совсем  такие,  как  были в последний миг?  Стриженые
оказались, подпиленные даже.  А  вот  если  бы  я  туда  не руку,  а  голову
выставил? Тогда что? Ответ прост и ожидаем: ничего особенного. Эффект был бы
даже  скромнее,  чем  когда я сунул руку. Ничто человеческое мне как  бы  не
чуждо, но именно  "как бы". Если воздействие на мой организм сравнимо с тем,
что испытывают в повседневности и в экстремальных ситуациях обычные люди, то
и реакция  на них... хочет... пытается... старается... Точно: реакция на них
старается  не отличаться от  людской и  я  могу испытывать  приступы морской
болезни, дрожать от холода, потеть, испытывать горечь, жажду и вожделение...
Но стоит лишь  обстоятельствам перейти некую грань - меняются и  мои реакции
на них. Рука - почти  по локоть взорвалась и отлетела  клочьями, а голова...
Не  знаю даже. Скорее всего, глаза  вытекли бы,  ослепив  меня на  минуту. А
может быть и этого не было.  Вот  когда я вышел  на этот самый  Марс в одних
трусах и тапочках - не то что бы треснуло-лопнуло во мне чего-то там - кроме
эффекта  гусиной кожи ничего не случилось! Холодно, пасмурно (на экваторе  в
полдень!), разреженно (ха-ха!),  звуки ни к  черту, но и  только. Тапочки  и
трусы, правда, моментально пришли  в  негодность и слетели с меня, оставив с
голой ж... скакать  среди камней по Марсу в поисках Аэлиты. Шутка. Вот будет
хохма,  кстати,  если очередной "Маринер" их найдет,  фрагменты трусов моих.
"Маринер" вроде, а? Надо бы уточнить какая там нынче программа полетов.
     Если бы в меня ударил метеорит, весом в тонну и со скоростью шестьдесят
километров  в секунду - плохо  бы пришлось метеориту, а не мне,  если бы это
была глыба, размером с Венеру, то это значит, что не она в меня - а я на нее
попал  бы  небольшим  кратерообразующим  метеоритом,  также   без  малейшего
взаимного вреда, ну и так далее... При этом, заноза под  ноготь входит легко
и просто, сволочь эдакая, если я прямо не запрещаю ей этого.
     Да.  Но  и другие  шоковые - которые непредвиденные - случаи бывали  со
мною  и я  ими дорожу: они, словно  корабельные  канаты, удерживают  меня  в
рамках  человеческого, не позволяют мне превращаться  в этакого пресыщенного
развлечениями и скукою болвана...
     Помню  чумовой,  странный, но,  за  давностью времени, даже и  забавный
эпизод.
     Устроил  я  себе прямо  на  квартире, а это редкость  до  уникальности,
небольшую   оргию  с  умеренными  безумствами,  отдохнул,  что   называется,
по-человечески, девок выгнал и решил  перед сном  прошвырнуться  по  Пустому
Питеру.  Стою,  такой,  перед  соответствующей Витринцей и вдруг как что под
руку меня  дернуло: взял да и  вышел  в соседнее, наобум.  Открываю,  такой,
дверь в неизвестно куда... Хрясь, мясь, дрызг, мызг! Вау,  мать и  перемать!
Кых-кых-кых!  Больно - о-е-е! А-а...  Вот это  был шок  - всем  шокам шок, я
такие  только в Древнем Мире кушивал, да и то не припомню, сколько миллионов
лет тому назад...
     Короче,   как   я  позже  себе,  своею  "большой"   памятью,   позволил
восстановить события,  вышел я в глубокое подземелье, в какие-то  лабиринты,
хрен знает чего. Похоже,  что это были  подземелья какого-то мегаполиса, где
все перепутано:  метро, катакомбы, коллекторные  стоки,  древние рукотворные
пещеры... И вот только  я открыл туда дверь, как передо мной  невесть откуда
очутился какой-то  мужик, плечистый, в  темном свитере, с небольшим  ломиком
(это  я  уже позже, на хорошем  свету,  в  деталях  рассмотрел сей странный,
однако же вполне знакомый мне по прошлым жизням инструмент: один конец остро
заточен, другой по типу гвоздодера) в  правой  руке, с фонариком в левой. Да
такой,  прям на удивление, проворный и реактивный оказался типус: я и глазом
не  моргнуть  - как в нем, в глазике моем, уже ломик  сидит,  из  затылка на
пол-аршина  выглядывает.  Я   и  ролики   набок!  И   в  моем  великолепном,
суперчеловеческой  красоты  и  изящества  торсе  (и даже в  паху,  чего  там
скрывать)  сидит девять пуль  приличного девятимиллиметрового калибра! Сам я
валяюсь  - уже в своей  прихожей, истекаю... Дверь  наружу закрыта. Тут уж я
сразу  себя  починил,  не  стал выкаблучиваться  постепенным возрождением  и
презрением к боли. Сижу  на полу, в полной горсти  пули  гремят, что из меня
выпали,  думаю о чем-то, нервный отходняк перевариваю... И смех разбирает и,
одновременно, жажда прыгнуть туда, на  место происшествия, и  разделаться  с
этим агрессивным сукиным сыном! Что я ему  сделал, за что он меня  так?  Кто
таков?... Но поразмыслил и удержался. Пусть одной тайной в моем багаже будет
больше. Тайны надо экономить, и до этой  очередь дойдет... По-моему, это был
мир, под  названием...  Или..  Черт его теперь  вспомнит, я отдышался  да  и
махнул, все-таки, в  Пустой Питер, чего-то мне там все-таки нужно было... Но
мы  вспомним, если  понадобится и найдем, когда захотим... Я - это мы. Мы  -
это я, других  нет. Именно в тот  раз  пришла  мне впервые  далекая мыслишка
сделать моих джиннов более натуральными - Баролон-то мой, вроде  успел туда,
в  дверь,  когтями махнуть, по собственной  инициативе защитить господина...
Пришла и ушла, а через столько лет вернулась...
     - Баролон!
     - Да, сагиб!
     - Что значит, сагиб?.. А,  въехал, это уже Бруталин вам выучку задал...
Баролон, ты тогда не испугался? - Баролону не надо разжевывать, что я имел в
виду: раз я соизволил вспомнить - и он обязан.
     - Нет, сагиб. - Емко  ответил. А чего я, собственно, ждал? Или это  мне
показалось,  что он  замялся при ответе, Баролончик  мой, захотел поделиться
своими  соображениями и наблюдениями... Мне  ведь тоже кое-что  почудилось в
том эпизоде, в  том человечке,  в той атмосфере...  По-моему, он  там был не
совсем  один...  Или  мне  почудилось?  Нет,  нет, нет,  когда-нибудь  потом
проверю, у меня полно времении и за спиной, и за пазухой...
     Вот это я понимаю, жизнь да веселье! В опасностях и поисках комфорта! И
жратвы!  И питья!  И денег,  и баб, и  знаний... А...  С чего я  начал?.. Со
степени  достоверности  заоконной  панорамы,  что   мне  в  быту  организует
Бельведор,   в  туалете  Брюша,  а  в  ванной  -  Баромой,  со  степени   ее
приближенности к реальности.  Вообще говоря -  она  и есть реальность, но не
сущая в  мире  без  моего я, а мною,  моими производными, в лице Бельведора,
воспроизведенная...  А есть еще  воссозданная по  описаниям -  это  одна  из
епархий Боливара, но об этом отдельно...
     Однажды  я поселился в  домике, к которому я подтянул и расположил миры
иначе,  чем в нынешней моей квартире.  Это был дом изрядных  размеров, более
чем достаточный для  одинокого  холостяка без  определенных  занятий,  в два
этажа, да плюс мансарда, да плюс подпол...
     Дверей наружу было три на первом этаже, да две на втором, да "потайной"
выход  из подвала. Да  с чердака-мансарды, да  с веранды... Хотя от кого мне
таиться, спрашивается, входы-выходы маскировать? Но - порядок  есть порядок:
должен быть  потайной подвальный  лаз - вот он! Если я по нему пойду - выйду
на берег Атлантического океана, где-то в тропических  широтах. По-моему, это
на  южном берегу острова  Тенерифе, километрах  в  десяти  западнее  городка
Плайя...  Если я  выхожу  через главный вход - я невысоко в горах, километра
два с половиной над уровнем моря, в Андах, страна Эквадор, Земля. Именно там
и  поныне живет любимейший климат мой: вечное лето средней полосы! Небольшие
вольности,  что я себе там позволил: это невидимость, которой окружен клочок
пространства, километров десять  кубических, чтобы  не досаждали мне досужие
зеваки  из  местных  пеонов. Ну  а где  невидимость, там и барьерчики, чтобы
ростки, споры и организмы другого континента из чужого мира не вываливались,
куда  не положено, и  чтобы незваные гости не забредали.  Я ведь  сегодня  в
эквадорском климате рассвет встречу, а завтра  в  рязанском или ванкуверском
захочу, соответственно и флору с фауной меняю, при неизменном климате...
     То же самое и других дверей касается: из западного входа-выхода первого
этажа я выхожу  на улицу Риволи, как раз почти напротив львов, установленных
в  парижском парке  Тюильри.  А  после  чаепития  на  веранде,  пристроенной
почему-то ко  второму этажу, я ныряю прямиком в прозрачнейшие воды атолла на
Туамоту... И в незагаженную Антарктиду у меня прямо из баньки выход есть, но
это для  прикола и нервы  пощекотать, - после парилки в снегу поваляться при
шестидесятиградусном морозе... Холодно для чресл, я вам скажу!.. Да, все это
у меня  есть, но я уже не был там, и  не жил там,  в моем домике межмировом,
очень  и очень  давно.  Вот если бы  я обитал  среди множества  мне подобных
существ,  где  каждый  бы  мог оформлять  свой дом в  подобном  стиле, но по
собственным прихотям - тогда было бы забавнее, конечно: рождались бы и моды,
и зависть,  и  кумиры,  и  гении  оформления  жилищ-измерений,  и  мещанская
безвкусица... А так, на  одного  - не покатило продолжать. Вернее,  мне было
хорошо и удобно, и... мелководно... Мой шебутной характер не выносит  долгой
благости, разве что я ее избываю на спор с самим собой, на выдержку, подобно
тому, как  некогда жил в горах смиренным цветоводом... Но  ведь  привык я  к
вегетарианскому   раю   и   даже   удовольствие   находил   в   растительном
существовании? Верно, все верно. Однако же пришла  пора и вышел я  оттуда  и
больше уж не возвращался, предпочитая войны, баб, мечи и мотоциклы... Выходы
в  тысячу, а не  в десяток, миров у меня есть в моей нынешней однокомнатной,
но  не  в них дело, что я променял большое  роскошное обиталище на маленькую
аскетическую квартиренку...  Слишком хорошо я  продумал  удобства  и  мелочи
физического моего бытия в том  "гнездышке", слишком сильно и  явно привык  к
бездумному   комфорту;   он  расслаблял   меня,  превращал   в   безвольного
созерцателя, все чаще подумывающего над тем, как бы... напыжиться, что ли...
и самому стать  как дом, с глазами во все стороны... или как океан... Ну, об
этом я  уже  говорил. Не  хочу -  ни микробом, ни горною  грядою. А хочу еще
какао! Бергамот!
     - Да, сагиб.
     - Какао. Сам сделай, лень мне. Стоп! Нет. Как обычно, ассистируй мне, а
я приготовлю...
     Да вот, чутче всего приходится вострить уши на себя самого. Лень ему...
Я т-те покажу лень. Боливар!
     - Да, мой господин.
     - Ха! Вот те на! А  почему я тебе господин,  а этим -  сагиб?  Не,  не,
не... Не,  я не  вмешиваюсь, пусть Бруталин сам серьги по сестрам раздает...
Поставь, дружок, эти песни, которые с девицею Имой Сумак. Прежде вслух четко
скажи продолжительность, год записи,  ну и название, само собой. О чем поет,
если возможно,  ибо  я  сегодня ни по-испански, ни  по ацтекски  понимать не
желаю, иностранцем слушать ее хочу. Давай.
     О, я помню, как заслушивался ею на концертах!.. Никакого тебе ажиотажа,
никаких-таких   челентановидных   папарацци,  никаких  толп  фанов,  готовых
подкараулить кумира, схватить, облизать, а  остатки разорвать... Только она,
только оркестрик,  среднего качества  и  размера,  только  музыка  и  голос,
божественные пять октав... Она жива  до сих пор, как мне кажется, и я мог бы
найти ее... Но не  хочу. И омолодить ее в силах моих, вернуть свежесть  лону
ее, взгляду,  губам,  коже  и  голосу... Но  не стану.  Что  это было бы  за
существование  без  утрат  и  потерь  и  сладкой  ностальгической  грусти по
утерянному?.. Уже  никогда, никогда  и нигде  не повторится  чудо,  подобное
этому чуду, не родится голос и радость, подобные  именно этому голосу и этой
радости, и  само  воспоминание о них со временем растворится в потоках новых
впечатлений, а позже и вовсе канет без следа в пучинах времени и забвения...
Только  на этом зыбком пути можно достичь истинного просветления... Нирвану,
впрочем, оставив людям и только людям, мне она лишняя.
     Разве я помню того древнего шумерского паренька, - от костей его ныне и
молекул-то  прежних не осталось - который  одним  лишь  голосом,  почти  без
аккомпанемента, уносил меня в такие запределья?.. Нет, его как раз не забыл,
выходит что,  раз вспомнил...  Ну,  значит,  шестьсот  шестьдесят  семь  ему
подобных забыл,  в других мирах и временах...  В этом-то и суть! Мозг мой, у
человеков  одолженный, всегда готов прикорнуть, свернувшись в сытый клубок и
мурлыкать под сладостные напевы однажды найденного хорошего, от которого так
не хочется искать лучшего... Но нет,  надеюсь, что всегда сумею отличить рог
изобилия от корыта.
     Что  бы мне теперь эта Има Сумак, так бы и слушал варварские песнопения
того   пацанчика,    его   импровизы-вокализы,    посвященные   возлюбленной
ровеснице?.. Иштар. Точно, Иштар ее звали... Стоит лишь зацепиться за голос,
жест, имя, образ, любую  мелкую безделицу, вынырнувшую из недр сознания, как
лента  памяти  начинает с готовностью прокручиваться передо мной,  только  и
ждущая малейшего моего знака, чтобы напитаться красками, звуками, касаниями,
запахами и  мечтами...  Боливару  подобный уровень  и присниться  не  может,
впрочем, он и не спит никогда, ибо я его не выключаю... Ну,  здесь нет чуда,
что  я обоих  запомнил на  тысячелетия: я ведь эту самую Иштар к себе  потом
взял на  некоторое время и даровал  ее имени долгую, ох, долгую память... Но
не  ей  самой,  конечно  же, она мне порядком надоела лет за  тридцать-сорок
эпизодических встреч. А  надоев -  состарилась,  а  состарившись  -  умерла.
Посмертно я ее сделал  богиней,  думаю, что узнай она об этом - возгордилась
бы  немеряно и обрадовалась. Надо  будет  как-нибудь вызвать ее  личность на
часок-другой,  да и осчастливить разговорами  и лаской...  Сколько тысяч лет
собираюсь я это сделать? А? Когда-нибудь соберусь...
     Нет,  это  не  те  ее  песни...  Хорошие,  ее,  но  не  те.  Мне  нужны
"инковские", любимые  и прекрасные...,  хотя и липовые, по  истинному счету,
ненастоящие,  такие же эстрадные, как и  эти  две. Помню, как я досмеялся до
икоты, когда  понял  задумку  ее продюсеров  (по-моему тогда они  назывались
антрепренеры?... забыл...): убедить публику, что эти ее волшебные завывания,
приводящие  мое сердце в полный восторг, - суть древние песнопения инковских
жрецов-священников! Да  я  же  лично  присутствовал  при  древних  индейских
обрядах, сравнивал  красоту  и сложность  ацтекских  теологических придумок,
инковских и народа майя. "Болел"  я  за ацтеков, но, справедливости ради - и
им, и майя  было  далеко  до ритуальной  цивилизованности  инков... Сходства
между этими тремя культурами было много, гораздо  больше случайного,  все же
ощущалось,  что  все  они  ягоды  с одного  куста:  единая  природа,  единое
пространство, взаимовлияние обычаев и генов... К слову  сказать, современное
человечество  так  и  не  придумало  культурным их  прародителям собственное
название, наклеило им название более поздних народов, ольмеками именуемых, а
я для себя  зову их  "кошацкими", за приверженность к культу кошек. У других
кошколюбцев,  египтян,  жизнь получалась  иначе,  у древних  ассирийцев  еще
иначе...  Но  если  древние  египтяне  жили себе спокойным  народцем,  можно
сказать мирным, то уж инки свирепы были  хоть куда! А  ацтеки вообще напрочь
отморозились! Ацтеки...  - Нигде и  никогда подобную мясорубку не  встречал,
даже  в Красной Кхмерской Кампучии  и в КНДР. - Чужая истина крива, говорят,
чужая  правда одноглаза.  Сам я легко  приспосабливаюсь к  любым  социальным
условиям и меня отнюдь не тяготят те несколько лет, или даже десятилетий,  в
которых   я   существую  рядом   с  "несовершенствами".   Если  я  поселяюсь
куда-нибудь, то моя бытовая философия исключительно проста: цивилизацию люди
выстроили сами, пусть и расхлебывают самостоятельно, коли им это нравится, с
верою,  что после них  потомкам  будет  гораздо  счастливее, а  я  похлебаю,
похлебаю,  да и  дальше... А могу  и  вмешаться, если  вздумается. Или  даже
прогневаться  на всех  чохом, не разбирая  правого  и  виноватого, старого и
малого. Как вулкан Попокатепетль. Но ацтеков я терпел долго, все ждал от них
хоть  какой-нибудь  новизны  и  интереса, а  они, пользуясь  любопытством  и
кротостью моей, развернулись не  хуже иного вулкана.  Смерть для внутреннего
употребления, "за  каждый  чих", если соотносить с современными  понятиями о
терпимости,  смерть  "на  экспорт",  поскольку за  пределами и границами  их
империи  инакомыслящих  и  инаковерующих  врагов-еретиков  еще  больше,  чем
внутри... Смерть,  молитвы и кровь, кровь,  смерть и молитвы. И обязательная
похвала   солнцу,   дарующему  жизнь  и   взамен  безостановочно  требующему
человеческих смертей на каменном алтаре... Жизнь... Которая, по крайней мере
в  эшелонах  власти,   явно  воспринималась  как  заготовка  для   творчески
осмысленных, культурно поставленных казней. Да, кровица по праздникам лилась
рекой, шампанским пузырилась, услаждая глаза и губы посвященных!
     Нынче,  особенно  в  так  называемых  развитых  странах  со  встроенной
демократией, жизнь течет иначе. Относительно  благополучная действительность
вокруг - удобная  штука:  и  обитать  легко,  и  бунтовать  комфортно. А  ты
побунтуй  у  ацтеков, там поборись  за права гражданские и иные... Иногда, в
разгар  какого-нибудь особо  выдающегося  торжества,  мне  хотелось сбросить
личину и  крикнуть  им: "Дурики! Что же вы творите, а? Дети малые, до навахи
дорвавшиеся! Разве налоги кровью собирают? Нет,  она лишь издержки мытарских
усилий,  но не  цель  их...  А воспроизводиться  кто будет?  Воспроизводство
демографических   ресурсов,   сукины  вы  карлики,   тем  более  расширенное
воспроизводство - это вам не  хухры-мухры!  Зарезать человеко-единицу  - это
даже самому  смуглому жрецу на полчаса не растянуть, а выносить  да родить -
полные  девять месяцев надобны! Да пока еще в разум и дееспособность будущий
налогоплательщик войдет... А где  вы теперь  страх возьмете - толпу в стойле
держать?  Пугать-то  уже нечем,  а скоро  и некого будет! Подумали об  этом,
идиоты? Сами не  способны - вспомните Ежова  Николай  Ивановича, загляните -
чем это  для него самого закончилось?..." Да... Даже если бы  и  помнили они
Ежова,  что на полтысячи лет с гаком после них жил и творил совсем на другом
конце  Земли,  не  остановились бы:  азарт,  традиции, богобоязнь -  к  чему
привыкли, туда и развивались... Это у них называлось: "собирать цветы". Плюс
наркотизация  повальная.  Впрочем,  остролистая   кока  больше  -  инковская
культура,  нежели ацтекская..  Я  их  всех  того, почти под  корешок...  Три
тупиковые ветви, чего тут жалеть? Может быть, они думали пронять меня своими
жертвами, что я  заплачу  вдруг  и всех пожалею (не совсем  уж всех,  а  тех
только, у кого ножи рукоятками  к себе)?  Раз за разом я их  вытравливал как
клопов, от мала  до велика, а новая поросль усваивала то же самое: молиться,
жертвы приносить, храмы  строить... Одни  и те же бабочки с цветами. Что  до
ольмеков,  что  после...  Что  Майя, что ацтеки...  Ни  потехи  с  ними,  ни
сопереживания,  ни  радости, ни  прогресса, ни перспектив...  С иными  я сам
сладил,  моментально  и без посредников. Однова стукнула  мне моча в голову:
взревел  я аки лев в пампасах или тот  же вулкан в Помпеях - и нет уж с нами
культуры майя.  С инками я уже не был столь милостив, достали они меня  хуже
горькой  редьки. Писарро получил от меня исчерпывающие инструкции, иначе сам
бы лег на камень под жертвенный нож, да не по щадящему инковскому, а истинно
ацтекскому  обряду:  я  ему  показал однажды  и  он  впечатлился  навсегда и
бестрепетно. Инки держались дольше  всех  и  вырождались  постепенно,  через
рабство и  ассимиляцию. Они бы и сами загнили до полного вырождения, сами бы
и храмы свои, и дворцы  по  камешку раскатали и под  джунгли  бы  забили,  в
полное беспамятство, только на пару-тройку сотен лет позже, не будь на свете
Азии и Европы... А так хоть - павлиньи перья в задницу и поют! И как поют! И
памятники