льно робко  и
настороженно, и я решил его в первый же вечер поставить дежурить на  вахту
и дал ему задание выдраить корму первой палубы.  Решил  я  в  конце  вахты
проверить, как там идут у него дела, спускаюсь на первую  палубу,  прохожу
мимо ресторана (у нас теплоход туристский был) и только выворачиваю  из-за
угла на корму, а мне в лицо вода как ударит, с ног  до  головы  мокрый,  я
думал, пробоина случилась, как заору:  "Стоп,  машина!"  -  но  тут  же  и
осекся: это Серега мне в лицо ведро  воды  выплеснул,  ну,  думаю,  пацан,
сейчас я тебя на канате за борт спущу.
     - И спустили? - снова расхохоталась Наташа.
     - Да нет, жаль мне стало его - "Простите, простите, я не хотел, я  не
думал" - передумал я его наказывать, за бортом уже ночь  стояла,  пришлось
раздеваться до плавок и стирать свою одежду,  прямо  в  реке  через  борт,
вода-то была грязная в ведре, не мог же я в таком  виде  по  кораблю  мимо
моряков пройти к себе в  каюту.  Постирался  и,  пока  моя  одежда  сохла,
разговорились мы с ним по душам, с моим подопечным. Так  и  познакомились,
так и сошлись. И с того самого  вечера  крепко  по  мужски  понимали  друг
друга. Да и Серега перестал робеть, как-то обветрился на  реке,  солнышком
налился, посмуглел, матросский характер в нем прорезался. Ему  вообще  все
очень легко давалось.
     Наташа перестала смеяться, будто опомнилась, что сегодняшний  день  у
нее не весел, и она облокотилась на стол и закрыла лицо ладонями.
     - Я понимаю, - сказал я, - вам тяжело теперь... А мне можно взглянуть
на Сергея?
     - На спящего Сергея, -  добавила  Наташа  и  встала  из-за  стола.  -
Пойдемте, - решительно сказала она  и,  выйдя  из  кухни,  зашагала  через
прихожую в зал. И Гришино тело шло за ней.
     Мы вошли в зал, Наташа аккуратно отодвинула ширму, огибающую диван, и
я увидел себя.
     На диване лежало человеческое тело, исхудалое и  желтеющее  лицо  без
какого-либо выражения напоминало мумию. Я лежал в темно-зеленом спортивном
костюме, у меня его раньше не было, видимо, его преобрела Наташа.
     - Вы что?  -  осторожно  спросила  Наташа,  взглянув  в  мое  лицо  и
почувствовав мое внутренее смятение. - Испугались?..
     - Нет, но мне очень тяжело видеть Серегу такого.  Господи,  пусть  он
скорее проснется, - одержимо произнес я.
     - Пойдемте на кухню,  -  предложила  Наташа,  осторожно  устанавливая
ширму на место. И мы возвратились на кухню и молчаливо уселись за стол.
     Через некоторое время я обратился к Наташе:
     - Вы знаете, я вам принес... - И я полез в карман Гришиного  пиджака,
Наташа оторвала взгляд от стола и обратилась  в  пристальное  ожидание.  -
Как-то Серега подарил мне сказку о любви, - достав  из  кармана  несколько
сложенных листков, исписанных от руки, сказал я, развернул  эти  листки  и
подал их Наташе, - может,  вы  пока  почитаете,  а  я  тем  временем  буду
укреплять дверь?
     - Нет, прочтите лучше вы, вслух,  а  дверь  мы  можем  укрепить  и  в
следующий раз, ведь правда? - И она возвратила  мне  листки.  -  Я  теперь
поняла: у вас удивительно много  Сережиных  жестов,  почитайте  лучше  вы,
пожалуйста.
     - Ну, дверь-то мы действительно можем укрепить в следующий раз  -  я,
честно говоря, шел в гости и даже не прихватил с собой инструментов.
     - Вот и хорошо, - сказала Наташа, и ее задумчивые глаза  разглядывали
меня. Еще мгновение, и мне казалось, она увидит меня, Сережу, что  Гришино
тело сейчас растет и обнажит мою душу, и я незамедлительно стал читать.



                              СКАЗКА О ЛЮБВИ

     Выпуклое синеющее небо зависало над морем. Солнечный  диск  будто  на
цыпочках  еще  пытался  выглядывать  из-за  водного   горизонта.   Изредка
доносились сонливые крики чаек. Молодой человек, в джинсах и кроссовках, в
распахнутой рубашке, настойчиво поднимался на вершину  крутого  скалистого
берега, усеянного невысокой растительностью. Тропа, по которой он шагал  и
делал прыжки с камня  на  камень,  извиваясь,  шарахалась  от  кустов,  но
все-таки тянулась вверх.
     Когда молодой человек  закончил  свое  восхождение,  небесная  синева
потемнела, прохладная свежая темень опускалась повсюду. Человек  у  самого
краешка плато, у обрыва, падающего в  море,  он  стоял,  широко  расставив
ноги, во весь рост и долго обдумывал что-то.
     Слева, поодаль от него,  неподалеку  от  места,  где  начиналась  его
тропа, там, внизу, разноцветились огни  людских  жилищ  и  развлекательных
заведений.
     Когда совсем стемнело и серебристая звездная  пыль  зависла  над  его
головой, силуэт  его  фигуры  ожил,  начал,  громко  подкрикивая  в  море,
декламировать стихи:

                    Ну не современен я от роду!
                    Может, мне призвать на помощь моду?..
                    Должное отдавши супервеку,
                    В джинсах я спешу на дискотеку...

                    Рубль вход - уверенная такса!
                    В темноте прожекторные кляксы.
                    Обступили, замелькали лица.
                    Захотелось в девушку влюбиться!

                    Я об этом танцевал весь вечер -
                    Пляшущий оживший человечек...
                    Шел домой и вечер я итожил.
                    Ветер обходил меня прохожим.

                    На себя обижен я, насуплен:
                    Джинсы у меня сегодня "супер"!..
                    Так хотелось в девушку влюбиться!
                    Тусклые, мелькающие лица...

     - Молодой человек, -  возник  позади,  словно  разбуженный  эхом  его
стихов, некий старческий голос. Молодой человек остался  стоять  недвижим,
наверно, он подумал, что голос ему показался, но причудливо дряхлый  голос
повторил опять:
     - Молодой человек, вы меня слышите?
     -  Ты  кто?  -  продолжая  стоять  не  оборачиваясь,   вопросил   еще
наполненный энергией стиха человек.
     - Пилигрим.
     - А что ты тут делаешь?
     - Живу... ты, парень, знаешь, иди-ка сюда: разведем костер.
     Молодой человек развернулся назад, осмотрелся по сторонам, но  никого
не смог разглядеть в ночном пространстве.
     - Ты где? - робко позвал он хозяина голоса.
     - Я здесь, недалеко, присмотрись хорошенько.
     - Это ты сидишь на камне?  -  вглядываясь  во  мрак,  сказал  парень,
наконец уловив очертания белой, сгорбленной фигуры напротив него, всего  в
нескольких шагах.
     В ответ никто ничего не ответил:  молодой  человек  сделал  несколько
этих шагов  в  сторону  промолчавшей  фигуры  в  белом  одеянии,  и  через
несколько мгновений он оказался рядом со стариком,  действительно  сидящим
на камне, опираясь на корявую палку.
     - Садись напротив, но прежде разожги-ка, парень, костер, -  не  спеша
проговаривая слова, будто нараспев, предложил старик.
     Исподволь, поглядывая на Пилигрима,  молодой  человек  нащупал  кучку
хвороста у своих ног, нагнулся к ней, достал из накладного кармана рубашки
зажигалку: встрепенулись искры из его рук, зашипел  газовый  луч  огня,  и
ужаленный хворост, отстреливаясь, будто от боли, подернулся  огоньками,  и
вскоре - на глазах подрос пламенный кустик небольшого костра и осветил  он
все плато, крохотные жучки искорок таяли над ним.
     Тогда парень уселся на камень, предложенный ему, напротив  старика  и
разглядел Пилигрима получше:  его  таинственный  собеседник  осветился.  В
белом халате, обеими руками он опирался на свой сучковатый и кривой посох,
сидел нахохлившись, и подбородок его лежал поверх смуглых кистей рук.
     - А почему вы назвались Пилигримом? -  обратился  молодой  человек  к
старику.
     - Я... - призадумался тот в ответ, - давно себя никак не называю.
     - Тогда почему Пилигрим?
     - Это меня так местные жители прозвали, я живу там,  внизу,  на  краю
поселка, но только в холодное время года, а летом брожу по окрестностям  и
обитаю здесь, в этой пещере, - старик распрямился  немного  и  неторопливо
взмахнул  рукой  в  сторону  своего  жилища.  Молодой  человек  последовал
взглядом за взмахом руки, и в самом  деле:  в  пяти  шагах  от  костра,  в
глубине плато вырисовывались контуры  небольшой  пещеры,  точнее  входа  в
пещеру, который был настолько невысоким, что  в  него  мог  пройти  только
сгорбленный старик. Эта пещера обнаружилась для парня неожиданно, ведь  он
же осматривался по сторонам и почему-то не видел ее, и  если  бы  не  знак
собеседника в ее сторону, казалось, пещеры бы не существовало вовсе.
     - Ты ищешь любви? - через паузу  снова  заговорил  старик,  он  опять
опирался обеими руками на посох, и подбородок его лежал на смуглых кистях.
     - Вы слышали мои стихи?
     - Да, когда я услышал их, я вышел из пещеры на помощь.
     - А вы сумеете мне помочь?
     - Если ты захочешь этого сам - ничто, даже помощь, нельзя  навязывать
никому. Я... в состоянии тебе предложить свой  старческий  разум.  Что  ты
сейчас чувствуешь, парень?
     - Сегодня улетели блики  глаз,  как  паруса  на  вздохе  в  непогоду,
срываются в оскаленную воду, и я гляжу в себя за часом час... Да, - тяжело
вздохнул парень, -  смотреть  в  себя  опасно.  Мудрено  -  у  волн  холмы
гранитные поникли, увы, вернуть не каждому дано однажды улетающие блики...
- Черное от загара лицо старика было недвижимо обращено в сторону молодого
человека, в красных играющих лучах костра короткие белые волосы  Пилигрима
особенно выразительно и красиво очерчивали его голову, все  располагало  к
спокойствию и задумчивости.
     - Глаза... без бликов слепы, - подытожил  после  некоторого  молчания
старик. - Это хорошо, что ты пишет стихи, - благодарно сказал он, -  но  я
еще не совсем уяснил для себя, как далеко ты потерялся  от  любви,  прочти
еще что-нибудь, близкое сердцу твоему сейчас.

                      Были зайчики
                                  солнечные...
                      Я пускал их в людской толчее
                      Ослепительным девушкам в лица.
                      Мог легко разлюбить и
                                  влюбиться...
                      Я тогда ничего не итожил.
                      А вокруг зеленела листва,
                      И меня увлекала весна
                      Под слепой и доверчивый дождик.
                      Что мне было до истины истин!
                      Бесконечностью
                                  жизненный путь.
                      Мне все небо хотелось вдохнуть!
                      Но желтели со временем листья.
                      Словно в первую осень иду.
                      Зрелым грешником крестится дождик.
                      Я, наверное, в этом году
                      До прощания с юностью дожил.
                      Прохожу я в людской толчее:
                      Ослепительны девушек лица!
                      Словно зайчики
                                 солнечные,
                      Одинокие
                           падают
                               листья...

     На плато у костра зависло некоторое молчание.
     - На свете есть, такое дело, -  заговорил  старик,  -  одним  создать
какой предмет, другим с  предмета  оголтело  словесный  написать  портрет,
предмет вниманием увенчан, дитя бесчувственных идей,  предмет  бесстрастно
опредмечен, а значит - он предмет страстей. Чем ты  предметнее  в  судьбе,
тем больше ты с бесстрастьем дружен, чем меньше нужен ты себе, тем  больше
ты кому-то нужен...
     - Вы тоже пишете стихи? - обрадовался  молодой  человек,  как  только
отзвучало последнее слово в устах  Пилигрима,  но  старик  не  ответил  на
вопрос.
     - Так ты... так никогда и не любил? - словно остановил вопрос  парня,
остепенил его оживление, продолжая тем самым  свой  путь  беседы,  старик.
Парень на время затих.
     - Я выплакал душу, теперь она опустела... а  ты  проводила  за  дверь
бездушное тело... - сказал парень и снова замолчал.
     - Значит, любил, - подытожил Пилигрим.
     - Под шелест рублей шелестящие шины,  под  шелест  рублей  ты  похоже
светла, ты гордо мне бросила  взгляд  из  машины,  сквозь  мыльный  пузырь
лобового стекла... - проговорил на едином дыхании парень.
     - Любил... и не один раз... но только любил ли и в самом деле то, что
искал и обрел, а не то,  что  пришлось  по  случаю,  -  подытожил  старик,
продолжая сидеть неподвижно. Изредка парень наклонялся  к  огню  костра  и
подкидывал свежий хворост в него.
     - Вы сказали, что вышли на помощь, помогите мне  полюбить,  Пилигрим,
подскажите как. У меня очень много любви, но она никому не  нужна  -  одни
перед ней расступаются и не решаются к ней прикоснуться...
     -  Знаю,  -  остановил  молодого  человека  Пилигрим,  -  человек  ты
восприимчивый... умеющий слушать, толк из тебя будет. Слушай... я расскажу
тебе сказку... сказку о любви.
     "Жил да был один юноша. Это был очень печальный юноша. Он  бродил  по
многолюдным улицам своего города в  поисках  любимой.  Когда  он  отчаялся
обрести заветного человека, он стал путешествовать по другим городам своей
страны. Долго ему пришлось одиночно странствовать, одиночить: исподволь он
безнадежно вглядывался в окружающий его мир людей.
     Нет, нельзя сказать, чтобы совсем его не замечали девушки, но  услада
тела не помогла юноше, молодому мужчине постичь восторженность любви.
     А он от этого  печалился  еще  больше,  но  все-таки  продолжал  идти
заповедными тропами, и только лишь вера в любовь спасала его, вера  в  то,
что она во что бы то ни стало есть, его  любимая,  на  этом  белом  свете.
Порою, юноше казалось, что вот уже, скоро будет, появится  она,  улыбнется
ему любимая. Но тщетно он ожидал своего счастья и напрасны  были  все  его
старания: девушки ускользали от него.
     Он щел наощупь, ожидал, искал...
     Все девушки видели: во что он одет, как сложен, богат ли, знаменит.
     Никто не замечал самого юношу. И унылилась душа его.
     Неуемная печаль одаряла юношу  стихами,  и  в  конце  концов  молодой
мужчина замкнулся в себе, и, обрученный с поэзией, написал, как  он  решил
признаться себе, свое самое последнее стихотворение в жизни своей о любви:

                      Любимой нет.
                      Ее никак не встречу.
                      Или уже не встречу?..
                      Как закон:
                      Мой каждый день безлюбием отмечен
                      И до абсурда, кажется, знаком...

                      И каждый день одолевают страсти,
                      Которые срываю впопыхах.
                      Любимой нет...
                      Разыскиваю счастье, -
                      Но нахожу его я лишь в стихах...

     И когда юноша прочитал это стихотворение для себя вслух,  он  холодно
заплакал от несбыточности своей души.
     И тогда, когда не утешился он слезами, решил он уйти в края безлюдных
лесов, с онемевшей душой своей, чтобы остановить свою жизнь там.
     И он ушел, как и задумал.
     Он больше не искал дороги, и волнующие тропинки  тоже  не  привлекали
его, даже цветущие поляны теперь он обходил стороной. Он больше ничего  не
искал, он размашисто  продирался,  одержимый  погибелью,  опасностью  быть
разодранным в клочья дикими ветрами леса. Долго шел юноша,  все  тело  его
было исхлестано и заливалось болью от острых сучков.
     И однажды, после изнурительных дней и ночей бессонного пути, он вышел
все-таки на поляну, он хотел ее обойти,  предчувствуя  ее  издали,  но  не
смог. По одну сторону поляны было глубокое озеро, по другую - непроходимое
болото, но это оказалась совсем необычная  поляна:  на  ней  абсолютно  не
росла трава, не разноцветились  никакие  цветы,  только  один-единственный
цветок одиноко рос на этой поляне.
     Этот цветок напоминал ему его самого, и тогда юноша решил  остановить
свою жизнь на этой поляне.
     Стремительно он  подошел  к  цветку  и  сорвал  его,  после  чего  он
повернулся и зашагал к озеру. На берегу он  остановился,  бережно  положил
цветок у своих ног и приготовился утонуть в пучине озера.
     - Постой! - услышал он  позади  себя  повелительный  оклик,  и  юноша
дрогнул, удивился человеческому голосу здесь. - Повернись ко мне лицом,  -
снова прозвучало повеление, и юноша повернулся.
     В трех шагах от него стоял маг, он был одет в черную одежду.  Налетел
ветер, и черный плащ мага развевался на этом  ветру  огненными  вспышками,
потому что изнутри этот плащ был кроваво-красного цвета.
     - Ты искал любви, но ты ее не  нашел,  -  сказал  маг,  и  он  сурово
смотрел в глаза юноше, - но ты не можешь потерять себя.
     - Почему? - впервые за столько времени промолвил молодой  мужчина,  и
его крепко сжатые губы разомкнулись.
     - Потому, что тебе нечего терять, я научу тебя, как обрести любовь.
     - Я теперь даже не знаю, зачем она мне нужна.
     - Человек, нашедший  любовь,  бессмертен,  ему  больше  незачем  жить
временной человеческой жизнью. А ты решил  остановить  свою  жизнь,  чтобы
подчеркнуть ее временность, ты хочешь остаться смертным?
     - Нет... я не хочу умирать.
     - Да будет именно так. Смерть также временна,  как  и  жизнь.  Только
единому вечность и бессмертие, а ты не един, потому что одинок, а  значит,
смертен. Поступишь так, как я тебе скажу, иначе больше не найдешь меня.
     - Я готов, - ответил юноша.
     -  Ты  не  нашел  любви,  ты  гонялся  за  порхающими   разноцветными
лепестками бабочек, но они одна из этих бабочек не порхала у тебя в душе.
     - Да, кажется, я начинаю понимать, - отозвался юноша.
     - Внимательно осмотрись, - потребовал маг, и юноша все окрест  окинул
взглядом.
     - Не вокруг, а в себе.
     Юноша сосредоточился.
     - Увидел ли ты образ любимой там?
     - Боже... - проговорил после  некоторого  молчания  юноша,  -  я  так
несовершенен, в моем сердце нет любимой, я не вижу  ее.  Тогда  что  же  я
искал? И как я мог найти то, чего нет?
     - Ты никогда не искал, ты гонялся за красочными наваждениями.
     - Да.
     - Надо создать и овладеть, иметь и потерять, и лишь  тогда  искать  и
найти.
     - Создать и овладеть, - задумчиво повторил юноша, - иметь и потерять,
и  лишь  тогда...  искать...  и  найти!  -  воскликнул  он.  -  Я   сделал
последнее...
     - Ты зарился на чужое добро и  потому  всегда  получал  пинка,  чужая
собака непослушна и может укусить.
     - Только моя собака откликнится на зов и позволит себя  погладить,  -
твердо сказал юноша.
     -  Обрети  любимую  в  себе,  создай  ее  образ,  он  должен   ожить,
шевельнуться в твоей душе, заговорить с тобой на языке сердца, но и  тогда
ты не найдешь любимой.
     - Я должен буду его потерять, свой образ?
     - Отказаться от него, вывести его из души и забыть о нем.
     - И забыть о нем, - подытожил юноша.
     - Забыть о нем, но твоя любимая будет помнить  о  тебе,  и  тогда  ты
будешь не одинок в своих поисках: твой образ тоже  будет  искать  тебя,  и
придет время, когда вы в одно мгновение узнаете друг друга,  твоя  любимая
вернется к себе на родину - к твоему сердцу. Другого пути у любви нет.
     Юноша задумался и, как бы рассуждая вслух, проговорил:
     - Но если я забуду образ любимой, то как же я его найду,  ведь  я  не
буду помнить, что искать?
     - Ты забудешь его в душе, но он  будет  жить  в  мире,  и  ты  будешь
помнить об этом и приглядываться к лицам,  чтобы  узнать  его.  Ты  должен
зорко посматривать на свой образ любимой издали, пока  не  встретишь  его.
Только не нянчить его в сердце, его колыбель должна  быть  пуста.  Любимая
должна прежде всего сама потратиться на поиски тебя. Родина помнит о  нас,
но не она приходит к нам, а мы возвращаемся к ней... - и с  этими  словами
маг отпустил юношу в мир людей, повелел ему вернуться туда.
     Всю обратную дорогу юноша создавал образ любимой  в  своей  душе,  и,
когда он пришел к  людям,  преодолев  долгие  расстояния,  любимая  ожила,
шевельнулась в его сердце, и он забыл о