проводите  охранную  работу  в
нашей зоне ответственности? Как будто мы  сами  не  в  состоянии  обеспечить
покоем наших налогоплательщиков!
   Понимая все это, Амалия, не поставив в известность Мабена, явилась к Питу
Никсону и в два счета его обольстила. Нет-нет,  не  в  буквальном  смысле  -
просто ухитрилась ему понравиться, и  он  без  всяких  официальных  процедур
разрешил ей делать свое дело, О чем она впоследствии и доложила шефу.
   Сейчас она обратилась к Питу с необычной просьбой: созвониться с полицией
аэропорта. Чтобы ей разрешили ознакомиться со списками пассажиров,  отбывших
со всех терминалов в определенное время. И еще разрешили  опросить  служащих
на терминалах. Пит сильно удивился, и она представила себе, как он сидит за.
столом в своем закутке и надувает черные глянцевые щеки.
   - Амми, радость моя, у тебя любовник убежал? П-хе! Плюнь на него, радость
моя! У меня тут шестеро холостяков, красавица  моя!  Кого  ты  ищешь,  скажи
старине Питу!
   - Потом все расскажу, дружище, - пообещала она.  -  Так  ты  мне  окажешь
такую любезность, а, Пит?
   - Потом? Когда это - потом?
   - Ну, Пи-и-ит, ну голуба моя, ну пожа-а-луйста. Я же к  Метро  подъезжаю,
время поджимает...
   - Ко мне ты подъезжаешь, как паровоз, никакого спасения, - проворчал  Пит
Никсон. - Уговорила,  звоню.  Попрошу,  чтобы  тебя  встретили  перед  залом
отбытия. С тебя ящик пива и по поцелую на каждую бутылочку.
   У входа их действительно встретил полицейский сержант и  сразу  подвел  к
телеэкрану, по которому можно гонять вниз-вверх  расписание  рейсов.  Амалия
послала Джона обследовать терминалы  -  выяснить,  не  застрял  ли  Умник  в
аэропорту, - а сама  выбрала  из  перечня  рейсы,  отбывшие  из  Детройта  в
пределах последнего часа. И попросила сержанта отвести ее к стойке компании,
рейс которой отбыл первым.
   Еще у телеэкрана она  заметила,  что  сержант  заглядывает  ей  за  вырез
блузки, и похвалила себя - переоделась как надо, и официально, и пикантно.
   Просмотрела список пассажиров - нет господина Эйвона.  Перешла  к  стойке
"Дельты", рейс на Торонто - тоже ничего... В тот момент, в  горячке,  Амалия
еще не могла себе представить, чтобы у господина Эйвона мог быть паспорт  на
чужое имя, поэтому она уверенно посчитала, что  Берт  не  улетел  в  Канаду.
Следующий рейс - "Эр Франс", Париж;  и  здесь  пустота...  Она  досматривала
список, а белобрысый сержант увлеченно заглядывал ей  за  вырез,  и  в  этот
момент запищал телефон. Джон.
   "Прижми плотно к уху, - сказал Джон. - Плотно. За тобой "хвост". Двое.  У
одного "длинное ухо"; если осторожно оглянешься, он прямо у тебя  за  спиной
сидит на лавке, прикрыт газетой с очком. Не отвечай, услышит".
   "Длинное ухо"  -  узконаправленный  микрофон,  дьявольски  чуткая  штука.
Амалия подумала и все-таки ответила:
   -  Повтори  это  сержанту,  Джонни.  Сержант  принял  телефон,  послушал.
Аккуратно, не оглядывась, выключил аппаратик, проговорил:
   - Извините, мэм, я на минуту... - И широкими шагами подошел к человеку  с
газетой.
   Амалия подошла тоже. Из любопытства.
   - Моя извинения, сэр!  -  нарочито  громко  провозгласил  сержант.  -  Вы
нарушаете закон!
   Едва сержант проорал первое слово, как человек уронил газету и  сорвал  с
себя наушники. Видать, ему крепко ударило по барабанным перепонкам.  Раззява
какой-то, подумала Амалия. Нерасторопный.
   Человек встал с лавки и объявил:
   - Я не нарушал никаких законов!
   - Нарушили закон, сэр, в четвертую поправку к Конституции,  сэр.  (Ай  да
белобрысый...подумала Амалия.) Вы подслушивали  приватный  разговор.  У  вас
есть разрешение прокурора на использование  подобного  прибора  в  отношении
служащего полиции и частных лиц? - Раззява молчал, -  Нет?  Я  вынужден  вас
задержать, сэр, и составить соответствующий акт.
   Он еще не договорил, когда раззява  с  поразительным  проворством  метнул
свой подслупшватель вверх в в сторону, аппаратик  описал  дугу  -  Амалия  и
полицейский не успели опомниться, а какой-то человек, стоявший у  окна,  уже
поймал подслупшватель и метнулся  вон  из  зала,  по  движущейся  дорожке  к
посадочным воротам.
   Расчет был точный: для составления акта полицейский офицер  должен  иметь
оба, так сказать, предмета - и обвиняемого, и  его  аппарат.  Но  расчет  не
удался, поскольку Джон стоял как раз  у  выхода,  и  он  тоже  был  точен  -
подставил ногу бегущему, рухнул на него сверху и выхватил подслушиватель.
   Какая-то дама завизжала.  Полицейский  крепко  держал  псевдо-раззяву  за
плечо. Джон поставил беглеца на ноги и встряхнул, потому  что  тот,  видимо,
ушибся головой.
   Последовала стандартная процедура - раз-раз!  Обоих  нарушителей  порядка
поставили к стене,  ощупали,  и  у  обоих  было  изъято  оружие,  причем  не
какое-нибудь,  а  крупнокалиберные  "вальтеры".  Набежала  небольшая   толпа
восторженных зевак. Очень скоро объявился полицейский наряд, увел раззяв,  и
Амалия высказала сержанту свое восхищение.
   - Да что уж там, мэм, - скромно сказал сержант,  и  они  стали  проверять
следующие по расписанию рейсы.
   Вернее, проверяла одна Амалия: сержант подводил ее к стойке,  представлял
и начинал прогуливаться по залу. Право же, это был сообразительный парень  -
вопреки наивному своему виду и манере смотреть куда не надо.
   Эйвона не оказалось ни в одном списке.
   - Спасибо, сержант... - с тоской сказала Амалия. - К сожалению, это  все.
Огромное вам спасибо. Сержант сочувственно улыбался.
   - Всегда рад помочь, мэм. Меня зовут Карл - Карл Эйно. А вас?
   Амалия сказала, как ее зовут, и протянула сержанту руку, прощаясь, но тот
смущенно покачал головой.
   - Извините, Амалия... э-э... вы же свидетель и потерпевшая.  Нас  ждут  с
протоколом и все прочее...
   - Ах да, конечно, - ответила она, думая в то же время, что вот  еще  один
влюбился и непременно  попытается  назначить  свидание,  когда  закончит  со
своими протоколами. Вот незадача, досадовала она, и почему я взяла в голову,
что Берт непременно улетел, и притом именно  отсюда,  а  не  из  Уиллоу-Ран,
который даже ближе к Хоуэллу? Почему? Мало ли куда он мог рвануть  в  ходком
"ауди"... Например, в Чикаго, где человек тонет, как  монетка  в  Ниагарском
водопаде. Милое дело...
   Она кивком подозвала Джона, и они  прошли  в  участок  и  дали  показания
сержанту Эйно. Подтвердили, что на столе лежат именно те пистолеты, кои были
изъяты у арестованных,  равно  как  прибор  с  узконаправленным  микрофоном.
Арестованные вели себя не то чтобы нагло: они были абсолютно спокойны и  все
отрицали. Начисто. И требовали, чтобы им дали позвонить по телефону.
   Почему, почему, почему? - вертелось у нее в голове.  Почему  я  была  так
уверена, что он поехал сюда? Амалия участвовала в этой процедуре в как бы не
участвовала. Она словно ощущала невидимый тяж, протянутый от Эйвона к ней, к
ее лбу - точно в середину, над глазами. И тут она подумала: а что,  если  он
имеет документы на другое имя?
   ...Арестованных увели, сержант что-то втолковывал своему стенографисту, и
тогда Джон сказал;
   - Слушай, Амми, надо же доложить об этом инциденте, как ты думаешь?
   Амалия  словно  вернулась  с  другой  планеты.  Опять  стала  отчетливой,
рассудительной рабочей машинкой, ничего не упускающей из  виду.  Достала  из
сумочки мобильный телефон, отошла к окну, вызвала Мабена,
   На этот раз Мабен ответил и согласился принять короткий доклад. {Он  ехал
с президентом компании от Президента  Соединенных  Штатов  -  в  машине,  на
аэродром.) Выслушав доклад, шеф ответил неприятным голосом:
   - Попросите начальника полиции, чтобы они связались  с  агентом  ФБР  Джо
Родригесом, повторяю: Джо Родригес. Он ведет дело о взрыве.  Передайте  ему,
мы имеем основания считать, что слежка за служащими безопасности фирмы может
быть связана со взрывом. Пусть свяжутся срочно. Повторяю: срочно.
   На доклад о бегстве Эйвона Мабен не отреагировал вообще,  словно  знал  о
нем или предвидел.
   Амалия  представляла  себе,  какой  втык  она  получит   за   самовольную
экспедицию в Метро-Уэйн. Что  же,  заслужила...  Она  встряхнула  головой  я
пересказала все сержанту. Тот вдруг расплылся в улыбке,
   - А-а, вот оно как! А я все думаю, как такая девушка очутилась в  полиции
Хоуэлла! Так вы из "Джи Си"...
   Очень четко все было у них  поставлено  здесь,  в  полиции  аэропорта.  И
капитан принял их с хода, и решение его было мгновенное:  с  ФБР  связаться,
арестованных до появления ФБР к телефону  не  подпускать,  а  представителям
заводской полиции и в дальнейшем оказывать всяческое содействие.
   Штука в том, что заводской комплекс "Джи Си" в Детройте был  здесь  всеми
почитаем - примерно как ЗИЛ в Москве. Или еще  сильнее:  Детройт  ведь  куда
меньше Москвы. И взрыв на этом комплексе воспринимался  как  пощечина  всему
городу, особенно - его полиции.
   - Чем еще могу быть полезен? - спросил начальник полиции.
   - Разрешите еще доболтаться по вашему хозяйству, - сказала Амалия.
   И они опять двинулись втроем по терминалам, но на этот раз Амалия  твердо
знала, чего хочет. Подошла к стойке "Дельты" - там все еще сидела блондинка,
при которой случился этот спектакль  с  подслушиванием,  обыском  и  прочими
кинотрюками. Блондинка улыбнулась Амалии, как старой знакомой, и в ответ  на
вопрос, не она ли вела регистрацию на рейс в Торонто, сказала, нет, не  она,
на регистрации сидел господин такой-то;  сейчас  он  у  седьмого  выхода  на
посадку.
   Амалия по-прежнему не могла бы объяснить, почему она прицепилась именно к
этому рейсу; ее снова влекло что-то  непонятное  и  неосознаваемое.  Слишком
долго она надзирала за господином Эйвоном, за Бертом, и просто з и а л а: он
должен был поступить вот так.
   Господин такой-то  оказался  пожилым  джентльменом  -  лет  пятидесяти  с
хвостиком;  благожелательный,  спокойный.  Амалия  показала  ему  фотографию
Эйвона, подумав при этом, что надо бы вынуть ее из  дорогой  кожаной  рамки.
Джентльмен покачал головой.
   - Не узнаю, не было такого человека, мэм.
   - Вы уверены?
   - Не на сто процентов. Но вы же знаете, это заграничный рейс - я проверял
паспорта.
   - И вы смотрите на фотографии? - спросила Амалия с некоторым удивлением.
   Американцы  не  любят  документов.  Не  любят,  когда  у  них  спрашивают
документы, воспринимая это как покушение на личную свободу, и  -  сочувствуя
тем, с кого  их  спрашивают,  -  не  любят  особо  рассматривать  презренные
бумажонки.
   - Мельком, - признался джентльмен. - Основное внимание  уделяется  другим
авуарам.
   "Ишь, какое слово, - подумала Амалия. - Надо будет посмотреть в словаре".
И попросила:
   - Может быть, разрешите его описать? Шесть  футов  четыре  дюйма,  прямые
плечи, волосы... светлый шатен, возраст - сорок лет на вид... Да! Вы  должны
были заметить его руки, толстые такие пальцы, сильные.  Кожаная  куртка,  по
всей видимости... Крупный такой господин. Приметный,
   Джентльмен за стойкой покачал головой и хмыкнул. Потом сказал:
   - Припоминаю. Такой господин был. Да, появился перед концом  регистрации.
Да, толстые пальцы, припоминаю, мэм. Но он был без усов, я бы запомнил усы.
   - Вы уверены, что запомнили бы?
   - Не на сто процентов, - снова сказал тот. - Видите ли, мэм,  регистрация
- это достаточно сложная процедура. Мы заполняем посадочный талон,  багажные
квитанции, бирки - именные бирки...
   Амалия терпеливо кивала,
   - ...Проверяем паспорт, отправляем багаж. Сверяем имя со списком... -  Он
взглянул на сержанта Эйно, маячившего неподалеку, и договорил все-таки:
   - Со списком нежелательных лиц. Так что, мэм, этого человека я,  кажется,
припоминаю, но насчет усов... Не могу заявить с уверенностью.
   - Не помните, на какое место вы его посадили, сэр?
   - Место, место, место... Да. Он не спрашивал  никакого  особого  места...
конечно, он последним прошел в зал ожидания... место...  По-моему,  двадцать
второй ряд, место "ди". Нет! Я дал ему место у окна, "эй", потому что он  не
спрашивал, он уважал мое время. Двадцать второй ряд.
   - Огромнейшее вам спасибо, сэр, - сказала Амалия и чуть не бегом  рванула
к девушке со списками пассажиров.
   Джон и Карл - видимо, уже недоумевая, - переместились следом. Девушка  со
списками была славненькая.
   Светлая  блондинка,  волосы  не  крашены,   почти   без   макияжа;   лицо
скандинавского типа, вздернутый нос. Добропорядочная особа. Отметив все это,
Амалия сказала:
   - Милая девушка, извините за беспокойство, извините... Не посмотрите  еще
раз в список - кому было назначено место двадцать два "эй"?  Не  сочтите  за
труд... Рейс на Торонто, что мы уже смотрели.
   Барышня кротко переключила  свой  компьютер,  пощелкала  некоторое  время
клавишами и проговорила:
   - Двадцать второй ряд,  место  "эй",  господин  Джошуа  Тэкер,  "короткий
билет". - Увидев, что рыжая дама не понимает  насчет  билета,  объяснила;  -
Билет без пересадки и не обратный.
   Тогда Амалия решила рискнуть и попросила:
   - Пожалуйста, мисс, я могу попросить вас об одолжении?.. Если  вас  будут
спрашивать об этом пассажире, не говорите,  что  я  уже  им  интересовалась.
Видите  ли,  он  в  опасности.  Скорее  всего,  им  могут   заинтересоваться
преступники, которые разыскивают его. Я вас очень прошу.
   Риск был в том, что неизвестный господин Тэкер после такой просьбы должен
был заинтересовать барышню, и  она  неизбежно  запомнит  этот  разговор.  Но
девушка подняла на Амалию сине-серые скандинавские глаза и ответила:
   - Конечно, мэм, если вы так говорите... Я не стану им помогать  и  сообщу
вам, в полицию. Ведь вы из полиции?
   - Колоссально! Ох, спасибо... Сообщите сержанту Эйно, хорошо?
   - Карлу? Договорились.
   У нее был какой-то акцент - не сразу разберешь какой. Они  смотрели  друг
на друга и улыбались. Они были приятны друг другу. Амалия спросила:
   - Вы из Швеции?
   - Странно... Почему-то многие так думают, когда меня видят. Я из  России.
Русская. Вот Эйно - он  скандинав.  -  Она  улыбнулась  сержанту,  стоявшему
поодаль, у большого окна. - Меня привезли, когда я была  вот  такая.  -  Она
показала рукой: пониже ее рабочего стола.
   "Года два тебе  было,  -  подумала  Амалия.  -  Странно,  что  сохранился
акцент",
   Она запомнила фамилию регистраторши; фамилия  была  английская.  "Видимо,
замужем.. или отчим дал свое имя... да какое мне дело... Славная какая. Жаль
- нельзя позвать  ее  в  кафе,  посидеть,  потрепаться,  выпить  чего-нибудь
вкусненького. Она на работе, и я на работе, черт бы побрал  проклятые  дела.
Не хочу я возвращаться в Хоу-элл, что мне там теперь - стеречь  толстомясую?
Хотя ей не позавидуешь тоже... Почему-то мой  драгоценный  Ма-бен  никак  не
распорядился..."
   К стойке подплыла дама с детской коляской; Амалия последний раз взглянула
на русскую и помахала рукой.
   - До встречи!
   - Всегда вам рада. До свиданья.
   Амалия пошла к своим, и тут в ее сумочке запищал телефон.
   Мабен приказывал проехать на завод, в главную контору, к старшему  агенту
ФБР Родригесу, который желает ее видеть.
   - Постарайтесь получить побольше информации. Затем свяжетесь со  мной.  И
попрошу впредь не своевольничать, мисс. Понятно?
   Куда уж понятней, подумала  она  и  пошла  прощаться  с  сержантом  Эйно.
Сердечное было прощанье, ничего  не  скажешь,  только  жаль  -  принимал  ее
деловую карточку с рабочим телефоном, он думал вовсе не о делах,  на  личике
его розовом было написано, о чем он думает.  "Жаль,  мой  друг,  что  далеко
живешь, а я сижу одна, как птичка в клетке", - пропела  про  себя  Амалия  и
двинулась на стоянку, сопровождаемая своим адъютантом.
   Уже совсем стемнело; самое темное  время  в  году.  Усевшись  в  холодную
машину, Амалия открыла было рот,  чтобы  сказать:  "А  заедем-ка  перекусить
куда-нибудь", как Джон объявил:
   - Амми, жрать охота до тошноты. Заедем куда перекусить?
   В это время их верховный шеф, господин Клемент Гилберт, еще был в воздухе
- где-то над прекрасным городом Филадельфией  -  и  потому  не  мог  активно
участвовать в событиях. Он сидел в салоне-кабинете своего самолета (своего в
буквальном смысле), один, и потому мог не заботиться о том, что  написано  у
него на лице. Он снова  был  свиреп  -  как  давеча  в  своем  президентском
кабинете, когда срывал галстук И бессмысленно катал и перекатывал  в  голове
беседу с Президентом. В известном  всему  миру  Овальном  кабинете.  Большая
честь. Быть принятым Самим  Президентом.  "Вот  дерьмо,  -  думал  примерный
американец, столп общества Клемент Гилберт. - Проклятое дерьмо,  не  система
управления, а куча деталей, не соотносящихся друг с  другом.  Действительно,
поговорили..."
   Он вспоминал сахарную рожу Берри, советника Президента по промышленности,
присутствовавшего при беседе. Сахарность эта была адресована, конечно же, не
ему, а Хозяину. Боже, Иисус Спаситель, что же они  бормотали!  "Конечно  же,
конечно, я, - это Президент, - верю  каждому  вашему  слову,  Клем,  как  ни
невероятно  то,  что  вы  рассказали.  Да,  да!  Это  невероятно,  но  гений
американского народа всегда, всегда творил чудеса. Моя администрация  готова
помочь вам всячески, дорогой Клем, - да, конечно же, не  только  вам,  но  и
всему народу Америки должно служить такое изобретение! ФБР  уже  получило  -
еще до вашей просьбы, мой дорогой друг, еще до  вашей  просьбы,  -  получило
распоряжение о тщательном и незамедлительном расследовании гнусной  диверсии
на заводе корпорации "Дженерал карз". Мне  будут  докладывать  ежедневно,  -
здесь Президент постучал  по  ручке  кресла.  -  Будет  учреждена  комиссия,
каковая рассмотрит все документы, описывающие это выдающееся изобретение..."
   Тут Президент сделал паузу, и вмешался Берри. Очень  вовремя.  И  ласково
сказал, что документы, конечно же, можно  рассмотреть,  господин  президент,
однако  изобретатель...  тайна  изобретения...  стоило  бы  обождать,   пока
уважаемый  господин  Гилберт,  Клем,  восстановит  опытный  образец,   столь
горестно утраченный. Он вообще настаивал бы на секретности -  до  надлежащей
минуты, разумеется, -  поскольку  легко  представить  себе  панику,  могущую
возникнуть в определенных кругах, когда слух о такой разработке, находящейся
на попечении правительства, распространится в обществе!
   "О, конечно же, - сказал Президент, - и это непременнейше надлежит  иметь
в виду! Мы подумаем, дорогой Клем, теперь мы проинформированы...  Что-нибудь
еще?.."
   Прокатился, думал Си-Джи.  А  ведь  некогда  мне  кататься,  дела  и  так
запущены за последние сутки.
   И еще - Эйвон сбежал. Может быть, это и к лучшему, пришла в голову мысль,
в сейчас же Клемент Гилберт понял, что подлым  образом  воспроизводит  мысли
Президента и  Берри  насчет  взрыва:  может,  это  и  к  лучшему,  теперь  и
заботиться не о чем...
   На подлете к Нью-Йорку он вызвал к себе Мабена и спросил: уверен ли  тот,
что Эйвона не похитили, что он сбежал? Мабен сказал, что в основном  уверен,
но собирается, если босс не возражает, сейчас же переброситься в  Детройт  и
проверить все обстоятельства этого дела лично.
   Умник в это время летел над Атлантикой  и  задремывал,  приняв  стаканчик
виски. Очень неплохое  виски  подавали  в  этом  самолете.  И  думал  он,  к
собственному удивлению, только о том, нашла ли уже Нелл его записку, или еще
нет.
   Нелл записку еще не нашла и пребывала в ярости -  и  в  уверенности,  что
этот мерзавец усатый, этот пьяница и бабник забрался куда-то с мелкой  рыжей
блядью. А троим парням нарочно приказали стеречь ее, Нелл, чтобы она чего не
разведал - и вообще их не накрыла.
   Лойер, видимо, чуял неладное: еды не просил, лежал в столовой, у всех  на
дороге, чтобы все ходили мимо него, а морду положил на вытянутые лапы. Нелл,
проходя на кухню, пнула его, потому что цвет его шкуры напомнил ей о волосах
Амалии.
   Сама же неласково поминаемая Амалия проехала в ближайшую пиццерию,