коност,  не  ожидавший  от  деда   с   его
деревенскими манерами таких тонкостей.
   - Между прочим, даже Таирка бы не заклял инкуба, если бы не прихватил
его, подлеца, на горячем, - завершил дед Эфраим свой научный тезис. - На
бабе, то есть. Ну, что, приступим, благословясь? Вот и тросточка!
   Епископу не очень-то хотелось вылезать из кустов и браться за работу.
Заклинание Таира, переданное  ему  Серсидом,  конечно  же,  должно  было
сработать - но Епископ предпочел бы опробовать его без зрителей.
   Однако и отступать было некуда - за тем и шли на огороды, чтобы раз и
навсегда покончить с  блужданиями  бестолковой  тульпы,  таскающей  свое
драгоценное содержимое леший знает где, а инкуба прибрать к рукам.
   Епископ взял трость на  манер  шпаги,  выбрался  из  кустов  и  пошел
навстречу тому высокому плечистому мужику с мешком и  лопатой,  которого
опознал дед Эфраим Ворон.
   Он остановился прямо перед этим мужиком, ощущая тепло,  но,  к  ужасу
своему, не ощущая разницы между теплом человека и инкуба.
   - Закурить, что ли? - грозно спросил мужик.  Епископ  уже  дочерчивал
тростью по земле треугольник проявления. Его можно было  создавать  лишь
на растущей луне, а наиболее удачным он получался в  пятый  или  седьмой
лунный день, да еще в среду. Новолуние миновало неделю  назад,  так  что
шансы у Епископа были неплохие, невзирая на четверг.
   - Анафаксетон, - прошептал он, мысленно выкладывая незримые буквы  по
левой стороне треугольника. И тростью начертал крест, но не  обычный,  а
косой и снизу вверх.
   Мужик озадаченно уставился на эти действия.
   - Ну, ты, родной, крыша что ли съехала? - неуверенно осведомился он.
   - Вато, ова, наде, аминь, - сказал на  это  Епископ  и  вдруг  ощутил
присутствие силы, словно проснувшейся где-то вдалеке и открывшей  глаза.
После чего он кинул на правую сторону треугольника еще одно великолепное
слово: Тетраграмматон. И, перекрестив его, быстро произнес:
   - Глогол, ода, сафи, аминь.
   Сила там, в непостижимой дали, шевельнулась  и  стала  стягиваться  к
единой точке - как  если  бы  на  ровном  месте  вдруг  принялась  расти
островершинная  гора.  Откуда-то  снизу  она  прикоснулась  к  пока  еще
запертому треугольнику.
   Осталось  сделать  только  основание   -   и   сила,   исходящая   из
треугольника,  будет  готова  влиться   в   четкую   форму   заклинания,
составленного мальчишкой Таиром!
   - Я те покажу аминь! - и ошалевший мужик, бросив пакет, замахнулся на
Епископа лопатой.
   Это была  не  магическая,  а  вполне  конкретная  лопата,  и  Епископ
шарахнулся от нее с удивительной для кабинетного деятеля ловкостью.  При
этом он невольно вскинул вверх трость, как бы собираясь отбить лопату.
   Первым сообразил, что дело неладна, птенчик  Гамаюн.  Он  возник  над
кустами, как будто им выстрелили из рогатки.
   - Слева заходи! - заорал дед Эфраим. - К забору его прижимай!
   Ну что же, проблему можно было решить  и  так  -  зажать  оседланного
тульпой инкуба в угол и там уж заново начертать треугольник  проявления.
Тогда монстру будет уже не  отвертеться,  подумал  Епископ,  а  что  дед
Эфраим станет костерить его за медлительность, так это - первые двадцать
секунд. На двадцать первой буйный дед вспомнит, из чьих рук хлеб ест,  и
сразу пойдет на попятный.
   Все бы так и получилось, если бы не лопата. Этим сельскохозяйственным
орудием оседланный тульпой инкуб действовал, как алебардой, и даже  так,
как ею действовал  в  веке  примерно  шестнадцатом  дикий  ландскнехт  с
двадцатилетним стажем.
   Он плашмя треснул лопастью по башке Гамаюну,  тут  же  развернулся  и
сбоку, из-под локтя, ткнул палкой в пузо  налетевшего  Алконоста.  После
чего, лупя, как дрыном, прошиб оборону ошалевшего Сирина - и был таков.
   - Чего смотрите! Сволочи, дармоеды! - заорал дед Эфраим. - За ним!
   - Ни фига себе... -  отозвался  сидящий  на  земле  Гамаюн,  ощупывая
голову.
   - Вставай, птенчик, вставай! - дед Эфраим, подбежав, стал тыкать  его
коленкой в богатырское плечико. - Чего расселся?..
   - Тихо, Эфраим... - сказал Епископ. -  Это  не  просто  тульпа  и  не
просто инкуб. Арифметику знаете?
   - Ну? - спросил Сирин.
   - Десять плюс десять?
   - Ну, двадцать, - тут Сирин и дед  Эфраим  переглянулись.  Для  того,
чтобы  в  такую  минуту  заниматься  арифметикой,  нужно  было   спятить
окончательно.
   - А десять помножить на десять?
   - Ну, сто...
   - Этот идиот Серсид каким-то непостижимым образом не сложил тульпу  с
инкубом, а пе-ре-мно-жил их! Теперь - ясно?!  -  заорал  Епископ.  ?  Он
создал существо, с которым так просто не справиться! Видели?
   - Сложно, но можно, - перебил  его  дед  Эфраим.  -  Сейчас  приведем
птенчиков в порядок, наложим на всех обереги, каждый-каждый, сволочи!  -
выстроит себе треугольник проявления! Лодыри, дармоеды! Каждый-каждый! -
введет себя в транс! Далеко эта тварь не уйдет!
   Маленький дедок раскомандовался  почище  Наполеона  Бонапарта.  Но  и
действовать  начал  раньше  всех  -  опустился  на   колени   рядом   со
свернувшимся в шиш Алконостом, наложил ему руки  на  голову  и  принялся
гнать волны расслабляющего тепла  к  пострадавшему  от  лопаты  брюшному
прессу.
   Епископ подошел к Гамаюну.
   - Кожу не рассек?
   - Нет. Но искры из глаз посыпались, - честно признался тот. - Я  даже
на ноги встать боюсь - вдруг заносить начнет?
   Епископ потрогал птенчикову башку.
   - Жить будешь. Почему на себя оберега не поставил?
   - Дурак потому что, - отозвался за Гамаюна дед Эфраим.  -  Ну,  живо,
живо, живо! Уйдет этот идол за шоссейку - не поймаем!
   Действительно  -  трудно  было  бы  брать  беглеца  в  оборот   среди
многоэтажных и еще не угомонившихся  на  ночь  домов,  свидетели  начнут
мешать советами, подумал Епископ. Он бы охотно убрался сейчас с огородов
домой - но был над ним некто, не только дававший советы, а  проверявший,
как выполняются приказы. Этот некто  уже  дважды  напоминал  об  инкубе.
Приходилось, увы, продолжать погоню...
   - Алконост, Гамаюн - за нереалом! - приказал Епископ.  -  Сирин  -  к
машине! Эфраим, куда этот сукин сын понесся? Где он должен вынырнуть  на
шоссе?
   - Там! - дед ткнул пальцем во мрак.
   - Где - там? Примета есть?
   -  Ну,  остановка?  Автозаправка?  -  подсказал  Сирин,  уже  готовый
стартовать.
   - Клен!
   - Тьфу! - Епископ, человек городской, сильно сомневался,  что  кто-то
из птенчиков отличит впотьмах клен от  ясеня.  Впрочем,  и  при  дневном
свете - тоже.
   - И фонарь рядом, - не слишком уверенно добавил дед.
   Фонарный столб и дерево - это уже было кое-что.
   - Понял, убоище? - спросил Епископ Сирина с таким  видом,  как  будто
сам знал это место с младенчества.
   - А чего не понять!
   - Подгони туда тачку!
   Оставшись наедине с дедом Вороном, Епископ вздохнул. - Нечего  охать!
- одернул его дед. - Живо, живо, живо!
   Зашвырнув в кусты клетчатую сумку, он отнял у  начальства  трость  и,
вцепившись  в  епископский  локоть,  поволок  своего  кормильца   темной
тропинкой, ворча и матерясь самым заковыристым образом.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ЧТО БЫВАЕТ, КОГДА ОПРОМЕТЧИВО ВЕЗЕШЬ В ГОСТИ К ОТСТАВНОМУ ДЕКАНУ СЛЕДОВАТЕЛЯ УГРОЗЫСКА

   Васька метался, как проклятый, но и  Башарин,  и  нереал  как  сквозь
землю провалились. Кроме всего прочего, башаринская жена  осознала,  что
потеряла не мужа, но сущего ангела, и осаждала  Ваську,  требуя  вернуть
своего красавца живым, целым и невредимым.
   Окончательно разочаровавшись в магах  и  видеть  их  не  желая,  Вася
домогался информации по инкубам, суккубам, тульпам и двойникам у  нашего
бывшего декана Георгия Никаноровича. Тому надоело давать консультации по
телефону, и он пригласил следователя в гости.
   Я же потребовался по технической  причине.  Во-первых,  я  знал,  где
живет декан, а живет он, кстати, в таком микрорайоне, что  без  карты  с
параллелями и меридианами  пропадешь.  Идешь,  считаешь  дома  -  шесть,
восемь,  десять,  и  вдруг  -  сорок  семь,  сорок  пять,   сорок   три!
Оказывается, улица  свернула  направо,  сделала  там  крюк  и  вернулась
обратно, а ты при этом оказался на нечетной стороне. Другая  прелесть  в
том, что домов за шесть десятков, а свернувшаяся клубком улица  -  одна.
Во-вторых, я подрядился сделать большой материал  с  выставки  старинных
книг  и,  желая  блеснуть  гравюрами  восемнадцатого  века  в   качестве
иллюстраций, выклянчил в конторе дигиталку. На один день! Конечно же,  я
проболтался Ваське, а тот сообразил, что проще снять страницу с  текстом
на дигиталку и потом сделать  распечатку,  чем  тратить  время,  свое  и
деканское, на конспектирование.
   Но оказалось, что мы зря ее с собой тащили.  Ничего  ценного  Георгий
Никанорович сообщить не смог.
   И мы, хорошо осознавая, что время позднее, решили не тратить  полчаса
на ожидание  общественного  транспорта,  а  взять  вскладчину  такси.  В
микрорайоне они появлялись постоянно, нужно было только выйти на шоссе.
   Мы и вышли.
   По  ту  сторону  были  уже   огороды.   Мы   стояли   неподалеку   от
бездействующего фонаря, а  прямо  перед  нами,  если  перебежать  шоссе,
торчал фонарь, единственный на  километр,  где  горела  длинная  голубая
лампа.
   На обочине шоссе  под  рабочим  фонарем  вдруг  объявился  человек  -
крепкий, плечистый, озирающийся, и с  лопатой.  Лопату  он  держал  так,
будто собирался немедленно треснуть ею по лбу незримого врага. Он возник
на свету и сделался виден так отчетливо - хоть снимай его без вспышки!
   Где-то я видел этого голубоватого человека...
   - Васька... - прошептал я. - Гляди!.. Это же - он!
   - Кто?
   - Нереал!..
   - Ты уверен? - и по Васькиному голосу,  и  по  глазам  я  понял,  что
говорить этого не следовало. И лучше бы мне было затолкать  себе  в  рот
собственный кулак, чем признаться, что я узнал в  мужике  того  безумца,
который штурмовал редакцию ?Отчего дома?. Лучше  бы  казенную  дигиталку
сожрать!
   - Нет, не уверен! - выпалил я, и Васька  сразу  понял,  что  вру.  Но
объяснить мне, кто я такой, не успел.
   Нереал метнулся от столба  прочь,  во  мрак.  Объявился  две  секунды
спустя - перебегал шоссе и обозначился в свете фар.
   - Его кто-то гоняет, - уверенно сказал Вася. - Ну, так я и знал,  что
он влипнет в неприятности! Наверняка въехал в челюсть какой-то  скотине!
Идем!
   И, естественно, не пошел, а  побежал  навпереймы  нереалу.  А  мне-то
каково бегать с моей комплекцией и с сундуком на боку?
   Но нереала  поглотила  тьма  вместе  с  лопатой.  Тогда  Васька,  как
совершенно спятивший рыцарь, я бы даже сказал -  Дон  Кихот  Ламанчский,
резко развернулся и, шаря подмышкой, встал на пути  у  погони.  С  одной
стороны, даже грамотно встал - прикрылся столбом с перегоревшей  длинной
лампой. А с другой - хорош он будет завтра, когда начальство  спросит  -
что за перестрелка случилась ночью в районе Малаховки?
   В таких случаях штатские должны уходить с линии огня. Если бы я знал,
где эта линия огня!
   Васька, спасающий благородную нечисть, был  сейчас  даже  красив,  не
хуже киноактера... Я,  окончательно  утратив  остатки  разума,  полез  в
сумку. Наверно, чувство юмора у меня все же извращенное, - вести  съемку
в такие минуты, чтобы потом допекать Ваську его суперменской  стойкой  и
рожей!
   Два амбала выскочили туда, где  мы  видели  нереала.  Они  были,  как
теперь говорят, конкретные. И они  каким-то  образом  видели,  куда  его
понесло. Один так и почесал через шоссе, другой повернулся и  замахал  -
сюда, мол, сюда!
   Я всей шкурой почувствовал, что Васька изготовился к стрельбе. Ничего
себе мент, подумал я, он тут  такого  натворит,  что  я  всю  жизнь  ему
передачи таскать буду!
   По ту сторону шоссе собралась уже  целая  бригада.  Один,  в  длинном
плаще, выбросил руку вот этак - и махавший амбал кинулся вдоль асфальта,
туда,  где  к  обочине  подъезжала  машина  с  потушенными   огнями.   С
непостижимой быстротой он туда поместился, машина закрыла  на  мгновение
от меня бригаду, а когда отъехала -  там  остался  только  маленький,  а
может, просто сильно сгорбившийся  человечек,  и  он-то  поскакал  через
шоссе, как ворона, диковинным скоком. Я люблю смотреть на вороний галоп,
он меня искренне веселит, но сейчас сделалось что-то не до смеха.
   Этот человечек выскочил как раз к Васькиному столбу.
   Я увидел его.
   И узнал!
   Это  был  тот  дед-вонючка,  который  разбудил  полтергейст  в   кафе
?Анжелика?.
   Дед приближался к Ваське - и нетрудно  было  догадаться,  что  сейчас
произойдет.  Вонь  этого  мерзавца  могла  нас  парализовать  всерьез  и
надолго. То есть на пару минут. А за это время и машина, и  дед-вонючка,
и нереал - все исчезнут в неизвестном направлении.
   Вместо того, чтобы возблагодарить за это судьбу, я кинулся на  помощь
Ваське. Дед был все ближе - и, судя по тому, как Васька подался  вперед,
сию секунду должно было случиться столкновение.
   - Ложи-и-ись! - заорал я.
   Васька резко развернулся. Свет падал так, что зловонный дед  был  для
Васьки черным силуэтом, да и для меня тоже. Но я-то успел увидеть, с кем
мы имеем дело!
   Нужно было предупредить буквально одним словом - да где же то  слово,
которое вместит в себя всю гнусную сущность деда-вонючки?
   Он как раз поравнялся с Васькой, и тут меня в очередной раз  осенило.
Я вскинул к лицу фотоаппарат и нажал на кнопку.
   Вспышка высветила дедову физиономию и даже заставила его зажмуриться!
   Тут Васька уловил приближение опасности не разумом  и  не  душой,  а,
очевидно, задницей, говорил же он  мне  неоднократно:  ?Задом  чую!?  Он
кинулся наземь, перекатился и сшиб  деда  с  ног.  Только  поэтому  залп
вонищи ушел куда-то вверх и не задел нас.
   Надо полагать, из машины заметили, что  с  дедом  творится  неладное.
Длинная, черная, похожая на акулу машина вопреки всем правилам дорожного
движения развернулась и понеслась к нам.
   - Атас! - опять заорал я.
   Все-таки от педагогики есть  польза.  Глотку  она  тренирует  -  будь
здоров.
   Васька вскочил и... исчез.
   Я не сразу понял, что это он из моего поля зрения исчез, а не вообще,
что это его обыкновенная  темнота  съела,  а  не  дед-вонючка,  который,
израсходовав боезапас, с трудом воздвигался на четвереньки.
   Спасительный инстинкт самосохранения проснулся во мне,  схватил  меня
изнутри за шиворот и поволок прочь от опасного  места  туда,  где  между
домами еще передвигались люди.
   Две китайские стенки пятиэтажек на уровне второго  этажа  соединялись
лоджиями. Проход был мрачен, как преисподняя, и мне бы по  всем  законам
погони следовало там  укрыться,  но  инстинкт  самоохранения  совершенно
обалдел. Если бы не Васькина рука, выскочившая из  прохода  и  поймавшая
меня за плечо, я бы так и чесал по  асфальтовой  дорожке  до  морковкина
заговенья.
   Рука у Васька по этой части опытная. Меня прямо на.
   Бегу развернуло и внесло под лоджии.
   - Теперь видишь, что это он? - спросил возбужденный Васька. - Видишь,
кто его гоняет? Распоясались чертовы маги! Ну, мы им сейчас покажем!
   - Как собрались  два  дородна  добра  молодца  кое-что  черным  магам
показывать! - отвечал я с безукоризненным оптимизмом.  Маги-то  были  на
машине. Подобрав деда-вонючку, они объединили усилия - да только никакая
машина не въедет, скажем, на третий этаж. Опять же, они своим магическим
способом могут выйти на след нереала - кто  его  знает,  какие  незримые
следы оставляет эта зараза на асфальте? Но мы-то  и  следов  нереала  не
видим и за машиной гоняться не можем. Так что судьба нас хранит и громко
приказывает - кончайте вы дурью маяться и ступайте, чада мои, по домам.
   Васька высунулся из-за угла.
   Время было совсем уж позднее. Наверно, во всем микрорайоне только  мы
и шастали по закоулкам - нереал, маги и два дородна добра молодца...
   - Упустили... - горестно сказал он. - Это что же теперь будет?
   - Ничего не будет. Пошли, Василий.
   Мне стало жалко его - вот ведь, собрался человек проявить благородное
безумие, спасти униженного и оскорбленного нереала, и на тебе  -  сгинул
нереал, сгинули его преследователи, а  благородство  и  отвага  остались
невостребованными.
   Мы побрели по асфальтовой дорожке, гадая, где по ту сторону китайской
стенки будет автобусная остановка, а где - трамвайная. Ждать такси  там,
где носятся на своей черной акуле маги, нам что-то расхотелось.
   И вдруг Васька сделал стойку.
   Потянуло вонью!
   Очевидно,   подбирая   деда-вонючку,   черная   машина    пропиталась
бронебойным запахом. И шлейф тянулся за ней, подобно... подобно...
   - Они его вон туда погнали! - воскликнул Васька.
   - Или оттуда.
   Не могли же мы по запаху еще и определить, в какую сторону пронеслась
магическая машина!
   - Бедняга! - в Васькином голосе было искреннее сочувствие. - Если  бы
он хоть понимал, что это за твари!
   - Хорошо, что у него хватает ума от них удирать.
   - Знаешь... - Васька посмотрел на меня проникновенно  и  отчаянно.  -
Никогда себе не прощу, если не получится его спасти. Он же как  ребенок!
Сотворили из кусочков, ничему не научили, выкинули в мир!
   - Все мы - ребенки, выкинутые в мир, - возразил я.
   - Но нам с тобой по крайней мере дали время чему-то научиться.
   И то верно, подумал я, над нашими колясками, поскольку  колыбелей  мы
не знали, не нависали гнусные рожи магов и не  сверлили  нам  дырки  меж
бровей зловещим ?центральным  взглядом?.  Правда,  мы  с  Васькой  и  не
народились на свет весом под центнер и с кулаками как два чайника...
   По ту сторону пятиэтажек пронеслась  машина.  И  буквально  полминуты
спустя она с визгом развернулась и помчалась в другую сторону.
   - Они! - уверенно сказал Васька. - Барражируют!
   Сволочи!
   Тут же послышался звякающий стук - словно кто-то, обремененный  мелко
дребезжащими железками, устроил себе в такое  неподходящее  время  суток
бег от инфаркта.
   Этот спортсмен-одиночка возник из темноты и  собрался  было  чесануть
мимо нас. Мы узнали его по лопате, которую он нес, как солдат - винтовку
со штыком.
   - Сюда! - даже не подумав спросить моего  согласия,  негромко  позвал
Вася. - Скорее! Свои!
   Нереал  повернулся,  его  крупное  лицо  озарилось  надеждой,  и   он
огромными прыжками понесся к нам,  и  доскакал,  и  встал  перед  Васей,
тяжело дыша.
   - А точно... - сам себе, но и мне,  очевидно,  тоже  сказал  Вася.  -
Сходство - потрясающее!
   Он протянул было руку, но рука застыла в воздухе, а  Васькина  голова
мотнулась вправо-влево. И я понял - перспектива поздороваться за руку  с
нереалом,  в  котором  сидит  инкуб,  даже  стального   Васю   несколько
озадачила.
   - О, тяжело пожатье каменной его десницы! - провозгласил я, не мог не
провозгласить, ведь это же была цитата из Пушкина! - Оставь меня, пусти,
пусти мне руку! Я гибну, кончено!..
   Вася и нереал уставились на меня с одинаковым выражением  во  взорах.
Оно гласило: прежде, чем начинать совместные  действия,  нужно  поскорее
сдать этого идиота санитарам и убедиться, что он доставлен  в  палату  с
мягкими стенками.
   - О дона Анна... - по инерции пробормотал я, а дальше цитировать  уже
было нечего, разве что последнее слово трагедии ?Проваливаются?.
   - Заткнулся? - спросил Вася и повернулся к нереалу. Нижеследующая его
речь  была  достойна  американского  фильма  о  положительных  землянах,
которым приходится спасать глупых инопланетян. Такие правильные слова  в
наше время, пожалуй, только с экрана и услышишь.
   - Вы нас не знаете и не можете знать, но  мы  знаем  о  вас  довольно
много, и мы на вашей стороне! - очень убедительно произнес  Вася.  -  Мы
можем ответить на ваши вопросы. И прежде всего  -  мы  действительно  на
вашей стороне! Мы хотим вас спасти! Мы не собираемся делать  вам  ничего
плохого, не хотим вас поработить или  разрушить...  мы  вывезем  вас  из
города, если вы будете вести себя разумно... Вы будете жить где-нибудь в
другом месте