и мне ничего  об этом не известно, кроме того, что рассказал мне сам
Джо.  Он рассказал, что Сонни обычно играет придуманную мелодию и играет раз
пятнадцать, пока он, Джо,  вслушивается в нее  с  бумагой и ручкой наготове.
Думаю, это было больше похоже на трезвый расчет, чем на вдохновение.
     Я ездила с ними в  Чикаго, когда они продали  "Я хочу слушать  музыку",
"Мэри, Мэри" и "Грязнулю Пегги". Мой дядя был адвокатом Тедди Барто, и это я
повезла их к Тедди.
     Когда  Тедди с  чувством объявил, что покупает разом три  песни, братья
Вариони не бросились к нему в объятия.
     - Я хочу все три, - с еще большим чувством повторил Тедди. - Я  покупаю
у вас три песни. А у вас есть агент?
     - Нет, - ответил Сонни, все еще сидевший за роялем.
     - Тогда он вам не нужен, - сообщил им  Тедди. - Я напечатаю ваши песни,
и я  буду  вашим агентом. Ну же, выше  нос.  Я  - хороший человек.  А чем вы
зарабатываете себе на хлеб?
     - Я преподаю, - сказал Джо, глядя в окно.
     - Я плету корзины, - сказал Сонни, не вставая из-за рояля.
     -  Вы  должны немедленно  переехать в  Чикаго.  Тут  вы  будете  в гуще
событий.  Ведь  вы  самые  настоящие  гении,  - [50]  изрек  Тедди. -  Я вам
выписываю чек в счет будущих гонораров, и вы сейчас же переезжаете в Чикаго.
     - Я не хочу переезжать в Чикаго, - возразил Джо.  - Я не буду  успевать
на первый урок.
     Тедди повернулся ко мне.
     - Мисс  Дали, повлияйте  на этого парня. Он должен  переехать в Чикаго,
чтобы быть в гуще событий, происходящих в стране.
     - Он прозаик, - ответила я. - Он не будет писать песни.
     - В городе он тоже может писать романы, - мгновенно решил  все проблемы
Тедди.  -  Я люблю читать романы.  Все  любят читать  романы.  Это расширяет
кругозор.
     - Я не перееду в Чикаго, - упрямо повторил Джо, глядя в окно.
     Тедди хотел было еще  что-то сказать, но Сонни  приложил палец к губам,
приказывая ему молчать. И я возненавидела его за это.
     -  Ну, работайте,  где хотите  и как хотите, лишь бы это было на пользу
вам обоим, - ловко подвел итог переговорам Тедди. - Вы меня  не огорчили.  Я
уверен  в  успехе,  это  я  вам говорю. А  что касается  остального, вы  оба
взрослые люди.
     Когда мы ехали обратно в Уэйкросс, то попросили проводника принести нам
стол  и несколько часов  подряд играли в покер. А  потом я все поняла и  мне
стало плохо. Я бросила карты, ушла на площадку и  закурила  сигарету.  Сонни
тоже  пришел и  взял у меня сигарету.  Как ни в  чем  не  бывало,  он стоял,
возвышаясь надо мной.  Он был самоуверен и страшен. Он был хозяин. Даже стоя
на площадке между вагонами, он не мог не быть хозяином площадки.
     - Сонни, отпусти его,  - попросила я. - Ты и в карты  не разрешаешь ему
играть, как он хочет.
     Он не стал спрашивать:
     - О чем ты говоришь?
     Он хорошо  знал, о  чем я говорю, и ему было наплевать, знаю  я, что он
это знает, или нет. Он молчал и ждал, что я еще скажу.
     - Сонни, отпусти его. Зачем он тебе? Ты ведь уже  прорвался. Найди себе
кого-нибудь еще. У тебя потрясающая музыка.
     - Джо лучше всех пишет слова. Никто даже рядом с ним не стоит.
     -  Сонни,  он  прозаик,  -  сказала  я.  -  Он  -  хороший  прозаик.  Я
разговаривала с профессором Вурхизом в колледже... [51] Ты  слышал о  нем...
Когда он узнал, что Джо больше не  пишет, он только  покачал головой.  Всего
лишь покачал головой, Сонни. И все.
     Сонни бросил окурок на пол и наступил на него.
     - Джо такой же  зануда,  как я, -  проговорил  он.  -  Мы оба  родились
занудами. И нам обоим нужен успех. По крайней мере, он нас раскачает. И даст
нам деньги. Даже если  он напишет свой роман,  пройдут годы,  прежде чем его
"я" будет вознаграждено.
     - Ты неправ. Ты совершенно неправ. Джо - не зануда. Он  просто не умеет
себя защищать. У него есть идеалы. А у тебя их нет. Это ты зануда, Сонни.
     - Ты и вправду расстроена,  - заметил Сонни. - Но все равно зря теряешь
время. Тебе что-нибудь понравилось из моих мелодий?
     - Я  тебя ненавижу, - сказала я. -  И  всю свою жизнь я буду заставлять
себя ненавидеть твою музыку.
     Он взял у меня сумку и достал сигареты.
     - Это, - проговорил он, - невозможно.
     Я вернулась в вагон.
     После "Грязнули Пегги" братья Вариони  написали "Эмми-Джо",  но прежде,
чем "Эмми-Джо" была продана, на новый стол Тедди Барто они бросили "Красавца
с Богатой  улицы".  После  "Красавца" они  написали  "Можно  мне  поплакать,
Анни?",  после  "Анни"  появилась "Погоди немного". Потом "Фрэнсис тоже  там
была",  потом  "Скучные  уличные  блюзы",  потом...  О,  я могла  бы  все их
перечислить. Я могла бы все их спеть. Да что толку?
     Сразу  после "Мэри, Мэри" они переехали в  Чикаго, купили большой дом и
заселили его  бедными родственниками. Себе они  оставили  подвал.  Там  были
рояль,  стол  для игры в пул и  бар. Половину времени они спали. Разбогатели
они очень быстро  и все  могли себе позволить... Например, дарить блондинкам
изумруды  или  не знаю  уж  что.  Внезапно в  Америке  не осталось ни одного
продавца, который бы, взбираясь на лестницу за банкой спаржи, не насвистывал
или не напевал одну из песенок братьев Вариони, как бы плохо  у него ни было
со слухом.
     Сразу  после "Можно мне поплакать, Анни?" у  меня заболел  отец,  и мне
пришлось уехать с ним в Калифорнию.
     - Завтра мы с папой уезжаем. Будем жить в Калифорнии,  - сказала я Джо.
-  Почему бы тебе тоже  не поехать  со мной  в Калифорнию?  Это я делаю тебе
предложение по-латышски. [52]
     Он пригласил меня на ленч.
     - Сара, я буду по тебе скучать.
     - С нами в поезде едет Корин Гриффит. Она хорошенькая.
     Джо улыбнулся. У него была такая улыбка.
     - Сара, я буду  тебя  ждать, -  сказал  он.  - Когда  ты вернешься,  я,
наверно, уже повзрослею.
     Я прикоснулась к его худой прекрасной руке.
     - Джо,  милый  Джо. Ты  писал в воскресенье?  Ты писал, Джо? Ты хотя бы
брал в руки рукопись?
     - Я очень вежливо с ней поздоровался.
     Он убрал свою руку из-под моей.
     - Ты совсем не писал?
     - Мы работали. Оставь меня в покое.  Оставь  меня  в покое, Сара. Давай
лучше есть салат и не терзать друг друга.
     - Джо, я люблю  тебя. Я хочу, чтобы  ты был счастлив. Ты ведь  сжигаешь
себя  в  этом  вашем отвратительном подвале. Я хочу, чтобы ты  все  бросил и
вновь вернулся к роману.
     -  Сара, пожалуйста. Даешь  мне слово, что  не будешь  ругаться, если я
тебе кое-что скажу?
     -Даю.
     - Мы делаем  новую песню.  Я уже  подал Сонни  заявление об уходе.  Как
полагается, за две недели. Теперь для него будет писать Лу Гангин.
     - Неужели Сонни знает?
     - Ну конечно, я ему сказал.
     - Он не захочет Лу Гангина. Он хочет тебя.
     - Он хочет Гангина, - сказал Джо. - Зачем я тебе проговорился?
     - Он тебя обхитрит, Джо. Он тебя обхитрит и не отпустит. Поедем со мной
в Калифорнию, - попросила я. - Хотя бы сядь со мной в поезд. Ты выйдешь, где
и когда пожелаешь. Ты сможешь...
     - Пожалуйста, Сара, замолчи.
     Я упросила  профессора  Вурхиза  поехать повидаться с  Сонни, пока  Джо
провожал  нас с  папой.  Сама  я не  могла этого сделать.  Я бы не выдержала
холодный  взгляд  его  скучающих  глаз,  заранее разгадавший  мою несчастную
хитрость.
     Сонни принял профессора Вурхиза в подвале, и все время, пока старик был
там, играл на рояле.
     - Профессор, садитесь, пожалуйста.
     - Спасибо. Вы очень хорошо играете, сэр.
     - У меня мало времени, профессор. На восемь назначена встреча. [53]
     - Очень  хорошо. - Профессор  сразу приступил  к  делу. -  Насколько  я
понял, Джозеф пишет для  вас слова, и скоро  его место должен занять молодой
человек по фамилии Гангли.
     - Гангин, - поправил его хозяин. - Нет. Кто-то вас разыграл. Джо  пишет
лучше всех. А Гангин просто мальчик.
     Тогда профессор Вурхиз сурово произнес:
     - Ваш брат - поэт, мистер Вариони.
     - Я думал, он прозаик.
     - Скажем так. Он - писатель. И очень хороший писатель. Я считаю, что он
гений.
     - Как Редьярд Киплинг и прочие?
     - Нет. Как Джозеф Вариони.
     Сонни  наигрывал  что-то  грустное  на  низах,  то  легко  пробегая  по
клавишам, то сильно ударяя по  ним.  И профессор, сам того не  желая, слушал
его.
     -  Почему  вы так уверены? -  спросил Сонни. - Почему  вы  уверены, что
после того, как он годами будет  перебирать слова, кто-нибудь не скажет ему,
что он неудачник?
     - Мистер  Вариони,  я думаю, Джозеф  должен использовать  свой шанс,  -
ответил профессор Вурхиз. - Вы читали что-нибудь, написанное вашим братом?
     - Он показывал мне рассказ  о том, как дети идут  из школы.  Вшивенький
рассказик. Там ничего не происходит.
     - Мистер  Вариони, - сказал  профессор, -  вы должны его отпустить.  Вы
имеете на него страшное влияние. Освободите его.
     Сонни   вскочил   и   застегнул   все   пуговицы  на   пиджаке   своего
стопятидесятидолларового костюма.
     - Мне пора. Прошу прощения, профессор.
     Профессор  пошел следом за Сонни наверх. Они надели свои  пальто. Лакей
открыл дверь,  и  они  вышли  на улицу.  Сонни  подозвал  такси  и предложил
профессору подвезти его, но профессор вежливо отказался.
     Но он все-таки сделал последнюю попытку.
     -  Вы  твердо  решили  впустую  сжечь жизнь  вашего  брата?  -  спросил
профессор Вурхиз.
     Сонни отпустил такси,  в  которое уже хотел садиться.  Он повернулся  к
профессору лицом и ответил ему совершенно правдиво.
     - Профессор, я хочу слушать музыку. Я из тех людей, что ходят по ночным
клубам. Но я бы не мог пойти в ночной клуб, если бы там какая-нибудь девочка
пела слова Лу Гангина на мою музыку. Я не Моцарт. Я не пишу симфоний. Я пишу
песни. У Джо слова получаются лучше, чем у кого бы то ни было, что  бы он ни
писал, джаз, любовную штучку или плясовую. Я с самого начала это знал. [54]
     Сонни закурил сигарету и выпустил дым, не разжимая губ.
     - Я выдам  вам тайну, - сказал он.  - Я  ужасно  мучаюсь,  когда слушаю
музыку. Поэтому я не могу отказаться ни от чьей помощи.
     Он кивнул профессору, сошел с тротуара  на мостовую и сел в подкатившее
такси.
     Наверно,     моя     чувствительность    притупилась    в    результате
нормально-счастливой жизни,  которую я веду. Долгое  время после смерти  Джо
Вариони   я   старалась  обходить   те  места,  где  играли  джаз.  Потом  в
педагогическом колледже я  встретила  Дугласа Смита, влюбилась в  него, и мы
отправились  на танцы.  Когда  оркестр  заиграл  песню  братьев  Вариони,  я
почувствовала себя предательницей,  поняв,  что  могу  использовать слова  и
музыку  братьев  Вариони  в  качестве  опознавательных  знаков  моего нового
счастья для будущих  ностальгических  воспоминаний. Я была  очень  молода  и
очень влюблена  в Дугласа.  У  него же  было одно  удивительное негениальное
качество, у моего Дугласа... Его руки  всегда  хотели меня  обнять. Я думаю,
если какая-нибудь женщина в память о  мужчине когда-нибудь  захочет написать
оду вечной любви,  для  убедительности ей обязательно  надо будет вспомнить,
как этот  мужчина  брад ее  лицо  в свои ладони и  всматривался  в  него, по
крайней  мере,  с  вежливым  интересом. Джо всегда  был слишком  несчастным,
слишком  упрямым,  слишком  занятым  своей неудовлетворенной  гениальностью,
чтобы  иметь  время  или  желание всмотреться если  не в мое лицо, то  в мою
любовь. Вот  так случилось, что мое заурядное сердечко своим  боем проводило
старую любовь и встретило новую.
     В течение семнадцати лет, что  прошли после смерти Джо Вариони, я часто
вспоминала  о  его  трагедии.  И мне становилось  очень больно.  Бывало, мне
приходили  на память целые предложения из его незаконченного романа, который
он мне читал, когда  я была студенткой  второго курса в  Уэйкроссе. Странно,
чаще всего они являлись мне, когда я купала ребятишек, не знаю уж почему.
     Я уже сообщила  вам, что  Сонни  Вариони в Уэйкроссе. Он  живет в одном
доме со  мной  и  Дугласом примерно  в миле  от колледжа.  Ему сейчас  очень
неважно, и выглядит он гораздо старше своих лет.
     Около трех месяцев назад наш милый старый профессор Вурхиз открыл дверь
моей  аудитории,  где  я читала лекцию,  и попросил  меня выйти  к  нему  на
минутку. Я вышла, приготовившись внутренне к какому-нибудь важному сообщению
[55] или  замечанию,  потому  что я  опять недопустимо опаздывала проставить
оценки.
     - Дорогая Сара, - сказал он. - Приехал Сонни Вариони.
     Я ему не поверила.
     - Нет. Этого не может быть.
     - Он здесь, дорогая. Двадцать минут назад он явился ко мне в кабинет.
     - Что ему надо? - довольно резко спросила я.
     - Не знаю, - медленно проговорил профессор. - Правда, не знаю.
     -  Не хочу его видеть. Просто не хочу  его  видеть, и все. Я замужем. У
меня двое прелестных детишек. Я не хочу иметь с ним ничего общего.
     -  Сара, пожалуйста, - тихо попросил профессор Вурхиз. -  Этот  человек
болен. Что-то ему нужно. Нам надо узнать, что.
     Я боялась, что у меня сорвется голос, поэтому промолчала.
     - Сара!  - Профессор говорил  ласково,  но  твердо. -  Человек, который
сидит в моем кабинете, безобиден.
     - Хорошо, - согласилась я.
     Я  пошла  по  коридору  следом   за  профессором.  Ноги  мне  не  очень
повиновались. Мне казалось, что они разжижаются.
     Он сидел в одном из потертых кресел в кабинете профессора. Увидев меня,
он встал.
     - Здравствуй, Сара.
     - Здравствуй, Сонни.
     Он попросил у меня разрешения сесть. Я торопливо ответила:
     - Да, пожалуйста.
     Сонни сел. Профессор  Вурхиз пошел на свое место за массивным столом. Я
тоже села и постаралась придать себе не очень враждебный вид. Мне захотелось
помочь этому человеку. Кажется, я что-то сказала о том, что семнадцать лет -
большой срок. Сонни ничего не ответил. Даже не поднял глаз от пола.
     -  Мистер Вариони, чего вы хотите?  -  осторожно спросил  его профессор
Вурхиз. - Что мы можем для вас сделать?
     Сонни долго молчал.
     - У меня  чемодан Джо с рукописью, - в  конце  концов сказал он. - Я ее
читал. Многое написано на спичечных коробках.
     Я не понимала,  к чему он подбирается, но ясно было, что он нуждается в
помощи.
     - Понятно, - сказала я. - Ему было все равно, на чем писать. [56]
     - Мне бы хотелось все разобрать. И напечатать. Мне нужно  место, где бы
я мог этим заняться.
     Он не смотрел на нас,
     -  Роман  не  закончен,  - вновь  заговорила  я.  -  Джо не  успел  его
закончить.
     -  Он  его  закончил.  Он его  закончил, когда  вы  с  отцом  уехали  в
Калифорнию. Я не дал ему переписать его.
     Профессор  Вурхиз взял на  себя  ответственность.  Он подался вперед  и
сказал Сонни:
     - Это очень трудная работа.
     -Да.
     - Зачем вам это надо?
     - Потому что в первый раз в жизни я слышу музыку, когда читаю.
     Он посмотрел  на профессора Вурхиза  и на меня  робким взглядом, словно
моля нас не пользоваться случаем и не иронизировать над  ним. Мы и не стали.

     ПРИМЕЧАНИЯ
     "Братья  Вариони" ("The  Varioni  Brothers"."Сэтердей  ивнинг пост", 17
июля 1943 г.
     Стр.   48.   "Беовульф"   -   эпическая   поэма   (ок.   3000   строк),
предположительно  датского   происхождения,  один  из  важнейших  памятников
древнеанглийской  литературы.  Грендел  -  чудовище,  побежденное  заглавным
героем  этой поэмы. Браунинги Элизабет Баррет (1806 - 1861) и Роберт (1812 -
1889) -  английские  поэты,  представители  поколения последних  романтиков;
многие  произведения  Р.  Браунинга  представляют  собой  вольную  обработку
мотивов, позаимствованных  из широко известных  поэтических текстов,  хотя к
"Беовульфу" он не обращался.



   Джером Дейвид Сэлинджер
   По обоюдному согласию



     Джером Дейвид Сэлинджер
     По обоюдному согласию

     © J.D. Salinger. Both Parties Concerned, 1944
     © Перевод на русский язык. М. Макарова, 1996.
     OCR & Spellcheck: Aerius (salinger.narod.ru) Ў
     Источник: Дж.Д.Сэлинджер. Над пропастью  во ржи.  Х.:  Фолио, 1999. С.:
58-66.
     Оригинал здесь: salinger.narod.ru/Texts/U08-BothPartiesConcerned-ru.htm


     Тут вроде и рассказывать нечего - просто  никто нас не  хотел принимать
всерьез. Так с  самого начала пошло, и ребята на заводе, и мамаша Рути - все
над нами подтрунивали. И  все уши прожужжали о том,  какие мы еще сопляки  и
как нам  рано жениться.  Рути, ей семнадцать было, ну а  мне двадцать почти.
Может, конечно, и сопляки,  но мы  же не просто так, мы  вполне  соображали,
чего делали. Ну, то есть все у нас было классно. Как говорится, по обоюдному
согласию.
     Я что говорю-то - мы с моей  Рути были просто не разлей вода.  Друг без
дружки никуда. Ну  а мамаше ее это было во как поперек горла. Короче, миссис
Кроппер хотела услать  ее  в колледж, а она,  здрасте вам,  замуж выскочила.
Школу Рути кончила в пятнадцать, и они аж до восемнадцати приставали к ней с
этим дурацким колледжем. А ей самой хотелось  быть врачом.  Я еще подшучивал
над  ней: "Позовите  доктора  Смертинга!"  - так  я  ей  говорил. Что-что, а
пошутить я люблю. А Рути вот не любит. Серьезная она у меня, понимаете?
     С  чего тогда заварилась  вся эта каша, я толком так и не понял, ведь в
кафе у Джейка в тот вечер было очень здорово, я без дураков. Рути, то есть я
и  Рути туда заехали.  Его в  том  году переоборудовали,  и оно стало просто
классным.  Сняли  часть неоновых  ламп. Прибавили нормальных.  И  для  машин
теперь  больше  места. Ну класс.  Знаете,  почему я  все это вам талдычу? Да
потому, что Рути не очень-то любила ездить к Джейку.
     Вот, значит... а в тот вечер, ну в тот  самый, народищу там  было жуть,
почти  час пришлось столика ждать. Чтобы Рути -  и чего-то ждать? Это не  по
ней. Ну, ладно, дорвались мы,  наконец, до  этого самого столика, а она - не
надо,  говорит,  мне  никакого пива...  Сидит  бука букой, зажжет  спичку  -
задует, потом опять. Мотает мне, значит, нервы.
     - Что-нибудь случилось? - не выдерживаю я. А самого трясет уже.[58]
     - Ничего  не случилось,  - отвечает. И отодвигает коробок  в  сторонку,
зато тут же начинает с ошалелым видом озираться, неизвестно что высматривая.
     - Нет,  случилось,  - говорю.  Уж я-то ее  знаю.  Как свои пять пальцев
знаю.
     -  Нет, не случилось, -  снова  мне она. - Пожалуйста, не волнуйся. Все
замечательно. Я самая счастливая женщина на свете.
     - Прекрати, - говорю я  ей. (Видали,  а? Ну не вредина?!) - Трудно, что
ли, ответить по-человечески?
     - Ах, извини, - ехидненьким  таким голоском пропела она, - я и  забыла,
что тебе все надо "по-человечески". Я больше не буду.
     Очень мне все это  не нравилось. В принципе, плевать я хотел,  конечно,
но не нравилось.
     Я-то знал, что ее гложет. Я знаю ее как свои пять пальцев, и все эти ее
выкрутасы знаю.
     -  Да брось, -  говорю. - Никак  не можешь  пережить, что мы  уехали из
дому. Ну что ты, ей-богу? Неужели мужик не имеет права иногда расслабиться?
     - Иногда! - фыркает она. - Вот это я понимаюИногда. Разочков эдак  семь
в неделю. Верно, Билли?
     -  Никакие  не семь, - говорю. Какие же семь, если мы с  ней  в прошлый
вечер никуда не ездили. Только к Гордону заскочили - по кружке пива выпить -
и сразу домой.
     - Выходит,  я  вру? - говорит  она. -  Прекрасно, давай  прекратим этот
разговор.
     Тогда я  спросил ее, спокойненько, значит, так спросил, чего ей от меня
нужно. Чтобы я торчал по вечерам  дома? Как какой-нибудь малахольный зануда?
Чтобы я, значит, сидел в четырех стенах и слушал, как вопит не своим голосом
наше  дитятко?   Вот  это  я   ее  тогда   и   спросил.   Спокойненько   так
поинтересовался, что ей от меня нужно.
     -  Не  кричи, пожалуйста,  - это она, значит, в ответ. -  Ничего мне от
тебя не нужно.
     - Послушай,  - говорю я ей- - Я как-миленький  каждую неделю выкладываю
этой  прид