маты... А какие  цветовые гаммы  создавал я  в своем саду...  Жаль
только, осени  у  меня  не  было  и  зимы,  одно сплошное лето с  элементами
весны... И на Земле есть  подобное  место,  в латиноамериканском государстве
Эквадор, на приличной высоте над  уровнем моря... Лето,  да, а осени, зимы и
весны --  нету. Но тут уж привередничать не приходилось, потому что выбрал я
мир,  чтобы строить  сад,  а  не  наоборот; есть уже опыт перестройки  мира:
начнешь  -- конца-краю не будет  и неминуемые  божеские  обязанности вершить
скоромные  суд и расправу... У  местного  населения  слыл я  святым старцем,
белобородым  и  белопомыслым  отшельником...  Даже за  сексом  в Вековековье
бегал,  а  с  местными женщинами  -- ни-ни... Но...  Отшельник  должен  быть
честолюбив, а мне  -- куда? Ну пять, ну десять, ну двадцать лет  святости, а
ради чего? Неудивительно, что  вслед за этим  я ударился в другую крайность,
своего рода бытовую и нравственную аскезу, среди людей и пороков, и четверть
века усердно нюхал жизнь совсем с другой стороны...
     Воркута...  Все собираюсь  узнать  значение  этого  русского-нерусского
слова,  да как-то забываю...  Колыма --  то же  самое: речка-златотечка, сам
намывал помалу, а почему зовется так -- хм?..
     Хорошие бы края, да людей там многовато, и в земле, и на поверхности...
Помню,  один  битый  фраер,  хороший мой приятель,  интеллигент и  сосед  по
шконке,  уже  в  Хрущевские  времена  поднял   шесть   лет  за   одно   лишь
четверостишие:
     В Колым-земле на тонну золота --
     Десятки тонн костей и соли
     Как результат Серпа и Молота
     Во времена Железной Воли.
     Прописных букв многовато, конечно,  но  и два  года на  строку,  причем
простому смертному,  --  тоже,  извините меня  ... (два года ему добавили за
попытку побега.)
     А  тогда, в конце сороковых, воркутинские  лагеря  менялись на  глазах,
власти решительно вознамерились  покончить с преступным миром -- а почему бы
и нет: если уж фашистского зверя добили в его логове, то дома,  на советской
земле, с помощью лиц, твердо ставших на путь исправления ?..
     Одним  словом, воркутинский лагерный край,  в отличие от  магаданского,
почти  весь  лежал под суками,  кроме "восьмого  угольного",  где  масть  из
последних  сил держали  воры  и " Кировской",  которую  заполнила масть, под
названием "махновцы" - тоже суки, по большому счету, но иного толка, враги и
первым, так называемым  "красным шапочкам", и  честным ворам. На  пересылках
случалось по-разному, в зависимости от состава вновь пришедшего этапа; этот,
который обосновался и укрепился намедни, был сучий. Да  еще и непростой:  то
была   как   бы   ставка   сучьего   главнокомандующего,   кочующая   драга,
перемалывающая   и  разделяющая  человеческий  материал  в  сучье  золото  и
промышленные отходы от оного процесса.
     Воров числилось всего  четверо  на  сегодняшнем маленьком этапе  и  они
крепко надеялись попасть  к  своим, на  "восьмерку".  Все  было  в  цвет  до
нынешнего дня,  оставалось благополучно  миновать сучью пересылку, но  здесь
начались  кумовские зехера: все, от начальника  конвоя до последней пидорной
"машки" знали,  что пересылка чужая, что ворам здесь -- мучительная  смерть,
но на  голубом  глазу  их определили именно туда,  где их уже ждали на сучью
правилку...
     Конвойные  сняли с них  кандалы, ошмонали  и  велели ждать  в  каменном
сарае,  пока  остальной этап  в полусотню рыл загонят  в баню,  переоденут и
отведут туда, в бывшую церковь, ждать  сортировки и попутного этапа на места
дальнейшей отсидки. Потом  и воров повели в баню.  В иное время порадовались
бы простору и горячей воде... "Умрете  чистенькими" - шути, шути, конвойный,
давай, давай, твоя сегодня сила...
     Воры посовещались коротко: может запереться, всем вместе  вены вскрыть,
чтобы  либо к богу, либо в больничку...  Но в местной  больничке  тоже сучья
масть, туда попасть - еще и хуже будет. И муторно было ворам, и разбирало их
противоестественное смертное  любопытство:  как оно там будет, на  правилке?
Может, каким-то  неведомым чудом  пронесет беду? Или смерть добудут  легкую?
Сахар невнятно пробурчал про какую-то  возможную мазу, но  это все понятно и
уже неинтересно, какие еще тут могут быть мазы-козыри?...
     Почему, хотелось бы  знать,  именно вологодские вертухаи такие злобные,
хуже азиатских "зверьков", прямо чемпионы-ненавистники, куда до них собакам,
также  натасканным специально  на человеческую плоть?  Автомат  на груди  их
людоедами делает,  или в масле  вологодском желчь подмешана?  -- Но никто не
ответил на мысли Мазая, каждый в свое вслушивался. Мылись воры молча, да и о
чем было говорить... Предстояло умирать в муках, или... Или, все-таки, сучью
присягу  принимать  и позор? Нет, тут даже захочешь -  до  присяги  дело  не
дойдет: Иван-Царевич, сучий атаман, шибко зол на  воров за недавнюю резню на
соликамской  пересылке,  где  с  полсотни  сук  одним  махом  на лунный этап
отправили, ему теперь только кровь нужна, мстит и запугивает.
     В  сорок  втором Иван Павлович Узорин  еще  был  авторитетным  босяком,
видным вором, носил  погоняло  Бузор, потом ушел воевать в штрафные роты и в
сорок пятом избыл срок, искупил своей и  вражеской кровью, в звании старшего
лейтенанта, с  тремя  боевыми  орденами  на груди. А в  сорок шестом получил
червонец  за  налет на кассу,  вернулся  "за колючку", сначала Нарым,  потом
Воркута... Там он вдруг понял, что его ни дня не воевавшие "братья", честные
воры, с кем он кушал, с кем режим давил, заочно дали ему по  ушам  только за
то, что  он взялся Родину  защищать на фронте,  и они уже  не братья ему, но
господа,  а  его низвергли  в  простые мужики...  Бузор с  этим решением  не
согласился и на воров очень  обиделся.  И  с  радостью  подключился помогать
"хозяину" и "куму" выполнять решения Партии и Правительства по искоренению и
перековке преступного мира, да так прытко взялся,  что и товарищу Погодину в
его пьесах не снилось. И уже под новой кликухой новые блатные законы править
стал, воров  ломать  да ссучивать, куму  жопу  лизать... Бытовиков, "машек",
политических фраеров из пятьдесят восьмой, "зверьков" из восточных республик
и прочего черноземного быдла эти прогрессивные перемены  в тюремной кастовой
иерархии,  понятное дело, не касались: их удел сидеть покорно и  делать, что
велят...
     Конвойные даже и в  церковные ворота заходить  не  стали, втолкнули - и
снаружи засов заскрежетал. Утром откроют, тела уж  у порога будут -- "умерли
от дизентерии", предварительно покромсав  друг друга на бефстроганов . Левке
Сахару, как  самому образованному из  воров, вспомнилась сцена в гоголевском
"Вие", когда Хому провожают в ночную церковь, к ведьме в лапы.
     Вошли, деваться некуда... Впереди Мазай, как самый старший, за ним двое
в ряд - Колян Полковник и  Ваня Примус, чуть сзади  Левка Сахар.  Старый вор
Мазай вдруг унюхал и учуял  непонятное сзади, но не косячное, а как бы  даже
наоборот...
     - Мазай, держи... - Мазай принял из Ваниных рук холодное  и неожиданное
тяжелое... Ого! Пиковина...
     - Сахар где-то добыл, - просипел Примус, предупреждая вопрос пахана. --
не порежься, остренная!..
     - Уже. Добре, почудим напоследок. -- Мазай поджал к ладони кровоточащий
палец и сразу  взбодрился:  это  предстоит веселая  смерть,  будет что о них
бродягам  вспоминать. Но  Сахар-то  каков шустрила! -- откуда  пики надыбал,
когда успел? Как пронес? Думать некогда. Непростой мальчишечка, но... Да что
там - золотой пацан... Побольше бы о нем узнать, да уж не придется...
     -  Эй,  мужланы!   Чего  стоитя,  хлебалом   щелкаетя?  Все  здеся  уже
протусовались  по  мастям, теперя  ваш черед. К окну идитя,  не  заставляйте
людей ждать.
     - А кто  тут  люди-то,  - гаркнул  Колян  Полковник --  в темноте и  не
видать? Может тут и не люди вовсе, а мумии епипетские в лаптях бярезовых...
     - Сюда, сюда, молодые люди, к свету, тут как раз все отлично видно, кто
в  лаптях, кто в сапогах.  -- Воры тесной группкой  -- сквозь распахнувшуюся
толпу  - двинулись  на  голос.  Пиковины  в рукавах:  махнуть и вымахнуть --
секундное дело, но надо осмотреться, да  хотя бы взглядом обменяться,  чтобы
всем вместе, дружно...
     Спиной  к окну, в настоящем, невесть  где добытом кресле,  целехоньком,
даже  красная  обивка  местами сохранилась, сытой  глыбой восседал плечистый
мужичина лет тридцати пяти-сорока: в  правом  окороке  меж волосатых пальцев
немецкий  штык-нож плещется, по колену плашмя постукивает,  в левом кулачище
настоящая  беломорина дымится (только что для  пущего  форсу  извлеченная  и
закуренная) -- сам Иван-Царевич, бывший  Бузор, а нынче, по-воровски если --
Ванька-Крыса. За  ним и сбоку  --  полукольцо из сук, с  ножами и  ломами, и
вокруг  всех,  вдоль  стен,  -  еще  одно  большое,  из  притихших  мужиков,
непричастных, но жадных до кровавой потехи зрителей...
     -  Четверо.  Жаль,  маловато  вас.  Время дорого,  в партизанов  играть
некогда. Или жив, или жил,  в зависимости от заслуг и  уровня  самосознания,
кто  кем объявится. Воров - я  в упор такой масти не знаю, мужиков и фраеров
на этапе уже более, чем достаточно, а вот чуханов и "машек" нехватка... Надо
восполнять. Твоя мазайская  морда  мелькалась  мне  где-то,  остальные  нет.
Масть???  --  вот он, последний  и решающий миг, отделяющий зерна от плевел,
жизнь от смерти, душу от тела... Сигнал  должен был пойти от  пахана и Мазай
не смолчал, не стушевался:
     - Масть  -- самая сласть: девок  нежим, а сук на ленты режем!!! Ха-х! -
Шаркнул рукой  Мазай --  и кишки вон из ближайшего зека  полезли. Тот  ломик
бросил,  руками  за  брюхо  -- да уж  не заштопаешь, это  такая  смерть тебе
пришла, ссученный...
     И  понеслась кровавая вечеря в четыре воровских ножа, да в три  десятка
сучьих. Конечно, сук было много и все вроде как держали оружие наперевес, но
никто  и близко не  ждал,  что воры окажутся при пиковинах и первыми в атаку
ринутся, да и тесно сукам было, мешали друг  дружке. Головой вперед вынырнул
из за спин  корешей Лева Сахар, кувыркнулся в  прыжке по-особенному -- и вот
он  уже возле Ваньки-Крысы, а тот и  встать не  успел: ж-жик  его  пиковиной
наотмашь -  Иван-Царевич  и  клюнулся покорной  головой  в левое плечо, а из
настежь растворенной шеи, как из накренившейся чернильницы,  на правое плечо
тяжелыми волнами кровища повалила... Сахар развернулся - следущего бы резать
- но споткнулся о бузоровы судороги и под ноги сукам -- шмяк!...
     Вдвоем уцелели - Сахар  и Колян Полковник, а двух воров Иванов - Мазая,
да Примуса  -- суки  погасили начисто и скоро, ножами  и  ломами. Сорок  лет
Мазай прожил, да четверть века Ваня Примус -- земля им пухом, приняли смерть
в кровавой драке и могил от них  не  осталось. И Коляну бы с Левой,  конечно
же, не  устоять,  но  поднялся крик до  небес -  люди  ведь  не  умеют молча
воевать, или тихо на кровь  смотреть, а конвойные  -- опытный народ, чуют --
не  гладко  дело  катится,  на сей  раз  --  по иному, чем Узорин  обещал...
Кинулись внутрь,  развернулись в боевой  порядок, как учили,  очередь поверх
голов... и чуть пониже -- безотказно действует даже на самых буйных...
     Велено лежать -- все и легли, кто где стоял и валялся, живые с мертвыми
в обнимку...
     Чьи  пиковины?  Кто? Откуда взяты?... Коляна  и Леву перевязали  - и  в
карцер,  трупы  - в санчасть,  ножи и  пики -- в  вещдоки, зеков на допросы,
стукачей  к куму. Четыре пиковины  --  откудова такие? С  роду роду не  было
подобных в тутошных лагерях?
     Смекай, опер, чеши репу, все одно следов не найдешь...
     Коляну ляжку проткнули, у Левы длиннющий синяк поперек спины...
     В моем "трюме",  естественное  дело, камни в углу  не плотно сидели,  я
ночью  камешки  вынул,  по три  пуда  каждый, и  отвалил  от  "хозяина",  не
дожидаясь допросов и  переследствия, а  Колян в своем остался, но и  из него
они немного выжали,  а точнее  --  совсем  ничего,  парень -- что  надо был,
упорный  и  духарной. Уцелел тогда Коля  и  себя  не уронил, я  его в  конце
пятидесятых встретил  мельком в  Сыктывкаре,  обнялись бы,  да в  наручниках
оба...
     Говорят,  в  столичном музее МВД  до  сих  пор  хранятся пиковины  моей
выделки:   легированная   сталь   лучших   пород,   отменного  литья,   моей
пятнадцатикратной перековки, и хотя и зовутся пиковины  -- а заточены с двух
сторон, в  стиле кэн цуруги и узоры самой стали и линий закалок  с фокусами,
фигурные,  на  самурайских  мечах  такие  делали...  Да  я,  бывало,  и  сам
полноценные  клинки  ваял,  мастерство перенимая у  древнего  мастера  Огара
Санемори (вернее сказать  - он у меня перенимал и чуть было не  превзошел!).
Лэйбла  только на хвостовиках не хватало, но оно  и правильно, зачем  лишний
раз смущать человечество загадками?
     Что  меня толкнуло в войну мастей, которую потом с  легкой руки Варлама
Шаламова  не совсем  точно нарекли  сучьей войной?  Сам теперь  не знаю,  но
сколько бы имен ни  менял я тогда, а за  "линию фронта"  не заходил,  другую
масть не пробовал.
     Это как на настоящей войне: что мне с того, кто там прав  и виноват  --
Герцог  какого-нибудь  вшивого герцогства, или его  мятежники-бароны: выбрал
сторону - стало быть, держись выбранной  и воюй до логического упора.  Вроде
бы и прикольно придумать  такое развлечение: сначала за тех повоевать, потом
к тем  перекинуться, потом наоборот... Однако,  всю  жизнь в  мирах я  этого
стерегся;  и без  подобных фокусов полно поводов и соблазнов потерять в себе
человеческое;  взять хотя бы пол мужской-женский: в  каком мире и кто бы мне
помешал менять его, как мне вздумается? И то, и другое  ведь человек? И там,
и  там,  есть  свою  плюсы  и минусы:  женщины  лживы,  но  ветрены, мужчины
простоваты, но потливы...
     Но  уж  если я  мужчина, то  держусь этого строго, я  бы даже сказал --
узколобо, как баран и не отступая. Именно в силу того, что все или почти все
мне доступно, вешаю я себе на судьбу  балласт и вериги,  в виде добровольных
ограничений, а иначе... Об иначе тоже как-нибудь потом порассуждаем, но один
маленький сухенький  примерчик по поводу моих  опасений  выдам: я легко могу
вживить   себе   электроды   в  центр   удовольствий   в  мозгу,  установить
бесперебойное питание  и очищение  организму  -- и тем  самым устроить  себе
бесконечный кайф  на всю оставшуюся  вечность.  Кайф, который  круче власти,
секса, героина и жратвы. Я попробовал однажды и не на шутку испугался.  Я --
испугался!  Я!.. Есть для меня и более фатальные  перспективы,  однако и эта
нехороша. Да вот, и на меня есть ужасы,  что неизбежно! И этого парадокса не
избежать, поскольку  мое  могущество  может  быть легко  побиваемо  моими же
возможностями, направленными против  меня. Недаром  сказано, что человек сам
себе лучший камикадзе...
     Пришлось намертво себе сказать: не  хочу! Да и  кто  бы  согласился  на
подобный  беспредельный рай?  Думаю  --  никто.  А  почему? А потому, что...
После,  я же сказал, сейчас же пора мне в Питер,  не  то на работу  опоздаю.
Впрочем...  Кто бы согласился --  тот все  равно что умер, ни  единого  бита
разницы. Понятно? Нет? Тогда позже подискутируем.
     Да, я  работаю в одной конторе,  типа, помощником  брокера числюсь, или
брокером  уже?  --  надо  в  свою  трудовую   книжку   заглянуть,  уточнить,
зарабатываю  честным  человеческим  трудом  на  хлеб насущный.  А фирма  моя
занимается ценными  бумагами,  так сказать  -- оператор-спекулянт  фондового
рынка.  Раньше  я  в  конторе у братьев  Мазкиных трудился,  потом  сюда,  в
"Формула У". Почему -- спросите вы,  ведь там больше платили и готовили меня
на повышение,  сектор банковских векселей возглавлять? Вот именно поэтому  и
ушел. Деньгами я много тысяч лет  пользуюсь, самых разных  видов и типов, но
ни разу  в  них  не  нуждался,  разве что  по  собственному  хотению;  да  и
перспективы  профессионального   и   карьерного   роста   мне  по   большому
оркестровому барабану,  бо  я  покоролевствовал  вдоволь, святости  хлебнул,
вождизмом  переболел... А тут  удобно: расписание почти свободное,  в  конце
неделе доложусь  на  Невском  58, начальству, сверю с ними  расчеты,  получу
очередной  пучок заданий -- и кум королю: хочу -- в  кино иду, хочу по мирам
болтаюсь, ведь я одинокий холостяк, домашнее хозяйство не допекает... И  все
эти  удовольствия  --  в  оплачиваемое  рабочее  время.  Но  так,  чтобы  на
начальство случайно не нарваться...  Шучу. Мог бы и землекопом вкалывать,  я
не гордый, да скучновато эдак-то с лопатой, угол обзора узковат.
     Что  мне нужно сегодня сделать? Заехать на  Невский,  в  офис, провести
"оброчный"  час   в   кабинке,  подстерегая  случайных   клиентов,  получить
доверенность  и  якобы съездить за документами  по  одному адресу... Полтора
часа -- всего делов.
     В  моей собственной жизни  я зову себя просто Зиэль. В земной  жизни, в
Полном Питере есть у меня фамилия, имя и отчество...


ГЛАВА 2

     Ни войны, ни  эпидемии,  ни  вредные привычки -  ничто  нас  не  берет!
Похоже, природа неизлечимо подсела на человека.
     Питерский "час пик" не так уж и страшен обывателю, если он пешеход и не
торопится к станку с  утра пораньше. В советское время  -- да, хоть в метро,
хоть в трамвае, хоть в восемь утра, хоть в шесть вечера -- невыносимо всюду:
только выкарабкался  из  транспортной душегубки -- сразу  же  пристроился  в
длинную и такую же  душную во всех прямых и переносных смыслах очередь за...
маслом,  сигаретами,  носками,  туалетной  бумагой,  ботинками, авторучками,
билетами  в кино, газетами... Постоял вдоволь  -- и, как правило,  купил, не
то, так это --  все равно  пригодится... За  телевизорами  и холодильниками,
автомобилями и квартирами очереди  в магазины не стояли; те очереди, которые
за социалистическим дефицитом, за  так называемыми  предметами роскоши,  они
долгие,  живут  не только  в специальных списках, но прорастают в сердцах  и
умах человеческих,  они надомны, эти очереди,  неотвратимы  и незыблемы,  но
зато каждый вовремя подсуетившийся счастливчик знает, что  еще три, пять или
каких-то восемь  лет ожидания  --  и  ему выпадет счастливый  черед покупать
собственный  автомобиль марки "недофиат-66". Казалось  бы, неудобно  этак-то
жить,  завистливым завтрашним  днем,  неуютно...  Однако,  взамен  изобилия,
наблюдаемого   сквозь   игольное  ушко,   стабильность   была   в  обществе,
предсказуемость и уверенность  в  завтрашнем  дне. Кто  мог  знать,  что тот
завтрашний день - так резко обернется нестабильным сегодняшним?..
     Да, а теперь нет никаких очередей за легковыми и грузовыми моторами, но
есть ежедневный и изобильный час пик для активных автовладельцев. В метро им
ездить унизительно,  в  пробках  стоять  -- накладно  и  утомительно,  вот и
мучаются,  бедные, разрываются в намерениях и стимулах, но  на велосипеды  и
трамваи никак не пересаживаются.
     Велимиру,  принципиально   пешему,  гораздо  проще  путешествовать   по
мегаполису в поисках  зарплаты  и  развлечений:  захотел  -- к  его  услугам
станция метро "Пионерская", захотел -- "Старая деревня", либо "Комендантский
проспект" - а там двадцать три минуты -- и он в офисе. В этот простой будний
день  Велимир решил  почему-то  воспользоваться  "купчинской"  веткой,  хотя
обычно   предпочитал   правобережную  линию,   все  еще  менее   загруженную
пассажирами,  чем  древняя "московско-петроградская". Многоразовая  карточка
удобнее, но  жетон -- надежнее, Велимир любил снобствовать  на свой манер  и
пользовался  только   жетонами,  а   в   наземном  транспорте  расплачивался
наличными. Зато не  будет жаба душить -- рассуждал он про себя, а чаще вслух
--  чтобы платить  за  маршрутку, когда вот-вот подойдет троллейбус, пусть и
переполненный малость, но -- оплаченный, то есть -- почти бесплатный.
     Человек -- не пчела и не овца, чтобы  добровольно сбиваться в рой ил