лышал ее затихающие шаги, когда подтянул ременную
перевязь, на которой висел меч, и проговорил:
  - Просто, ты мне нравишься.
  С этими словами он осторожно вынырнул в коридор, огляделся и был таков.


  XVIII


  - Армы! Армы! - отчаянно закричал воевода Геррам. Он стоял на высоком
холме, взгляд его был устремлен вниз. Там, пока еще далеко, среди деревьев
мелькали фигуры в красном.
  Армы приближались, размахивая длинными мечами, копьями, алебардами,
палицами и прочим устрашающим оружием. Еще дальше синела река, у берега
выстроились в один ряд десяток лучников.
  - Армы внизу! К оружию! Скорее! Армы бегут сюда!
  Геррам увидел, как с другой стороны холма, где находились ирбы,
зашевелились, послышались крики, лязг обнажаемых мечей. Повозки встали,
воины бежали на холм, чтобы встретить врага, женщины и дети бросились в
чащу леса.
  Когда почти вся мужская часть ирбов оказалась на холме рядом с
Геррамом, армы были уже недалеко.
  - Откуда они? - зарычал Ниакар, негодуя.
  - Похоже, предполагали, что мы попытаемся уйти, поэтому отослали в
ближние леса отряды.
  - Их не так много! - крикнул вождь ободряюще. - Вперед, свободные ирбы!
  Мунн выглядел взъерошенным, волосы встали дыбом, но в глазах горел
огонь борьбы, да и посох уже запылал ярким ослепляющим светом.
  - Начнем со стрел, - проговорил Мунн. - Их лучники далеко, нас не
достанут. А вот наши могут уложить первые ряды.
  - Хочешь принять их прямо здесь? - спросил Геррам.
  Главный волхв кивнул:
  - Ты воевода, тебе и решать.
  Воевода с сомнением взглянул на вождя. Тот уверенно произнес:
  - Да, Геррам, твой брат прав, глупо выступать вперед, под обстрел
лучников. Примем бой здесь!
  - Но если мы возьмем верх, лучники убегут!
  - А так мы можем вовсе не взять верх!
  Разговор прервался, так как головы первых армийских ратников уже
показались над зарослями терновника. Тот час же запели тетивы массивных
луков, в бой были пущены первые стрелы. Несколько армов упали замертво,
двух ранило, а один обратился в бегство. Армов становилось все больше.
Полетели вторая, третья, а затем и четвертая партии стрел. Воины в красном
падали, как подкошенные. Но один все же ухитрился и прорвался на порядочно
близкое расстояние, даже успел замахнуться, чтобы бросить тяжелое копье,
но тут ноги дернулись, подкосились, оружие выпало, и он рухнул с торчащим
из глаза ярким оперением. Стрела попала прямо в глазное яблоко, пронзила
мозг, а затем и кость, после чего вышла наружу с другой стороны и
остановилась.
  - В атаку! - прохрипел Мунн.
  Теперь расстояние сократилось настолько, что можно было начинать
ближний бой. Лучники бросили луки, освободили спины от тяжелых колчанов и,
взявшись за мечи и топоры, бросились на врага вместе с остальными.
  По численности ирбов было ощутимо больше, на их стороне был опыт многих
боев и умения, зато на стороне противника стояла не знающая пределов сила,
носящая название молодость.
  Так началась сложная битва. Дрались все: и старый вождь, и советники, и
чародей Мунн, и хозяйственник Ниакар, и земледельцы, и кузнец Родко, и
охотники, и рыбаки, что уж говорить о военной силе ирбов. Дрались здорово,
уверенно, потому как каждому убивать не в первый раз, каждому не в первый
раз защищать свою жизнь, жизнь своих близких, своего племени. Это были
ирбы. Возможно, кто-то из них когда-то пришел из племени тех же армов,
кто-то раньше считался жробом, кого-то изгнали из племени алтов или
гиритов и так далее. Но все они были едины мыслью, значит, едины желанием
победить врага во чтобы то ни стало. Кроме того, за них была правда, ведь
они оборонялись, а не нападали.
  Главный волхв Мунн был разъярен до предела. Его глаза метали настоящие
ослепляющие молнии, превращая вражеских ратоборцев в пепел, его руки
сжимали магический посох, а тот так и вспыхивал, так и загорался, кидая на
армов сгустки всепожирающего пламени. Мунн приседал, прыгал, завывал,
вскидывая руки к небу, потом опускался и начинал шептать что-то, обращая
лицо к земле. И опять летели молнии и опять обдавало жаром от
нескончаемой, казалось, череды пылающих огненных стрел.
  Ниакар дрался, размахивая широким топором, не щадя ни врагов, ни себя.
Рубил одного за другим, почти без оглядки, ведь определить, где чужие, где
свои никакого труда не представляло, потому как все армы были одеты в
красное, а ирбы намеренно убрали из своих одеяний такие цвета. Главный
хозяйственник показывал себя настоящим зверем, он даже не соображал, что
делает. Умение вести бой было у него в крови, он крушил и рвал, подобно
свирепому волку. Его окружили со всех сторон. Но кто-то сразу упал со
вспоротым животом, кто-то остался без руки, кому-то разрубило голову, а
кто-то и вовсе развалился на две ровные половинки от макушки до пят.
  Топор у Ниакара был поистине огромный. Хозяйственным этот топор назвать
было трудно, хотя главный хозяйственник всегда говорил, что этот топор на
самом деле для того, чтобы валить исполинские деревья, а не уничтожать
живых людей. Но так или иначе сейчас топор оказался ужасным оружием в
руках человека готового на все ради спасения жизней своих друзей.
  Многие ирбы дрались так, как никогда прежде. Это было очевидным, это
висело в воздухе и, наверное, это ощутили армы. Ощутили и дрогнули.
Продолжали отчаянно бороться, но видно было, что дрогнули. Руки перестали
так уверенно держать оружие, ноги все время на что-нибудь натыкались,
совершались немыслимо глупые ошибки.
  - Их лучники переправляются на другую сторону! - закричал Грибоед, один
из ратников. Он в два прыжка вскарабкался на березу и уставился вдаль. -
Бегут! Бегут! Их лучники бегут!
  Вождь стоял, в окружении советников, лицо перекосила гримаса усталости,
рубашка стала красной то ли от своей, то ли от армийской крови. На виске
зияла глубокая царапина, по щеке скатывались капельки черной крови. Вокруг
валялось много поверженных, некоторые еще дышали, но всеми усилиями
пытались этого не показывать, чтобы чужие не добили, ибо жизнь в такие
моменты начинает стоить очень дорого. В такие моменты любое величие сходит
на нет.
  Враг постепенно отступал. С обоих сторон были большие потери, но армов
осталось совсем мало, поэтому они попятились назад, начиная паниковать.
Тем более, что лучники бросили их, они лишились поддержки и надеяться
теперь можно было только на самих себя.
  - С боков! - заорал воевода. Он шатался, глаза заливала кровь, но еще
стоял, видел поле боя и мог отдавать правильные приказы. - Не дать
отступить к реке! Заходите с боков!
  Заслышав приказ, многие ирбы рванулись в стороны и побежали вниз.
Некоторые падали, спотыкаясь о большие булыжники, угрожающе торчащие из
земли, катились вниз, но потом вскакивали и оказывались уже с мечами
наготове. Острые колючки резали кожу, но люди спускались, ведь нужно было
обогнать отступающих и обязательно успеть окружить до того, как они
доберутся до реки.
  Армы, окончательно сбитые с толку, предались смятению, а завидев, что
путь для отступления им пытаются закрыть и скоро бежать будет уже некуда,
многие стали останавливаться, оглядывались, в надежде увидеть где-то
пробой, дыру в стене соперников, куда еще можно было бы прорваться. Но в
ответ на такие замешательства тут же получали отмщение, набежавшие ирбы
несколькими умелыми ударами низвергали их на землю.
  Теперь уж армов осталось совсем немного. Все они сбились в одну кучу и
бежали вниз. Кто-то падал, его топтали ноги ошалевших от страха
соотечественников. Вконец ошалевшие, они неслись вниз, лишь иногда
останавливались, чтобы отбить атаки набежавших ирбов, но там дальше,
внизу, уже поджидали другие ирбы.
  - Гоните их к нам! - призывали ирбы, с пугающим торжеством в глазах.
  Вдруг опять засвистели стрелы. Это ирбийские лучники забрались на
деревья и оттуда произвели умелый нацеленный залп. Немало ратников в
красном упали разом, как подкошенные, в остекленевших глазах выразилась
безнадежность.
  В следующих миг на оставшихся бросились те, кто успел окружить ранее,
надавили догоняющие. Тогда раздались последние крики, сейчас уже крики
агонии... и все завершилось. Мгновенно так, будто ничего и не было, будто
никто и не думал сопротивляться. Потом уже не было криков, лишь только
стоны, но и они в скором стихли.
  В тот момент на обагренный кровью холм опустилась тишина. Смертельная
тишина.
  Битва кончилась. Кончилась удачно, захватчики повержены, но радости на
лицах ирбов не было ни капли. Они понесли гораздо большие потери, чем
армы. Последние потеряли лишь немного, а вот ирбы лишились больше трети
мужчин своего братства.
  Понурив головы, ирбы долго еще ходили по месту сражения. Мало кто
осмеливался заглянуть другу в глаза. В глазах нечего было видеть, ведь нет
радости в уже совершенном убийстве, тем более нет радости, когда многие
твои друзья погибли. И мало счастья в том, что ты жив и тебе еще предстоит
упорно бороться до последнего. Для умерших все кончилось, а живым еще
предстоит плакать, долго плакать алыми слезами.
  Из леса стали выходить женщины и дети. С бледными лицами и красными
глазами, они были до смерти напуганы и казались обреченными.
  - Все мы скоро умрем, - хмыкнул Костоправ. - Рано или поздно, они все
равно найдут нас.
  - Возможно, - согласился Мунн. - А смерть - это штука ужасно неприятная.
  - Ну и что?
  - Да ничего.
  - Не понимаю, - нахмурился лекарь. - Мунн, ты о чем?
  - Да все о том же.
  Костоправ вздохнул.
  - Послушай, Мунн, а какая она жизнь, там?
  - Где?
  Лекарь смутился.
  - Ну там. После этой жизни. На этой земле.
  - Там жизни нет.
  - Как это?
  - А так. Там даже земли нет. То что есть там - это не жизнь. Не жизнь
для человека. Понимаешь, после смерти ты потеряешь свое тело, а потеряв
тело - перестанешь быть человеком.
  - Но, Мунн, а как же душа?
  Волхв громко рассмеялся, посмотрел на лекаря, качая головой.
  - Какая душа? Душа - капелька бога в человеке. После смерти бог
забирает ее, а если хочет - позже делает из нее нового человека. Так что,
береги свою жизнь, лекарь. Ибо смерть - это конец жизни. Но помни, боятся
смерти не надо, если уж она придет, то тебе будет уже все равно.
  - Нет. Нет, я тебе не верю, Мунн.
  - Молодец. Я тоже не хочу верить. Но когда вижу то, что видел только
что, ни о чем другом думать не получается.


  Рис26: Битва на холме


  XIX


  Когда Мерко осторожно выглянул из корчмы, то увидел, что Тора пропала.
Он оглядывал все улицы, все закоулки, но ее нигде не было видно. Неужели
так быстро скрылась? Он же последовал за ней сразу же! Но ее нет.
  Мерко понял, что не знает, куда теперь идти. Если за ней, то куда? Она
ведь могла отправиться на все четыре стороны! Здесь столько улиц, столько
дорог и все петляют. Одна переходит в другую, полно площадей, шумных
ярмарок и заброшенных полуразрушенных домов. Кругом все так однообразно,
улицы вроде бы разные, а отличить одну от другой порой невозможно.
Ламулийка могла пойти куда угодна, могла умышленно убежать, чтобы быстро
затеряться в этом огромном муравейнике.
  Черт! Мерко со злостью сплюнул себе под ноги. Он подумал о том, что
нужно было сначала поглядеть из окна, в какую сторону она направилась. Он
не сообразил. Что ж, теперь уже поздно в чем-то корить себя.
  А что теперь?..
  Или, возможно, вообще не стоит бежать за ней. По сути, это большая
глупость, он почти ничего не знает об этой девушке, он ведь не имеет к ее
жизни никакого отношения. Просто показал дорогу, после чего она указала
ему на дверь. А чего он еще ожидал? На что мог надеется? Разве она должна
была сказать: идем со мной и останемся вместе навсегда? Нет, она совсем не
простая, у нее уже есть цель в жизни, ей не до него.
  От подобных мыслей у Мерко защемило в груди. Захотелось сесть посреди
пыльной дороги и больше никогда не подниматься. Но нельзя сидеть сложа
руки, когда время идет, надо пытаться... но что пытаться? Найти ту, что
убегает в большом городе? Это маловероятно, но что если даже отыщешь? Что
скажешь ей?.. А что ей можно сказать? Как объяснить? Поймет ли она? А если
и поймет, то покажет ли, что поняла? Он ей скажет: "Я пришел к тебе", а
она ответит: "Зачем?" И ее неправильно будет винить, потому что она на
самом деле поймет, зачем, но если он не нужен, то что еще здесь можно
ответить?
  Мерко вздрогнул. Он не хотел обо всем этом думать, у него лишь болело
сердце, когда он думал и повторял в голове слова, которые должен сказать
ей. Всего несколько слов, но как от них болит душа. Как переворачивается
все внутри, сколько возникает противоречивых чувств.
  "Я хочу быть с тобой!"
Ноги начали заплетаться. Он спрашивал бездомных, бродяг, не видел ли
кто юную девушку небольшого роста с мечом за спиной? Но все отвечали либо
нет, либо юных слишком много, чтобы всех запоминать. Он заходил в
харчевни, оглядывал столы, но ее не было. Да и глупо было искать в
харчевнях. Красивая девушка, даже очень боевая, никогда не пойдет одна в
харчевню, чтобы посидеть там, поесть щей и попить медовухи.
  Улицы тянулись словно бесконечные реки, переплетались. Высились дома в
несколько поверхов, отчего начинала кружиться голова. Мимо, крича,
пробегали люди, куда-то торопились с суетой и спешкой в глазах. Пьяницы
орали песни, от которых резало уши. Все мешало и все раздражало, все уже
было не так, и не хотелось в лес, когда ее не было рядом. Мерко ощущал,
как на сердце с каждой минутой становилось все тяжелее. Неизбежность.
Неизбежность - всегда страшная и мучительная. Ее теперь не найти. Как
пришла, так и ушла. Она его, наверное, уже забыла.
  Мерко теперь уже видел, как человек может опуститься всего-то за
несколько часов. Еще утром все было по-другому. Подумать только, а такое
бывает. Никогда бы он не подумал, что такое может произойти с ним,
человеком из леса, обычно далеким от надоедливой и однообразной мирской
суеты.
  Он уже не чувствовал себя тем, кем был вчера. Не тот сильный и
уверенный в себе Мерко. Теперь он напоминал больного бродягу, с ума
сходящего от недостатка вина. Сейчас он был где-то далеко. Тело его шагало
здесь, а мысли все время убегали прочь, они искали ее, единственную, ту,
для которой был готов уже на все что угодно. Он шел, загребая ногами,
плечи обвисли, руки болтались как плети. Он больше не казался тем гигантом
с горой мускул, каким был еще утром, его уже не обходили люди, а также
толками и пинали, как и всех остальных.
  - Эй, дурак! - донесся крик откуда-то из глубины сознания. Нет, Мерко
вдруг понял, что это он в глубине сознания, а крик - из реального мира, из
того, где существуют большинство людей.
  Мерко обернулся. Перед ним высился здоровенный мужичина в наброшенной
на плечи шкуре, при оружии. Ирбу следовало бы удивиться, откуда в этом
городе взялся этот громила, но удивление почему-то не пришло, вместо него
было полное равнодушие. Мужик со злостью уставился на Мерко, кулаки сжал
так, что костяшки побелели.
  - Чего надо? - спросил Мерко, щурясь.
  Здоровяк смотрел пристальным злым взглядом. В глазах горел огонь
молодого воина, который всегда хочет доказывать свою силу и намерено ищет
для этого возможности. Гигант выставил голову вперед, приоткрыл рот, и
очень долго необъяснимо для чего пучил бешеные глаза, вся собирался с
мыслями, пока не начал заикаться, наконец выпалил:
  - Ты меня толкнул!
  Мерко долго молчал, потом с грустной усмешкой спросил:
  - Ну и что с того?
  Мужик оскалил зубы. На руках играли могучие мышцы, кожа выглядела
темной от сильного загара, глаза засветились гневом.
  - То, что ты меня толкнул! Меня, самого Горшуна!
  - А ты меня обозвал!
  - Ты меня толкнул и это видели все эти люди! - Здоровяк показал руками
в разные стороны. Мерко заметил, что людей и вправду тут многовато,
странно все это. Хотя зеваки имеют нюх на такие предприятия, поэтому не
стоит удивляться. - Это правда! Я чуть не упал. А я обозвал тебя! Да! Ты
прав: я обозвал тебя!
  Мерко почесался, произнес вопросительно:
  - Такой тяжелый и чуть не упал?
  - Да ты...
  - Я вот совсем не почувствовал столкновения. Ну это ладно, я смотрю, ты
тоже путник, может быть, встретил на пути одну очень красивую сероглазую
девушку маленького роста, одетую в черное и со светлыми волосами?..
  - Заткнись! Хватит! Издеваешься, гаденыш?! - Мужик обнажил меч, взвесил
на руке. - Конечно, я ее встретил. Она лежит в постели и ждет меня, а ты
тут крутишься под ногами, мешаешь поскорей добраться к ней. По правде
говоря, глаза у нее не серые, а сама она высокая, и волосы у нее темные, а
не светлые... а одежды вообще нету... Да-м. А в общем, как раз такая, как
ты описал.
  - Драться что ли хочешь?
  - А ты думал? Мне все равно, одним уродом больше, одним меньше. Так
даже лучше для всего мира.
  Мерко потянул перевязь, сказал спокойно:
  - Ладно. Ежели считаешь себя уродом, то сколько угодно. Я твое правило,
насчет очистить мир от гадов ползучих, полностью поддерживаю.
  Здоровяк на глазах наливался кровью. Покраснел, будто томат на солнце,
раздулся, словно болотная жаба.
  - Ты!.. червь!
  Мерко пожал плечами:
  - Ну черви и есть гады ползучие. Прости, сразу не сообразил, как тебя
правильно называть.
  - К бою!
  - Давай!
  Здоровяк попер быстро и напористо, ясно было, что хотел завершить все
одним ударом. Мерко легко уклонился, нырнул под руку, пробежал за спину и
развернувшись ударил неповоротливого громилу рукоятью меж лопаток.
  Толпа зевак охнула. Удар оказался на удивление могучим, мужичина
согнулся, присел на корточки. Меч бросил, перехватил руками горло.
  Мерко неторопливо приблизился, оружие уже болталось за спиной.
  - По...че...му... не убиваешь?.. - прохрипел здоровяк. Глаза были
красные от напряжения, надулись, будто собирались лопнуть. Он задыхался.
  - А зачем? Я мог и сразу, когда ударил рукоятью. Мог ведь и не рукоятью.
  - По...че...му?..
  - Зачем? У меня есть для чего жить, кроме убийства.
  - Но... ты... убиваешь... не себя, а меня...
  - Убивая тебя, убиваю и себя. Мужчина должен убивать на поле боя, а не
ради удовольствия или из-за пустяка.
  Здоровяк приподнялся на локтях, проговорил:
  - Какой же ты дурак!..
  - Иди. Тебя ждет твоя высокая со светлыми волосами.
  - Болван. Никто меня не ждет.
  Мерко отступил в сторону, сначала пошел осторожно, долго прислушивался,
потом зашагал уже обычно, снова вспоминая о Торе. Вдруг в спину услышал:
  - Лопух! Они никогда не ждут! Из-за них все неприятности, но они
никогда не ждут!
  В тот момент ирбу захотелось развернуться, догнать и раздавить
наглеца... но он не смог. Он помнил, что сказал те самые слова: "Мне есть
для чего жить, кроме убийства!"


  XX


  Ирбы остановились, когда было уже темно и окрестность утонула в сером
сыром сумраке. Они спустились к подножию большого холма, там для ночной
стоянки выбрали густую рощу, где их трудно было бы приметить, и разбили
походные шатры. В роще было холодно и сыро, роса уже села и успела остыть,
теперь стремительно забирая тепло и из земли. Но костры разводить
побоялись, в такую мокроту дыма будет целая туча, а армы могут быть где-то
неподалеку. Людям приказали вести себя как можно тише, дабы врагу, который
может оказаться совсем рядом, труднее было их обнаружить.
  Вождь сидел на пеньке, в стороне от всех, глаза ничего не выражали,
лицо казалось белее мела. Одежда была изорвана, ряса скорее напоминала
лохмотья. Чуть наклонившись вперед, он оперся на рукоять меча, который
воткнул глубоко в землю, и так и сидел, долго и недвижимо, в глубокой
мрачной задумчивости.
  Где-то недалеко открывалась небольшая полянка, там ползали на корточках
Мунн и Костоправ. Оба были заняты одним и тем же - сбором трав. Поляна им
попалась весьма обильная, можно было отыскать много всего полезного и
нужного.
  - Что вы там видите? Темно же! - окликнул проходящий мимо Ниакар, но
ответа почему-то так и не дождался.
  Главный волхв торопился необычайно. Бегая на коленках, он подметал
землю своей длинной седой бородой, стараясь собрать все, что только можно