нает,  ну  а  я...
Я-то с ним не буду, можно считать, я его уже бросила..."
   - А как вы туда поедете, парни? С невредимками? На самолет вас не пустят.
   - Морем, - сказал Берт.
   -  "Двенадцать  негритят  пошли  купаться  в  море",  -  пропела  Амалия.
Оказалось, она зла, как черт.  -  За  неделю  пути  они  найдут  способ  вас
обрататъ. Газовая атака, например. Или еще проще: едете на родину,  господа?
Езжайте, езжайте, будем рады встретить. С возвращением вас, дорогие!
   - Пусть встречают, - пробормотал Рон с упрямством, Берт же покивал Амалии
и промолвил:
   - Умничка девочка. Однако, что  предлагаешь  ты?  Сидеть  здесь  и  ждать
газовой атаки? Спать в противогазах я не согласен.
   - У нас нет противогазов, - объявил разговорившийся Рон.
   Амалия посмотрела на него и поняла, что  ему  наконец-то  стало  страшно;
прежде он всегда был  невозмутим,  как  станок  с  электронным  управлением,
полагая, что его программист, то есть друг Берт, может предусмотреть все  на
свете. Собственно говоря, у него были основания так думать: в Детройте Умник
выгнал  его  из  цеха  за  сутки  до  взрыва  и  предусмотрел  все  грядущие
неприятности, заготовив целых два убежища - у  Марты  и  здесь.  Но  теперь,
когда Умник не знал, что делать, верный Рон испугался,
   - А ничего иного не остается, Берт, - сказала Амалия. - Я  убеждена,  что
на дороге есть засады, - пока мы ехали, я смотрела. От поворота на  Памплону
и досюда есть двадцать мест, где можно обрушить  скалы,  устроить  завал,  а
там...
   - Что? - спросил Рон.
   Амалии не хотелось его обижать, и она ответила как могла спокойно:
   -   Когда   убедятся,   что   вас   из   машины   не   достать,    начнут
экспериментировать. Если будет с собой газ, фукнут в вас газом. Или просто -
подорвут гранатой. Насколько  я  помню,  от  взрывной  волны  Невредимка  не
защищает, верно я говорю?
   Умник молчал, но Рональд не успокаивался:
   - Выйдем из машины и их побьем. Не успеют.
   - Сделаешь им пиф-паф? - спросила  Амалия  и  оскалилась,  как  фурия.  -
Оружия у тебя нет. Отберешь у них? Это можно, конечно, можно... Ты же будешь
под Невредимкой... А ты когда-нибудь стрелял  в  человека,  тихоня?  Нет?  А
потом, когда завал разберут, как ты отмажешься от трупов, а, мой  красавчик?
Тебя же повезут в полицию, и с почетным эскортом - с запасной  группой  Папы
Лентини. Устраивает?
   - Почему пропустили нас с тобой? - спросил Рон.
   - Им нужен он, вот почему. - Она запнулась, подумала и призналась:
   - Правда, будь я на их месте, я бы атаковала и нас.  Оставить  клиента  в
одиночестве, без поддержки - милое дело...
   - Вот! Надо попробовать, - объявил Рон.
   Они помолчали. Потом Берт проговорил, глядя в стол:
   - У нас харчей на неделю, не больше.  И  вообще.  Нельзя  же  сидеть  под
дамокловым мечом до бесконечности.
   - Лентини, - сказала Амалия. - Он не затем приехал, чтобы  выжидать,  как
кошка у мышиной норы.
   Берт поднял голову, уставил на Амалию бычьи свои глаза.
   - Предлагаешь оставаться и ждать атаки?
   - Предлагаю ждать разведчиков.
   Глаза просветлели. Берт протянул руку через стол и погладил ее по голове.
   - Во, я думал, скажешь ты это или нет? Умничка! У них же  это  стереотип,
они должны разведать обстановку, а?  Лады...  Как  ты  мыслишь  поступить  с
разведчиками?
   - Расспросить, - мягко произнесла Амалия. - Наручники у нас есть.
   Когда она их покупала, Рон - эта Валаамова ослица, -  помнится,  ошарашил
ее вопросом: "Для секса берешь?"
   Умник теперь  ухмылялся  и  смотрел  на  нее  с  живейшим  удовольствием.
Налюбовавшись, провозгласил:
   - Не-ет, Ронни, я ей верю! У нее чутье. Как она нас  у  Марты  отследила,
а?
   - Молчи, сглазишь, - сказала Амалия.
   - Когда, ты думаешь, они появятся? - с некоторым даже  почтением  спросил
Берт.
   - Я не знаю, когда прибыл Лентини. И не знаю его  почерка.  Но  думаю,  в
течение пяти-шести дней он пожелает иметь результат.
   Прошло два дня - неполных. Через день после  возвращения  Амалии,  ранним
утром, когда солнце еще не заглянуло в ущелье,  загудел  сигнал  телекамеры,
поставленной у въезда. Амалия натянула брюки - с Невредимкой, привешенной  к
ремню, - крикнула мужикам, чтобы пока сидели в укрытии, и выскочила  наверх,
к окну.
   По ущелью, сопровождаемый жидким хвостом пыли, ехал пикап  Хесуса.  Вроде
бы, в кабине сидели двое. Амалия скатилась  вниз,  подхватила  переговорник,
доложила, что это Хесус, и  перебежала  к  белому  камню,  отмечающему  край
колпака. Вышла за границу защитного поля и сказала  в  переговорник:  "Когда
помашу рукой, снимешь колпак". Берт ответил: "Заметано".
   Грузовичок приближался; теперь было ясно видно,  что  в  кабине  рядом  с
Хесусом сидит еще кто-то. Мужчина. Темноволосый, в джинсовой куртке -  здесь
все носили джин-су, - с платком на шее.
   - Как поживаешь, женщина? - прокричал Хесус, выходя из машины.
   Второй тоже вылез - улыбаясь и кивая, как заведенный.
   - Это мой брат, двоюродный  брат,  -  объяснил  зеленщик.  -  Глухонемой,
бедняга. Приехал ко мне из Бильбао отожраться, бездельник! - Он захохотал.
   Хесус был весельчак. Пожалуй, сегодня он смеялся малость искусственно.
   Двоюродный брат был крепкий мужичок лет тридцати,  с  густыми  сросшимися
бровями, отдаленно похожий на Хесуса. Зубы очень белые -  он  все  улыбался,
рассматривая Амалию с откровенным, жадным любопытством.
   "Если играет, то хорошо, - отметила Амалия.  -  Увидишь  в  глуши  этакую
бабенку - поневоле глаза вытаращишь... Но слишком уж откровенно он таращится
для испанского парня, сдается мне... Обыскать бы тебя",  -  подумала  она  и
спросила:
   - Привез все, что надо? Мы не ждали тебя сегодня.
   - Завтра поеду с ним в Бильбао, - объяснил Хесус. - На целых три  дня!  -
Он опять захохотал. - Поедем  разгружаться,  англичанка?  Сегодня  он  будет
пыхтеть, а я пока выпью винца, если поднесешь!
   - Давай, подъезжай.
   Мужчины забрались в пикап.  Амалия  помахала  Берту  и  пошла  к  дому  -
неторопливо, чтобы там успели  снять  поле.  Древняя  машина  Хесуса  ползла
следом, ревела, как реактивный самолет, и, обходя  дом,  Амалия  без  опаски
переговорила с Бертом - убедилась, что он слышал разговор насчет глухонемого
брата. Она попросила Эйвона выйти к задней двери и устроить  проверку.  Берт
прогудел: "Хлопну над ухом в ладоши, когда ты будешь видеть лицо, так?"
   Хесус подъехал к задней двери и расшпилил кузов машины; там  были  рядами
выставлены корзины с салатом, помидорами, персиками, завернутыми в  бумажки,
виноградом.
   - Как обычно? - спросил Хесус. Амалия кивнула, и он проорал, встав  перед
братом:
   - Одну корзину с салатом! Одну корзину с помидорами! Неси! Она покажет!
   - Он все-таки слышит? - лениво поинтересовалась Амалия. -  Когда  кричат,
слышит?
   - Не-а. Он по губам читает, как по книге... Эй, не лук, а салат!
   Амалия проводила глухонемого по длинному коридору в кладовку при кухне  -
в доме было четыре кладовых  с  земляным  полом,  без  окон,  со  старинными
дверями дюйма в три  толщиной  и  коваными  навесками  для  замков.  В  этих
клетушках было прохладно даже в жару, и Рон провел сюда  электричество,  так
что в июле, тягостно знойном и почти безветренном, Амалия забиралась в самую
просторную комнатку и читала или играла на компьютере.
   Она  показала,  куда  поставить  корзины,  и  они  вернулись  к   машине.
Глухонемой взял персики и виноград - эти корзины были тяжелые, - отнес их на
место. Амалия первой пошла к  выходу.  Она  знала,  где  прячется  Берт:  за
грязным занавесом, отгораживающим склад всякого  барахла,  и,  миновав  этот
занавес, оглянулась. Глухонемой улыбнулся. В  ту  же  секунду  Берт  высунул
ладони из-за тряпки. Хлоп!
   Нет, парень не вздрогнул. Но глаза вроде  бы  метнулись  влево  -  ладони
Берта были у него за левым ухом. А похоже, ты попался, мальчишечка, подумала
Амалия. Берт, шумно вздыхая, топал следом.
   Снаружи дул прохладный западный ветер, скалы  поверху  были  уже  озарены
солнцем. Хесус спросил:
   - Оливки нужны, женщина?
   - Сейчас разберемся, - сказала она, повернулась к парню и через его плечо
спросила у Берта по-английски:
   - Обыщем красавчика, как ты думаешь?
   Ее этому учили - фиксировать неосознанные и неконтролируемые реакции, - и
сейчас, при ярком свете, она увидела, что зрачки у парня  расширились;  цвет
лица не изменился. Он улыбнулся ей, как ни в чем не бывало, и опять закивал.
   - Бери его. Веди в дом, надень наручники.
   Берг сзади схватил парня за локти - тот рванулся было, но освободиться от
лап Берта Эйвона было очень трудно, даже когда на этих  лапах  отсутствовала
невидимая броня. А сейчас он был в Невредимке.

***

   ...Они хорошо изучили  эту  механику:  в  руке,  одетой  полем,  силы  не
прибавлялось, но ее хватка была  ужасна  для  живой  плоти.  Пальцы,  словно
стальные тиски, не поддавались никаким рывкам, и хуже того -  они  миллиметр
за миллиметром вдавливались в тело жертвы, используя мгновенные расслабления
мускулатуры. Когда Амалия слабой своей, маленькой  ручкой  держала  огромную
лапу  Берта  и  он  старался  не  поддаваться,  не   ослаблять   мускульного
напряжения, ему через минуту-другую приходилось просить  пощады.  Даже  Рон,
эта логическая машина, никак не мог привыкнуть к тому,  что  Амалию,  одетую
полем, он не мог ни шевельнуть, ни приподнять.
   - ...Что такое?! - вскрикнул Хесус.
   Берт довернул парня - тот стал  багрово-коричневым  -  и  повлек  в  дом.
Амалия улыбнулась Хесусу, ласково спросила:
   - Вот теперь скажи, кто он на самом деле. Пожалуйста.
   - Брат он мой! - завопил зеленщик. - Сын брата моего отца! Святая  Мария,
помоги мне!
   - Клянешься именем Марии, что брат?
   Теперь глаза метнулись у этого. Он пробормотал:
   - К-клянусь...
   - Ладно, иди за мной.
   В большой комнате Рональд обыскивал пленника;  на  столе  лежала  пачечка
песет, шариковая ручка и карточка, закатанная в пластик. Амалия взяла  ее  -
водительские права штата Нью-Йорк на имя Марко Каро.
   - За детей нас считает твой хозяин, - бархатным голосом пропела Амалия. -
Оружия нет у него? Посмотри лодыжки.
   Рон присел на корточки. Было видно, как у Марко дернулась нога -  врезать
ему; но он сдержался, и это было правильно.
   Оружия при нем не оказалось - опять-таки, разумно. Теперь Амалия  взялась
за Хесуса. Вывела на крыльцо, уперлась глазами в его  физиономию,  усатую  и
густо-коричневую от загара, и, постучав по удостоверению Марко, спросила:
   - Как, значит, звать твоего братца?
   - Игнасио, - мгновенно ответил Хесус.
   - Он так назвался?
   - Да... - Он понял, что проговорился, и отвесил челюсть. - То есть...
   - Ты, кажется, научен грамоте? - пропела Амалия, - Прочти-ка... Здесь  он
- Марко, а? - Она выдержала паузу и рявкнула:
   - Тебе заплатили, недостойный сын  достойной  матери?!  Чтобы  ты  предал
друзей, с которыми ел хлеб и пил вино?
   Зеленщик делал руками неопределенные  движения,  словно  сопровождая  ими
неслышимый монолог. Руки у него были, как у чернокожего, - темные с  тыла  и
светлые с ладоней.
   - Понимаю,  -  сказала  Амалия.  -  Ты  ничего  дурного  не  хотел.  Тебе
предложили хорошие деньги, чтобы ты взял с  собой  человека,  который  хочет
посмотреть, как живут в этом имении. Верно?
   Хесус истово закивал.
   - Он приехал с другими людьми?
   - С ним был такой важный мужчина, мадридец. Важный. -  Он  надул  щеки  и
выпятил живот.
   - Пожилой?
   - Нет, как ты или я.
   - Ну, мы с тобой молодые. Он сейчас у тебя дома?
   - Нет, это было вчера. Он уехал, а этот остался.
   - Он говорит по-испански?
   - Плохо говорит, хуже...
   - Чем я?
   -  Я  не  хотел  тебя  обидеть,  ты-то  говоришь  очень  хорошо,  хотя  и
англичанка.
   - Поэтому решили выдать его за глухонемого?
   - Это  мадридец  решил.  Он  сказал:  вы  похожи,  пусть  он  будет  твой
глухонемой брат.
   - И заплатили тебе хорошо.
   - Да, - застенчиво признал Хесус. - У меня долги еще с весны, понимаешь?
   - За ним должны приехать?
   - Не знаю. У него есть машина, она сейчас у меня на дворе.
   - Они расспрашивали о нас,  о  нашей  жизни?  Хесус  подумал,  помялся  и
объяснил:
   - Понимаешь, особо так не спрашивали: то одно спросят,  то  другое...  Не
знаю.
   - Ну, например.
   - Ну, давно твой мужчина здесь живет? Когда приехал?  Хорошо  ли  говорит
по-испански? Не знаю... больше не помню.
   "Плохо допрашивать на чужом языке, - подумала Амалия. - Интонации чуждые,
черт их побери. Не разберешь, когда  человек  врет.  Похоже,  сейчас  он  не
врет".
   - Вляпался ты, Хесус, - сказала она. - Деньги-то успел положить в банк? -
Он кивнул. - Да, ты никого больше не видел - из их компании?
   - Из какой компании? Приехал этот... и мадридец, и все.
   - Ну, хорошо. Я вот что думаю, что тебе очень опасно  возвращаться  домой
без него. Ты пока не уезжай, мы с Бертом посоветуемся, как теперь быть. И со
двора никуда не уходи, пожалуйста.
   Она вошла в дом, оставив бедного парня переваривать ее последние слова  -
насчет опасности. Дома у него была жена с тремя малыми детьми.
   Пришелец теперь сидел в кресле, прикрыв глаза. Рон расположился напротив,
и по его позе было видно, что он включил Невредимку.
   - Берт пошел готовить завтрак, - доложил Рон.
   Сибарит проклятый, подумала Амалия и, сдерживая себя, прошла на кухню.  В
этой  ситуации  она  была  старшей,  что  ей  абсолютно  ие  нравилось.  Она
приказала, как могла, вежливо:
   - Берт, пожалуйста, отведи его в дальнюю кладовку.
   Он не спросил - зачем. Включил Невредимку под курткой, медведем подступил
к пленнику и молча поволок. Тот сначала брыкался, но в  коридоре  закряхтел,
обмяк и даже как будто потерял сознание. Амалия  взяла  с  печной  приступки
фонарик, вошла  в  кладовую;  там  было  пусто  -  только  несколько  досок,
оставшихся от ремонта.
   - На пол его, сердечного...
   Берт выпустил парня, тот  мягко  повалился  на  земляной  пол.  С  ужасом
воззрился на этого верзилу с железными клещами  вместо  рук  -  вытаращенные
глаза казались бельмами при свете фонарика.
   - Теперь послушай, Марко, - сказала Амалия. - Кончай притворяться глухим,
это не поможет. Сейчас мы запрем  тебя  здесь  -  как  ты  есть,  с  руками,
скованными на спине. Оставим без воды, без ничего. Будем  держать,  пока  не
заговоришь или не сдохнешь. Дверь здесь прочная. Я вижу, до тебя это  дошло.
Хорошо. Нам  надо  знать,  кто  тебя  послал,  и  ты  нам  это  скажешь.  Не
рассчитывай, что тебя освободят твои приятели, с нами  вам  не  тягаться.  В
Голландии...
   Она замолчала, потому что при этих словах он не удержался  -  прищурился.
Выждав несколько секунд, Амалия заговорила снова:
   - Ты знаешь, что было в Голландии, верно? Тогда  можешь  призадуматься  и
сообразить, что твоим приятелям будет крышка, если они сюда явятся.  И  тебе
будет крышка, потому что свидетели нам без надобности.  Подумай,  хорошенько
подумай, Марко. Все. Пока - все.
   Он сидел неподвижно, привалясь спиной к  стене  и  закрыв  глаза.  Амалия
перевела фонарик на дверь и вышла; Берт - за ней. Наложил замочную  навеску,
поискал в соседней кладовой болт, засунул его в проушину и молчком,  угрюмо,
затопал на кухню. Амалия спросила:
   - Послушай, что делать с Хесусом?
   - А, черт... Пусть убирается.
   - Они же его убьют. Или запытают.
   - А мне плевать, - сказал Умник. - Сам виноват, идиот. Он  был  прав,  но
Амалия все-таки возразила.
   - Жаль его, парень-то ничего, хороший. И семейный.
   Она сама не имела представления, как поступить - спрятать его здесь,  так
ведь он  наверняка  не  согласится,  а  силой  удерживать...  Вот  вляпался,
бедолага... С такими мыслями она и вышла во двор. Хесус что-то  перебирал  в
кузове своей машины, покачивая головой.
   - Езжай домой, - сказала Амалия. - И послушай, советую  тебе  сегодня  же
уехать куда-нибудь, вместе с семьей. Вернется  этот  Мадридец...  он  плохой
человек, можешь мне поверить. Спрячься к кому-нибудь, слышишь, Хесус то?
   - Такой важный господин... - пробормотал зеленщик.
   - Он бандит. Детишек пожалей, человек.
   Хесус со скорбным лицом завел свою грохочущую штуковину, покивал Амалии и
уехал. А она пошла завтракать, хотя аппетита не было совершенно.
   Пленник сломался через три с половиной  часа:  принялся  лупить  ногой  в
дверь. Амалия подошла и предупредила, что его свяжут. Тогда у  него  наконец
прорезался голос. Он стал вопить -  с  характерным  нью-йоркским  выговором;
кричал, чтобы выпустили, что он сейчас лопнет и  что  с  ними,  трахаными  и
перетраханными, все равно рассчитаются. Она дала ему поорать полчаса,  потом
подошла снова и тихо, спокойно объяснила: он должен сказать, кто его послал,
иначе его свяжут, заткнут рот и забудут, что он есть на свете.
   Он умолк. Но еще через полчаса прокричал, что если его отведут в  туалет,
он скажет.
   Открыть дверь Амалия попросила Берта.  И  оказалась  права  -  пленник  с
разбега, от задней стены, бросился на мучителя - согнувшись, целясь  головой
в живот. На его счастье, Берт увернулся, и парень не разбил  себе  голову  о
защитное поле, только ушибся, когда рухнул на пол.
   - А ты - упрямец, - сказала ему Амалия. - Говорить, значит,  не  желаешь?
Парень поднял голову - из носа у него текла кровь - и выпалил:
   - Что мне - подыхать теперь? Скажу!
   - Вот и славно. Кто тебя послал?
   - Марине!
   - Кто он такой?
   - Он меня послал. Ты про это спрашивала, верно?
   Он действительно был стойкий парень: сплевывал кровь и гнул свое.  Амалия
знала, что надо подержать его еще, хотя бы  сутки,  и  лишь  тогда  надавить
всерьез. Сейчас он, понятное дело, воображал, что имеет дело с  дилетантами,
причем с мягкотелыми нюнями - ему ни разу не въехали по зубам, не пригрозили
пытками, даже не орали. Но время поджимало. Сидеть и ждать атаки теперь было
невозможно.
   - Свяжу ноги с руками, положу мордой вниз, - мягко и монотонно заговорила
Амалия. - Привяжу к полу, чтобы не перевернулся. Заклею рот. Будешь  лежать,
пока не скажешь...
   - Я сказал! Марнно!
   - Будешь лежать, пока не скажешь. В дерьме и  моче.  Раз  в  сутки  будем
отдирать  пластырь  и  повторять  вопрос:  кто  тебя  послал?  Дня  три   ты
продержишься без воды, на четвертый умрешь,
   - Ты обещала пустить меня в туалет!
   - Нет, Марко, нет... Это ты обещал сказать, если тебя пустят.
   - Я сказал!
   - Ты не сказал, кто такой Марино. Он отвернулся.
   - Втащить дурня обратно? - спросил Берт. До  того  он  стоял  неподвижно,
держась за подбородок.
   - Он не дурень, - ласково  произнесла  Амалия.  -  Он  просто  ошибается.
Думает, что его выручат. Правда, Марко? Он думает, мы простые  люди,  только
наглые, а наглые потому, что не знаем силы, которая за ним стоит. Я  просила
его подумать, но ведь он не мог сообразить, что мы - не люди. Подними его  и
прислони к стене.
   Берт, кряхтя, поставил Марко на ноги. Амалия  встала  перед  пленником  и
приказала:
   - Марко, ударь меня ногой.
   Парень сплюнул и ухмыльнулся, сворачивая рот на сторону.
   - Вот хрен тебе, блядища. Нашла дурака!
   - Он же бандит, - сказал Берт. - Он думает, ты его провоцируешь, чтобы  я
его исколошматил.
   Амалия протянула руку и взяла Марко за шею - длины пальцев не  хватило  и
на треть  обхвата  этой  здоровенной  шеи,  но  через  несколько  секунд  он
всхрапнул, как лошадь, и  ударил-таки  мучительницу  ногой.  Ударил  сначала
слабо, потом изо всех сил, но с таким же успехом он мог  колотить  бронзовую
статую. Лицо у него было застывшее и страшное - маска смертельного ужаса. Он
захрипел, Амалия разжала пальцы, и Марко рухнул на пол, подогнув колени.
   Когда он вздохнул и пошевелился, она проговорила:
   - Мы - не люди, мы - машины, понял? Кто  на  нас  нападает,  тот  гибнет.
Сколько вас было в Голландии и сколько вернулось? Тебе не говорили?
   - М-меня уб-бьют, - прохрипел Марко.
   - А может,