нейрофизиологии человека и т.д. В общем, одна из самых "титулованных" женщин
СССР.
   "Наконец-то совсем недавно смогли, пройдя бесконечную  цепочку  барьеров,
заключить договор со шведской  фирмой  на  поставку  позитронно-эмиссионного
томографа, который для меня всегда будет связан с  Вами  -  спасибо  Вам  за
помощь.  Сделаем  все  для  реализации  открывающихся  возможностей  и   для
скорейшего создания отечественных аналогов..." И далее: "...по тому,  что  я
знаю о механизмах мозга, наше общество сейчас проходит  фазу,  только  через
которую и можно достигнуть нового желаемого уровня в  социально-коммерческом
и экономическом планах".
   В каждом ее письме есть хотя бы строчка о долгожданном томографе - как он
себя "чувствует" и как трудится на благо отечественного здравоохранения. И в
конце: "Думаю о Вас... но почему-то сейчас, когда Вы так хороши на экране...
когда Вас так тепло принимают... болит у меня за Вас душа..."
   "О госпитализации в ФРГ больного мальчика В.Уварова. Родители мальчика  в
связи с невозможностью  обеспечить  в  СССР  лечение  выявленной  у  ребенка
болезни крови направляли письмо М.С. и Р.М.Горбачевым с  просьбой  помочь  в
организации лечения в ФРГ, где имеются необходимые методики и медикаменты. В
ответ на это письмо М.С.Горбачев обратился к канцлеру ФРГ Г.Колю с  просьбой
оказать помощь мальчику. Просьба была встречена доброжелательно.  И  сегодня
из Бонна советник Посольства СССР в ФРГ  В.В.Тютюнов  сообщил,  что  Валерий
Уваров помещен в детскую клинику г. Ганновера. Руководит лечением  профессор
Хуберт  Поливода,  лечащий  врач  -  профессор  Ханс-Йорг  Рум.  Финансирует
пребывание мальчика и его мамы благотворительная организация "Кэр Дойчланд".
В.Александров, помощник секретаря ЦК КПСС".*
   "После  нашей  последней  встречи  в  Республиканской   больнице   многое
изменилось к лучшему. Мы с профессором Е.Б.Владимирской  организовали  новый
институт на базе больницы, а также двух отделений в городе,  чтобы  охватить
москвичей, больных заболеваниями крови; проводим ремонт в двух отделениях на
том этаже, где Вы осматривали банк крови. В одном  из  отделений  с  помощью
германских  коллег  и  фирмы  "Стиг"  начата  организация  первого  детского
отделения трансплантации костного мозга. Ваш - профессор А.Г.Румянцев".
   "Дорогая Раиса, - обращается по-итальянски госпожа Фанфани. -  Мне  очень
жаль, что я не смогла увидеть Вас хотя бы для того, чтобы пожать Вам руку  и
пожелать счастья в Новом году. От имени Аминторе  передаю  Президенту  самые
теплые и сердечные пожелания успеха в его  деятельности  на  благо  русского
народа. Барон фон  Тиссен,  с  которым  я  виделась  в  Риме,  передает  Вам
приветствия и добрые пожелания.
   Направляю Вам список помощи, которую мы  привезли  для  Ваших  больниц  с
октября месяца до сегодняшнего дня.  Я  счастлива,  что  смогла  без  помощи
Правительства и министерств осуществить эту добровольческую миссию,  собрав,
подготовив и доставив все своими руками. Мы сделали это от всего сердца и  с
пожеланием, чтобы Советский Союз уже в скором времени не нуждался  больше  в
помощи. Мы тогда будем приезжать в Москву только для знакомства с культурой.
Я хотела бы, в любом случае, чтобы  Вы  знали,  что  в  Италии  у  Вас  есть
подруга, настоящая подруга,  которая  любит  русский  народ  и  любит  семью
Горбачевых".
   "Дорогая Раиса Максимовна! Я отныне имею  право  Вас  так  называть,  ибо
дороже Вашего имени для меня нет. И я бесконечно, до конца дней своих,  буду
благодарен Вам и Михаилу Сергеевичу. Несмотря на свою  занятость,  Вы  нашли
время и помогли моему сыну превозмочь тягчайший недуг. Я уже дважды  навещал
его в клинике (госпитале им. Бурденко) и сообщаю Вам, что смерть  отступила.
И хотя положение еще тяжелое и потребуется еще большое и длительное лечение,
но самое страшное позади. Как мне сказали врачи - это  пока  единственный  в
мире случай, что такой больной выжил...
   Низкий Вам поклон и бесконечная благодарность! Мне уже 66 лет,  я  многое
повидал на свете, но такого человеческого сострадания  еще  не  встречал.  Я
желаю Вам и Михаилу Сергеевичу самого доброго и крепкого здоровья,  радости,
счастья и всего, всего самого наилучшего! Еще раз огромное Вам  отцовское  и
человеческое спасибо. С искренним  уважением  и  признательностью  к  Вам  -
Судаков Владимир Дмитриевич".
   Среди писем оказалась и страничка машинописного перевода письма Йоко Оно,
вдовы легендарного Джона Леннона.  Она  делилась  добрыми  впечатлениями  от
встречи на международном форуме в Москве и  предлагала  написать  совместную
"женскую" книгу.
   Годы студенческие
   ...Приехал  в  резиденцию  на  сей  раз  я  с  новинкой:  с  магнитофоном
"Грюндиг". Магнитофон был у меня и в прошлый раз. Но - маленький,  японский,
в пол-ладони. Нам-то с собеседницей он удобен, но  для  стенографистки  Иры,
которую я попросил перенести звукозапись на бумагу, не очень. И вот  на  сей
раз заявился с "Грюндигом". Он по-немецки основателен, не  то  что  японская
игрушка, и самое неожиданное - без батареек. Включается в сеть...
   - Георгий Владимирович, как я поняла, сегодня мы хотели поговорить с Вами
о годах моей юности. Впрочем, уже в  этой  главке  мне  будет  трудно  везде
говорить  -  "моей".  Наверное,  чаще  буду  говорить  -  нашей  с  Михаилом
Сергеевичем. Но вначале все-таки - "моей".  О  годах  молодости,  юности,  о
самых дорогих ее воспоминаниях. Юность ведь - миг, но  тот  миг,  та  искра,
которую несешь и несешь в сердце.
   Для меня юность - прежде всего годы студенческие. Без них, скажу  Вам,  и
юность бы не состоялась. Я так полагаю. И думаю, что без них  не  состоялись
бы и мы сами. Не было бы нас...
   - Были бы. Только были бы другими.
   -   Согласна.   Я   определяю   юность   как   время   душевной   поэзии,
самоутверждения, поиска истины, ответов на извечные  человеческие  проблемы.
Но что отличало мою юность? Что было связано с нею?
   Послевоенные годы страны. Особое время в нашей отечественной истории. Эти
годы  вместили  в  себя  так  много:  и  трагического,   и   героического...
Поднимались заводы, электростанции, города  и  села,  возрождалась  к  жизни
искалеченная войной земля.
   Господи!  Как  мы  радовались  всему,  гордились.  Хотя  продолжали  жить
невероятно трудно. В колхозах трудодень  был  такой  мизерный,  пустой,  что
говорили: "Работаем  за  палочки".  В  магазинах,  в  быту  не  было  самого
необходимого. Огромные трудности с жильем...
   Да, многое вместили эти годы. Испытание атомной,  а  затем  и  водородной
бомбы. Конец монополии Соединенных Штатов на ядерное вооружение.  Варшавский
Договор. Новые тревоги за судьбу так дорого оплаченного мира.  Поймите,  все
это не отвлеченные вещи. Все  это  очень  важно  для  понимания  нас,  нашей
юности.
   Но и это не все. Были "Ленинградское дело партийных работников"...  "Дело
московских врачей"... Для победившего, ценой неимоверных жертв  и  страданий
перемогшего беду народа, для того нравственного и социального опыта, который
вынес он из войны, -  эти  последние  конвульсии  сталинизма  были  особенно
унизительны.
   5 марта 1953 года скончался И.Сталин - мы тогда были в Москве...
   О чем я сейчас подумала?  Жизнь  человека  складывается  из  определенных
внешних обстоятельств, событий, его собственных действий, поступков. И -  из
жизни внутренней. Воспроизвести, конечно,  легче  первую,  внешнюю  сторону.
Труднее - внутреннюю. Но, согласитесь, смысл и сущность жизни в их единстве,
взаимообусловленности. Внутреннее состояние,  мир  человека,  гамма  чувств,
владеющих его душой, - именно они часто являются  определяющими  в  принятии
человеком тех или иных решений, в совершении  тех  или  иных  поступков.  Но
зафиксировать их сложнее...
   Итак, 1949 год. Я еду в Москву. Еду учиться...
   В душе у меня,  впервые  самостоятельно  отправившейся  в  столь  дальнее
путешествие, грусть. Грусть расставания с родными. Расставания со  школьными
друзьями. Те, кто провожал меня на платформе, так и  стояли  перед  глазами.
Расставания  с  обжитым,  понятным   миром.   Грусть   и   тревога.   Начало
неизведанного, уже самостоятельного жизненного пути. А временами  тревога  и
печаль - просто толчками - вытесняются вдруг ощущением  счастья,  радости  и
гордости, сознанием того, что буду учиться  в  Москве!  Москва,  ее  Красная
площадь, памятники, музеи, театры, библиотеки -  все  это  становится  моим.
Буду учиться в Московском государственном университете, где  учились  многие
столпы отечественной науки и культуры. В общем, еду на поезде, но  временами
кажется - лечу на крыльях.
   Университет  -  моя  "альма-матер"...   Наша   с   Михаилом   Сергеевичем
"альма-матер". В значительной мере он определил и личностное становление,  и
в целом наш дальнейший жизненный путь.
   Мы  были  вторым  послевоенным  набором  студенчества.   Мое   поколение,
поколение семнадцатилетних, пришло в  университет  со  школьной  скамьи.  Но
среди   первокурсников   было   и   много   взрослых,   тридцати-   и   даже
тридцатипятилетних. "Стариков", как мы их тогда называли.  Те,  кто  в  годы
войны  по  разным  причинам  прерывал  учебу:  находился  на  оккупированной
территории, работал где-то, партизанил, был эвакуирован или  просто  не  мог
раньше учиться.  Но  большинство  "стариков"  -  это  были  демобилизованные
фронтовики,  так  и  не  снявшие  шинель,  военную   форму   за   все   годы
студенчества...
   Университет собрал нас из самых разных уголков страны.  Русские,  узбеки,
украинцы, белорусы, казахи, азербайджанцы, евреи, армяне,  латыши,  киргизы,
грузины, туркмены и все-все... Сколок самой страны.
   Учились с нами и иностранцы. Албанцы, болгары, югославы,  чехи...  Они  и
жили в одних комнатах с нами. Немцы, испанцы, корейцы, китайцы, вьетнамцы...
   Все мы были рядом. Занимались вместе в одних  и  тех  же  библиотеках,  в
одних и тех же аудиториях. Сдавали экзамены, писали дипломные работы, ели  в
общих  столовых.  Дружили,   женились,   выходили   замуж.   Дух   молодости
товарищества - это и был воздух университета. И еще - всех  нас  в  те  годы
объединял оптимизм. Молодость, ощущение, просто  осязание  своей  молодости,
товарищества и - оптимизм. Бог знает, откуда мы его брали, но то  было  так.
Оптимизм объединял нас. А может быть, просто я так воспринимала жизнь?  Нет,
пусть в моем восприятии, но это был все-таки именно оптимизм...
   И я горжусь, когда вижу, наблюдаю или слышу  по  каким-то  долетающим  до
меня отголоскам, что эти пройденные, прокатившиеся, в том числе и по каждому
из нас, годы не  отняли,  не  растоптали  у  тех,  кто  был  тогда  с  нами,
юношеское, студенческое чувство братства и человечности. Не отняли...
   Она делает паузу и повторяет после нее:
   - У большинства не отняли. По крайней мере у тех,  с  кем  доводится  или
доводилось общаться мне. Вот недавно не стало Мераба  Мамардашвили.  Он  мой
однокурсник. Грузин, ставший крупным авторитетом в мире  философской  науки.
Женился на девушке из моей  комнаты,  с  которой  я  несколько  лет  прожила
вместе. Поэтому мы и были особенно близки. Мераб - один из постоянных гостей
в нашей девичьей комнате.  Их  было  несколько  человек.  Завсегдатаи  нашей
комнаты - мы к ним привыкли. Мераб женился на одной моей подруге, а социолог
Юрий Левада - на другой.
   Мы уже тогда уважали Мераба  за  его  ум.  Помню,  как  помогал  он  нам,
девчонкам, "грызть" "Капитал". Я очень хорошо знала Мераба.  Потом,  правда,
жизнь развела нас. У него была сложная судьба. Знаете ли Вы,  что  Мераб  до
последних дней старался остудить  разбушевавшиеся  межнациональные  страсти?
Имел мужество  встать  на  пути  националистической  круговерти.  Я  горжусь
Мерабом.
   - Может быть,  в  этом  мужественном  противостоянии  любой  оголтелости,
откуда б она ни исходила, полнее всего и выражается истинный философ?..
   - Может быть. А я хочу сказать, что все это - наши годы. И  то,  что  нас
объединяло. И что осталось, несмотря ни на какие передряги.
   Зденек Млынарж - однокурсник Михаила Сергеевича. Он тоже  наш  друг.  Он,
как Вы знаете, чех. В июле пятьдесят пятого в честь  окончания  университета
подарил моему мужу свою фотографию и дипломную работу на тему "Общий  надзор
прокуратуры  и  методы  его  осуществления".  Подарок  с  надписью:  "Мишке,
хорошему другу, на память о том, что мы юристы широкого профиля".
   - Профиль и в  самом  деле  оказался  очень  широким!..  Будущий  идеолог
"социализма с человеческим лицом" и, образно говоря, его стратег, практик.
   -  Со  Зденеком  мы  встретились  вновь  в  1967  году.  Он  приезжал  на
Ставрополье.
   - Млынарж в шестьдесят седьмом был на Ставрополье?!
   - Да, приезжал к нам.
   - В шестьдесят седьмом?..
   - Да. Накануне всех событий. И мы встречались с ним. А потом  встретились
со Зденеком и его супругой уже в 90-м... А недавно Зденек прислал  письмо  в
связи с присуждением Михаилу Сергеевичу Нобелевской премии мира.  Я  зачитаю
Вам его: "Дорогой Миша! На этот раз, наверное, нам не удастся встретиться. И
поэтому я решил коротко написать тебе. Ты знаешь, что  я  не  формалист,  но
все-таки  хочу  от  себя  и  от  Ирэны   выразить   тебе   самые   сердечные
благопожелания в связи с получением Нобелевской премии мира. Ты заслужил это
и сделал тем самым для наших общих жизненных  убеждений  больше,  чем  можно
ожидать от одной человеческой жизни. Искренне твой Зденек. P.S.:  Если  тебе
что-либо нужно от меня, я всегда готов... Много у меня теперь опасений, но я
знаю, что без этого нельзя, и я стою на той же стороне, что и ты".
   Наши студенческие годы остались с  нами...  Жили  мы,  конечно,  скромно.
Очень скромно. Сегодня кому-то, может,  даже  кажется,  что  убого.  Старые,
старинные здания МГУ, в чьих аудиториях прошли  наши  с  мужем  годы  учебы,
располагаются, как Вы знаете, в центре города, на улице Герцена  и  Моховой.
Студенческое же общежитие  тогда  находилось  в  Сокольническом  районе,  на
Стромынке, на берегу Яузы.
   На первых курсах в каждой комнате студенческого общежития нас размещалось
от  восьми  до  четырнадцати  человек.  И  только   студенты-старшекурсники,
аспиранты имели возможность селиться  по  четыре-шесть  человек.  Меблировка
самая  простая,  почти  монастырская:  кровати,  стол,   стулья,   тумбочки,
этажерки, платяной шкаф. На этажах общие кухни и туалеты с умывальниками.
   Скромен был тогда и наш гардероб, если наши "семисезонные" одежки  вообще
можно величать "гардеробом"...
   Деньги  экономили  на  всем.  На   питании.   Помню,   как   трогательно,
по-матерински пыталась накормить нас с  моей  подругой  Ниной  Лякишевой  ее
тетя. (Нина осталась сиротой в  годы  войны  и  выросла  в  детском  доме  в
Ташкенте.) Мы с Ниной изредка наезжали к ней  в  город  Балашиху  Московской
области, и у тети были, вероятно, более чем красноречивые основания считать,
что приезжали мы преимущественно с одной целью: мало-мальски подкрепиться.
   ... Покупали самые дешевые билеты  в  театр.  Билеты,  на  которых  стоял
штамп: "Галерка, неудобно". Галерка, галерка!.. Входя в театр, я до сих  пор
оглядываюсь на нее - именно с галерки слушала я первую в свой жизни оперу на
сцене Большого театра - "Кармен" Бизе и впервые в своей  жизни  Четвертую  и
Шестую симфонии Чайковского. С самого верхнего яруса смотрела первый в жизни
балет - "Дон Кихот" Минкуса. И "Три сестры" Чехова во МХАТе.
   - А на правительственную, "царскую" ложу поглядывали?
   -   Да   нет,   пожалуй.   Как-то   не   интересовала...   Что   касается
правительственной ложи, то могу рассказать Вам о другом эпизоде, правда,  из
сегодняшней жизни. Помните, не так  давно  приезжал  в  Москву  изумительный
тенор - Лучано Паваротти?
   - Да.
   - Мы с Михаилом Сергеевичем слушали его  в  Большом  театре.  Одна  ария,
другая. Буря восторгов. Я наклоняюсь к  Михаилу  Сергеевичу:  "Неужели  "Аве
Мария" не споет?"  "Подожди,  -  говорит.  -  Наберись  терпения:  наверняка
исполнит". А он поет все новые  и  новые  вещи,  но  -  не  "Аве...".  Опять
наклоняюсь: "Неужели?.." "Слушай, - улыбается Михаил Сергеевич, - даже  если
вдруг и не исполнит, то так уж и быть, - я тебе спою здесь  "Аве  Мария".  И
добавляет:  "Правда,  боюсь,  что  это   будет   последнее   мое   публичное
выступление..." Представляете? - "Аве Мария" из правительственной ложи...
   - Не представляю... Ну и спел?
   - Кто?
   - Если бы спел Президент, то об этом бы уже не только Москва - об этом бы
уже весь мир знал.
   - "Аве Мария"  Шуберта  в  исполнении  Паваротти  у  меня  в  записи,  на
пластинке "Pavarotti's Greatest Hits".
   Но  вернемся,  однако,  в  студенческие  годы.  Мы   были   "трудящимися"
студентами. Подрабатывали где и как могли. Разгрузка  вагонов  с  овощами  и
углем в Химкинском речном порту, на московских станциях была  обычным  делом
наших ребят...
   Нашими наставниками, преподавателями были ведущие ученые. Существовала  и
такая традиция... С лекциями приглашали выступать крупнейших ученых  страны.
Авторов известных книг, учебников. Например, логику нам читал Асмус -  автор
учебников по логике  и  истории  философии.  Психологию  читали  Рубинштейн,
Леонтьев, Лурье. Философские дисциплины вели Ойзерман, Нарский и другие.  Мы
были погружены в сам процесс познания, и он нас увлекал...
   Наши программы предусматривали изучение очень широкого  круга  дисциплин,
предметов,  специальной  и  общественной  литературы.  Сам  объем  изучаемых
дисциплин, литературы был чрезвычайно велик. Библиотека и читальный зал - мы
часами просиживали в них...
   "Поиск истины" продолжался и на семинарах, лекциях и даже  на  собраниях.
Помню, с каким ликованием на факультетском комсомольском собрании  "открыли"
закон отрицания отрицания, гегелевский закон диалектики, "не  признанный"  в
работах Сталина. Студенческие собрания того времени! - они уже сами по  себе
были предтечами "оттепели". Скорлупа косности, молчания и тотального  страха
стала давать трещину - во всяком случае, в студенческих аудиториях.  Афоризм
Рене Декарта "Я мыслю - следовательно, я существую" был нашим лозунгом.
   Мы не обсуждали тогда проблем студенческого  самоуправления.  Но  вопросы
расселения в общежитии, поддержания порядка, организации досуга решались при
самом активном участии самих студентов. Помню, как активно отстаивали  права
студенческой  семьи!  На   университетской   комсомольской   конференции   в
сатирической газете был изображен ректор,  наступивший  сапогом  на  брачное
свидетельство - ни больше ни меньше! Молодым людям некуда было  приткнуться,
а некоторые студенческие или аспирантские семьи уже имели детей.  Нужен  был
свой угол. Извечная проблема. И сейчас она стоит.  Но  тогда  была  особенно
острой.
   Позднее, спустя годы, занимаясь научной и педагогической  работой,  читая
лекции по философии, истории атеизма и религии, этике, я поняла, что система
и  методика  нашего  образования  и  в  школе,  и  в  институтах  во  многом
закомплексована,  догматизирована,  и  это,  в  частности,  лишило  меня   в
университете многих знаний из истории отечественной и мировой  культуры.  Мы
зазубривали наизусть, скажем, выступление Сталина на XIX съезде  партии,  но
весьма слабо изучали историю  отечественной  гуманитарной  мысли.  Соловьев,
Карамзин, Бердяев, Флоренский - только сейчас по-настоящему пришли к нам эти
историки, философы, писатели. Слишком многое было  схематичным,  мертвым.  И
это, конечно, лишило нас многих знаний. И еще: лишило возможности настоящего
знания иностранного языка. В университете мы учили  немецкий  и  латынь.  Но
изучение  иностранного  оказывалось  потом   практически   невостребованным,
ненужным. Я думаю, это общая беда моего поколения.
   - Никогда в жизни не завидовала,  что  на  ком-то  платье  или  украшения
красивее, чем на мне. А вот людям, свободно владеющим иностранными