головой лег в постель.
   Не смотря на то, что все окна были открыты настежь, стояла духота;  а
Диме то было сущее мученье - он знал, что с  такой  тяжелой  головой  не
сможет ни читать, ни писать... Где-то грохотали громы, но очень  далеко,
и Диме хотелось бы, чтобы ворвались они вместе с дождиком в  самый  дом,
охватили, исцелили...
   С такими-то мыслями, он погрузился в тяжелое марево, которое не сном,
но забытьем уместно было бы назвать.

                 *                   *                    *

   Наступило воскресенье. Еще не открывая глаз, но чувствуя, как сладкая
дремота ничего не делания облепляет его тело, он услышал, что  пустующей
комнате родителей звонит телефон.
   Приоткрывши глаза, он понял, что час еще совсем ранний - льется с не-
ба спокойный свет скрытого за домами светила, и улица  еще  тиха,  никто
там не ходит. От этого ощущения, что час еще ранний, и все спят  -  Диму
только сильнее в сон потянуло.
   Звонит телефон. Каким же странным, ненужным, неуместным  кажется  те-
перь этот звонок! И зачем, спрашивается, он звонит, и кому это не  спит-
ся, да и как это вообще можно не спать теперь.
   Дима перевернулся на другой бок и еще прикрыл ухо одеялом,  чтобы  не
было слышно и слаще спалось. И впрямь стало совсем тепло, мягко,  уютно,
и сон витал где-то совсем рядом. Прошло несколько мгновений - вновь воз-
родилась телефонная трескотня - звонили то уже долго, настойчиво.
   - Да уехали все на дачу. Нет никого. - пробормотал Дима, и тут понял,
что не заснет уже, но будет ворочаться, ворочаться, вспоминать этот зво-
нок, ну а потом поднимется с головной болью и пройдет еще  одно  воскре-
сенье - ничего не значащее, молчаливое...
   - Кому ж это так не спится. - пробормотал он, вылезая из  кровати,  и
на слабых спросонья ногах, проковылял в комнату родителей.
   К тому времени телефон утомился, и Дима с досады ворча  что-то,  стал
щелкать на определителе, однако, номер не определился, и Дима почувство-
вал, как снова наваливается на него сон, намеривался уж вернуться в ком-
нату, да нырнуть в теплую постель.
   И вновь затрещал! И вновь женский голос объявил, что номер не опреде-
лен.
   И вот Дима стоял над телефоном и мучительно рассуждал - брать или  не
брать трубку. Мог это оказаться какой-нибудь отцовский знакомый и,  тог-
да, пришлось бы объяснять, что отец на даче, а потом  запоминать  имя  и
просьбу, чтобы отец, когда вернется, перезвонил. Могло выйти и так,  что
это кто-нибудь из его друзей - и этого Дима не хотел - так как не  хотел
он никаких разговоров, да и прогулок - все это ему опостылело, и  считал
он это пошлым, пустым времяпрепровождением.
   - Пятый... шестой звонок... - считал он. -  Если  до  десяти  дойдет,
тогда, возьму трубку.
   До десяти дошло, и он, чувствуя лишь головную  боль  да  раздражение,
подхватил трубку, сонным голосом спросил:
   - Да?
   Прямо в ухо ему, как раскат грома, ворвался сильный девичий голос:
   - Дима - это ты?
   "Аня, Аня, Аня..." - пульсом забилось где-то в голове юноши; заболело
в груди у сердца, а в квартире стало ему сразу  же  нестерпимо  жарко  и
душно.
   - Да. Я это. А это ты, Аня? - скороговоркой выговорил  он,  вспоминая
ее облик. Они, ведь, вместе учились.
   Он, ведь, целый год был в нее страстно влюблен, но от  робости  своей
только единожды решился поднести стихи ей посвященные, а потом  еще  раз
подошел к ней - тогда голос ее показался Диме леденящим, и он уже больше
не подходил, и стихи писал все отчаянные...
   Конечно же, этот голос ни с чьим нельзя было спутать! Такой  сильный,
с девичьей хрипотцой - нет ни одного невнятного, пустого;  но  в  каждом
слове - сила.
   - Разбудила тебя?
   - А, да нет. Да, ничего. Да, не разбудила. Это пустяки.  -  чувствуя,
что несет какую-то пустословную ахинею, бормотал Дима, и все больше сму-
щался.
   - Ты живешь в...? - тут она назвала подмосковный городок,  в  котором
жил Дима.
   - Да... а ты... - он стал придумывать, чтобы сказать ей, и изумлялся,
что когда-то в ночах подготовленные длинные, торжественные речи - теперь
исчезли без следа, и он даже ни одного слова не может подобрать.
   - Чем сегодня занят? - спрашивала Аня.
   - Я то, да это... Да ничем, ничем... А ты как?
   - А сколько тебе времени надо, чтобы собраться и  до  парка  Горького
добраться?
   - Часа два... А не - полтора часа. А что? А ты не  занята  сегодня?..
Как поживаешь то... Вот я хотел сказать, что, если ты не занята, то  мо-
жет... В общем, как ты думаешь... Вот я бы очень  хотел  пригласить  те-
бя... Встретимся... Да?
   На другом конце провода раздался смешок,  потом  Аня  прокашлялась  и
прежним, серьезным голосом заявила:
   - Вот я как раз и хотела тебе предложить встретиться. У входа в  Парк
Горького через полтора часа. Все.
   - Ага, ага! Я буду там! - громко, боясь,  что  она  его  не  услышат,
воскликнул Дима, и бросил поскорее трубку,  опять-таки  боясь,  что  она
скажет: "Это была шутка!"
   И вот Дима бросился в свою комнату; забывши не только про  свой  сон,
но и сон соседей, - на полную громкость  включил  музыку;  быстро-быстро
стал собираться, и все казалось ему, что собирается он слишком медленно,
и удивлялся - зачем это люди придумали столько пуговок,  ремешков...  да
еще молний сломалась...
   Потом он бросился к двери, но вспомнил, что не умытый и не  причесан-
ный, быстро умылся. Увидевши в зеркало, что длинные его волосы  скомканы
в нечто ужасное и все в "петухах" - помыл голову, принялся сушить ее фе-
ном, и, торопясь, немало волос выдрал (впрочем, большого вреда своей ше-
велюре не нанес).
   Оказывается, за всеми сборами ушло полчаса.  Остался  всего  час!  Он
быстро подсчитал - полчаса на автобусе до Москве, там еще минут сорок  в
метро, а, ведь, до автобуса еще нужно добежать, а от метро, через мост -
еще минут десять до этого самого парка!
   - Я, как вихрь понесусь! - выкрикнул он и тут вспомнил,  что  у  него
нет ни рубля, ни копейки - тут же бросился  в  комнату,  набрал  телефон
своего лучшего друга Сергея (с песочницы они дружили) - и был этот  Сер-
гей лежебока еще больший, чем Дима.
   Звонку на десятом подняла трубку  Сергеева  мать,  заспанным  голосом
спросила:
   - Да?
   - Сережу можно к телефону?
   - Он спит. Но он перезвонит.
   - Это очень, очень важно...
   Только через Две мучительные минуты, подошел, наконец, Сергей - гром-
ко зевнул в трубку. Договорились, что Дима займет у него сто рублей, так
как большего у Сергея попросту не было.
   Сергей жил в другом окончании города, и Дима сильно  запыхался,  пока
добежал до него. Пока он сел в автобус - до назначенной встречи  остава-
лось полчаса.
   "Почти целый час ей ждать придется! А, ведь, обидеться она, уйдет. Да
что же этот автобус так медленно тащится?!"
   И Дима поминутно смотрел на часы, да все вспоминал облик Ани, ее  го-
лос, ее ясные, а то затуманенные, задуманные очи - вспоминал, как целыми
ночами писал ей стихи, жалел, что не взял новых, но больше всего мучался
от того, что опаздывал, и подозрение, что она не дождется его  и  уйдет,
было столь велико, что он сходил  с  ума;  рождались  какие-то  безумные
идеи, что он захватит, как террорист автобус, и заставит его  на  полной
скорости и без остановок ехать к парку Горького...
   Но вот, наконец, и доехал автобус, вырвался из него Дима, да со  всех
сил к метро бросился. "Вперед! Быстрее! Она ждет!" - вот все, что в  нем
было тогда - только это движение вперед, только бы успеть, только бы  не
ушла она.
   "Как же медленно тащится электричка! Это же улитка какая-то!" - буше-
вал внутри себя Дима, наблюдая за тем, как движутся секунды -  а,  ведь,
оно уже должна была его там дожидаться!

                *                    *                     *

   Наверное, все москвичи хоть раз да бывали в парке Горького - знают  и
тот мост через Москву-реку, который ведет к парку от станции метро. Идти
по этому мосту минут десять - Дима пролетел в  одну  минуту,  бежал  изо
всех сил, пригнувшись, и даже натолкнулся на кого-то...
   А вот и кассы, вот и вход в парк. Народу в воскресный день  было  до-
вольно-таки много и Дима, весь раскрасневшийся, тяжело дышащий  -  среди
этих толп - в основном молодых, веселых компаний  -  заметался.  Столько
лиц! Но ЕЕ нигде нет! Несколько раз Дима обежал все: "Неужели не  дожда-
лась?! Как же тогда все мерзко, да как я теперь до дома дойду?!"
   И он представил себе обратную дорогу  -  полную  горести,  сожаления,
раскаяния, горечи - очень долгую дорогу - на глаза его выступили  слезы;
и он, хоть и был юношей застенчивым, решился тогда и крикнул, позвал  ЕЕ
по имени.
   А Аня подошла со стороны лотка, где она покупала себе мороженое.
   Дима только увидел ее и понял, что день этот чудесный, да самый  луч-
ший день его жизни! И он не чувствовал больше жары (а время то только  к
десяти подходило), ни собственной усталости.
   А как была восхитительна Аня! Сама, хоть  и  не  высокого  роста,  но
как-то этот невысокий рост не был для глаз заметен. Милое, светлое личи-
ко; глаза такие умные, светлые, что ими все жизнь можно  любоваться,  да
так и не налюбоваться - все учиться у них мудрому, спокойному. Благород-
ные черты лица... а какие густые,  волнистые,  темно-каштановые  волосы!
Что за прелесть... Одета она была в белое платье,  которое  подчеркивало
ее стройную фигуру.
   Они протянула Диме свою маленькую, почти детскую ладошку, и Дима  по-
целовал ее, а потом, смутившись этого поцелуя, решивши, что  она  хотела
иного - пожал, а, точнее, помял эту мягкую, теплую ручку.
   Аня улыбнулась его застенчивости, поглядела на  его  раскрасневшееся,
длинное лицо, после чего посмотрела на небо, и небу улыбнулась.
   - Пришлось вас долго ждать. - произнесла она своим сильным, с хрипот-
цой голосом.
   - Я того... - начал было комкать слова Дима, но тут осекся, и  решил,
что хватит - пора следить за своей речью - Она то говорит все время  так
правильно, будто и не говорит, а хорошую книгу читает;  ей-то,  конечно,
смешны все эти его сбивчивые, многословные  конструкции.  И  вот  теперь
стал Дима говорить очень медленно, сдержанно, стараясь правильно  подоб-
рать каждое слово:
   - Сказал не рассчитав. Дорога заняла больше, чем я ожидал.  Простите,
за то, что заставил вас ждать.
   - Прощаю. - снисходительно махнула ладошкой Аня. - Теперь пойдемте  в
парк. Вы мороженого не хотите?
   - Нет. Пока воздержусь.
   Дима подумал было предложить ей руку, но тут же решил, что она,  чего
доброго, посчитает его за грубияна и изменит свое благодушное настроение
на обычное - сдержанное.
   По центральной аллее шло слишком много народу, и Дима тут же  предло-
жил свернуть на боковую, так как он не любил, когда много народа, и  во-
обще, предпочитал тишину и уединение.
   Так они и шли по этой аллее, и Дима был несказанно счастлив, что  ря-
дом с ним идет Аня и, время от времени, метал на нее пылающие  взоры  и,
встречая ее изучающий взгляд, тут же смущался. Так же он очень  смущался
людей идущих навстречу, и людей сидящих на скамейках,  так  как  считал,
что не должны они видеть его счастья, его чувства (От то был уверен, что
он теперь в центре внимания).
   - Что же вы все молчите? - спросила Аня.
   А они, и впрямь, прошли от ворот минут пять, и все в полном молчании.
Не напомни Аня, что надо что-то говорить, Дима так бы и промолчал до ве-
чера, восторгаясь в душе, и даря ей восторженные улыбки и взоры. Ведь он
привык молчать, и, когда оставался дома один, то молчал не только целыми
днями, но и неделями.
   Но вот она напомнила, что надо что-то говорить, и Дима вновь  смутил-
ся: "Конечно же надо придумать что-то забавное. Рассказать  какую-нибудь
интересную историю из жизни. А то ей скучно. Да, да - обычно  парни  все
развлекают девушек какими-то историями - вот бы мне так. Нет - я  совсем
не привык говорить, получается какая-то тарабарщина. Да и что  рассказы-
вать?.."
   Он отчаянно стал вспоминать хоть что-то достойное упоминания,  и  тут
понял, что рассказывать ему совсем нечего, и что он скучный,  неинтерес-
ный человек, и Аня совсем с ним умается и уйдет.
   Совсем молчать, наверное, было глупо и он пробормотал:
   - Какой чудесный сегодня день...
   Тут рядом грянули хохотом - какая то веселая компания - и Дима решил,
что - это над его банальщиной они потешаются, и совсем уж смутился, и не
мог ничего вымолвить, и стыдно ему было уже на Аню взглянуть.
   А она тут взяла его под руку и сказала:
   - Ну и молчун же вы, Дмитрий. День сегодня неплохой, но через чур  уж
жаркий. Я уж без мороженного соскучилась.
   - А... а... Вы не беспокойтесь... Я вам куплю...
   - Буду благодарна - денег-то у меня только на обратный  проезд  оста-
лось.
   Аня уселась на лавочку, из тени наблюдала за Димой, который  стоял  в
длинной очереди за мороженным, и напевала что-то.
   Потом они катались на аттракционах, и вновь ели  мороженое,  и  вновь
катались на аттракционах. Постепенно Дима перестал смущаться.
   "Какой же прекрасный день сегодня! Лучший, самый лучший день  в  моей
жизни!" - улыбаясь, любуясь Анечкиным ликом, повторял он вновь и вновь.
   После очередной порции мороженого, Анечка, все  лицо  которой  сияло,
улыбалось толи Диме, толи всему миру, предложила:
   - А теперь - на ракете!
   - В космос? - спросил Дима, так как ничего уж невозможного  для  него
не было, и теперь он готов был подхватить Аню на руки и раз десять  обе-
жать с нею вокруг света.
   А Аня рассмеялась, так как поняла, что он говорит искренне и  поясни-
ла:
   - Какой же вы, право, забавный. По Москве-реке -  на  ракете.  Обожаю
такие путешествия, а особенно в жаркую  погоду.  С  речным  ветерком,  с
плеском волн. Здесь, между прочим, очень красивые берега.
   - Да - это здорово. Конечно! - засмеялся Дима.  А  он  и  впрямь  был
очень счастлив - ведь она назвала его забавным, а, значит, он ей нравит-
ся! Как же восхитительно показалось это Диме.
   И вот, когда они шли по набережной, и кто-то объявил цену  на  ракету
Дима вздрогнул и стал рыться в карманах.
   Очень смутившись, чтобы не увидела Аня, стал пересчитывать деньги - и
оказалось, что от тех 200 рублей, которые он  занял  у  Сергея  остались
гроши и их на обратную дорогу едва хватало.
   - Ну, вот. - вздохнул он, стараясь не глядеть на Аню. - Не  рассчитал
средств. Взял меньше, чем следовало бы. Ну, ничего, мы в другой раз - на
следующей неделе встретимся. Тогда и прокатимся. Да?
   - А... Да ничего страшного. - спокойно произнесла Аня.  -  Давайте-ка
пройдемся по набережной.
   Оказывается, за весельем пролетел уже весь день, близился вечер. Ярко
пышащее до того светило, усмирилось теперь,  цвета  стали  приглушенные,
задумчивые. Но было все еще жарко, и Аня, взглянувши на покрытое высоким
истомно-беловатым маревом небо, молвила:
   - Будет гроза, очень сильная. Не сейчас, а ближе к ночи, или ночью.
   - Да, да! Здорово! Просто прекрасный день! Я очень грозы люблю.
   Димино лицо сияло - он смотрел то на Аню, то на зеленый, пышный изгиб
берегов, то на воду, которая так живо, так прохладно плескалась  златыми
волнами. Вот с ревом, поднимая метровую пенную волну, пронеслась ракета,
и Дима пожалел тех людей, которые на ней плыли - ведь рядом  с  ними  не
было Ани, и они вовсе не знали ее. "Вот несчастные чудаки то!" - растро-
ганный их несчастьем Дима даже махнул вослед уходящей ракете рукой.
   А Аня говорила ему:
   - Давайте-ка пройдем вон в ту беседку.
   Она указала на круглой формы, выходящую из берега беседку, с античны-
ми колоннами, всю окутанную в веселый плеск волн, да в порождаемые этими
волнами быстрые блики.
   Рука об руку прошли они в это сооружение, одна  из  стен  открывалась
прямо к воде, и Дима решил тогда, что это волшебная беседка, и  влюблен-
ные, встретившись в ней, обращаются в белых лебедей и летят  над  водной
толщей.
   Они уселись на каменной скамейке рядышком: Дима, оглядывая красу  бе-
регов и Московские дома, решил, что Москва самый красивый город,  что  в
нем много сказочного, и в ночную пору, над этими берегами, кружат в  се-
ребре звезд древние духи.
   Он любил Аню, любил несказанно; и, все же, решил, что  надо  выразить
эту любовь словами, надо набраться смелости. Ведь  так  тяжело  молодому
влюбленному выдавить эти священные, жертвенные слова: "Я люблю тебя!"
   И он взглянул на небо, обнаружил, что по нему  плывут  величественные
кучевые облака. А он всегда любил облака, особенно такие, похожие на ок-
рыленные любовью горы - темные в нижней своей части, и ослепительно  бе-
лые в верхней, вздымающиеся отрогами на многие километры.
   - Я должен вам сказать... - выдохнул  он,  и,  чувствуя,  что  сейчас
опять понесет массу пустых, ненужных слов, замолчал, порывисто поднялся.
   Анечка тоже поднялась, но она встала на скамеечку, и теперь  светлое,
едва-едва улыбающееся личико ее было как раз вровень с его. Личико,  как
облаком обрамленное пышными волосами... а какой  аромат  луговых  цветов
исходил из нее! Нет - он был не сильный, но ровный  и  спокойный  -  так
пахнут цветы в рассветный час, когда их еще не согрело солнце, и поблес-
кивает на лепестках хранящая свет звездный роса.
   Диме казалось, что ему снится самый лучший в его  жизни.  Едва  дыша,
очень тихо, трепетно и мягко, молвил он:
   - Люблю... Люблю вас... Люблю вас с первого дня, когда увидел... Тог-
да любовь эта еще не окрепла, тогда я чувствовал только  смутное;  потом
понял, что люблю вас и с каждым днем, чем больше я вас видел, чем больше
слышал вас чудесный, так на иные не похожий голос -  тем  больше  любил.
Это чувство росло во мне каждый день, и вот я весь пред вами. Я вас буду
любить всю жизнь, всю вечность - поверьте - это не пустые слова! С  каж-
дым днем все больше и больше узнавая, все новые и  новые  глубины  вашей
необъятной души! Вы...
   Он, от этой торопливой, восторженной речи запыхался, вот хотел выдох-
нуть еще раз: "Люблю!", но Аня лучезарно улыбнулась, и...  толкнула  его
маленькими своими ручками в плечи, а Дима на ногах стоял нетвердо  -  он
парил вместе с облаками, весь отдался чувствам своим - вот и поплатился.
   От толчка он не удержался на ногах, покачнулся; да и полетел прямо  в
воду!
   Сначала он даже и не понял, что произошло - только видел  пред  собою
личико Анечки, чувствовал исходящий от нее луговой аромат, и вот уж  нет
личика, а его обхватило что-то прохладное блещущее солнечными зайчиками.
   Он даже подумал, что - это Аня его обняла и целовала, а, так как, его
никогда раньше не обнимали, и не целовали - он решил, что так  и  должно
быть, когда тебя обнимает и целует девушка - все тело охватывается прох-
ладой, и брызжут вокруг солнечные зайчики.
   - Дима! - услышал он далекий, едва слышный, смеющийся  окрик  Ани.  -
Вы-плы-вай!
   И вот Дмитрий рванулся вверх, к этому голосу, и, вынырнув на  поверх-
ность, с наслажденьем вздохнувши прохладный водный  аромат,  понял,  где
он, все-таки, находится.
   Обхватившись одной ручкой за колонну, Аня  склонилась  над  водою,  и
протягивала Диме вторую ручку. Весело говорила при этом:
   - Вы так разгорячились, объясняясь, что мне даже страшно  стало.  Ду-
маю, давай-ка я его охлажу, а то пар из ушей пойдет и ошпарит!
   Дима ударил ладонью по воде, взметнул в Аню веер брызг, однако та, по
прежнему держась за колонну, успела увернуться, и вот вновь  тянет  Диме
ручку, смеется:
   - Довольно же проказить! Давайте, выбирайтесь!
   И вот Дима протянул руку, а Аня обхватила ладошкой  его  указательный
палец, и потянула вверх.
   - Ну же. Ну же! - со смехом подбадривала она Дима, и, когда тот,  ух-
ватившись за колонну, наполовину выбрался из воды - неожиданно отпустила
его указательный палец.
   В результате Дима вновь плюхнулся в воду, но на этот раз  стал  выби-
раться сразу же. Аня, по прежнему мягко улыбаясь, молвила:
   - Какой же вы, Дима, милый, забавный. А теперь - прощайте.
   И вот Аня повернулась, и довольно быстро п