не видал.
Нигде - вы поверьте, поверьте!
Нигде я любви не встречал!

О как же, прекрасен сей космос,
Как холоден, как одинок!
Как жалок пред ним тихий голос,
Как пламень страданий высок!

За годы безмолвных скитаний,
Я понял, что ада есть кровь,
За годы безумных страданий,
Постиг, что есть в мире любовь.

И вот я вернулся на Землю,
Пред вами, о Иза, стою,
И вам говорю и страдаю:
"Люблю! Да люблю! Вас люблю!"

Поймите, о Иза, родная,
Как страстно я вас полюбил,
Когда, твоя песня земная,
Достигла небесных светил.

Постигни, как сердце кочнулось,
Лишь только коснулась его,
Лишь только ко мне обернулась,
Как много свершилось всего!

Узнай, как люблю, как страдаю,
Я после холодных веков,
Пред вами в мученье мерцаю,
Как солнце среди облаков!

И вот, о прекрасная дева,
Зову вас с собою в полет,
Пусть взмоем из пламени чрева,
Пусть мир весь пред нами замрет.

Возьму я вас к Лунному морю,
Где замок мой тихий стоит,
Настанет конец темну горю,
И боль навсегда пусть сгорит.

Дай же руку, прекрасная Иза,
Вместе к лунному свету взойдем,
Я клянусь: там ты будешь счастлива,
Ты покроешься лунным дождем."

Иза, дочь горделивого князя,
Чует: в сердце пылает огонь,
Страсть - то крови горняцкой стязя,
Зугудел, застучал, словно конь.

Только взглянула в очи бездонные,
Где огонь дальних странствий пылал,
Да увидела власы червонные,
Где Луны свет бездонный сиял...

И она протянула уж руку,
Тут настал бы счастливый конец,
Но пророчит печаль да разлуку,
Глас, что врезался в пламень сердец.

Из-за камня старик выбегает,
Именем просто Махараджа,
И в руках его сталь уж сверкает,
Нет спасенья от боли ножа...

Тот старик, расскажу я вам вкратце,
Родом был из богатой семьи,
Но от пьянства сумел он остаться,
К полстолетью без денег - увы!

И давно своей льстивой натурой,
Он в доверье в дом Изы вошел,
И давно на лошадке каурой,
Свата - сына к невесте привел.

Он замыслил расхитить именье,
Все приданное в рот поглотить,
И давно уже старца терпенье,
Начинало от жажды бродить.

Часто-часто следил за невесткой,
Что да как - нет измены ли где?
Он считал ее просто довеской,
К своей мелочной, подлой мечте.

Что же видит: какой-то безумец,
С неба рухнул и счастье забрал!
Вот бежит уже стар кровопивец -
Как тогда гневно он закричал!

"Эй, кто б нибыл ты!
Ну-ка, постой-ка!
Откажись от безумной мечты!
Убирайся же прочь, как воровка!"

Выступает вперед витязь лунный,
Выставляет в знак дружбы ладонь:
"Что кричишь ты, старик, как безумный,
Иль не видишь любви ты огонь...

Впрочем, знай - я из знатного рода,
И невест не привык похищать,
Пусть кричит жара сердца природа,
Честь моя говорит - промолчать.

Я согласен с отцом этой девы
Говорить о священной любви,
Пусть же слов твоих злобные севы,
Непрольют нынче нашей крови."

Зашипел слабовольный сей старец:
"Будь по твоему - утром придет,
Ведь сейчас, сей заслуженный горец,
В снах священных, о нищий! - плывет."

"До утра мне ждать, право, не гоже,
В свете звезд моя сила живет,
Свет же дня - есть та грань на сверкающем ноже -
Солнца свет одну муку несет!"

Тут взметнулась копна черно-Иза,
"Это ты уходи, злой старик,
Сына толстого ласка противна,
Она такой же как ты пуховик!"

Повернулась тут к лунному князю,
Тихо шепчет:
"Пусть брызжет он грязью,
Ты скорей меня в небо возьми."

"Нет, сказал я - исполню обычай,
Раз уж первый крик сердца прошел,
Лучше стану для старца добычей,
Хоть полнеба в боли обошел...

Лишь прошу - до утра не терзайте,
В замок, Иза, скорее веди,
Вы познайте, познайте, познайте! -
Те века, что во мне позади!"

"Побежим же скорее, о милый!
Сердцем Иза над бездной кричит,
Пусть сей старец от ленности хилый,
Позади, пусть за нами бежит!"

Нет для сердца влюбленных преграды,
Не бежать - им лететь, им бы петь,
Нет им большей и милой награды,
Чем, обнявшись руками, лететь.

Вот по горным, ветвистым тропинкам,
Взявшись за руки, лавой бегут.
С неба павшей огнистой лучинкой,
К замку старому сердце несут.

Вот уж стражники - Иза кричит им:
"Это суженный вечностью мне!..
Не бежим, не бежим - тихо входим,
Замок спит, ведь, в ночной тишине."

Но не в силах они бег убавить,
И по сумрачным залам летят,
Им бы крылья скорее расправить,
В них, ведь, чувства волками кричат.

Вот отцовские, каменны двери,
И на них львиный образ горит,
Грозно смотрят великие звери,
Слышно - батюшка Изы храпит.

"Тук! Тук! Тук! Отпирайте же двери!
Нынче счастье на землю пришло!
Улыбнитесь, мохнатые звери,
Нынче небо к нам в сердце вошло!"

Из-за двери шаги нарастают,
"Иза, дочь моя, небо с тобой!
Что за страсти спать мне мешают,
Будто я, как и ты, молодой!"

Дверь распахнута, вот перед ними,
Старый горец, князь, Изин отец, -
Поперхнулся своими словами,
Лишь увидел он пламень сердец.

Иза за руку князя хватает:
"Батюшка! Суженный рядом стоит,
Пламень вечный во мне полыхает,
Космос, вечность в нас страстью кипит

Ты позволь нам на небо подняться,
Да - покинуть край горный навек,
Только в небе все станет смеркаться,
На Луне проживем мы свой век.

Посмотри, как любовь полыхает!
Посмотри - больше счастия нет.
Разве ж, нас кто-нибудь понимает,
Наш секрет пред тобою раздет!

Позади раздалось грохотанье,
Тяжкий топот и злобы слова:
"Вот, безумства лихое мечтанье,
Вот вам лжи смрадом копят дрова!"

То старик истомленный годами,
Своей злобой и кислым вином,
Спотыкаясь кривыми ногами,
Вдруг ворвался кровавым лучом.

"Уж я видел, как этот мошенник,
В виде змея из неба сошел,
Этот странствий, пустыни отшельник,
За твоею, князь, дочкой пришел!

И неужто ты, мудрый, позволишь
Проходимцу дочь младу забрать,
И неужто ты, солнце, изволишь,
Сему вору именье отдать!..

Вот что, князе, послушай совета:
Перед тем, как согласье давать,
Пусть измолвит он слова обета,
Одну просьбу твою выполнять!"

"Я согласен!" басит рыцарь лунный, -
"Все исполню, богатства отдам,
Этот пламень... О пламень безумный!
Я вовек ведь любви не предам!"

Тянет князя тут старец в сторонку,
Тихо шепчет на ухо, скуля:
"Чтоб не выпустить в бездну девчонку,
Станет пухом злодею земля!

Загадаем такое желанье,
Чтоб вовек не исполнил его,
Чтобы гнусное вора мечтанье,
Погубило его самого!"

"Что ж ему загадать мне такое,
Раз из неба он змеем сошел,
Что же есть здесь такое земное,
Чтоб крылатые навеки ушел?"

"Не земное!" - хихикает старец,
"Поскорее на башню взойдем,
Там покинет на век нас мерзавец,
Там мы выход, спасенье найдем!"

"Хорошо!" - старый князь обернулся,
"Ну ка, сват, мы на башню пойдем,
Ты мне, кажется, даж приглянулся,
Мы под небом решенье найдем!"

По ступеням на башню восходят,
Впереди Иза с мужем бежит,
Позади, князь в раздумии бродит,
Да старик свою подлость шипит.

Вот высокое самое место:
В замке гордом площадка светла,
То от света звездного теста,
Звездочету, поэту мила.

И под ними замок уж дремлет,
В лунном свете утесы стоят,
Кто-то там пенью звездному внемлет,
Смотрит, как звезды с неба летят.

Дует ветер прохладный, свободный,
И в ущельях он волком поет,
Этот космос бескрайний, бездонный,
Над главами их в вечность растет.

Лунный князь стоит с Идой обнявшись,
Старец змеем коварным шипит:
"В сердце девы обманов прокравшись,
Ты узнай, где свет злата разлит.

Посмотри - видишь, там, над горою,
Пышет златом один светлячок,
Это дело под силу герою:
Принеси князю сей огонек!

Коль исполнишь ты это желанье -
Иза ваша, на небо бери.
Неисполнишь - получишь страданье,
Черт, мошенник, тебя раздери!"

Сын Луны тут к отцу обернулся:
"Это тоже желанье твое?..
Как же страх ко мне болью метнулся,
Как же сжалось тут сердце мое!"

"Да - исполни ты это веленье,
Коли вправду ты можешь летать,
Лучше факелов смрадного тленья,
Пусть звезда будет в замке сиять!"

Вздрогнул рыцарь, вновь Изу обнял:
"Что ж, исполню судьбы я веленье,
Час разлуки в день первый настал,
Как горит во мне боль вдохновенья!

Вновь ждет холод меня бесконечный,
Годы странствий в космической мгле,
О злой рок - рок безумный, злотечный,
Помни, Иза, молись обо мне!

Нынче, только заря запылает,
Только болью зальет небеса,
Меня, Иза, здесь больше не станет...
Я запомню твои голоса!

Да, в веках, в одиночестве - силой,
В сердце образ твой буду хранить,
И в веках, и в страданиях - милый,
Образ будет безумье тушить.

Полечу через звездное небо
К этой дальней, златистой звезде,
Через годы лечу, чиста дева,
Чтоб вернуться - вернуться к тебе!"

Вот заря уже кровь разливает,
Ветер воет и птицы кричат,
Иза плачем его обмывает,
В ней тоска да разлука кричат.

"Что ж, о милый, то суждено, право,
Расстаемся навеки, прощай,
Этот день - ожиданья начало,
Я люблю тебя, милый - ты знай.

Не умру, не взгляну на другого,
Буду первый жар сердца хранить,
Эту ночь, мужа глаз сужденного,
Я в веках с болью буду любить!

Помни, помни - то горская клятва,
А раз дали - в веках сохраним,
Пусть столетий пройдет злая жатва,
Ты останешься в сердце любим."

Вот стоят они, крепко обнявшись,
Ветер хладный, а им жаровой,
Громко, в черных ущельях поднявшись,
Воет вихрь жестокий, слепой.

Все шумит, все наполненно страстью,
Вот взметнул свои крылья дракон,
Князь и старец кричат от напасти,
От берет уже к звездам разгон...

               *         *          *

С тех пор века минули,
Столетья войн, вражды,
Кого-то обманули,
Да все давно ушли!

Давно и князь старинный,
И старый винолюб,
Покрылись паутиной,
В земле давно гниют.

И замок - замок горный,
Давно в камнях лежит,
Лишь лик надгробий гордый
В небесный свод глядит.

Минули годы боли,
Минули годы слез,
Живет в любовной воли,
Да в мире горьких грез...

Да, жива и поныне,
Та, что ветрам молясь,
В веках, в глухой пустыне,
Живет, любви держась.

Она, в своей избушке,
На каменном плато,
В старинной комнатушке,
Познала мир зато.

И каждый ясный вечер,
Иль огненный рассвет,
В глазах пылают свечи,
Сих долгих, долгих лет...


P.S.

Вчера, просыпаясь, я увидел застрявшие между миром сна и, так называемым, реальным миром - три странички, на которых напечатана была поэма. Стихотворных строк я не мог прочесть, только название: "Дракон".
Итак, название меня водушевило, оставалось придумать (или, все-таки, вспомнить) стихотворные строки.
Я начал писать вступление, и, когда закончил его, содержание всей поэмы уже пылало перед моими глазами. Получилось вовсе не 3, но 12 страниц, о чем я, впрочем, совсем не жалею. Менее чем за тридцать часов видение обратилось во стихотворный объем...
Хоть и устал я, но вырвал таки к нам те, застрявшие между мирами, готовые исчезнуть в пустоте забвения листики.
С чем себя и поздравляю!!!

                                 КОНЕЦ

                                                       21.04.98. - 22.04.98




             
                       ИСПЫТАНИЕ
                        (ПОЭМА)
                        
                                              Посвящаю лесу, и свету Солнца.

Золото солнце, что чувством пылает,
В строках, вот в этой тиши,
То, что и в травах, в корнях поднимает,
Сказ чрез меня расскажи...

         *          *         *

В одном древнем королевстве,
Коего и нет давно,
Правил царь в крови, в злодействе,
И убить хоть лань, хоть деву - было все ему одно.

А народ живет не ропщет,
Терпит варвара сего,
Терпит боль, и терпит общет,
Ведь, наследник он всего!

Ведь отец его, премудрый,
Царь Василий завещал,
Чтоб сей мальчик добрый, чудный,
Всем народом править стал.

Ведь все помнили, что мальчик,
Да и юноша потом,
Был, как божий одуванчик,
Не бросался с кулаком.

Что, он, юноша разумный,
Выбрал из простых людей,
Деву с главой белокурой,
С ясным заревом очей.

Что они уж обвенчались,
И невесту в город вез,
Но тут счастья разорвались -
Черный ворон деву снес.

И потом младой правитель,
Сел на серого коня,
И сказал, что похититель,
Вскорь изведает меча.

И потом, ведь, он вернулся,
Не один, но со слугой,
И сказал, что обманулся,
Что ждет путь его другой.

Вот и стал жестоко править,
Убивать, да гнетом бить,
Ничего тут не исправить,
Стал людей в нужде гноить.

Вот теперь и говорили,
Что от горя он другой,
Что его всего разбили,
Плачь, да горюшко с тоской.

Так и правил сей правитель,
И не знал ни враг, ни свой,
Что сей яростный мучитель,
Чародей искусства злой.

И давно уж позабыли,
Того жалкого слугу,
Коего в цепях тащили,
Два медведя по кругу.

А, ведь, тот уродец дряблый,
Был их истинным царем,
Ведь колдун кривой и старый,
Его сделал мотырем.

Ну, а сам, заклятьем ночи,
Принял облик храбреца,
Хохотал, что было мочи,
Слыша стон сего бойца.

"Ты пришел ко мне за девой,
Так ее и след простыл,
По дорожке, своей силой,
Ее дух в безбрежье взмыл.

Ускользнула, ускользнула,
Ну, не страшно - не беда,
Вот судьба ко мне вильнула,
В злате будет борода!

Схвачен ты моим веленьем,
И отныне раб ты мой,
И моим теперь хотеньем,
Будет слышен жалкий вой!

Да, тебя ждут муки,
Будут рвать тебя, топтать,
Со свободую разлуки,
Будут память бичевать.

То продлиться долги ночи,
Во темнице, в черной лжи,
Если только духа своды
Скажут имя убежавшей госпожи.

Только ты сказать мне должен -
Это имя доверяла, ведь, тебе.
Скажешь и союз расторжен,
Я забуду о своем рабе.

Только раз - одно лишь слово,
Ты свободен - ты не раб.
Все тебе открыто сново,
Прочь иди - ищи отрад.

Ну а я, узнавши имя,
Деву эту призову,
Ведь, она сейчас, что семя,
Брошенное в синеву.

Ведь, она сейчас без силы,
С этой осенью умрет,
Тебе в сердце ржавы вилы -
Ее холод погребет!"

"Что же ты, злодей поганый,
Думаешь, что победил?!
Осени венок багряный,
Думаешь, меня скрутил?

Что ж, пройдут все листопады,
Ветры зимы пронесут,
Вот уж птицы солнцу рады,
Зов весне тут вознесут.

И тогда, в лучистом небе,
Вновь поднимется она,
Как волна на поле хлебе,
Придет милая, родна.

Как весна в безбрежной силе,
Разорвет темницы ад,
Станем мы, какими были,
Зацветет тут новый сад!

Ты боишься - потеряешь,
С возвращением ее,
Все, что ложью загребаешь,
- Так и будет - предреченье мое."

Усмехнулся старый мерин:
"У нас времени полно,
А она, подумай барин -
Ей же в небе холодно!

Ты ее, ведь, на мученье
Обрекаешь - слушай - эй!
Зимних вьюг, ножей крученье,
Рассекутся, ведь, по ней.

Ведь она, укрывшись в небе,
Без одежды, без еды,
Всем ветрам открыта в бреде,
Сей любовной то бразды.

Помни, что твои терзанья -
Тень лишь ада то ее,
Что твои в цепях страданья,
Пыль ее со льдом боев"

"Слово сказано и больше
Не услышишь ничего,
Выбор сделан, ничего же
Уж не вырвет стона моего..."

Так они с собой схлеснулись,
Вот и истина всему,
А дела так обернулись,
Что незримы никому.

Заключен Иван в темницу,
Во цепях, во тьме сидит,
Чувствует железа спицу,
Слышит ветер как гудит.

Путь к нему для всех заказан,
Лишь один колдун-злодей
Ему обликом обязан,
Слышит звон его цепей.

Каждый день с железном визгом,
Открывает толсту дверь,
Каждый день скрипловатым писком,
Говорит: "Гордынь умерь!"

И читает он заклятье -
Начинается тут ад,
Это страшное проклятье,
Коему нечистый рад.

У царевича Ивана мнуться кости,
Весь трещит,
А колдун в скрипливой злости -
Ведь царевич тут молчит.

Начинается иное -
Бьет в Ивана кипяток,
Крошеву тут костяное,
Разрывает в жилах сок.

Весь изодранный, согнутый,
Он зубами лишь скрипит,
До утра сей круг сомкнутый,
Его муками палит.

А на имя утро спросит,
Нет - страдалец наш молчит,
Исцеленья не просит,
Но колдун тут исцелит.

И уйдет колдун до ночи,
А Иван в цепях висит,
Как же больно - нет уж мочи,
Имя милое твердит!

У него глава седая,
Весь в морщинах,
А в глазах - только боль, тоска лихая,
Жаждет мира он в мечтах.

День за днем в безмерной муке,
В одиночестве, в тоске,
Нет конца сией разлуке,
Боль в сердечном то ростке!

И за метрами каменьев,
Ветер хладный все свистит,
Как за строфами моленьев,
Боль возлюбленной кричит.

Тихо шепчет он молитву:
"Нынче в боли, в темноте,
С колдуном держу я битву,
Мыслю только о тебе.

Так давно, как будто, вечность,
Мы не виделись с тобой,
Здесь иная жизни течность,
День - как будто жизней рой.

И не так страшны мне муки,
Как отчаянье того,
Что твои то нежны руки,
Иглы хлада бьют всего.

Где-то там, в холодном небе,
Ты одна, совсем одна,
Словно нищий то о хлебе,
Нынче ты теплом бедна!

Кажется, что та разлука,
Уж навечно, навсегда,
Вот она - всех горше мука,
Вот она - для нас беда.

Как же там, в холодном небе,
Помнишь, помнишь ли меня?
Как и я, о милой деве,
Имя святое храня..."

Так в темнице он молился,
Видя мрак, да палача,
Свет души так долго лился,
Презирая, не крича.

Так проходят дни, недели,
Муки горше, ад темней,
Там, где раньше очи пели,
Нынче тишь слепых ночей.

И седою головою,
Весь израненный, святой,
Тихо плачет, нет - мечтою,
Он еще в душе стальной.

А колдун во зле извелся,
И не знает, как сломать.
Сам он сломленный приплелся,
Молвил: "Будешь завтра умирать.

На цепи, как пса кривого,
Я на башню взволоку,
И тебя, козла стального,
В бездну темную столкну.

Полетишь и разобьешься,
О холодные углы.
Никогда не улыбнешься,
В те уста, что так милы!

Разобьешься ты, упрямый,
О слепой, безумец, мрак!
И костяк твой гнило-старый
Там и сгинет, о дурак!

Завтра, завтра день последний,
А пока же ожидай,
Выбирай иль холод тленный,
Иль свободу забирай."

Ночь мучений! Ночь мучений!
Нынче кости не трещат,
Но, как стонет град молений,
Жажды к жизни, как горят!

Нет надежды, только холод,
Но он тверд своим словам:
"Пусть я молод, пусть я молод,
Имя в смерти не отдам!

Смерть принять, но с ясным сердцем,
Веруя, что ты стерпел,
Пусть последним хоть напевцем,
В ад возьму, что вам я пел..."

И вот наступило уж утро,
Да только ему все равно:
Ведь в очах все черно, так будто,
Залилось ночное вино.

Во мраке избитое тело
Колдун на цепи волочет...
Как будто в дали, что пропело...
Да нет - только ветер ревет.

"Сейчас, в это первое утро,
Безбрежно-проклятой весны,
Поймешь, как было бы мудро,
Сказать имя - но мы так честны!"

Вот ветер Ивана ударил,
По этому понял он,
Что враг на цепи уж подставил
К обрыву, что прямо бездон.

Ведь город то сей многославный,
Стоял на высокой горе,
И башен выход печальный,
Висел у бездонной дыре.

Не видел Иван это утро,
Но помнил, как раньше ходил,
Как холодно, твердо и мудро,
Скал синих полет он чертил.

Он помнил, что там метры башни,
А там бездна древности скал,
Что даже полей нижних пашен,
Как желтый цыпленок, что мал.

И вот его в спину толкает:
"Лети в этот сумрачный день,
Она, видно, уж издыхает,
Тебе назвать имя лень!"

А день - первый день то весенний,
Действительно темен и мрачн,
И хладный покров, что нетленный,
Для глаз в сероте не прозрачн.

И воет и воет безбрежный,
И быстро и низко летит,
Как каменный край бессердечный,
От долгих ненастий дрожит.

Но тут, право, близиться чудо:
Вот вскрикнул колдун и толкнул.
Тут златом все тучи раздуло,
Вот первый луч яркий сверкнул!

Над всею огромной долиной,
Так, будто, за туч пеленой,
Диск Солнца священною силой,
Приблизился жаркой звездой.

Иван же, подтолкнутый в бездну,
Летя, вдруг увидел тепло,
И голос, и песню чудесну,
И ласку - как стало светло!

Нет! - завыл чародей побежденный,
Видя, как вырывается луч,
Да не луч - водопад золоченный,
Что, как Солнце святое могуч!

А Иван в мягком, златистом свете,
Чует ласку ее милых губ,
Он уж вверх к небу, к свету полете,
Вместе с той, чей же шепот так люб.

"Милый! Милый! Вот это свершилось,
Позади наша боль и тоска,
То, чему я во хладе молилась,
Нынче взвилось из сердца ростка!

Я замерзла в ноябрьском небе,
Холод иглами... а, впрочем - прошло...
Милый! Милый! Вспомни, то, что мы пели,
До того, как страданье нашло.

Запоем эту старую песню,
Цепи рухнут, темницы падут,
За