Мои вращения длились несколько секунд или может быть с минуту, но мне
показалось, что протекло гораздо больше времени. Однако  Долланский  всего
лишь успел прочесть записку.
     Он отложил ее в сторону и спокойным и  деловым  тоном  потребовал  от
меня мои данные: возраст, болезни, домашний адрес.  Фамилию  он  переписал
аккуратно из записки. Мой формуляр вскоре оказался заполнен.
     - Это с вами? - обратился ко мне Долланский и кивнул на Вику.
     - Да, в записке же указано...
     - Знаю, знаю! - прервал меня Долланский. И он осмотрел Вику  ласково.
Она даже засмущалась немного; глянув на меня, опустила глаза.
     - Сережа, вы выйдите, пожалуйста, - сказал  Долланский.  -  Нам  надо
поговорить с дамой наедине. Женские секреты, знаете ли, должны делиться на
двух мужчин сегодня: что-то для мужа, а что-то и для доктора!
     - Плох тот муж, который не знает всех секретов! - как-то  неуверенно,
но постарался съязвить я, потому что обиделся!
     - Однако плох тот  муж,  который  знает  все  секреты!  -  воскликнул
Долланский, уловив мою обиду на лету.
     - Это почему же? - остановился я у двери возмущенно.
     - Муж, знающий все секреты, перестает быть только  мужем!  А  доктор,
знающий все секреты женщины, перестает  быть  только  доктором!  -  сказал
Долланский.  Последнюю  фразу   он   протянул   как-то   насладительно   и
разулыбался, и покраснел немножко, и глянул на Вику... - Если  не  трудно,
все-таки, подождите нас на улице, - заключил он и промокнул свежим носовым
платком испарину на своем морщинистом лбу, что меня немало удивило! Откуда
ей, испарине, взяться в холодном сарайчике?
     Я подчинился просьбе, тем более что Вика посмотрела на меня  преданно
и доверчиво. Видимо, ей особенно по  душе  было  то,  что  она  воспринята
сегодня моею женою...
     Как мне не хотелось,  но  мне  пришлось  покинуть  сарайчик  и  снова
оказаться на крутом  морозе  во  дворе.  Я  встал  неподалеку  от  окошка.
Терпеливо наблюдал, как Вика оживленно беседовала с Долланским, последний,
почувствовав мое присутствие у окна, протянул свою мясистую руку к нему  и
задвинул его белой шторкой! Теперь на ее светлом  фоне  раскачивались  два
силуэта, видневшиеся по  пояс.  Меня  обозлила  подобная  аудиенция  Вики!
Силуэт Долланского почему-то приблизился к Вике: оба  силуэта  замысловато
перешептывались! Я топтался на месте, не спуская  пристального  взгляда  с
них.  Под  моими  ногами  хрустел   снег,   словно   пенопласт.   Какая-то
искусственность во всей этой ситуации поражала меня.
     Вдруг я расслышал где-то там, в  глубине  двора,  за  сарайчиком  или
дальше, что кто-то перешептывался.
     Потихонечку я  выглянул  за  угол  сарайчика:  разглядеть  ничего  не
удавалось и расслышать тоже! И я решил приблизиться на несколько  шагов  к
шепоту.
     Чтобы не хрустеть, мне  приходилось  по  несколько  секунд  погружать
каждый ботинок в замерзший снег тропинки. Вскоре я спрятался в проем между
задней стенкой сарайчика и забором соседнего  двора.  Шепот  оказался  еще
дальше от меня, за поворотом забора. Теперь его хорошо  было  слышно,  но,
как я понял, я попал на окончание разговора.
     - Все, я тебе сказал. Он уже пришел, мне пора идти...
     - Хорошо!.. Гы-гы-гы!..  Ой,  Остап  Моисеевич,  минуточку!  Чуть  не
забыл!..
     - Да, я здесь!
     - Остап Моисеевич, а что я буду за это иметь? Я же могу и отказаться,
ежели... сами понимаете...
     - Ладно. Девочку я тебе обещаю, хорошую! Худенькую!
     - Из сорок пятой. Остап Моисеевич, из сорок пятой!
     - Людку, что ль?
     - Да-а, Остап Моисеевич, Людочку!
     - Ладно, договорились!
     - Остап Моисеевич! - послышался громкий голос с другого конца  двора;
кажется, голос Долланского...
     - Меня зовут заниматься. Адью, Купсик, до  завтра!  -  отрезал  Остап
Моисеевич.
     - Адью, Остап Моисеевич, адью! - ответили ему.
     "Купсик?!" - вспыхнуло у меня в памяти.
     Тут произошло невероятное! Огромная птица пролетела пару кругов  надо
мною и сарайчиком так низко, что от ее хлопанья крыльев меня несколько раз
обдало морозным ветром.  Несмотря  на  холод,  я  пропотел!  Ноги  у  меня
подкосились,  сердце  заклокотало,  будто  искало   куда   спрятаться,   и
провалилось в живот! Черная фигура  Остапа  Моисеевича  промелькнула  мимо
меня; птица унеслась за соседний забор, и ее мощное расплескивание крыльев
стихло. Я стоял, плечом прислонившись к  забору.  В  памяти  еще  сверкали
огненные глаза  и  когти  страшной  птицы.  Где-то  во  дворе  скрежетнула
металлической защелкой дверь...
     - Сережа! - послышался взволнованный голос Вики.
     "Вика, я совсем о ней забыл", - подумал я, оставаясь на месте.
     - Сережа! - уже отчаянно выкрикнула Вика.
     - Я здесь, иду! - хрипло отозвался я.
     Возле сарайчика, пока я шел, вспыхнула  кем-то  зажженная  лампа  под
шляпообразным колпаком, и ее свет обнажил пол двора. Я вышел к  сарайчику.
Вика бросилась ко мне.
     - Ты что, обиделся? - первое, что спросила она, ласкаясь.
     - Здесь кто-нибудь сейчас проходил? - обнимая Вику и  отвечая  на  ее
ласки, все еще хриплым голосом спросил я. В горле  у  меня  перехватило  и
першило.
     - Да. Долланский позвал в спортзал какого-то мужчину.
     - А где Долланский? - поинтересовался я.
     Но на этот вопрос ответила не Вика, а внезапно  открывшаяся  дверь  в
кирпичном доме. Из-за нее выглянул Долланский.
     -  Молодые  люди!  -  крикнул  он  в  нашу   сторону.   -   Проходите
переодеваться, мы скоро начинаем! - и тут же скрылся за дверью,  захлопнув
ее за собою.
     - А что случилось? - беспокойно спросила меня Вика.
     - Да так! Я подумал: "Не показалось ли мне, что  кто-то  прошел  мимо
меня, там, в глубине двора".
     - А что ты там делал?
     - Ничего. Курил.
     - У тебя так сердце колотится,  -  сказал  Вика,  прижавшись  к  моей
груди. - Что-то случилось? А?
     - Скажи, ты что-нибудь слышала?
     - А что я могла слышать?
     - Ну, там, шум какой, хлопанья...
     - Нет. Я ничего не слышала. Я только испугалась, что тебя нет!.. А ты
слышал?
     - Что слышал? - насторожился я от Викиного вопроса.
     - Ну, ты же сам сказал: шум, хлопанья!
     - Да нет! - прикинулся я повеселевшим. - Это  я  так  спросил,  чтобы
тебя попугать сейчас.
     - Проказник! В тебе еще много бесового! - ласково пожурила меня Вика,
потрепав за щеки, и поцеловала в губы...
     Переодевшись  в  специально  оборудованных  для  этого   комнатах   в
спортивные костюмы, я и Вика вошли в спортзал. Все присутствующие там люди
тоже были одеты  в  разноцветные  спортивные  одежды.  Каждый  член  этого
частного зала удобно располагался на полу на своем утепленном коврике.  Мы
с Викой разместились неподалеку от эстрады, с которой, как я понял,  будет
вещать свою систему Долланский.
     - А ты бы смогла его узнать? - спросил я полушепотом у Вики, голос  у
меня уже успокоился и выровнялся.
     - Кого? - удивилась Вика и огляделась по сторонам.
     - Того, которого Долланский позвал в спортзал, там, во дворе,  -  все
так же полушепотом пояснил я.
     - А-а, - поняла Вика. - Тише, - сказала она.
     - Почему? - в свою очередь удивился я.
     - Он рядом с тобою, - сказала Вика и незаметно повела глазами  в  его
сторону.
     Я оглянулся... Позади меня,  на  ярко-желтом  меховом  коврике  сидел
мужчина лет сорока - сорока пяти, на коленях  у  него  лежал  его  крупный
живот. Мужчина улыбнулся  мне,  неприятно  оскалившись  при  этом,  словно
передразнил меня. Потом он облизнул свои припухшие губы.  Одет  он  был  в
черное трико, на шее повязан короткий голубой шарфик. Мужчина  почесал  об
рукав свой ноздристый нос и на рукаве осталась влажная полоска. Мне  стало
противно, и я отвернулся.
     - Это точно он, ты не ошиблась? - наклонился я к Вике, спрашивая.
     - Конечно он! Не сомневайся, - прожужжала мне Вика прямо в ухо, и  от
ее нежных губ у меня по спине пробежали мурашки. -  А  зачем  он  тебе?  -
спросила она.
     - Мне кажется, я его где-то мог видеть... -  ответил  я  первое,  что
взбрело мне в голову, и подумал про себя: "Ну и мерзкая же  рожа  у  этого
Остапа Моисеевича! Такой со всякой заразой может иметь дело!"
     На   эстраде   появился   Долланский.   Зал   шумел   негромко,   все
переглядывались, ожидая интересный  вечер.  Заговорил  Долланский,  и  все
разговоры прекратились. Я окинул еще раз взглядом весь зал -  на  ковриках
сидели в позах "полулотос" человек  двадцать.  Черным  пятном  промелькнул
передо мною Остап Моисеич, он один среди присутствующих был одет в  черное
трико.
     Поскольку наша группа  пришла  на  свое  первое  занятие,  Долланский
произнес вступительную речь. Интригующе прозвучал его  рассказ  о  бабуле,
шестидесяти лет, что не могла и двух шагов проделать без скорой помощи,  а
сейчас принимает позы лучше, чем дипломированный  йог.  И  все  это  после
занятий по его системе, системе Долланского! Он ходил по эстраде, важничал
и хвастался, как-то исподволь, не навязчиво.
     Потом начались изнурительные упражнения. Долланский сидел на  эстраде
на мягком фигурном стуле из дерева  и  присматривал  за  состоянием  своих
пациентов. Надо отдать ему должное как учителю! Хотя вся система и звучала
по магнитофону, но присутствие самого Долланского на эстраде в  это  время
оживляло магнитофонную ленту,  и  даже  не  возникала  потребность,  чтобы
говорил  именно  он.  Правда,  изредка  Долланский  останавливал  движение
кассеты,  хлопнув  клавишей:  вставлял  реплики,  давал  консультации,   а
некоторые упражнения не доверял магнитофону и диктовал сам, живьем...
     Нагрузка действительно была глубинная, рассчитанная, как выразился ее
автор: "На все тайники души вашей!.."
     Я все время  старался  забыть  о  существовании  позади  меня  Остапа
Моисеича, о страшной птице во  дворе,  но,  все-таки,  присутствие  Остапа
Моисеича,  его  взгляда  в  упор,  ощущалось,  и  это  немало  мешало  мне
сосредоточиваться, особенно поначалу.
     Мы  с  Викой  выполняли  всевозможные  растяжки,  укладывали  тело  в
удивительные позы,  постоянно  сопровождая  все  это  особой  конструкцией
дыхания, с его обязательными задержками.
     В общей сложности, занятие длилось четыре часа, из которых  мы  очень
долгое время не дышали. По словам Долланского, мы копили молочную кислоту,
чтобы организм проглотил ее, - это и была генеральная линия его системы...
     По окончании упражнений мы с  Викой,  казалось,  изрядно  устали,  но
когда мы вышли на улицу, то, не знаю, как Вика, но я почувствовал, как мое
тело, словно парус, будто  само  по  себе,  стремительно  продвигалось  по
тротуару,  увлекая  Вику  под  руку!  Это  торжествовал   во   мне   снова
Человек-Ветер. Куда девался после занятия Остап Моисеич, я не  углядел.  Я
все-таки забыл о нем! И это было прекрасно!  Я  забыл  даже  о  чудовищной
птице!.. Забыл, потому что выполнял, учился выполнять  первое  наставление
Ивана: "Ни к чему не привязывайся!"



                                 БУРЕЛОМ

     На следующее утро я  направился  на  работу.  В  свободно  дрейфующем
настроении,  не  обращая  внимания  на  уныло  раскачивающихся  пассажиров
троллейбуса, я, все еще ощущая ветреный ореол вокруг себя, привычно  вышел
на конечной "Лесного поселка". После вчерашнего выходного дня я чувствовал
себя хорошо. На площади, напротив моего  кинотеатра,  прямо  на  остановке
стояла парочка, парень лет двадцати пяти и  девочка  лет  шестнадцати.  По
всей вероятности девочка вышла провожать парня на троллейбус. Оба они были
изрядно пьяны.  Парень  был  одет  по-зимнему,  а  девочка,  видимо,  жила
недалеко, совсем рядом. На ней были красные  полусапожки  на  голые  ноги,
белое короткое платице и легкая  куртка  нараспашку.  Девочка  то  и  дело
подтягивалась на цыпочках, ухватив парня за шею, жадно целуя его в губы. Я
незаметно  для  себя  приостановился.  Многие,  вышедшие  из   троллейбуса
пассажиры, тоже приостановились. Парень грубо обшаривал груди  у  девочки.
Он залезал обеими руками под  ее  платье,  и  его  руки  крепко  прижимали
девочку, а она будто пыталась слабенько вырваться из его рук.
     - Проститутка! - выкрикнула и отплюнулась толстая бабка.
     - Надо милицию вызвать, - начала убеждать толпу солидная женщина  лет
пятидесяти.
     Все женщины переговаривались и спорили между собою, только  несколько
мужчин  даже  будто  одобрительно  обменивались   улыбками   и   короткими
репликами.
     - Ну, дает!
     - Да-а!
     "Вот она - расслабленность!" - вначале подумал я.  -  "Может,  это  и
есть человеко-ветренное состояние?  Да  нет!  Скорее,  его  отголосок!"  -
рассуждал я про себя. Мне даже захотелось так же вот, сию минуту, свободно
и непринужденно жить, как эти парень и девочка. Нет. Я не приветствовал их
поступок! Скорее, наоборот:  считал  его  аморальным!  Но,  в  сокровенной
глубине души, там, где никого, кроме меня, я был солидарен этому состоянию
легкой ветрености!
     Может быть, и  в  самом  деле  надо,  хотя  бы  иногда,  хотя  бы  на
мгновение, но срываться с цепи предопределенности? Не  для  этой  ли  цели
существовали кулачные бои когда-то?!
     Интересное дело: в кинотеатре  мы  специально  собираемся  и  смотрим
такие эротические сцены! А здесь,  на  площади,  -  этого  делать  нельзя!
Почему?.. На экране кинотеатра можно, а на экране жизни - нельзя?! Где тут
разврат: в кинозале или здесь, на остановке?  Там  специально  отснято  на
пленку и специально смотрится, не разврат ли это? А здесь  не  специально,
все естественно, но мы возмущены! Почему мы  не  вызываем  милицию,  чтобы
арестовать  кадры  кинофильма,  почему  мы  не  вызываем  милицию,   чтобы
арестовать двух сношающихся на улице собак?.. Человек - не собака?! Верно!
Он предпочитает гнусно скрывать свое нутро, а собака - нет!
     Учительница делает  замечание  ученику,  чтобы  тот  не  приставал  к
однокласснице.
     "И все-таки, я не  отказался  бы  испытать  подобное,  хотя  бы  ради
укрепления духа своего..." -  подумал  я  и  вдохновенно  зашагал  в  свой
кинотеатр...
     - Доброе утречко, Сергей Александрович! - услышал  я  голос  уборщицы
Марины Ивановны, поднимаясь по ступенькам кинотеатра.
     Я остановился и повернулся лицом на голос.  Марина  Ивановна,  озорно
улыбаясь, видимо, только  что  шла  из-за  угла  кинотеатра,  а  может,  и
поджидала меня. В одной руке у нее было мусорное ведро, из которого  густо
торчали горлышки бутылок, а в другой - широкая лопата для уборки снега.
     -   Здравствуйте,   Марина   Ивановна!   -   почтительно    улыбаясь,
приветствовал я. Марина Ивановна подошла ко мне как можно ближе.  Росточка
она была небольшого, я возвышался над нею головы на полторы!
     Как бы поглядывая мне в глаза исподволь и, как всегда, - осматриваясь
по сторонам, она поведала мне новости.
     - Сергей Александрович! - начала она и сделала таинственную паузу.
     - Да, - сказал я. - Что случилось?
     - Вы знаете, Лидия Ивановна вчера те доски,  ну  вы  помните,  что  я
прятала под лестницей, - утащила домой!.. Вот как!..
     - Да?! - сказал я с видом, будто ничего не понял.
     - Ага! Я сама видела. На почту как  раз  шла!  -  подтвердила  Марина
Ивановна  и  приняла  гордый  вид  человека,  бдительно  озабоченного   за
имущество кинотеатра, верного соратника.
     Она вообще очень  любила  докладывать,  доносить  на  кого-нибудь.  Я
никогда не воспринимал  ее  всерьез,  на  что  она  обижалась,  но  всегда
аккуратно выслушивал, потому что к чему сокрушать старого человека!
     Отними у Марины Ивановны эту способность, мягко говоря, подсказывать,
кто и что сделал, так она же будет невзрачной, бесцветной старушонкой, как
тысячи других, а так, пожалуйста,  светится  вся,  торжествует,  и  сейчас
видно, как настроилась услышать мой гнев.  Словом,  живет  человек,  и  не
безынтересно, зачем же отнимать у него смысл существования!
     Но гнева не последовала.
     - Я ей разрешил, - спокойно сказал.
     - Да-а?.. - то ли спросила, чтобы убедиться  в  моих  словах,  то  ли
просто  машинально  подтвердила  сама  себе  вслух  Марина  Ивановна,   но
разочарованно пожала плечами, мол, на нет и суда нет!..
     - Марина Ивановна! - окликнул я уборщицу, когда та  уже  намеревалась
уйти в кинотеатр.
     - Что, Сергей  Александрович?  -  будто  ожила,  обрадовалась  Марина
Ивановна. Возможно, у нее промелькнула надежда на то, а вдруг как  пошутил
директор в отношении Лидии Ивановны и  досок,  и  сейчас  же  распорядится
немедленно вызвать ее сменщицу из дома на разговор! С  каким  наслаждением
она побежала бы тогда к той домой и успокаивала бы ее по дороге!
     - Марина Ивановна, у нас еще есть песок? - поинтересовался я,  и  мне
стало жалко Марину Ивановну в ее разочаровании...
     - Да, там же, под лестницей! - ответила она.
     - Присыпьте, пожалуйста, ступеньки песком, погуще, - вежливо попросил
я и направился в кинотеатр.
     Марина Ивановна уже находилась  позади  меня,  шагах  в  десяти,  как
вдруг, спохватившись, выкрикнула мне вслед:
     - А Лидия Ивановна вчера не присыпала ступеньки, вот так!
     Но я сделал вид, что уже не расслышал ее слов, и поторопился скрыться
в кинотеатре.
     В малом фойе, возле дверей моего кабинета стояла Зоя Карловна.
     -  Здравствуйте,  Зоя  Карловна,  -  врастяжку  поздоровался  я,   не
останавливаясь. Я было направился пройти в большое фойе, дабы заглянуть  в
кинозал, как там обстоят дела,  как  библиотекарь  тут  же  выказала  свои
намерения: оказывается, у дверей кабинета она ожидала меня.
     - Сергей Александрович! Cережа! -  окликнула  она  меня.  -  Подожди,
пожалуйста, ты мне нужен, - иногда она позволяла себе называть меня на ты.
     - Да, - остановился я, но краем глаза успел приметить, что контролер,
сидевший возле огромного фигурного зеркала в большом фойе  ко  мне  лицом,
почему-то вскочил с лавки и моментально юркнул в кинозал,  словно  как  от
меня...
     - Дайте мне ключи от кабинета, - попросила Зоя  Карловна.  -  У  меня
телефон в библиотеке не работает, а мне срочно позвонить нужно!
     - А почему не работает? - поинтересовался я.
     - Да черт его знает, - возмутилась она, - вчера еще вечером перестал.
Я уже договорилась на заводе с мастером, после обеда обещал посмотреть.
     - Хорошо, - сказал я,  -  держите,  -  я  достал  из  кармана  связку
разноцветных ключей от кинотеатра и подал ее Зое Карловне.  -  Вот,  этот,
желтенький... - указал я ключ от кабинета.
     - А вы где будете, Сергей Александрович?
     - А что такое?
     - Ключ от кабинета мне надо вернуть.
     - Ну, вернете, не беспокойтесь, не на Луне же я!
     - Да чтобы вас долго не искать! У меня библиотека открыта, Сережа!
     - А что же вы ее бросаете?
     - Да там подруга!
     - Екатерина Васильевна?! - обрадовался я.
     - Она самая!
     - Ну, тогда и нечего волноваться! - сказал я.
     - Да, вам нечего! Люди собираются. Она  книги  не  оформляет,  только
присматривает, - словно пожаловалась Зоя Карловна.
     - Так она там не одна? - спросил я.
     - Нет, конечно!
     - Жалко, что не одна, - сказал я.
     И я почувствовал, как во  мне  просыпается  то  ли  наглость,  то  ли
раскрепощенность.
     - А вам что до этого? - поинтересовалась Зоя Карловна.
     - Хотел подняться наверх, что-то чаю  так  хочется,  что  и  полюбить
некого! - изображая серьезный вид, сказал я. - А вы бы позвонили подольше!
А? Зоя Карловна? - продолжая наглеть в стиле шутки, предложил я.
     Но, честно говоря, меня прямо-таки манило, во что  бы  то  ни  стало,
испытать  то  свободное  чреволобзание,  которое  одурманивало   меня   на
троллейбусной остановке. И что самое интересное, я знал, я был уверен, что
это неминуемо, очень скоро должно произойти!  В  последнее  время  у  меня
часто исполнялось  то,  что  я  задумывал.  Потому  я  и  начинал  теперь