- А когда можно будет к тебе подъехать?
     -  Да  завтра  вот  и  приезжай,  если  сможешь,   комната   шестьсот
двенадцатая.
     - Во сколько?
     - А во сколько тебе удобно?
     - Я завтра же возьму отгул, буду свободен весь день.
     - Хорошо. Тогда тебе лучше всего  подъехать  часикам  к  одиннадцати,
устроит?
     - Устроит. Как штык буду!
     - Ну, тогда до завтра?
     - Всего хорошего, Аня!
     В трубке послышались короткие гудки...
     На следующий день  на  шестом  этаже  Областного  Дворца  Здоровья  в
одиннадцать часов я постучал в  комнату  612,  немного  постоял  у  двери,
несколько раз прочел табличку "Психофизиологи" и постучался еще раз.
     Директора не любят долго ждать, если ожидание касается лично их.  Они
избалованы тем, что обычно ожидают их, а не они...
     Не дожидаясь приглашения, я приоткрыл дверь и заглянул  в  помещение.
Кстати, до сих пор не пойму, почему во многих зданиях такие коридоры:  без
окон,  длинные,  с  низким  потолком  -   это,   наверное,   от   духовной
закрепощенности, низменности чувств и помыслов, - червяку не нужен простор
и грация, он ползает по отверстию, облегающему его тело; это тебе не храмы
и дворцы с высоким потолком, где человек возвышался духом  своим;  экономя
на стройматериалах, ма с каждым  новым  подобным  зданием  теряем  высокую
душу; такие низкие потолки, и это во Дворце Здоровья, во Дворце!..
     В безоконном коридоре желтели электрические полу-сумерки, а тут - вся
комната вспыхнула ярким  дневным  светом!  В  комнате  было  тесно.  Плохо
соображая, ослепленный,  я  едва  разобрал  силуэты  двух  людей  в  белых
халатах.
     Они сидели лицом к лицу у окна за полированными  столами,  сдвинутыми
вплотную друг к другу.
     - Можно? - спросил я.
     - Входите, - послышался голос какой-то девушки.
     Я  робко  шагнул  в  комнату,  словно  из-за   кулис   на   крохотную
любительскую сцену, и сразу  же  почувствовал  себя  исполнителем  главной
роли.
     - Надя,  это  ко  мне,  -  словно  напомнив  о  чем-то  договоренном,
объявился негромко второй голос, тоже голос девушки, но я его сразу узнал:
это был голос Ани.
     Надя встала из-за стола, глянула в мою сторону, улыбнулась и вышла из
комнаты, а я, жмурясь, как на ветру, присел в мягкое  кресло  возле  стола
Ани. В белом халате, Аня казалась мне вылепленной из ослепительного света.
     Наконец мое зрение полностью  адаптировалось,  и  я  разглядел  пачку
бумаг на Анином столе и какие-то карты с изображением человеческих  фигур.
В десяток секунд Аня что-то очень  быстро  дописала  на  обратной  стороне
одной из карт и ловко отодвинула гибкими  руками  все  бумаги  и  карты  в
сторону, на подоконник.
     - Сейчас, - сказала она, - придет Корщиков. Надя пошла за ним.
     - Да, но мы с тобой даже не поздаровались, - шутливо возмутился я.
     -  Конечно,  -  запротестовала  Аня,  -  ввалился   в   комнату   без
приглашения!
     - Извини, действительно, сам не прав, здравствуй, Аня!
     - Это другое дело, здравствуй, Сережа!
     И тут дверь в комнату  быстро  открылась  и  закрылась.  Ее  движение
произошло за какое-то неуловимое  мгновение,  по  крайней  мере,  мне  так
почудилось, и в комнате оказался мужчина лет сорока, с неподвижно обвисшей
правой рукой. Он прошел мимо меня и сел за стол Нади.
     - Саша, - обратилась Аня  к  нему,  -  познакомься,  пожалуйста.  Это
Сережа, тот самый...
     Мужчина встал,  и  я  тоже  приподнялся  из  кресла,  мы  наклонились
навстречу друг другу и мягко пожали руки, дружелюбно обменявшись улыбками.
     - Саша, Корщиков, - сказал мужчина.
     - Очень приятно, Сережа, Истина,  -  ответил  я,  и  тут  же  обратил
внимание, на лице у  него  крупные  очки,  одно  стекло  треснуто.  Что-то
беспокойное промелькнуло у меня в памяти. Мы снова сели на свои места:  он
за стол, я в кресло...
     - Здесь очень много света, - сказал я, улыбнувшись в сторону  Ани  и,
снова посмотрев на Корщикова, добавил, - но потолок низкий!..
     - Низковат, - как-то двусмысленно подтвердил Корщиков.
     - А по мне, так - норма! - сказала Аня, умиленно глядя на  Сашу,  как
бы завязывая разговор между мною и Корщиковым.
     - Да, это интересно, - сказал я.
     - Есть  люди,  которым  и  Вселенная  кажется  подобной  комнатой,  -
подытожил Корщиков.
     Аня поняла, что разговор начался, она уставилась в окно, то ли  делая
вид, то ли действительно что-то разглядывая там внизу, на улице. В  общем,
всем своим видом она показывала, что не мешает нам пообщаться.
     - Аня не давала вам почитать мою работу? - обратился Корщиков ко мне.
     - Нет, - сказал я, - кроме ваших рассказов я ничего не читал. А у вас
есть своя научная работа?
     - Ну, как вы уже догадались, имеется, - сказал Саша.
     - И что, ее можно будет почитать?
     - Конечно, - засуетился Корщиков.  Он  полез  в  нижний  ящик  стола,
извлек оттуда папку-скоросшиватель и протянул  ее  мне.  Его  правая  рука
продолжала висеть от плеча, и я понял, что она у него не работает.
     - Спасибо, - сказал я и принял папку.
     - Я думаю, что вам не мешало бы еще  почитать  Владимира  Шмакова.  У
меня есть негативы его трактовки "Священной книги Тота".
     - А что это за книга? - поинтересовался я.
     - Вы знаете, я тороплюсь сейчас. Вы  уж  не  обижайтесь  на  меня,  -
сказал Корщиков, - но в следующий раз я обязательно отвечу на ваш вопрос.
     - Ради Бога, извините, что я вас задерживаю, - спохватился я, но  все
же спросил еще:
     - Совершенно последний вопрос, если можно?
     - Да, да, я слушаю, - остановился Корщиков у двери.
     - Когда я смогу получить негативы этой книги?
     - Если вы хотите побыстрее...
     - Если можно, то лучше - быстрее, -  обрадовался  я  про  себя  такой
близкой и действительной возможности прикоснуться к чему-то невероятному.
     - Меня две недели не будет на работе, - отгулы, - сказал Корщиков.  -
Вы можете, если хотите, зайти ко мне домой, ну, хоть завтра.
     - Я согласен, - сказал я. - Как к вам добраться?
     - Улица Ленина, тридцать три, комната двадцать два. Это общежитие.
     Я бегло записал адрес в блокнот, попрощался с Корщиковым, и он ушел.
     - Это очень мужественный человек, -  тихо  и  как-то  особенно  нежно
произнесла Аня, и я понял, что Корщиков для нее много значит. Она  грустно
смотрела мне в глаза и продолжала говорить.
     - Он жил на Кавказе раньше. Как-то на "Жигулях" свалился в  пропасть,
получил  несколько  переломов  позвоночника  и  прочие  повреждения  тела.
Занялся Востоком. Сам себя выходил. Только вот  рука  осталась  отпечатком
той трагедии...
     - Ясно, - задумчиво произнес я.
     Аня предложила мне чаю. И тут меня словно осенило.  Я  вспомнил,  что
Вика приобрела книгу "Возрожден ли мистицизм?" у человека  тоже  в  очках,
одно стекло - треснутое...  Хотя,  успокоил  я  себя,  мало  ли  на  свете
треснутых очков!




                           ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. И ВОТ...


                                 В ГОСТЯХ

     Дом 33 по улице  Ленина...  Я  поднялся  на  второй  этаж  и  тут  же
поморщился: нет ничего  противнее  запаха  сырого  белья  перемешанного  с
запахом борща! Общежитие...
     Изо всех щелей на меня обрушились стуки, крики, хохот. Вот и  комната
22. Она оказалась в самом конце коридора. Я  торопливо  постучал  в  белую
замусоленную дверь, мне хотелось поскорее скрыться за этой  дверью.  Я  до
ужаса ненавижу общежития! Я всегда избегаю долго  в  них  находиться.  Все
общежития у меня  ассоциируются  с  какой-то  заразой,  уж  лучше  снимать
квартиру... Общежитие - это же  унижение,  уничтожение  самостоятельности,
творчества и человеческой личности! Здесь как нигде и никогда к тебе лезут
изо всех щелей, и ты можешь лезть в каждую щель, и попробуй только  закрой
свою щель, не пусти! Ты станешь уже не общим, и тогда... Ты сам уйдешь  из
общежития... Но это еще полбеды! Из общежития можно  уйти...  А  вот  если
целая страна является общежитием?! Планета?
     Как назло, мне не открывали. Пришлось постучать  еще  и  еще  раз.  Я
прислушался: за дверью послышалось то ли шарканье, то  ли  возня...  Я  не
выдержал и крикнул прямо в дверь:
     - Саша, Корщиков! Это я - Сережа, Истина, вчерашний знакомый, -  и  я
снова прислушался.
     Щелкнул замок, дверь приоткрылась, послышался голос Корщикова:
     - Заходите.
     - Что так долго? - спросил я. Мне хотелось спросить весело, но у меня
вышло громко и грустно. Тяжело  перестраивать  свое  настроение  в  единый
момент, а надо бы научиться! В общежитии без этого - не выжить!
     - Т-с-с... Я задремал, - сказал Корщиков шепотом, - сынишка еще спит,
пожалуйста, тише...
     Я протиснулся в комнату. Саша оказался передо мной в  одних  плавках.
Он осторожно прикрыл дверь и предложил:
     - Проходите сюда, э-э, нет, лучше туда, в кресло у окна. А  я  сейчас
только умоюсь.
     Кресло  слегка  поскрипывало,  я  приютился  в   нем   потихоньку   и
наконец-таки вдохнул  свежего  воздуха  из  открытого  окна:  надышавшись,
огляделся по сторонам. За разноцветной шторой у входной двери шипела вода,
а здесь, неподалеку от  меня,  на  распахнутом  диване  спал  мальчик  лет
четырех с очень крупной, как мне показалось, головой.
     Вскоре из-за шторы появился раскрасневшийся Корщиков. Он надел трико,
порылся в книжном шкафу и, достав оттуда черный пакет, протянул его мне.
     - Вот, это Владимир Шмаков. Если не трудно, отпечатайте,  пожалуйста,
экземпляр и для Ани, - попросил он.
     - Конечно, отпечатаю, - сказал я и, приняв пакет,  спросил.  -  Когда
мне вернуть эти негативы?
     - Ну, я думаю, недели три хватит, чтобы все  отпечатать?..  -  то  ли
рассуждая вслух, то ли спрашивая, сказал Корщиков.
     - Постараюсь уложиться, - заинтересованно определил я  и  добавил,  -
хотя работы немало!.. Сколько всего страниц? - заглядывая  внутрь  черного
пакета, спросил я.
     - Чуть более пятисот, - ответил Саша и сел напротив меня на  довольно
расшатанный, жиденький, как этажерка, стул.
     Мы заговорили врастяжку, с паузами, будто на разных  языках,  как  бы
прислушиваясь к незримому переводчику, сидящему между  нами.  Таинственные
паузы вкрадывались в наш диалог, эти паузы я тоже осмысливал, и даже,  мне
показалось, осмысливал не меньше, чем сами слова Корщикова.
     Я отложил черный пакет в сторону,  на  подоконник.  Пауза  продолжала
висеть между мною и Сашей.
     - Отвратительное место общежитие, не правда ли? - сказал Корщиков.
     - Я бы сказал даже - мерзкое, - ответил я.
     - Да, но, как бы оно плохо ни было, а только чем ни хуже, тем  лучше,
- удивил меня Корщиков.
     - Вы сказали: чем ни хуже, тем лучше? - переспросил я.
     - Да, - подтвердил он.
     - Но, тогда, Саша, позвольте вас не понять!
     - Сосредоточиваться в безветрии, тишине и  покое,  -  это  хорошо!  -
сказал Корщиков. - Но это такое  непрочное  умение!  От  малейшего  шороха
может рассыпаться... Куда сложнее застолбить  свое  внимание  на  чем-либо
среди отвлекающей тебя призрачности.  Поверьте,  в  магии,  например,  это
очень важное обстоятельство.
     - Ну, это в магии, а в жизни все, скорее, наоборот, - возразил  я.  -
Хотя, про себя, мне именно так и хотелось думать!
     - Одни говорят - магия, другие говорят - жизнь. В чем  разница?  Суть
одна. Названия - разные, - пояснил Корщиков.
     - Ну, уж я не соглашусь с вами, что жизнь и магия - одно и то же.
     - Согласитесь или нет, от этого суть все равно не изменится, - сказал
Корщиков. Он абсолютно уверенно посмотрел мне в глаза.
     Все-таки пауза великая вещь! Ничего на свете нельзя делать без  пауз.
А разговор без пауз  -  не  разговор,  а  так,  информативное  общение,  и
только... Я молчал с полминуты.
     -  Вы  можете  смело  расспрашивать  меня  по  своему  усмотрению,  -
предложил Корщиков.
     - Вы знаете, - сказал я, - не люблю "вечера вопросов и ответов".
     - Понимаю, - кивнул Корщиков, -  чувствуете  напряженность?  Ну,  что
ж...
     - Совершенно верно, чувствую!
     - Тогда... Спрошу я. Можно?
     - Спрашивайте.
     - Хорошо... Что побудило вас  заинтересоваться  Шмаковым,  ну  и  так
далее?
     - Э-э... Как вам сказать... Мне порою кажется, что тяга к  необычному
у меня в крови,  она  скорее  неосознанная,  чем  направленная,  и  больше
символична, чем рассудительна... Здесь и вера в Бога, и в  приметы,  ну  и
конечно же состояния восторга, радости,  таинственности,  если  хотите,  -
даже страха!
     Корщиков улыбнулся, но как-то по-доброму, и эта улыбка меня ничуть не
смутила.
     - Например, в детстве, - продолжал я, -  каждое  лето  я  проводил  у
своей бабушке в деревне. Напротив ее двора жила одинокая старая женщина  -
настоящая монашка! - баба Домна... Она никогда в жизни не была замужем!  Я
часто бегал к ней в гости, через дорогу, и подолгу засиживался за  чтением
Евангелия и других священных книг. А рассказывала баба Домна так интересно
о жизни святых и  Христа!  Царство  ей  небесное,  пусть  ей  земля  пухом
будет... - я приумолк.
     - Да... Впечатления детства, - медленно  проговорил  Корщиков,  -  но
это, - предрасположенность души, а в чем же мелодика вашего интереса?
     - Мелодика?
     - Да, мелодика, - подтвердил Саша.
     - Не так давно, - сказал я, - я узнал, что  мой  двоюродный  дед  был
колдун!
     - Аня рассказывала мне об этом, - остановил меня Корщиков.
     Снова наступила  пауза.  Я  раздумывал:  говорить  о  Наташе  или  не
говорить?..
     -  Говорите,  говорите!  -  возник  неожиданно  голос  Корщикова.   Я
удивленно посмотрел на Сашу:
     - У меня создается впечатление, что вы даже знаете, о  чем  я  должен
говорить! - сказал я.
     Корщиков промолчал...
     - Ну, хорошо... - решился я. - Понимаете, Саша, у меня есть  девушка.
Божественно красива, неземная душа... Я люблю ее...  Мы  познакомились  во
сне... А на другой день узнали друг друга наяву, как старые знакомые!..  В
этой истории я так запутался.
     - Не  переживайте...  Если  вам  суждено,  -  разберетесь,  -  сказал
Корщиков, - все зависит от вас самих. А раз началось, значит - суждено!
     Он смотрел мне в глаза совершенно спокойно, уверенно, непоколебимо, а
я только посматривал в его глаза, как бы заглядывая на мгновения...
     - У меня был друг, - продолжал я, - он давно умер, но он приходил  ко
мне во сне и показывал, как они живут. Там я и познакомился с Наташей.
     - Так ту девушку зовут Наташа? - спросил Корщиков.
     - Да. Ее зовут Наташа.
     - Что ж, такое бывает, - определил он,  и  тут  же,  как-то  особенно
оживившись,  спросил:  -  Вы  что-то  хотели  у  меня  спросить  вчера   в
лаборатории?..
     - Да, я хотел попросить вас рассказать  о  Священной  книге  Тота,  -
ответил я.
     - О Священной книге Тота можно говорить часами, если не веками.  Ведь
это - самая древняя книга на Земле!
     Корщиков поднялся со стула, продолжая смотреть на  меня.  Его  правая
рука неподвижно висела от плеча. Потом он сделал несколько шагов от стула,
постоял у книжного шкафа и снова вернулся и сел на стул. Я молча ожидал...
     - Мой экземпляр Священной книги Тота сегодня у приятеля,  но  это  не
беда! Я перескажу вам кое-какие соображения по поводу ее  происхождения  и
значимости, основываясь на вступительном слове Владимира Шмакова.
     Саша помедлил еще несколько секунд... Я  уловил  в  глазах  Корщикова
такую выразительную силу и надежность, что мне почудилось, будто эти глаза
управляют его телом!.. И Корщиков заговорил.
     - Множество веков пронеслось над Землей. Но там, в  бездонном  океане
времени,  среди  всего  смертного  находится  один-единственный  Памятник,
великий Памятник!.. Кто поставил этот Памятник и откуда он родом?! - никто
на Земле не знает и, возможно, не будет знать никогда... Все нити и дороги
человеческого познания за всю нашу  планетную  жизнь  начинались  там,  от
этого памятника. В Европе этот  Памятник  известен  под  именем  Священной
книги Тота - Великих Арканов Таро...
     Корщиков говорил плавно, словно внушая мне каждое слово.
     - Владимир  пишет  в  своем  Предисловии,  что  десятки  веков  назад
господствующая ныне Белая Раса на земле имеет этот  Памятник  Божественной
Мудрости от своей  предшественницы,  и  что  это  Божественное  откровение
определяет основу всех Посвящений. Его  сущность  усматривается  в  каждой
религии. Поверьте, Сережа, что это  так,  -  добавил  Корщиков.  Он  опять
поднялся со стула,  порылся  в  каком-то  чемодане,  извлек  оттуда  общую
тетрадь в зеленой  обложке,  снова  сел  на  стул,  немного  полистал  эту
тетрадь... - Вот, - сказал он, - что говорит Елена Петровна  Блаватская  в
своей работе "Тайная доктрина", - и он зачитал отрывок:
     "Говорят,  что  Таро  "индийского  происхождения",  потому  что   оно
восходит  к  первой  подрасе  Пятой  Расы  -  Матери,  до   окончательного
разрушения последнего остатка Атлантиды. Но если оно встречается у предков
первобытных индусов, то это не значит, что оно впервые возникло  в  Индии.
Его источник еще более древен и  его  след  надо  искать  не  здесь,  а  в
Himaleh, в Снежных Цепях. Оно родилось в таинственной области,  определить
место нахождения  которой  никто  не  смеет  и  которая  вызывает  чувство
безнадежности у географов и христианских теологов, -  области,  в  которой
Браман поместил Свою Kallasa,  гору  Меру  и  Parvati  Pamir,  извращенный
греками в Парапамиз" ["La Doctrine Secrete. Syntese de la  science  de  la
religion et de la philosophie" par H.P. Blavat'sky. Praduction  francaise,
5-e volume, Miscellanees, pp.105-106].
     - Так,  -  сказал  Корщиков,  -  Блаватская  попыталась  опровергнуть
цитату, которую она использовала в своей  "Тайной  Доктрине"  с  какого-то
манускрипта о Таро - Священной книге Еноха. Если Вы не  возражаете,  то  я
зачитаю и саму цитату тоже! - обратился он ко мне.
     - Обязательно зачитайте, - отозвался я, - мне это очень интересно!
     - Итак, вот как звучит эта цитата:
     "Есть лишь единый Закон, единый Принцип, единый Агент, единая  Истина
и единое слово. То, что вверху, по аналогии подобно тому, что внизу.  Все,
что есть - результат количества и равновесий. Ключ затаенных  вещей,  ключ
святилища! Это есть  Священное  слово,  дающее  адепту  возвышенный  разум
оккультизма и его тайн. Это есть квинтэссенция философий и верований;  это
есть Альфа  и  Омега;  это  есть  Свет,  Жизнь  и  Мудрость  Вселенские...
Древность этой книги теряется в ночи времен. Она индийского  происхождения
и восходит до эпохи несравненно  более  древней,  чем  время  Моисея.  Она
написана на отдельных листах, которые раньше были  сделаны  из  чистейшего
золота и таинственных священных металлов... она символична, и ее сочетания
обнимают все чудеса духа.  Старея  с  бегом  веков,  она,  тем  не  менее,
сохранилась - благодаря невежеству любопытных - без изменений в  том,  что
касается ее характера и ее  основной  символики  в  наиболее  существенных
частях".
     Зачитав цитату, Корщиков продолжал молча перелистывать тетрадь.
     - Ну, пока хватит, -  сказал  он,  захлопнув  тетрадь  и  отложив  на
подоконник.
     - Честно говоря, - произнес я, - то ли мир сходит с ума,  то  ли  еще
что?! Но я все больше не распутываю, а наоборот, с каждым днем  ввязываюсь
крепче, ухожу во что-то такое - невероятное.
     - То ли еще будет, Сережа, - хитро прищурился Корщиков.
     - Давайте начистоту?! - предложил я. - Что меня ожидает?
     - Вы забеспокоились об обратной дороге? - спросил Корщиков.
     - Да нет... Хотя, все-таки, мне кажется, я имею право знать,  куда  я
иду?!
     - И не вернуться ли назад? - словно предложил от моего лица он.
     - Ну, если хотите, пусть это прозвучит именно так, - согласился я.
     - Тогда, - сказал Саша, - я вас должен сразу  предупредить:  обратной
дороги - нет!
     - Весьма крылатая фраза! - сказал я.