли? А Коржакова обидело,
что он не попал в их число? С генералом Коржаковым я лично не  знакома.  Его
книгу я пролистала. Общее впечатление - политическая разборка.  Самое  яркое
впечатление от заключительных слов: "Раньше, Борис  Николаевич,  мы  думали,
что обманываем народ ради демократии и реформ.  Сегодня  я  понял,  что  это
вранье нужно только вашей семье и горстке людей, приватизировавших  власть".
А что касается подбора охранников, это было делом  начальника  президентской
охраны. С фотографиями мы знакомились после того, как был произведен  набор,
и смотрели их, чтобы запомнить своих.
   - Ходило много слухов по поводу Вашего влияния на мужа. Так ли  это  было
на самом деле?
   - Мы с Михаилом Сергеевичем  всегда  много  всего  обсуждали.  И  в  моей
профессиональной жизни, и в жизни Михаила Сергеевича.  Тем  более  мы  много
обсуждали в годы перестройки. Вы вспомните, какие шли глобальные  изменения:
вся страна все обсуждала. Но кто принимал решения  в  нашей  стране?  Никто,
кроме Политбюро. Говорить о том, что я  принимаю  какие-то  решения,  -  это
значит совсем не знать Горбачева. Он всегда всех выслушает, но решает сам.
   - А в бытовых вопросах?
   - Михаил Сергеевич называет меня министром финансов. В семье так и  есть.
Бытовая сторона всегда лежит на женщине, хотите вы того или не хотите.  Если
Михаил Сергеевич приболеет, он никогда не вспомнит,  что  ему  надо  принять
таблетку, - это я должна ему напоминать. Или не замечает, что  надо  сделать
по дому. Обязательно сделает, если попросить, но сам не заметит. Но  в  быту
он очень неприхотлив... В еде мы непривередливы и не гурманы.  Любим  просто
вкусно поесть, как все на Руси: пирожки,  вареники,  борщ,  пельмени.  Ничто
человеческое нам не чуждо. Не только в смысле  высоких  ценностей,  но  и  в
области  человеческих  слабостей:  вкусно   поесть,   повеселиться,   хорошо
обставить квартиру. Я в этом не вижу ничего особенного.
   - По поводу Ваших нарядов ходило  много  легенд.  Как  вырабатывался  Ваш
стиль? Правда ли, что впоследствии некоторые туалеты были проданы?
   - Что касается нарядов, тут очень важно понять, что в те годы очень много
было связано с официальной жизнью Михаила Сергеевича. А  там  свои  правила,
свои законы. По телевидению обычно показывают официальные  приемы,  встречи,
обеды. А  это  предполагает  по  протоколу  каждой  страны  длинные  платья,
перчатки, шляпы, фраки и так далее. То, что в обычной жизни не нужно. Я сама
люблю брюки и свитер, юбку с жакетом и куртки. Но в  тех  случаях  я  должна
была одеваться как жена главы государства. И поскольку гардероб  нужно  было
обновлять, а покупала я все на  собственные,  заработанные  нами  деньги,  я
вынуждена была продавать то, что мне уже  не  нужно.  И  я  сдавала  вещи  в
комиссионный магазин.
   - А где Вы предпочитали одеваться?
   - Как жена главы  государства,  я  считала  своим  долгом  носить  только
отечественные вещи. Это сейчас мне не важно, где покупать, а тогда я  носила
только отечественное. И шили мне в основном все в  Доме  моды  на  Кузнецком
мосту. Это были Татьяна Константиновна Макеева, Елена Николаевна Стерлигова,
Ирина Владимировна Крутикова и мастер ателье Лидия  Григорьевна  Магиева.  И
сегодня еще раз хочется сказать им огромное человеческое спасибо.
   Был у меня случай в 1985 году в Женеве, при первом знакомстве с Рейганом:
Шульц подошел, дернул меня за рукав и спрашивает:  "Это  вы  где,  в  Париже
купили?" Я говорю: "Нет,  в  Москве".  Шульц  очень  удивился.  Но  это  его
проблемы.
   - Что из времени президентства Горбачева вспоминается как самые  приятные
эпизоды, а что как самые неприятные?
   -  Судьба  ко  мне  благосклонна.  И  я  счастлива,  что  была  вместе  с
Горбачевым, была не просто свидетелем, а  участником  тех  событий,  которые
изменили мир и продолжают менять. И самое приятное - это общение  с  людьми,
Горбачев ведь очень много ездил  по  стране,  и  та  поддержка  перестройки,
которую мы чувствовали от миллионов  людей,  та  надежда,  которую  породила
перестройка. Мы и сейчас получаем много писем, в которых люди пишут: "Михаил
Сергеевич, при вас было светло". Вот это самое приятное, что осталось с  тех
времен. А самое неприятное - это то, что мы пережили все вместе:  Чернобыль,
землетрясение  в  Армении,  трагедия  в  Вильнюсе,   Баку   и   Тбилиси.   И
драматические события 91-го года.
   - Горбачев неоднократно говорил, что именно на Вас путч оказал сильнейшее
влияние, что же на самом деле Вы чувствовали, сидя в Форосе?
   - В Форосе у меня был срыв. 73 часа мы находились в изоляции. 73 часа  мы
находились под арестом, 73 часа на  лестнице  сидели  ребята  с  автоматами,
которые сказали, что будут защищать нас до конца. Эти 73 часа  я  не  спала,
боялась даже  принять  снотворное.  Мы  записали  на  видеокамеру  обращение
Михаила Сергеевича к миру и к народу. Я тогда очень  много  думала,  и  меня
просто мучила мысль о предательстве людей, которым мы доверяли. Думала  и  о
Хрущеве, которого тоже предало ближайшее окружение... Было еще одно страшное
совпадение. В тот же день, 20 августа 1937 года, расстреляли моего деда, без
суда, обвинив в троцкизме. А он не знал ни кто такой Троцкий, ни  что  такое
троцкизм.
   У нас был маленький приемничек, который мы спрятали и  слушали  его.  Так
вот там сообщили по ВВС, что в  Форос  вылетает  Крючков,  чтобы  предъявить
комиссии доказательства того, что Горбачев тяжело болен. И я, поскольку  уже
затевались перестрелки, никого не пускали и не выпускали с дачи, решила, что
сейчас  будет  что-то  такое  предпринято,  чтобы  доказать,  что   Горбачев
действительно болен. И я так переволновалась, что у меня произошел срыв.  Но
ничего. Я уже переболела, и сейчас - хуже, чем  до  Фороса,  но  лучше,  чем
могло бы быть.
   -  Вы  создали  свой  Клуб.  Планируете  ли  выходить  самостоятельно  на
общественно-политическую арену?
   - Поездив с Горбачевым по  России,  я  подумала:  а  не  создать  ли  мне
что-нибудь для женщин? Сейчас ведь есть сотни, тысячи женских организаций. В
моем  случае  это  произошло  так:  вокруг  меня  собралась   группа   очень
интересных, умных, достойных женщин. Образовался клуб. Не  политический,  не
феминистский, не элитарный, не кулуарный. Мы будем говорить о больных точках
нашего общества, как мы их понимаем. Будем приглашать людей, у которых  есть
конкретные проекты... Мы хотим привлечь потенциальных спонсоров. И у нас они
уже есть. Михаил Сергеевич сказал,  что,  если  будет  тяжело,  он  для  нас
прочтет лекцию...
   - Вы отговаривали супруга сниматься в рекламе?
   - Я была против того, чтобы он снимался. Но в то же время я его понимала.
   -  Возвращаясь  к  вопросам  о  нарядах,  сейчас  где  Вы   предпочитаете
одеваться?
   - Я покупаю вещи в ГУМе, в центре на  Тишинке,  хотя  там  дорого.  Часто
покупаю вещи в поездках. Иногда мне покупает дочка.  Иногда  я  ей  покупаю.
Никаких особенных предпочтений нет. Версаче, Армани, Кристиан Диор - нет,  я
на это не обращаю внимания. Главное, чтобы вещь мне шла, чтобы она была  для
меня, а не я для нее. Сейчас мне, например, предложили,  и  я  заказала  два
костюмчика в одной фирме. Уже было две примерки - мне понравилось.  И  очень
недорого.
   - Неужели финансовые проблемы?
   - Мы, конечно, обеспечены. Но ведь главное - не просто отдать  деньги,  а
получить за них приличную вещь. Тут все дело во вкусе.
   "Московский комсомолец", 14 февраля 1998 г.
   Владимир РАТМАНСКИЙ
   Первая леди
   - А чё это она выпендривается? - судачили по углам бедные, не  приученные
к собственному достоинству люди. - Чё это она с ним ездит за государственный
счет?
   А она - жена Президента - открыла миру глаза на русскую женщину,  миру  -
запамятовавшему уже, что в "империи зла", как окрестили тогда СССР,  в  этой
"Верхней Вольте с ракетами" живут и никогда не переводились умные, красивые,
энергичные люди, с которыми можно и  нужно  иметь  дело.  Приняв  ее,  вдруг
выпучили глаза: "Боже, да есть ли  где-нибудь  женщины  неотразимее  русских
красавиц!"
   Что, дорогие мои: слишком гладко, слишком розово получается,  особенно  в
свете событий последних нескольких лет? А от черной краски  вас  с  души  не
воротит? Кто же это сказал, что в нашей палитре других цветов  не  осталось,
кроме грязного? Впрочем, к делу, ведь мы, направляясь на аудиенцию с  Раисой
Максимовной Горбачевой, еще не знаем, что  ее  ждут  и  помимо  нас,  а  она
уделила  журналистам  "41"  гораздо  больше  времени,  чем  имелось   в   ее
распоряжении.
   - У нас с вами назначена встреча? - Раиса Максимовна стремительно подошла
к скромным служителям пера, ожидавшим ее в уютном холле под бдительным  оком
охраны, наблюдавшей за нашими манипуляциями с диктофоном и  фотоаппаратурой.
- Подождите минуточку, я сниму пальто, и мы обо всем поговорим.
   Раиса Максимовна, как всегда, элегантна и  подтянута.  Но,  пожалуй,  она
показалась  нам  мягче,  эмоциональнее,  сердечнее   ее   растиражированного
телегазетного образа.
   - Вы знаете, - сказала она  поначалу,  -  я  очень  редко  даю  интервью:
столько допускается произвольных толкований, выражений, что,  в  принципе  в
мировой практике недопустимо и наказуемо в судебном порядке, но у  нас  ведь
сегодня беспредел. Правда, одна  американская  журналистка  побранила  меня:
"Это плохо, что вы даете мало интервью: в результате за вас говорят другие".
   Я родилась в Сибири...
   - Моя мама закончила "ликбез" и никогда не узнала, кто такой Троцкий, как
не  имел  удовольствия  лицезреть  оного  или  изучать  его  труды  дедушка,
зажиточный крестьянин сибирского села Веселый Яр, расстрелянный по обвинению
в троцкизме.
   Отец строил железные дороги, одна из которых и  привела  его  к  маме.  Я
родилась за 8 лет до начала войны. Я помню  ее  приметы:  мерзлую  картошку,
колоски с убранного поля; однажды потеряла хлебные карточки -  и  семья  две
недели не ела хлеба. Мы переезжали с места на место - отец и в войну  строил
железные дороги. Вехи тех лет:  вокзалы,  толпы  усталых  людей,  проводы  и
встречи, письма с фронта, похоронки.
   Школу я закончила в Башкирии, в Стерлитамаке,  единственная  в  городе  с
золотой медалью, благодаря чему  смогла  поступить  в  МГУ,  на  философский
факультет,  где  и  познакомилась  с  Михаилом  Сергеевичем,  учившимся   на
юридическом.
   Как молоды мы были...
   - Ну, само собой, я помню, каким он был в молодости, -  засмеялась  Раиса
Максимовна, реагируя на мой вопрос. - Как же это можно не помнить? Мы вместе
с юности: мне тогда исполнилось 18, ему - на год больше.  Сейчас  женятся  в
ускоренном режиме, а в наше время ребята дружили по 2-3 года. Естественно, и
мы перед женитьбой "ходили" несколько лет.
   Девчонки в нашей комнате, в общежитии, обсуждали парней-женихов: каким он
должен быть - суженый-ряженый. Сходились на том,  что  главное  -  добрый  и
умный. Когда же мы начали встречаться с Михаилом Сергеевичем,  девчонки-язвы
подкалывали: "Главное, чтобы был красивый". А  он  и  вправду  таким  был  -
неотразимым красавцем. И сейчас он красив.
   - На него заглядывались девчонки?
   - И тогда, и сейчас, - задорно отвечает  она.  -  Я  помню  его  неуемную
жизнерадостность,  непосредственную  детскую  улыбку.  Кроме  того,  знаете,
времена послевоенные - начало 50-х - непростые, тревожные. Он  поразил  меня
тем,  что  всегда  имел  свое  собственное  мнение  и,  главное,  умел   его
отстаивать.
   Я столкнулась тогда с человеческой непорядочностью, сплетнями, клеветой и
убедилась,  насколько  не  подвержен   Михаил   Сергеевич   такому   влиянию
недобросовестных  типов:  он  следовал  своим  представлениям  о  людях.  Он
держался очень по-взрослому, самостоятельно. Он  был  надежным  человеком  и
остался таким. <...>
   И швец, и жнец... И кое-что еще
   - Раиса Максимовна, что бы Вы сказали  о  нынешнем  положении  женщины  в
обществе и в семье?
   - Есть такой довольно грубый анекдот, доложу я вам, но уж очень к  месту.
Приходит женщина к врачу и спрашивает: "Доктор,  какой  я  породы?  Я  встаю
рано, как жаворонок, бегу на работу голодная, как волк, еду в автобусе,  как
заяц, - экономлю, работаю, как лошадь.  Приду  домой,  там  муж:  "Кисонька,
приготовь ужин". Готовлю, валюсь  в  пост