ух  рук, раз,  и
второй, и третий. И прозрачная зыбь поддалась, лопнула,  а Филарет, осиянный
сплошным сполохом  синих искрящихся  звезд, тяжело  и медленно, но зашагал к
цыгану. Удар -- ноги в одну сторону,  а туловище с орущей головой  в другую!
Еще  удар  --  наискось! А это откуда??  Одна  из  черных  тварей умудрилась
обмануть внимание Филарета  и вцепилась ему в ногу. Однако, еще спускаясь по
лестнице вниз, Филарет предвидел возможные осложнения на местности и укрепил
свою  одежду:   нога   осталась  невредимой,   но  джинсы   оказались  почти
прокушенными  -- челюсти у твари что надо! Взмах! -- и  туловище дымится  на
песке, а  голова повисла на штанах, пену меж клыков пускает, глазами яростно
лупает...
     Удар!  Удар!  И   еще  два!  Битва  больше   напоминала  бойню,  нежели
благородное сражение: Фил даже и заморачиваться не  стал финтами  и колющими
выпадами,  рубил по-казацки,  с  оттягом  и в две  минуты от всего цыганьего
войска остались невредимы только сам цыган и его медвежонок.
     - Э,  да ты не прост, малый! Что же раньше не сказал? -- Цыган выпустил
цепь из рук, медвежонок сиганул в одну сторону, цыган  едва успел прыгнуть в
другую:  узкий  меч  пропорол  пространство у  самого  его  затылка, но,  не
встретив ожидаемого препятствия, продолжил погибельный путь и срубил молодое
деревце толщиною в руку.
     - Остынь, брат! Остановись. Чего нам делить? Нечего нам делить! - Цыган
спешно крутил руками, творил заклинания, но Филарет приостановился сам.
     - Чего тебе не сиделось в твоей Мессопотамии, а? Кто тебя сюда пригнал?
     - Да никто. Год уже здесь. А чего -- тута место ведь не куплено?
     - Точно год?
     - Да и поболе на месяц. Как узнал, откуда я?
     - По ухваткам допотопным. В приличном обществе такими  бормоталками уже
двести лет  гнушаются.  Ну что  ты скачешь, как хорек, подойди сюда лучше, я
научу твои хромосомы делиться чуть иначе.
     -  Все,  все,  успокойся.  Как  звать,  шбношор,  величать?  -  Филарет
оглянулся на Свету  -- та с  ушами и выше была  в  косметических  проблемах,
молодец девчонка.
     - Засохни,  тварь. Думаешь, я твоих заклинаний  не понял, что ты  тогда
творил и  сейчас  в вопросы  подбавляешь?  Нет,  неисправимый  глупец  ты, я
вижу...
     - Что  --  тоже древний,  да? Ну  прости,  да?  Просто  проверил  тебя:
хороший, думаю, или нет?  Или плохой? Нет,  ты  очень  хороший, ты вон какой
молодец! Не сопляк, не сосунок...
     - Постарше тебя буду, это точно.  Да и посильнее, об уме уж и молчу.  А
это что за чудовище? Пусть присохнет на месте и даже не облизывается. Ну-ка,
назад, ты, урод!
     Медвежонок бочком-бочком -- постепенно  зашел в тыл у Филарету,  лег на
траву,  лапу  лизал,  бок  чесал,  ерзал, перекатывлся  --  безобидный такой
звереныш, но уже почему-то без намордника, а сам совсем рядом урчит -- рукой
подать до плоти... Или лапою...
     -  Повешу  на  твоей же  цепи,  Мишук.  Назад,  хитруля,  и  больше  не
предупреждаю. -- Цыган угодливо хохотнул и опять свистнул:
     - Геша,  иди сюда, шалунок!  Совсем от рук отбился. Его Гешой кличут, а
не Мишуком, мне он вместо сыночка... Слушай как я придумал: спрыснем мировую
от пуза, а  плачу я!  А?  Да?  Здорово,  да? И  бабу  твою  угощаю. Ну, что,
поладили?
     - И деньги ее вернешь, что в метро из сумочки стащили?
     - Какие еще де... Верну. Ой,  все  верну,  своих добавлю.  Для друга --
разве жалко? А? Ты да я -- подружимся -- водой не разольешь!
     Филарет грозно ухмыльнулся:  все  эти тараканьи  хитрости  были ему  не
внове  и  цыган  совсем  напрасно  надееется  запудрить  ему  мозги  лестью,
угодничаньем и намеками на кастовую солидарность. И надо будет не откладывая
преподать им заслуженный, он же  последний,  урок. Или, все-таки, попытаться
договориться  миром и получить с них,  с  цыгана, хоть какой-нибудь  толк?..
Народ  уж очень  ненадежный...  И сил в цыгане много,  больше чем  в простом
вурдалаке каком-нибудь  -- устанешь  все время его пасти да  контролировать.
Или все-таки лучше убить?
     - Ты куда? Света! --  Вот  всегда  так: все,  казалось бы,  рассчитано,
учтено, по полочкам разложено, --  так нет  же! --  откуда  ни  возьмись  --
непременно свалится неожиданность!
     Света  решила посмотреть на себя под другим углом освещения,  мгновенно
забыла  -- а вернее и не вспомнила --  все  предупреждения, тут  же  встала,
тотчас отбежала на три шага влево, на три,  или сколько там ей понадобилось,
чтобы  выйти  за пределы защитного круга...  И оказалась  между  Филаретом и
медвежонком,  который  в  это  время  вперевалочку, мохнатым  колобочком, по
безопасной от Филарета дуге возвращался к своему хозяину, цыгану.
     Бурым гейзером  взвился медвежонок,  да только задние лапы его остались
стоять на  земле, и выросли вдруг лапы, в размер и толщину, чтобы удерживать
на дыбках громадную тушу, которая вылупилась в  мгновение  ока из тщедушного
медвежонка.  Стало  в  нем росту метра  три с половиной, не меньше... Плечи,
когти, брюхо, клыки  --  все  соответствовало новому формату. Медведь рыкнул
басом, да таким, что не хуже чем у самого Филарета, вернул передние  лапы на
землю и морда его, размером  с телевизор оказалась как раз напротив Светиной
косметики, только что тщательно наложенной.
     Света, ни слова не успев  сказать, ни единого звука издать, перехватила
сумочку за ремешок, со всего маху шваркнула ею по слюнявой оскаленной пасти,
раз  и  второй...  и свалилась в обморок.  Видимо,  медведь  Геша  не  успел
получить   указаний   от  цыгана,  который  и  сам  на  секунду   опешил  от
неожиданности,  иначе чудовищный  зверь, пока Света  оседала  без памяти  на
вытоптанный песок, уже перекусил бы ее надвое, как рыбешку.
     Торжествующий  крик цыгана  вывел медведя  из  замешательства: глазки у
чудовища налились кровью, мокрая клокочущая  пасть раскрылась, подобно ковшу
экскаватора и уже пошла было вниз, однако  Филарет опомнился всех быстрее --
вылетел из рук его  меч и до  основания вошел в раскрытую медвежью пасть. Но
волшебный  клинок,  покинув  руку,  вернулся, подобно  Золушке  в полночь, в
прежнее  состояние,  то   есть,  стал   простым  длинным   обломком   ржавой
водопроводной трубы.  Этот  обломок,  брошенный с  чудовищной  силой, потряс
медведя, так что косматая голова его мотнулась назад, а сам он тяжко осел на
толстенную  задницу. Филарету  были даны считанные мгновения для того, чтобы
действовать, ибо на размышления  и заклятия времени уже не оставалось: труба
хрустнула, перекушенная  дважды и  бесследно  канула в  исполинской  глотке,
правая  лапа  выпустила  кривые   толстые   когти  и   вновь   потянулась  к
бесчувственной  девушке.  Филарет  легко  и  мгновенно,  как  волк  ягненка,
подхватил девушку на плечо, выпрямился и  бросился  бежать, медведь за  ним.
Опомнился  и  цыган:  он  подпрыгнул,   ударился  оземь,  глазом  мигнуть  -
перекинулся  большим черным волком с радостным воем  помчался  за  убегающей
добычей.  Филарет,  со  Светой  на руках,  мчался  по  безлюдной асфальтовой
дорожке по  большей дуге, уходящей вокруг стадиона к стороне, прилегаюшей  к
заливу,  мчался  с неправоподобной для  человека  скоростью, но  волк-цыган,
давший им невольную фору, быстро их нагонял...
     Когда противник показывает спину и пятки, когда он улепетывает от тебя,
не  помышляя об  иной защите,  кроме быстроты ног, кровожадность и силы твои
удваиваются, а кураж  и азарт погони  затмевают все:  здравый смысл, чувство
меры и чувство  опасности. Так  и цыган не заметил,  что он  один гонится за
тем,  кто только  что с легкостью уничтожил всю его ватагу, а  его  самого и
Гешу, чудище  в обличье  медвежонка, обоснованно  напугал. Он-то гонится,  а
Геша отстал и его не слышно...
     Вдруг  Филарет  остановился,  отбросил  от  себя   девушку,   все   еще
бесчувственную, но она, вместо  того,  чтобы  тяжелой  куклой  шмякнуться  о
землю,  послушная  приказу-заклинанию, мягко и плавно, словно  пушинка,  или
воздушный шарик, опустилась на траву.
     Как  вкопанный остановился  и цыган-оборотень,  встал на задние лапы  и
вновь  принял человеческий облик.  Нет... слышно Гешу.  Ревет медведь, дикая
ярость в реве его... и не менее дикий испуг...
     - Слушай, губан, волком  ты лучше смотрелся,  а в качестве гуманоида ты
та еще тварь, мерзее мерзкого -- и на морду, и на манеры! Подойди сюда.
     - Ты... Не очень-то... Мы же договаривались миром дело решить, да ведь?
Ты же сам сказал,  сверху вниз  кивнул? -- Цыган резко  крутнулся, но с тем,
чтобы драпать уже, а не  драться -- и не успел:  из земли  выскочило длинное
ржавое щупальце,  за ним  второе и третье, миг  -- и цыган оказался словно в
паучьих силках .
     -  Нет, ну  ты понял?  Арматура  меня слушается с  полуслова -- хорошие
сорта стали,  держат крепко, хоть и подгнили малость.  А тебе тверже меди  и
золота ничего не  согнуть, небось?  К тому же и серебра,  я уверен, боишься?
Марал сохатый, погнался он... Не мырхайся, стой, где стоишь -- не то порвут.
Что такое сталь -- знаешь?
     - Слышал, но кроме как на злато да бронзу не колдовал... Отпусти, а? Ты
ведь Филарет? Так тебя зовут?
     -  Зовут.   На  его,  имечко,  попробуй,   позаклинай  на  него,  авось
поработишь. Вот  смотри:  след  на песке оставлю, можешь плюнуть,  коли губы
хватит дотянуться...
     - Что  ты,  я и  не думал... Не  губи, а? Зачем  серчаешь? Дело-то ведь
такое --  жилки  рядом,  на  соседнем  острове, вот  и  хлебнул  силушки, ну
поувлекся... А. Что с Гешкой-то? Что он так?
     - Геша? Смотри, не жалко. Сам умеешь, или показать?
     -  Вот  спасибо, он как сыночек мне...  Сам,  я  сам  посмотрю, я умею,
только развяжи...
     - Сыночек? А чего-ж ты кровиночку свою в наморднике держал?
     - Гы-ы... Так ведь озорует, не уследишь -- и вцепится, и отца с матерью
не разберет, когда не пожрамши  -- во утроба-то  какая!  Вчера Пыля  махнула
ушами --  а  он хвать! -- только когти и выплюнул.  А до человечины  охоч --
хлебом не корми! Развяжи, беспокоюсь об нем!
     - А-а, развяжи... Да там уже все и закончилось. Нет  уж, друг-цыган, из
моих рук смотри как дело было. -- Филарет крутанул правой рукой, взметнулась
облачко пыли с стало окошком в то место, где стояла скамейка...
     ...Геша, чудовище в медвежьем облике, ринулся в погоню за Филаретом, да
цепь  вдруг  помешала: зацепилась  за  бетоннный  столб  уличного  фонаря  и
слиплась в кольцо. Больно было Геше в узком  ошейнике, но вывернул он столб,
оборвались провода -- и все равно остался на якоре: откуда ни возьмись, чуть
ли ни из под земли, выпрыгнули четверо на козлиных,  серой шерстью покрытых,
ногах, с козлиными бородами, каждый  по пояс медведю, но длиннорукие  все  и
бесстрашные. У каждого  в  руках вилы. Вот они этими вилы  под бока  медведю
суют, и в пах, и  в морду, и в задницу! Медведь шарк  огроменной  лапой, цап
другой! -- еще один столб своротил богатырским ударом, цепь порвал, наконец,
а  этих --  ну никак  не подцепить, козлоногие всегда проворнее оказываются,
только  блеют  довольные и языки показывают Геше. А  другой раз и  нагнутся,
макнут  козлиные бороды в  алое, лизнут,  смеясь,  из липкой  лужицы  --  из
медведя  кровь  обильно  стала  течь, весь уже неглубокими  ранками покрылся
Геша. Смотрит на это  цыган, стонет, да ничего поделать не может, потому что
связан  он,  да и прошлого  не вернешь -- Филарет ему прошлое  показывает...
Вдруг  еще  четверо  явилось,  но  уже  не  козлоногие,  а  жабы,  огромные,
темгно-серо-зеленые, с жадно разинутыми ртами, а за ними еще четверо, и еще.
Но  стоят смирно и в потеху  не  мешаются,  только  облизываются  длиннющими
языками, зобы  раздувают.  И  терпят, и  ждут...  И  не  то  чтобы стоят, но
передвигаются  вослед  зрелищу,  потому  что  бедовые  козлоногие  подогнали
медведя в самому стадиону, подскочили и в четверо вил выкинули Гешу вниз,  в
чашу стадиона!  Медведь кубарем выкатился на поле  -- только след за ним  из
зрительских посадочных  мест - как неряшливая просека, словно огромный валун
сквозь лес с горы скатился! А этим четверым козлоногим, видимо, только этого
и  надо  было,  чтобы  медведь  на  ровной  площадке  оказался.  Им,  видно,
прискучило тычками да лизаньем тешиться:  отбросили они вилы, прыг на Гешу -
двое на передних лапах  повисли, к земле  пригнули, двое за задние ухватили,
да и опрокинули  на спину. А еще бегут  двое козлоногих , то ли блеют, то ли
хрюкают от  предвкушения: несут ствол дерева, в  полохвата толщиной, крона и
корни  обгрызены и заострены, кора  оборвана,  а  все же  не вся, видно, что
осину загубили.
     И  такие  могучие  вдруг оказились  четверо  козлоногих, что медведю не
вырваться  от них,  ни  даже лапы  не  вывернуть,  клыки и когти  бесполезны
торчат, ни порвать, ни укусить.
     А кол осиновый уже  по плечи в земле,  на метр вверх высунулся,  острую
морду задрал  и подношения ждет. Козлоногие растянули за лапы Гешу, весь  он
на весу оказался, только жирная задница по кровавой траве скользит, поднесли
к месту,  где  кол  закопан и с  дружными  визгами  стали  раскачивать тушу,
встряхивать, словно скатерть. Встряхнули его, приподняли  повыше, да бегом к
колу, -  только не  скатерть на стол набрасывать,  а медвежью плоть  на  кол
напарывать! Лопнула  шкура  на  спине,  лопнуло проткнутое сердце  чудовища,
взбугрилась  пирамидой  Гешина  грудь  и  разошлась  со  вздохом,  выпустила
окровавленный кол наружу. Взвыл медведь-людоед, взревел напоследок  что есть
мочи,  но не шелохнулись трибуны, и не к такой силы реву привычные... Он все
еще был жив своей недожизнью, кровь  шла горлом, а пасть пыталась проглотить
ее обратно, не пустить на траву, к чужим жаждущим пастям и языкам, когти  на
лапах дрожали он  невозможности терзать врага, такого близкого и  ликующего,
глазки выктились из орбит, в  тщетной попытке обнаружить хозяина и помощь...
Да  вместо  помощи заскакали  со  всех  сторон  жабы-великаны,  заквакали  и
зачавкали алчно, заживо, не  разбирая, где жила, а где шкура с костью -- все
подчистую заглатывают.  С ними  заодно и шестеро  козлобородых -- растолкали
жаб, очистили себе места получше, у груди  и брюха, припали к  огромной горе
из  мяса  и  костей.  Но  они  куда скорее  жаб насытились: те еще  глотают,
раздутые  брюшища  нещадно  растягивают,  так,   что  они  уже  просвечивают
красно-розовым,  сожранным,  а  козлоногие все  блеют радостно и в  хороводе
пляшут вокруг шевелящегося, красно-буро-зеленого холма...
     Цыган  плакал,  высоко  разевая  губастый  рот,  зубы   у  него  стояли
вперемежку:  свои, белые с черною каймой, и вставные  золотые. Верхние клыки
почти как у молодого волка -- острые, ровные, длинные.
     -  Что ревешь? Я к  тебе не приставал, твою девушку не лапал, годы пить
не собирался. Как этого урсуса -- Ашшупаласар звали? -- Цыган разинул  рот и
даже плакать перестал.
     - Нет,  что ты,  они столько не живут. Но это  вроде бы прапраправнук в
каком-то колене. Прямой потомок.  Пощади, а? Слушай, а я ведь тебя должен бы
раньше знать?
     - Кому служишь? Чей ты?
     - Чей, чей...  Свой  собственный, никому не служу. Не  губи, Филарет! Я
тебе  послужу, рабом  буду хоть тысячу лет,  хоть две. А хочешь  -- сбегу на
край света, в нору зароюсь, как  сердце стучит -- и того не услышишь. Я тебя
прошу!
     - Не  верю я тебе,  вот  заковыка.  --  Филарет подошел вплотную, двумя
пальцами  обломил  арматурное   полукольцо,  обхватившее  туловище   цыгана,
выпрямил  его и ладонями разгладил  в меч, но  не такой, как  во  время сечи
косматиков,  с  ограничивающей полосой  вместо  гарды отделяющей рукоятку от
самого клинка,  с  широким лезвием,  на  конце  как бы  срубленным  поперек.
Ладно... Фильм "Горец" - смотрел?
     - Чего?
     - На место!  --  Арматура  разжалась,  выпустила  цыгана  из  силков  и
бесшумно юркнула  в землю. Но  цыган не  попытался ни  бежать,  ни  хотя  бы
распрямиться в полный  рост --  так и стоял неловко, как бы съежившись. Зубы
его стучали.
     - Пощадил бы ты меня... А?.. Последний раз прошу.
     -   Последний   раз  просишь?   --  Филарет,  услышав  сказанное,  даже
поперхнулся от  смеха. - Ну ты приколист! Надо будет запомнить. Становись на
колени... И так, чтобы под ветер от меня... Не дрожи, это  мгновенно и почти
без брызг.
     -  Филечка!  Филя! Что ты  делаешь!  --  Света  очнулась  и Филарет  аж
взрогнул от ее крика.
     -  Замер!  --  Филарет запечатал цыгана в  неподвижность и повернулся к
девушке.
     - Ты как? Все нормально?
     - Филечка... Да. Но ты... Что ты делаешь?
     - Как что? Свожу счеты. Узнала парня, который тебя в метро ограбил?
     - Да.
     - Морок  и  порчу на тебя наводил. И вообще  он негодяй.  Отвернись,  я
быстро. Причешись пока, поправь, нам уходить пора, потому что все дела у нас
вроде как выполнены на сегодня, все неприятности закончились...
     - Филечка...
     - Да, Света?
     - Ты его хочешь убить?
     -  Гм...  Он этого  заслужил.  -- Света безумными  глазами смотрела  на
рыцаря  своих недавних грез, на странный меч в  его руках, на нечеловеческий
взор  его,  на цыгана, свинцово-бледного, такого  кошмарного,  а сейчас  еще
более страшного в своей предсмертной тоске...
     -  Это из-за меня?  Ты из-за  меня  его  так...  Решил... - Время шло и
удерживать  ситуацию бесконечно  не представлялось возможным, однако Филарет
сохранил выдержку и терпение.
     - В основном -- да, из-за тебя. Светик, это необходимо.
     - Отпусти его.
     - Что?
     - Отпусти его. Я тебя умоляю.
     - Света, да  ты  с  ума сошла. Его нельзя не то что  не отпускать, а...
Цыц,  сволочь!  --  Вспыхнувшая  надежда  собрала в цыгане все его силы и он
сумел освободить от заклятия рот:
     -  Отслужу...  Красавица,  ненаглядная  моя...  Ножки,  пяточки  лизать
буду... червем навозным...
     - Филечка, что угодно! Я... ты... Я тебя  умоляю! Ради меня! Ради нас с
тобою!  --  Света упала  на  колени  и  протянула в  сторону  Филарета  свои
прекрасные руки. Слезы покатились по ее щекам -- прощай мэйкап!..
     - Все  сегодня меня просят и умоляют.  Светик... Ладно.  Хорошо, я  его
отпущу, но только я тебя тоже попрошу: встань с колен, пожалуйста,  здесь не
провинциальный театр. Вытри слезки...
     - Эй ты, швуль немытый! Чеши отсюда, пока я не передумал! -- Первые три
метра  цыган  полз на карачказ задом  наперед, а  потом  пустился  в  галоп,
подпрыгнул высоко и уже на своих  двоих еще надбавил скорости:  полминуты не
прошло, как окоем опустел.
     Филарет  отбросил за ненадобностью  ржавый  прут, отряхнул  руки, полез
было за платком, замер в недоумении и рассмеялся
     -  Светик! Дело-то  сделано.  Смотри --  вот  папка. Погоди,  дай  руки
вытру...  Вот документы,  что  мы искали. Все необходимые нам подписи  -- на
месте. Мы богаты.
     - Какие  документы?.. А-а... Здорово... - Света понемногу  приходила  в
себя.  --  З-замечательно. Я опять ничего  не помню,  что  со  мной  было...
Филарет положил ей руку на плечо, полуобнял...
     - Так лучше?
     - Д-да.
     - А все равно дрожишь. Пока ты меня ждала, этот гусь подкрался -- уж не
знаю, как он нас выследил -- и попытался опять морок на тебя навести. Я вижу
такое дело -- крикнул им. Они испугались, ты испугалась.
     - А зверь?
     - Медвежонок-то?  Он  пуще всех перепугался, понос его прошиб, небось и
сейчас сидит в кустах, дерьмо с себя слизывает.
     - Ни фига себе медвежонок! Это чудище с мачту ростом! Я же вот так его,
вот как тебя видела!
     - Угу. С две мачты. У страха глаза велики -- верно  говорят люди. Ну и,
само собой, морок он успел тебе подбавить... Вот и мачта тебе привиделась.
     - Да-а? Филя... А... ты тоже так можешь? Как они?
     -  Гм...  Ладно,  только ни гу-гу и никому: да.  Еще  и  лучше могу.  С
гипнозом у меня все в порядке.
     - Правда?
     - Да. Ты  думаешь, почему шеф нас с Вилом выбрал?.. Так что они жестоко
обломалис