обежала.
   Дима наполовину уже выбравшись из воды, наблюдал,  как  взметаются  и
опадают упругими волнами ее пышные волосы.
   - Анечка! Анечка! Куда же вы? Постойте! - закричал  он,  и,  сделавши
последний рывок, выбрался в беседку. Бросился за нею.
   Да... Попадись ему тогда навстречу милиция - непременно задержали  бы
Диму. Представьте себе такую картину: по набережной убегает  девушка,  а
за ней гонится нечто высокое, тощее, насквозь  мокрое;  на  каждом  шаге
каплями брызжущее, да еще оставляющее за собою мокрые следы! Но на Дими-
но счастье, милиция ему навстречу не попалась, а сидевшие на  лавке  де-
вушки сначала завизжали, а потом разразились диким хохотом.
   А Дима все бежал за своей возлюбленной и выкрикивал ее имя.
   Анечка же, неожиданно свернула на маленькую аллею, и, когда Дима  за-
бежал туда - ее уже нигде не было видно. Долго там бегал Дима, звал  ее,
но - никакого ответа. За время, пока он бегал, Дима даже и обсохнуть ус-
пел...
   Когда он вернулся на набережную, наступил не поздний, но уже глубокий
вечер. Воздух был густой, в парке знойный, а оттого  люди  шли  сюда,  к
водной прохладе, прохаживались в темнеющих цветах по набережной,  разго-
варивали, смеялись.
   Не слышал Дима ни одного голоса - он сидел на берегу, свесивши ноги к
воде; и слышал только одно - как стучит сердце, чувствовал, как с  жаром
наливаются в глазах его слезы. А смотрел он на небо. Солнце уже скрылось
за домами, где-то там, далеко за мостом по которому он утром с таким пы-
лом бежал. Небо стало густо-бардовым, а облака стали золотистыми,  мягко
очертанными горами.
   Сколько же облаков было на небе! Дима, чувствуя, как щекам, будто  по
щекам, будто кто маленьким, теплым пальчиком проводит  (то  слезы  кати-
лись) - смотрел неотрывно на эти облака, и от величия того,  что  видит,
холодная дрожь пробивала Димино тело.
   Все эти облака - и большие и малые, неспешно до того плывшие,  пришли
в оживленное движенье, будто стая сказочных или змеев уходящих вслед  за
солнцем. А они, и впрямь, были похожи теперь на  летающих  огромных,  но
совершенно невесомых, из детских снов пришедших созданий. И у каждого из
них было теперь по два крыла, и каждое чуть вытянулось - даже многокило-
метровые тела приобрели неземное изящество. За всеми было  не  уследить,
все не окинуть!
   Были там и небольшие облачка - птицы; они летели одно за другим  ров-
ной чередою, каждое со своим изгибом крыла. На их фоне, в отдалении  ри-
совались темно-златые змеи исполины; где-то  там,  из  хребта  небывалых
размеров высилось крыло, которое одно могло было обнять и набережную, да
и, пожалуй, весь город. Один из красавцев змеев двигался как раз за мос-
том, и Дима поразился, как же он и впрямь похож на змея! Вот плавный из-
гиб шеи, вот вытянутая благородная голова, и, даже, видящийся на изгибе,
под широкой бровью глаз его - выпуклый, ясно-золотистый,  в  отличии  от
всего остального, более темно тела. И все это - змей, драконы,  птицы  -
самые малые из которых были много больше высотных домов - все  прибывало
в непрерывном движенье; все изменялось, никто друг с другом и не  сопри-
касался - все они, вольные,  кажущиеся  Диме  очень  печальными,  летели
вслед за уходящим днем.
   - Ах, как я хочу полететь с вами, милые облака. - прошептал  Дима,  и
из глаз его катились все новые слезы. - Вы летите вслед за этим чудесным
днем, таким днем второго которого уже не будет никогда. Никогда!  Вы  не
хотите с ним расставаться, что ж - я прекрасно понимаю вас.  Были  бы  у
меня крылья, и я бы полетел вслед за вами, чтобы вновь и вновь видеть ее
личико. Вновь и вновь смеяться также, чувствовать  тоже.  Ах,  да  разве
вернешь теперь это? Таковое бывает лишь единожды  в  жизни...  Зачем  же
жить теперь, когда я уже испытал все, что только можно испытать?
   И в это мгновенье, на него повеял легкий аромат луговых цветов, ну  а
на плечо легла маленькая, теплая ладошка.
   Голос который, конечно же, один, второго подобного  которому  нет  во
всем мироздании, теплом шепнул ему на ухо:
   - Дима...
   Он обернулся, и увидел прямо пред собою личико Анечки. Теперь она  не
улыбалась, была очень серьезна, и восхитительно прекрасна:
   - Прошу прощения, за мою выходку. - негромко говорила.
   - Да нет - что вы, что вы. Купание в такой жаркий день  так  освежило
меня.
   - Простите. Я оставила вас; решила понаблюдать, что  вы  станете  де-
лать, когда меня не станет. Слышала те слова, которые вы  говорили  пос-
ледними. А облака сегодня действительно чудные. Но, как я уже и  говори-
ла, будет гроза, очень сильная. Теперь недолго  осталось.  Видите,  люди
уходят? Давайте, и мы пойдем.
   "Идти от грозы в этот день? В это чудное мгновенье?" - сама мысль по-
казалась Диме дикой, и он представил, как здорово было  бы,  остаться  с
нею здесь в самую сильную грозу, стоять среди молний; среди грохота лив-
ня, в порывах ветрах; стоять обнявшись, шепча друг  другу  слова  любви,
или же стоять, просто созерцая, и чувствуя близость любимого человека.
   Вот он и предложил Ане:
   - Давайте, останемся здесь. Под дождем, под молниями. Здорово. Здоро-
во.
   Аня поправила выбивающуюся прядь его длинных, прямых  волос;  а  Диме
показалось, будто бы - это его теплою, живою водой оросили.
   Аня говорила очень серьезно, не спеша, и мягко; с нежностью глядя  на
Диму:
   - Милый, милый романтик. Наивный, добрый юноша. Ну,  пойдемте  теперь
из парка, и там я вам кое-что дам.
   В полном молчании прошли они по освещенным фонарями дорожкам к  выхо-
ду, и теперь Дима не стеснялся своей молчаливости, а  Аня  не  попрекала
его. Напротив, когда их взгляды встречались, она плавно, участливо  улы-
балась, и Дима чувствовал, что и не надо теперь ничего говорить.
   Он уже чувствовал не пламенный восторг, но спокойную творческую  гар-
монию. Он хотел бы отвезти Аню за город, в поле, развести там под  наве-
сом большой костер, и, среди молний, глядя на любимую, не  торопясь,  но
до утра созидать целый бесконечный мир; подать ей руку, да и уйти вместе
в тот чудный мир; затем, чтобы там создать еще один - еще лучший...  ка-
кие-то необъятные формы плавно росли в сознании его, но вот вместе вышли
они из парка.
   - Что же, здесь мы и расстанемся. - серьезным, негромким голосом про-
шептала Аня, и дружески пожала его ладонь. - Вы пойдете  своей  дорогой,
ну а я - своей.
   - Но, разве нам не вместе по мосту.
   - Нет, я на автобус здесь сажусь.
   - Ну что же, очень жаль. Но мы скоро увидимся, да? А можно я ваш  но-
мер телефона запишу?
   Тут Аня достала из кармашка маленький сверточек, протянула его Диме:
   - Вот, возьмите. Здесь все. Не задавайте больше  вопросов  -  в  этом
свертке все ответы. А теперь - прощайте. Вот мой автобус.
   К остановке подъехал длинный автобус. Аня, в  числе  иных  пассажиров
вошла в ярко освещенный салон, и ее невысокую фигурку уж не  было  видно
за иными.
   - Прощайте. Прощайте.  -  в  растерянности  бормотал  Дима,  провожая
взглядом автобус.
   Подул дождевой прохладный ветер, и на черном  небе  ярко  высветилась
зарница, однако - грома пока не было.
   Когда Дима дошел до середины моста, он - не в силах утерпеть до  дома
- развернул то, что дала ему Аня. Там была записка и еще какие-то бумаж-
ки.
   Вот что значилось в той записке, испускающей запах луговых цветов.
   "Дима. Сегодня я могла либо отдать вам эту записку; либо сжечь ее,  и
вы бы никогда про ее существование не узнали. Если же она попала к вам в
руки, так знайте, что вчера, перечитывая Ваши стихи, я  засомневалась  -
быть может, мы все-таки, подходим друг другу. И вот,  для  окончательной
проверки, устроила сегодняшнюю встречу. Но вот, если эта записка у вас -
знайте Вы не исправимый романтик. Я же человек совсем не вашего склада -
я бойкая, веселая, любящая общение девушка. Вы, Дима, человек замкнутый,
людей сторонящийся, любящий тишину. Теперь подумайте - чего  вы  хотите?
Упаси боже - не одной же ночи со мной! Вы человек серьезный, вы действи-
тельно желаете связать свою судьбу с моею на вечно. Но, подумайте -  как
же это возможности при разности наших характеров? Сегодня вы  восторжен-
ны, да и мне было хорошо, но, подумайте, что  будет,  через  год,  через
два, через три нашей совместной жизни? Не осточертеем ли мы друг  другу?
Я вам со своей болтовней, вы мне со своей молчаливостью,  да  постоянной
задумчивостью. Дима, вы романтик живущий  сегодняшним  прекрасным  днем.
Так пусть же и останется у вас, да и у меня этот прекрасный день - такой
наивный день! Вы будете вспоминать его с печалью, он будет для вас  оку-
тан золотистым облаком, и ясная, ничем не омраченная  любовь  таковой  и
останется. И вы для меня останетесь таким же наивным, милым  романтиком.
И я для вас останусь кем и являюсь - прекрасной девой. С  годами  память
об этом дне, которым озариться вся наша юность, как и все, что уходит  в
прошлое, окутается вуалью святости, сна... Быть может, нам где-то  потом
и суждена встреча, милый мой романтик, но не в этом мире; а теперь  про-
щайте, и ищите со мной встречи иной, как товарищеской. Прощайте. Прощай-
те. Аня.
   P.S. Сегодня вы потратили на меня деньги. Я не  хотела  вас  смущать,
тратить при вас свои деньги (я то вас знаю). Но я  возвращаю  вам  250р,
если вы потратили больше - сочтемся 1 сентября. И не ищите моего имени в
телефонном справочнике..."
   Дима перечитал послание раза три - потом отпустил и его, и деньги над
черной поверхностью; шептал он при этом:
   - Зачем же она так? Зачем же?
   Вся панорама темной реки, уходящих вдаль набережных, беспрерывно оза-
рялось молниями, они вспыхивали беспрерывной чередой, белой  россыпью  в
водах отражались, все больше и больше было их. Грохотало уж со всех сто-
рон; нарастал гул ветра,  а  вот  и  ливень  налетел  -  плотный,  такой
сильный, что, того и гляди, с моста сорвет, да и унесет с собою,  или  в
реку с моста сбросит.
   Тут Дима подумал, что, пожалуй, и не плохо было бы  броситься  теперь
вниз; раствориться среди этих молний, унестись с этой бурей; лететь  все
время в яростном грохоте.
   Дима склонился над краем и тут, колона слепящего жара протянулась  от
неба до воды, метрах в двадцати пред ним -  казалось,  подуй  ветер  по-
сильнее и эта колонна подломиться, рухнет, испепелит его.
   От оглушительного треска заложило у Димы в ушах, а воздух  стал  жар-
кий, обожгло паром. А под мостом вода вспенилась, потом осветилась мато-
вой пеленою...
   Дима побежал прочь. Когда он ехал под землею, в метро - он ни  о  чем
не думал, вспоминалась только эта молния да Анин лик.
   Когда же он ехал на автобусе и за окном беспрерывно пылало и с ветром
гудел дождь; он улыбнулся, и до дома ехал уж с сияющим лицом. Он  просто
вспомнил, что истинная любовь есть слияние двух, не  только  ФИЗИЧЕСКОЕ,
но и ДУХОВНОЕ. И он верил, что они очень хорошо сойдутся с Аней; он  ве-
рил, что и он для нее, и она для него изменяться, найдут золотую середи-
ну, и будут любить друг друга в счастье вечно.
   Он уверил себя в этой мысли, когда под водопадом, средь беспрерывного
грохота и сияния молний шел к дому, где волновались уже за него  вернув-
шиеся с дачи родители, и спал младший брат.
   За ужином он понял, что до 1 сентября не выдержит, и на следующий  же
день найдет ее в телефонном справочнике...
   Итак, он решил, что завтра ей позвонит, объяснит то, что вспомнил,  в
автобусе и все разрешится просто и счастливо.
   Успокоенный этой уверенностью, предчувствуя, что завтра вновь услышит
ее голос, а, может, и встретится с ней - он пошел спать.
   Заснул Дима сразу, и снились ему чудесные сны, которые снятся  только
детям и романтикам. Там были облачные  драконы,  блики  златистой  воды,
сказочные мраморные и хрустальные города - да чего там только  не  было.
Но над всем была ОНА - слитые в крылатое облако, плыли они над сказочной
землею.
   А часы пробили полночь. Воскресенье закончилось.

                                КОНЕЦ

                                                                                                           10.07.98



                  СЫН ЗАРИ
                   (ПОЭМА)

                                                Посвящаю неразделенной любви
                                                И группе NocturnuS....


И вновь я сижу в мягком кресле,
Но, правда, в иной уже день,
И скорбь беспричинная кроет,
Души моей сонную лень.

Быть может, страницы, что пишет,
С дрожанием легким рука,
Помогут печали укрыться,
И страсть мою выпить до дна?

Ну что же, начнем, мой читатель,
Сказание призрачных дней;
Послушай бурлящее пенье
Давно пересохших морей...

          *       *       *

Во дни, когда пламень жестокий,
Над миром и в мире пылал,
В пустыне с ветрами, бездонный
Дух жаждущий правды витал.

Он в пламене вечном родился,
И в огненном вихре восстал,
Над черной пустыней носился,
И что-то постигнуть желал.

Над ним пышет вечностью небо,
Там звезды, как льдышки горят,
И где-то средь них в бездне веет,
Сияющий святостью град.

И вот он парит средь просторов,
Где нету ни зла ни добра,
Где только покойная вечность,
Средь дальних светил разлита.

Все ближе сияющий город,
С объятьями духи летят,
И крыльями светлыми машут,
И тихую песню гласят.

- О ты. - говорит из них главный,
Сияющий, словно звезда,
Со взглядом бездонно-печальным,
И с чистой душой светоча.

- О ты, сын рожденной планеты,
Восставший из первый зари,
Войди в наши райские двери,
Спокойствия с нами вкуси.

Мы здесь прибываем в блаженстве,
В нетленной и вечной любви,
И наших лучистых стремлений,
Не трогают вихри вражды.

Пройди в наши светлые залы,
Промчись среди ярких цветов,
И к трону из чистого злата,
Склони свой пылающий рев."

"- Я жажду постигнуть творенье, -
Ему сын зари отвечал. -
Быть может, средь вашего пенья,
Решу я сомненье свое.

Лишь только из жажды познанья,
Из веры в стремленье свое,
Смерю в сердце пышущий пламень,
И в стены святые войду!"

И вот его духи одели,
В вуаль из грядущей звезды,
И с радостным, солнечным пеньем,
В мерцающий град повели.

Он видел строенья из света,
Сады из небесной росы,
И птиц, с пеньем нежного ветра,
И духов воздушной красы.

Все чистым спокойствием светит,
Нигде не раздастся вопрос,
Глубокой прохладою дышит,
Глас тихих, приглаженных роз.

Его повели в храм высокий,
Где в куполе звезды горят,
А в стенах, белесой росою,
Прозрачные воды журчат.

Вот зал, вместо купола - небо,
Где звезды со всей темноты;
Вот стены - они бесконечны,
Как годы космической мглы.

Под ним светом радуги плещут,
Пред ним возвышается трон -
Над сотнями ровных ступеней,
За тысячью светлых голов.

На нем в золотистом сиянии,
В ауре из радужных брызг,
Парит в бесконечном познании,
Из времени сотканный миг.

Здесь воздух пропитан биеньем,
Нетленной извечной души,
И в каждом застывшем мгновении
Всей вечности видятся сны.

Здесь негде укрыться от взгляда,
Он светит из каждой звезды,
Из каждого мягкого сада
Влюбленной в него доброты.

И радужным голосом ветер,
С златистого трона слетал,
И тихой, спокойной прохладой,
Сына зари он ласкал.

"-О сын вновь рожденной планеты,
Пришедший из первой зари,
Пади предо мной на колени,
В смирении мудрость вкуси!

И знай, что пришел я из мрака,
Что в бездне веков все узнал,
И в холоде вечного страха,
Я пламень созданья познал.

И в хаосе пламень воздвигнул,
И звезды в стремленье возжег,
И небо красою наполнил,
И землю из праха сберег.

Узнай, что во мне нету злобы,
Лишь вечный холодный покой,
И нету горячего ветра,
Что правит твоею душой!

Пади же, мой сын, на колени,
Познай, что все создано мной;
Что только в смиренном почтенье,
Познаешь ты замысел мой!"

И тут запылала багрянцем,
Одежда из звездной пыли,
И ярким пылающим светом,
Жар хлынул из сына зари.

И крылья пылающей боли,
Взвились из широкой спины,
И очи, в стремлении воли,
Поднялись из жажды любви.

По стенам забегали блики,
И рев его звезды потряс,
И светлые духи попятились,
Смотря в его огненный глаз.

И он не упал на колени,
А гордо расправил спину,
И, взвившись в извечном стремлении,
Поднялся к созданья огню.

"О ты, властелин благодушный,
Спокойный и светлый творец,
Ты хочешь, сокрыть от рожденных,
Творения жгучий венец!

Ты хочешь, чтоб каждый из духов,
Примкнул к твоим вечным стопам,
И каждый рожденный землею,
Внимал твоим чистым речам.

Да, ты был рожден самым первым,
Ты первый творенье вкусил,
Ты первым создал это небо,
Из помыслов землю родил.

Но, знаешь, мудрейший и святый,
Что в каждой из тварей твоих,
Луч вечного пламени спрятан,
И в каждом - создание спит.

И каждый, а их мириады,
С тобой мог бы справиться в миг,
Когда б ты, тиран златогласный,
Светильник в них этот воздвиг.

Но ты, ведь, боишься боренья,
Тебе лишь прохлада мила,
В руках твоих пламя творенья,
И вечность тебе отдана.

Да, пламя во мне разыгралось,
Я светлой зорей был рожден;
И по небу с ветрами мчался,
Мой первый и яростный вой.

Я жаждал постигнуть стремленья,
И стать мира новым творцом,
И вовсе не с глупым моленьем,
Я в эти хоромы вошел.

Отдай же, сидящий на троне,
Частицу святого огня,
Зажги в каждом сердце горенье,
И выпусти в вечность меня!"

Он в пламенном вихре летает,
И зал, озаренный зарей,
Дрожит, и свет звездный теряет,
Свой блеск, перед жарким огнем.

Глаза его молнии мечут,
И крылья в багрянце горят,
Он в вихре чудовищном веет,
И купол и стены дрожат!

Но вот грянул хор, пламень меркнет
Пред лаской спокойной звезды,
Которая в куполе веет,
И чистой росой говорит:

"Я знал, сын земли беспокойный -
Тебя так легко не склонить,
В тебе свет зори жарко тлеет,
Тебя в вихре страсти кружит.

Пройдись же по светлому саду,
Покоя и блага вкуси
И в воды святого фонтана,
Ты пламя свое окуни.

Тебя, ведь, никто не неволит,
Как гостя в свой сад я зову,
И светлая благость разгладит,
Незнания гневную тьму.

Потом же, приди на день третий,
И волю свою мне скажи,
И коли останется пламя,
Так, благо с тобой - век гори!"

Завыл, загудел яркий вихрь,
И с ревом метнулся он прочь,
Желая из тихого града,
Умчаться в холодную ночь.

Он летел возле дивного сада,
На который не бросил бы взгляд,
Как из солнцем сплетенной ограды,
Разлился смеющийся град.

Зазвенели чудесные звуки,
Замерцали в огнистых глазах,
Пеньем роз и волшебного края,
Закружили в бордовых крылах.

И он замер пред светлым сплетеньем,
И к ограде златистой приник,
Во глубины чудесного сада,
Своим пламенным взглядом проник.

И узрел он поляны, где звезды
Среди трав, словно росы горят,
А над гладью озер, изгибаясь,
Дуги радуг мостами летят.

Он увидел холмы, где над лесом,
Извиваясь, цветут лепестки,
И молочные реки созвездий,
Не видали ни мрака ни мглы.

И нигде нет ни жара, ни тени,
Лишь покой, да медовые дни,
В чистом небе махают крылами,
То ли бабочки, толь мотыльки...

Много, много чудес в райском саде,
Но на них лишь взглянул сын зари,
И пылающим, трепетным взором,
Обнял деву небесной красы.

На поляне из солнечных маков,
На соцветиях пышной травы,
Средь цветов золотисто-нектарных,
Сидит дух, небывалой красы.

Вместо платья - сплетение неба,
В первый день цветоносной весны;
В волосах - золотистые трели
Говорливой апрельской воды.

В ней нет плоти - лишь воли скопленье,
В ней нет слов - лишь благая строфа,
И звенит среди солнечных рощиц,
Ее голос, как песнь соловья.

Вот она встрепенулась, взметнула
Чистый взор родниковой воды,
Это в сердце святое кольнула,
Пламя первой и страстной любви.

Взгляды встретились и загудели,
Вспышкой, паром взметнулись, ревя,
Когда пламень с прохладой смешались,
И столкнулись два разных сердца.

И в объятия райского сада,
Дух зари, ярким солнцем вошел,
И ревя, громом тишь наполняя,
Он к любви своей пламенем шел.

Не видали спокойные кущи,
Где от века плывет дух святой,
Таких бликов огнисто могучих,