конфликтов, а здесь, в областном кинопрокате, его, как  говорится,  каждая
собака знает. Они его даже почетными грамотами не раз награждали.
     Как  только   начались   конфликты,   меня,   как   это   принято   в
бюрократических   кругах,   принялись   учить   уму-разуму,    послушанию:
фильмокопии получать кинотеатр стал отвратительные, низкой категории, да и
сами фильмы ставились в план завалящиеся, не кассовые;  уповалось  на  то,
чтобы я подошел к  Палычу,  с  которым  не  разговаривал,  и,  унизившись,
попросил  бы  его  посодействовать,  замолвить  словечко  в   кинопрокате,
заменить завалявшийся фильм на хороший, кассовый...  Премию  кинотеатр  не
получил впервые за много лет. Прежние директора были более покладистые,  и
даже, как я случайно узнал, ставили Палычу коньяки за услужливость, но мне
это было противно, и я не носил цветы и шоколадки в кинопрокат! Сотрудники
кинотеатра смотрели на меня уже косо - ведь их ударили по карману! Зрители
после сеансов - отплевывались...
     И всем было невдомек, что плохой звук и рваное изображение  во  время
сеансов на экране и невыполнение плана - это  всего  лишь  бюрократические
курсы послушания, курсы по раздавливанию личности директора...
     Я чувствовал уже тогда, что с каждым днем все  настойчивей  увлекаюсь
мистикой.  Я  уже  начинал  догадливо  сопоставлять,  что  чем  больше   я
углубляюсь в сокровенные науки, тем больше на меня  обрушивается  какое-то
злобное негодование мира сего! Меня обругивают, поучают, я  все  больше  и
чаще встречаю раздраженных людей, у меня все  время  что-то  ломается,  не
получается, не устраивается, я порою начинаю задыхаться  без  одиночества,
которое необходимо в определенной дозировке каждому нормальному  человеку,
вокруг бурлят какие-то пустяки, за руки и за ноги держут меня, удерживают,
не отпуская туда, куда я хочу, они заставляют  меня  бесцельно  двигаться,
говорить, кричать, раздражаться, озлобляться, но самое страшное, что я все
чаще спотыкаюсь на ровном месте, и это  становится  злорадной  нормой  для
окружающих! Порою мне уже кажется, что люди мне делают гадости специально,
с каким-то тайным смыслом и наслаждением!



                                 АЛКОГОЛИК

     Я шел из кинопроката грустным, в кинотеатр ехать  не  хотелось,  и  я
медленно пересекал осенний парк. Ярко-желтые листья вспыльчиво шуршали  по
асфальту аллеи, шарахались прочь от моих ног. Я пришел на закравшуюся  под
нависший козырек кустарника скамейку и, словно обняв ее за широкие  плечи,
раскинул руки в стороны. Всем телом облегченно откинулся я  на  деревянную
спинку и зажмурился...
     На улице еще было довольно тепло, но уже ощущался едва уловимый запах
изморози. Чувствовалась и скрыто  переживалась  неотступность  приближения
зимы, как чувствовалась  и  переживалась  неотступность  приближения  моей
встречи с Наташей...
     После того моего единственного посещения Наташи в больнице  я  больше
ее не видел. Недавно через уборщицу я узнал, что Наташа выписалась  домой.
Но как мне теперь с ней свидеться? Не забыла ли она меня, да и нужен ли  я
ей?... Если бы не этот непредвиденный карантин в больнице!  Сколько  же  я
раз хаживал взад и вперед под окном ее палаты. А потом замотало меня.  Мир
вокруг, действительно,  словно  взбесился!  Все  мешает  и  злит,  норовит
вывести из себя, из духовного равновесия...
     Однако я определенно сознаю, что Наташа, как и я, тоже полна ожидания
встречи.
     Вика все чаще приходила ко мне домой, и мы проводили утренние часы  с
нею  в  постели.  Но  все  же  я  не  забывал  о  Наташе,  она  неотступно
присутствовала в моем сознании. И совесть все  чаще  заедала  меня:  я  не
хотел потерять Вику, но я  не  мог  и  забыть  Наташу!  Случалось,  что  я
неожиданно ускользал от Викиной ласки,  взамен  говорил  какую-то  чепуху,
ссылался на плохое настроение или на торопливость  каких-нибудь  служебных
обстоятельств, требующих моего безотлагательного присутствия.
     Но как только я подобным обманом, а я человек совестливый, уходил  от
Вики, так совесть моя утяжелялась, и уже не одна, а две  иконы  неотступно
преследовали мое настроение: Наташа и Вика...
     Часто мне казалось, что я очень люблю Вику,  а  Наташа  -  это  некий
символ,  который  одухотворяет  меня  в  моей  любви.  Но  как  я  глубоко
ошибался!..
     Наташа, как ангел-хранитель,  берегла  меня,  она  печально  и  нежно
заглядывала мне в глаза...  А  Вика  осторожно  подозревала,  не  докучала
капризами, но озабоченно укоряла, поглядывая на меня с  моей  воображаемой
иконы...
     Ко мне на лавку подсел какой-то мужчина: на лице щетина -  не  брился
дня три или четыре, небольшой черный  дипломат  бережно  положил  себе  на
колени.
     Он даже не посмотрел в  мою  сторону,  а  так,  уставившись  взглядом
куда-то сквозь асфальт, спросил:
     - Составишь компанию?
     - В смысле? - в свою очередь спросил я.
     - Выпить хочешь?
     - Нет, - отрезал я, но, видимо, это у меня получилось неуверенно.
     - Напрасно, - сказал мужчина.
     Он осторожно приоткрыл дипломат и вытащил  оттуда  непочатую  бутылку
водки, стакан, ломтики сухой колбасы, с пол-булки нарезанного  хлеба.  Всю
эту кухню он разложил на  газете  возле  себя,  сорвал  лезвием  складного
ножичка жестяную пробку со "столичной" и, налив себе грамм сто,  преподнес
стакан к губам:
     - Твое здоровье! -  сказал  он  в  мою  сторону  и  тут  же,  в  одно
мгновение, опорожнил содержимое стакана.
     На какое-то время он затаился, словно ожидал пожара в своем  желудке.
Потом, будто по системе йогов, он шумно выдохнул из легких весь воздух,  и
у него получилось: ха-а-а...
     Я  слегка  поморщился  и  сглотнул  слюну.  Настроение  у  меня  было
никудышное и я, не удержавшись, попросил:
     - Налей пол-стаканчика...
     Сосед по лавке воспринял мою просьбу с пониманием, и, как само  собою
разумеющееся, он не говоря ни слова аккуратно налил из бутылки пол-стакана
и для меня.
     Я подсел поближе, взял стакан и тоже залпом проглотил его содержимое.
     - Бери колбасу, закусывай, - предложил мне мужчина.
     Я  сделал  себе  бутерброд...  Пару  минут  мы  оба   молчали...   Мы
сосредоточенно жевали закуску и многозначительно переглядывались.
     Теперь я  чувствовал  какую-то  зависимость  от  своего  неожиданного
компаньона, простодушную обязанность перед ним.
     Так бывает часто: приобретет для тебя  билет  в  автобусе  отзывчивый
пассажир, сделает вроде бы пустячное дело, выручит потому, что  у  тебя  в
этот момент не оказалось мелочи в кармане, казалось бы -  радуйся  и  будь
доволен, а нет же, всю дорогу состояние такое,  словно  крохотную  частицу
твоего "я" купили за пять копеек,  и  до  той  остановки,  на  которой  ты
выйдешь, владеет этой самой крохотной частичкой твоего "я"  тот  пассажир,
отзывчивый и любезный... Я не знаю, может, это только я себя так ощущаю  в
подобных ситуациях... Что поделать... Или я  болезненный  себялюб,  или  я
слишком застенчивый...
     По крайней мере, в тот день, когда  я  сидел  в  парке  на  скамейке,
"автобусное" чувство заставило меня первым нарушить  зябкий,  бессловесный
уют парка.
     - У вас тоже плохое настроение?
     - У меня? - переспросил компаньон. - Гм... Отличное! Иначе  не  сидел
бы я здесь, с вами, молодой человек, и не пил бы эту гадость! - Он шутливо
поморщился.
     Я улыбнулся в  ответ.  Хмельное  вдохновение,  словно  молоденькая  и
обаятельная девушка, которую я поманил, присело ко мне на колени. Но я еще
не прикасался к ее прелестям, а только наслаждался ее  прикосновениями  ко
мне. Все начинало оживать вокруг, ветер в порывах радости шелушил  опавшую
листву на асфальте;  дотрагивался  до  меня  острыми  сучками  кустарника,
некоторые его ветки небрежно висели у меня над головою и как бы заигрывали
с моими волосами. Теперь я был немножко пьян.
     -  Пить  надо  уметь,  молодой  человек,   -   сказал   компаньон   и
многозначительно добавил: - Пить, - это  все  равно  как  правильно  есть,
дышать, бабу ощупывать.
     - А вы философ! - отметил я,  чувствуя,  как  девушка,  тоже  хмелея,
нашептывает мне выпить еще пол-стаканчика водки. Тут я уже предложил сам:
     - Может, еще по пол-стаканчика?..
     Компаньон шмыгнул носом и, опять же, не  комментируя  свои  действия,
плеснул  из  бутылки  в  стакан  сто  граммов  свежей  серебристой  водки.
Почувствовав жажду, я с жадностью приник к  граненому  стакану,  словно  к
прохладным губам девушки. На этот раз я  пил  водку  небольшими  глотками,
испытывая необъяснимое удовольствие. Набив рот колбасой и хлебом, с трудом
прожевывая, я размеренно проговорил:
     - Хашо... гда... се... хашо!
     Компаньон ничего не сказал в ответ, а только налил себе очередные сто
граммов и, как и в первый раз, быстро выпил их. Я наконец прожевал колбасу
с хлебом и расслабился, откинувшись на  спинку  лавки.  У  меня  уже  было
хорошее настроение, и я мечтательно окинул парк влюбленным взглядом.
     - Так вы говорите: "Пить надо уметь..." - обратился я к компаньону.
     - Да, - сказал он.
     - А вы умеете пить?
     - Я, молодой человек, умею пить... Несколько заповедей  для  алкоголя
мною опробированы на своей собственной шкуре, и за них я могу поручиться.
     Это меня заинтересовало:
     - Неужели и алкоголь тоже наука?
     - Да, молодой человек, не сомневайтесь, это наука, и еще какая!
     Это становилось забавным.
     - Гм... И вы можете со мною поделиться этой наукой?!
     - Отчего же не поделиться!
     - Тогда я весь внимание, - сказал я, приготовившись слушать.
     - Что ж... Начну с того, что алкоголь - это все равно что форточка, -
заговорил компаньон. - Открыл форточку и -  проветрил  свою  душу...  Душа
человека, она ведь, так же как и его тело - много выделений имеет. Они  со
временем накапливаются. И, я вам скажу, молодой человек, если душу вовремя
не проветрить, - задохнуться можно! Однако здесь надо обязательно  помнить
и придерживаться следующего: форточку эту не везде и не  всегда  открывать
можно. Вы меня извините, но если вы откроете эту форточку  в  сортире  или
там еще где, в каком зловонном месте, а?
     Я пожал плечами.
     - То-то! - продолжал компаньон. - Эту форточку  открывать  следует  в
хороших местах, где много свежего воздуха, простора и любви...
     Мой компаньон замолчал.
     - А как же узнать, когда открывать эту форточку? - спросил я.
     - Когда открывать? - задумчиво переспросил компаньон. -  Для  каждого
человека срок разный: одному и в год одного-двух раз достаточно, другому -
чаще... По мне, так и в месяц один-два раза - обязательно!
     - И все-таки, как это почувствовать? - не успокаивался я.
     - Ну, никогда  нельзя  пить  понемногу,  а  всегда  надо  напиваться!
Однако, чтобы голова все соображала... Тут политика!  Выпьешь  немножко  -
быстро хмель сойдет, завтра еще захочется,  а  значит  становишься  рабом,
алкоголиком. А если не алкоголик, то  очень  долго  мучишься  от  соблазна
выпить. Водка должна на пользу идти, а тут одни муки будут; либо пить  все
время хочется и пьешь, либо не пьешь, держишься, а пить хочется!  Вот  что
значит не допить!..  Но  и  перепивать  -  тоже  плохо!  Выпьешь  много  -
отрезвеешь, глядь, а ничего не помнишь! Пьянку - всю помнить надо! А  еще,
когда слишком много выпьешь, то и здоровье испортить можно, и потом выпить
уже долго не сможешь; нужно будет  выпить,  а  откажешься,  а  если  и  не
откажешься, то пьянка эта - не в радость тебе  будет.  А  что  же  это  за
пьянка, коли не в радость! А?!
     - Да, конечно, вы правы, - согласился я.
     - Тут, в выпивке, золотая середина  нужна.  Наука,  еще  какая  наука
это!.. Значит вот, от того, сколько ты выпьешь, немало зависит и то, когда
тебе опять пить надо будет... Но это только одна сторона дела.
     - А другая? - осведомился я.
     - А другая, хм... - компаньон сплюнул себе под ноги жилистые  остатки
колбасы, - хм... - подумал он еще немного. - А другая... Понимаешь, у всех
по-разному душа загаживается. Здесь многое зависит от того, какой  у  тебя
характер, в какой атмосфере ты вращаешься. Атмосфере, ну это значит -  кто
тебя окружает, - пояснил он.
     - Да это понятно, понятно, - подытожил я.
     - Да нет, молодой человек, тебе еще не совсем понятно... Так вот, как
только появится первая мысль, что тебе хочется выпить, так ты  сдержи  ее,
успокоив себя тем, что ты обязательно выпьешь, но не в этот раз!..  Вторую
мысль тоже придержи. А вот третьей мысли не дожидайся, ни в  коем  случае!
Сам возьми и выпей... Здесь, вот как на лезвии бритвы, ни передержать,  ни
поспешить нельзя!.. Передержишь, жажда появится, страсть, а поспешишь,  на
поводу у желания пойдешь, а это - тоже  страсть!..  В  этом  деле,  -  тут
компаньон звучно щелкнул себя по горлу, - самостоятельность нужна.
     Он налил мне еще водки. Я выпил и закусил.  Остаток  водки  компаньон
выпил прямо из бутылки и тоже закусил...
     - Складно вы рассказываете про водку, - сказал я.
     - Складно только врут или сказки сочиняют, - сказал он и улыбнулся.
     - Не обижайтесь, я не так выразился!
     - Да ну, - махнул он рукой, - я не обижаюсь!
     - Ваш опыт не очень-то обычен и по-хорошему удивителен!
     - Да, это верно, молодой человек,  а  ко  всему  прочему,  он  еще  и
необходим людям, не только мне.
     - И я тоже так думаю! - подтвердил я.
     Мне было приятно хмелеть в этом полу-зябком парке.  Компаньон  достал
из черного дипломата еще одну непочатую бутылку водки.
     - Продолжим? - предложил он.
     - Пррродолжимм, - каким-то клейким голосом ответил я.
     И мы выпили еще по пол-стаканчика, и я совсем расслабился.
     - Ну, хорошо!.. Когда надо пить, я для себя уяснил... А  вот...  Где?
Где пить, - это в тумане... в тако-о-м большом тумане, а?.. Ведь правда?..
     - Ну, вот я с тобой пью сейчас, что ты думаешь, просто так, что ль? -
сказал компаньон.
     - А... Я понял, - сказал я. - Вы хотите меня ограбить, да?
     - Молодой человек! Ваша норма уже на грани! - предупредил он.
     - Понял... - сказал я, - это я так, сдуру! Но все равно вы так  и  не
ответили мне?..
     - Пить надо только с хорошими людьми или по одному,  -  утвердительно
сказал компаньон.
     - Значит я... Я хороший человек! - сказал я и подтвердил это еще раз.
- Я хороший человек. С этим я согласен!
     Компаньон  выпил  еще  пол-стаканчика.  Потом  он  взял   бутылку   с
оставшейся наполовину водкой и выбросил ее в кусты.
     - Что вы дела... - икнул я, - делаете?!
     - А ничего. У меня уже норма! Остальное - за  борт!  Чтобы  судно  не
потонуло, - он немного хохотнул.
     Потом мы еще долго разговаривали, сидя на лавке,  а  когда  прощаться
стали, компаньон сказал:
     - Норма - великая вещь! Она во всем нужна... И даже в любви...
     По дороге домой я подумал, почему меня так манит Наташа? Наверное,  -
это  страсть,  страсть  влюбленного,  который  всего  несколько  раз  едва
пригубил мгновения встречи с любимой... Но тут же я  отшатнулся  от  этого
вывода, как от фонарного столба, чтоб не ушибиться!  Ибо  с  Наташей  меня
единило нечто большее, чем страсть, - нас объединяла тайна!..
     - Что ж поделаешь!.. Не всякая наука совершенна в своем применении, -
сказал я вслух уже воображаемому  компаньону,  обратив  на  себя  внимание
прохожих.



                                НАВАЖДЕНИЕ

     Под  солнечным  ливнем  бабьего  лета,  в  самом  центре  города,  я,
совершенно одинокий, еле волоча ноги, перешел пустынную улицу.
     Она была очень легка под моими тяжелыми ногами. Каждым своим шагом  я
ощущал невесомость улицы, но он доставался мне нелегко.  Мне  казалось,  я
был  таким  тяжелым  человеком,  что  каждый  свой  шаг  должен   был   бы
проваливаться по колено  в  землю,  раздавливая  асфальт,  как  пластилин!
Вокруг не было ни единого прохожего, ни одного автомобиля. Город был пуст.
Город был только моим... Совершенно никакого движения вокруг. Даже деревья
опустили ветви под солнечным светом и замерли... В жизни каждого  человека
немало есть того, что, принадлежа всем,  на  самом  деле  принадлежит  ему
одному... Когда это поймешь - станешь одиноким; когда это станет обычным -
станешь неприступным; когда это перешагнешь - станешь человеком...
     Одиноко... Я подошел к многоэтажному дому и прислонился к нему лицом.
Я боялся, что он рухнет от моей тяжести... "Я уже устал жить без Наташи...
Помоги  мне,  Господи,  отыскать  ее..."  Белый  глянец  мраморной   стены
прохладно примагничивал мои ладони и лоб... "Помоги мне, Господи, отыскать
ее..."
     Я  скользнул  правой  рукой,  упругой  и  тяжелой,  за  угол  здания,
мраморная  стена  продолжалась  и  там,  и  вот...  К  моей  руке   кто-то
прикоснулся! Неожиданно больно кольнуло сердце в груди.
     Все еще чувствуя это прикосновение, я потянулся  к  нему  всем  своим
телом. Преодолевая клейкий солнечный свет,  я  словно  отодвинул  от  себя
изгиб мраморного угла, и... о, Боже!.. Там стояла Наташа...
     В белой фате, она пошатнулась вперед. В тот же момент я устремился  к
ней, и счастье ослепило меня!..
     В одно мгновение вся моя тяжесть  будто  перетекла  в  улицу.  Теперь
улица стала свинцовой, а  я  и  Наташа,  словно  два  бумажных  человечка,
неслись, гонимые внезапно возникшим ветром, по этой тяжелой улице вниз,  к
набережной.
     Через несколько  мгновений  мы  очутились  среди  вороха  серебристых
бликов в комнате с видом из окна на зеркально колеблющуюся воду.
     Я,  так  долго  воображавший,  но  прозревший  скульптор,   любовался
Наташей, как своим произведением, прикасался  к  ее  удивительным  изгибам
плеч. Я словно вылепливал Наташино тело!
     Я вылепливал черты ее лица, утонченную шею, гладил послушные руки.  Я
вылепливал ее смуглые груди.
     В пляшущих тенях  комнаты  лицо  у  Наташи  то  вспыхивало  солнечным
светом, то выразительно заострялось. Наташа чутко  улавливала  и  обвивала
полу-детскими руками каждое движение любви и наслаждалась им. Ей все  было
приятно и необходимо. Она ничего не отпускала от себя! Даже сладкие  стоны
свои она глубоко вдыхала в себя, и они отзывчиво  пружинили  по  всему  ее
теле.
     Мы оба поглощены одним наслаждением...
     Время сомкнулось над нашими головами. Теперь мы лежали рядом,  а  вся
остальная жизнь суетилась там, за ворохом серебристых бликов  на  потолке,
за распахнутым окном во вселенную Земли.



                                ЗНАКОМСТВО

     Давно  прошло  выступление  агитбригады  перед  парткомом   бетонного
завода. Аню приняли в партию. Потом я еще несколько раз встречался с  ней,
разговаривали о многом, но в  основном  о  проблемах  психологии.  Были  и
загадки, и таинственные намеки в ее словах, от которых я, бывало,  не  мог
долго уснуть по ночам. Потом некоторое время мы  не  виделись  и  даже  не
звонили друг другу.
     И вот в моем рабочем кабинете раздался телефонный  звонок,  в  трубке
послышался голос Ани:
     - Здравствуй, директор!
     - Здравствуй, - обрадовался я.
     - Узнаешь? - спросила Аня так, словно: "Еще не забыл!"
     - Еще бы, сразу узнал. Что так долго не звонила?
     - А почему ты не звонил?
     - Я?
     - Ну ладно, не выпутывайся! Значит, так было лучше! -  помогла  моему
замешательству Аня и добавила. - Я теперь на другой работе!
     - Что? - словно опомнился я. - Приняли во Дворец Здоровья?
     - Да, можно поздравить.  Я  теперь  психофизиолог  Областного  Дворца
Здоровья! - выкрикнула в трубку Аня.
     - Ба! - воскликнул я. - Да ты умница! Ну, знаешь, с тебя причитается!
     - Банкет не обещаю, но в гости очень даже приглашаю!  Милости  просим
во Дворец моей мечты! Я работаю в паре с удивительным человеком. Да ты уже
с ним заочно знаком!
     - Что-то не припомню...
     - А философские рассказы? - подсказала Аня.
     - Корщиков?!
     - Он самый, собственной персоной!