ерт.
   В трубке что-то стукнуло, зашуршало, и через несколько секунд он  услышал
голос Энн:
   - Да, да!
   - Это я, Энни. Как... как у тебя?
   Кажется, она всхлипнула,  но  справилась  с  собой.  Кажется,  ей  что-то
говорили. Наконец она ответила:
   - Все уехали, Клем. Осталась только Лорри. Только что  приехали  какие-то
люди. - Прерывистый Вздох. - Мальчики наверху... им велели  сидеть  наверху.
Они... Они себя вежливо...
   Вмешался мужской голос:
   - Все, разговор окончен. Пока.
   Клем опустил трубку на колени; человек в смокинге  взял  ее,  повесил  на
место и спросил:
   - Убедились, сэр? Теперь решайте. Либо принимаете предложение и  едете  к
своему семейству, либо вам - извините меня за прямоту  -  не  к  кому  будет
ехать, господин Гилберт.
   Клем сидел очень прямо, выставив подбородок, и смотрел  вперед.  Там  уже
был виден перекресток 72-й улицы, огни машин текли в обе стороны, к Парку  и
к реке. Его трясло - где-то внутри, глубоко, - но он  был  странно  спокоен,
как будто случилось нечто, давно ожидаемое. У человека, ворвавшегося  в  его
дом, итальянский акцент, понял он. Лентини. Мабен  говорил,  что  это  самый
опасный гангстер в городе, а я не обратил внимания. Но там ведь были и  люди
из ФБР, кажется, даже снайперы... Машина встала на светофоре, и тут его  как
отпустило  -  оцепенение  исчезло,  внутренняя  дрожь  вышла  наружу,  и  он
представил себе ужас Энн, представил себе этот шок, своих беззащитных  детей
и быстро спросил, преодолевая дрожь:
   - Конкретно? Чего вы требуете?
   - Ликвидируйте опытное производство и  дайте  слово,  что  оно  не  будет
возобновляться.
   - Достаточно моего слова?
   - Достаточно, - сказал длиннолицый и покивал. -  Достаточно,  -  повторил
он. - Так что же?
   - Я даю с-слово, - сказал Клем, давясь слюной. - Передайте...
   - Его придется держать, господин Гилберт, - почти ласково сказал  тот.  -
Вы могли убедиться в наших возможностях. Джордж!  Можешь  остановить  машину
господина Гилберта и уйти. - Он вынул из  гнезда  телефонную  трубку,  нажал
кнопку "повтор" и проговорил:
   - Это Фил. Все по домам... и без глупостей. Шестой!  Скажи  хозяйке,  что
хозяин едет домой.
   "Кондор" остановился у тротуара. Клем, снова оцепенев, смотрел на Джорджа
Миллера - как он открывает дверцу, как, почему-то неуклюже двигаясь, выходит
на мостовую и боком перебегает на другую сторону.
   - Теперь он обеспечен на всю жизнь, - равнодушно  сказал  длиннолицый  за
спиной Клема, - И члены вашей охраны.  Вы  сможете  вести  машину,  господин
Гилберт? Могу проехать с вами до... - Пауза. - Пока вам не станет получше.
   Клем молча отпер левую дверцу, ступил, шатаясь, на мостовую,  сделал  три
шага вперед и упал на водительское сиденье. Он не оборачивался.
   -  Чтобы  не  было  сложностей,  ничего  не  объясняйте  ФБР,  -   сказал
длиннолицый в переговорник.
   Услышав, что хлопнула задняя дверца, Клем нагнулся  к  рукоятке  передач,
аккуратно переставил ее в положение  "вперед"  -  засветилась  надпись  -  и
надавил на педаль.
   Он редко водил машину последние годы, а за руль "кондора" не  садился  ни
разу, к тому же руки тряслись и были как чужие. Если бы не старые, въевшиеся
в мускулатуру навыки,  он  бы  наверняка  разбился,  потому  что  гнал,  как
безумный, - да он и был сейчас безумен. Сворачивая  налево  на  86-ю  улицу,
чиркнул на красный свет поперек перекрестка, потом, не тормозя, вырвался  на
скоростное  над-речное  шоссе  и  там   стал   обгонять   всех   -   мчался,
сопровождаемый негодующими гудками. В  извилистом  "горлышке"  перед  мостом
Джорджа Вашингтона не удержал машину, едва не вмазался в  каменный  откос  и
тогда  заставил  себя  ехать  осторожней.  Он  что-то  внушал  самому  себе,
уговаривал себя, что надо добраться к Энн живым и спокойным, но на последнем
участке, на узких улочках помчался снова, едва не  вылетая  на  газоны,  его
заносило на поворотах, и наконец он увидел  два  фонаря  у  начала  въездной
дороги к своему дому.
   На дороге между фонарями стоял человек;  он  шагнул  навстречу  машине  и
поднял светящийся полицейский жезл.  Клем  невнятно  выругался,  затормозил.
Полицейский подошел, посветил фонариком ему в лицо.
   - Господин Гилберт?! Но где...
   - Кто вы такой?
   - Агент Пельтцер, сэр, Федеральное бюро. Но где ..
   - Что с моей семьей?! - вскрикнул Клем. - Что с моей семьей?!
   Из-за фонаря вышел еще один - с надписью "ФБР" на куртке.
   - В порядке, сэр, все в порядке, - сказал Пельтцер. - Фред, это  господин
Гилберт. Там все в порядке, верно?
   - Миссис в порядке, - сказал второй. - Не можем понять, что  приключилось
с вашей охраной, сэр. Они куда-то исчезли.
   - С дороги, - прохрипел Клем. Нажал было на  газ,  но,  немного  проехав,
остановился и спросил:
   - Кто к ней ворвался?
   Пельтцер подошел к машине и полушепотом объяснил:
   - Приехали на  микроавтобусе,  показали  нашему  дежурному  удостоверения
нашего ведомства... ну, он их пропустил... сказали, что по приказу самого, -
он ткнул пальцем в вечернее небо. - Через семнадцать минут уехали. Все, сэр,
это все, что нам известно, сейчас сюда едет...
   Клем нажал на акселератор.
   У ворот был еще один человек в форменной куртке. Он, ничего не спрашивая,
пропустил Клема, и тот одним рывком подкатил к подъезду и вбежал в дом.
   Энн с детьми были в малой гостиной. Мальчики сидели  на  ковре,  смотрели
мультфильм, а Энн лежала на огромном диване и казалась совсем  маленькой.  И
личико у нее словно сжалось и стало детским.
   - Папа! - завопил  Клем-второй,  а  Кен  встал  и  подошел  к  отцу.  Энн
шевельнулась под пледом.
   - Папа, что это были  за  люди?  -  спросил  Кен.  Си-Джи  заставал  себя
улыбнуться и сказал как мог уверенно.
   - Недоразумение, сынок, все уже улажено.
   - Как они смели угрожать маме?
   - Все уже позади, сынок. - Он потрепал Кена по жестким волосам и  подошел
к Энн.
   - Они не могут вернуться? - спросил Кен,
   - Не могут, я  все  уладил.  -  Он  посмотрел  на  Клема-второго:  тот  с
восторгом наблюдал за пируэтами очередного  летающего  человека,  одетого  в
непременный алый ком-бинезон и зловеще-черный плащ. -  Шли  бы  вы  к  себе,
Кенчик, а я бы поговорил с мамой, как ты думаешь?
   - Ну па-апа, я же смотрю мультик, - захныкал младший.
   - Включим телек наверху, - сказал Кен. - Можно, отец?
   Провожая их взглядом, Си-Джн вдруг увидел, что в углу, незаметная на фоне
темного книжного шкафа, стоит кухарка.  Он  кивнул  ей,  растягивая  губы  в
улыбку. Лорри несколько секунд стояла молча, потом спросила:
   - Ужинать будете, хозяин?
   Он махнул рукой, и она исчезла, как тень.
   Си-Джи сел в ногах у жены - Энн по-прежнему  не  смотрела  на  него  -  и
положил руку на плед, туда, где должна была быть ее  рука.  Нашел,  сжал.  И
долго сидел неподвижно, ни о чем не думая, только  летели  какие-то  обрывки
мыслей  и  мгновенные  картинки  -  Джордж  с  головой,  втянутой  в  плечи,
длиннолицый  человек,  глубокая  тень  под  его  носом,  волосы,  отливающие
оранжевым в свете витрины, рука,  телефонная  трубка,  автобус,  проезжающий
мимо. Энн шевельнула рукой и проговорила:
   - Понимаешь, я не думала, что с нами может так случиться.
   Тогда у него словно шлюз открылся в голове. Никогда больше не будет,  как
прежде, никогда, потому что  я,  словно  последний  идиот,  чувствовал  себя
неуязвимым,   человеком,   с   которым    не    может    произойти    ничего
непредусмотренного и случайного. Я же не мог сказать нет, я бы сказал,  если
бы они хотели убить меня, но они были здесь, они были здесь! Кто бы поступил
иначе на моем месте?!
   - Я очень испугалась, - сказала Энн. - Страшные...
   Они были... не как люди... - Клем сжал ее руку сильнее.  -  Один  сказал,
чтобы я не звала на помощь, потому что некого звать, все наши холуи - он так
сказал - удрали. Лорри закричала на кухне, но сразу умолкла..  Другой  повел
мальчиков наверх, и я... но этот сказал: молча, не  то  им  будет  плохо.  И
сразу позвонил ты.
   - Сколько их было? - через силу спросил Клем.
   - Четверо... не знаю. Клемчик, я  засыпаю,  я  приняла  седатив,  прости,
пожалуйста...
   Убедившись, что она не в обмороке -  дыхание  глубокое  и  ровное,  -  он
быстро прошел на кухню. Черная  кухарка  сидела  у  стола,  подперев  голову
рукой. На столе были тарелки с тартинками и две вазы с фруктами - для  детей
и для взрослых.
   - Лорри, вам не причинили вреда? - спросил Си-Джи.
   - Разок шлепнули и  показали  пушку,  мист-Си.  И  все.  -  Она  покачала
головой. - Хоть кофею-то выпейте, мист-Си. Я налью?
   - Остальных подкупили, Лорри?
   - Откуда мне знать? Когда они уезжали, Смарти мимо пробегал, я  спросила,
куда, мол, все  вы  собрались,  кто  дома  останется,  а  он  говорит  -  мы
прямехонько к сатане, сестрица, прямо к сатане в зубы. Я  пошла  к  госпоже,
она училась с Кенчиком, и я ушла, а тут эти и объявились .. - Лорри  подняла
руку - Я-то знала, я знала!
   - Что вы знали?
   - От него это пошло, от этого господина из Мичигана, от него бедой пахло,
сэр! Я говорила Джорджи!
   Клем машинально взял тартинку,  откусил,  прожевал,  не  чувствуя  вкуса.
Вроде бы, с копченой рыбой. Сказал
   - Джорджи тоже...
   Лорри, видимо, поняла - всплеснула руками Клем опустил  голову  на  стол.
Так он и сидел на кухне, пока от ворса не позвонили, что приехал чин из ФБР.
   Клем Гилберт не мог знать, что налет бандитов Ленти-ни, перевернувший его
жизнь, был, в сущности, затеян на кухне и что затейщик, как и он,  отказался
от кофе.
   На следующий  день,  вошедший  в  историю  семьи  Гилбертов  как  "черная
пятница", Клем подал правлению корпорации  просьбу  об  отставке.  Правление
собралось через неделю - Си-Джи  вплоть  до  следующей  пятницы  отказывался
подходить к телефону, хотя звонили все директора по очереди. Собралось  и  с
тайным облегчением приняло  отставку  своего  президента;  с  облегчением  и
некоторым смущением, поскольку у него имелся огромный пакет акций,  то  есть
он по-прежнему сохранял существенное влияние на дела фирмы.

История ЭИ, Эпохального Изобретения, на этом закончилась

   От торжественных проводов и прощальных подарков  Клем  Гилберт  отказался
наотрез. Но один подарок ему прислали на дом; роскошный,  чудовищно  дорогой
набор клюшек для гольфа. Клюшки были  в  чехлах  крокодиловой  кожи,  к  ним
прилагалась такая же сумка, и в ней, на самом дне, лежала карточка.  Надпись
на ней была  тисненая  -  золотом;  "От  Джозефа  Бабаджаняна,  с  сердечным
приветом".
   Клем пожал плечами и велел отослать эту крокодилью роскошь  дяде  Би.  Он
понимал, что сломлен и неизвестно когда оправится, но  уходить  на  покой  и
играть в гольф не собирался.
   Только с тремя людьми из бывших сотрудников он согласился встретиться.  С
достопочтенной  госпожой  Карринггон,  распухшей  от  слез,  с   начальником
опытного цеха, которому он принес извинения, и с Жаком Мабеном. Почему  надо
было попрощаться с Мабеном, он толком не понимал; может  быть,  из-за  того,
что бедняга не был ни в чем виноват, но чувствовал себя виноватым.
   Только во время их встречи - в  доме  Гилбертов,  в  кабинете  хозяина  -
Си-Джи внезапно понял, из-за чего он затеял это  прощанье:  чтобы  попросить
Мабена остаться в должности и по-прежнему пользоваться тем, особым счетом  в
"Сити-бэнк", никому об этом не докладывая. Счет был открыт  не  на  средства
фирмы, а иждивением бывшего ее президента.
   - Нас обоих унизили, Жак, - в лоб сказал Си-Джи. - Вас  и  меня.  Я  могу
выкинуть миллион-другой, чтобы насыпать им соли на хвост. Попробуйте.
   - Бензиновые господа? - спросил Мабен. Си-Джи растянул губы  в  улыбку  и
поднял брови.
   - Не будем держать на них зла, мой друг. У них не было другого выхода.
   - Лентини?
   - Да, - сказал Клем. - Так. Я приплатил бы еще пару миллионов,  чтобы  он
сгнил за решеткой.
   - Они из-за денег, и он из-за денег, - угрюмо возразил Мабен.
   - Не совсем так... Или совсем не так. Понимаете, Жак,  они  спасали  дело
своей жизни, так что есть некоторая разница.
   Несколько секунд они смотрели друг на друга. Потом Мабен  кивнул.  Си-Джи
поднялся и проводил гостя до машины.
   На клумбе перед домом возился новый садовник, двери гаража закрывал новый
шофер. Но кусты вокруг кольцевой дорожки цвели как всегда, будто  эта  весна
ничем  не  отличалась  от  предыдущих  -  кусты   пылали   неистово-розовым,
чешуйчатым, закрывающим ветви цветением.
   - Хочу на несколько  дней  съездить  в  Майами,  навестить  родителей,  -
внезапно сказал Клем.
   - Доброго пути, сэр, - отозвался Мабен.
   - И вам доброго пути, Жак.
   - Я слышал, вы собираетесь преподавать, сэр, -  открывая  дверцу,  сказал
гость.
   - Это верно, меня приглашают. До свиданья, Жак.
   Больше они не виделись - бывший президент "Джи Си" и его  бывший  главный
охранник. Но эта их встреча, продолжавшаяся десять минут - или чуть  больше,
- через полгода дала результат, на который Мабен совершенно не рассчитывал.
   Шесть месяцев - таков перерыв в нашем повествовании,  по  сути  дела  уже
законченном, но не желающем кончаться, ибо главный его герой не  может  уйти
со сцены. Его судьба еще подвешена, как сказал бы древний  эллин,  известная
нам Парка еще держит в руке ножницы, а лезвия их острее бритвы.
   Уже шесть месяцев, как Умник, рыжая крошка Амалия и молчальник Рон  живут
в Пиренейских горах, в узком лесистом ущелье, продуваемом то  холодными,  то
теплыми ветрами. Его крутые желто-коричневые каменные склоны кое-где поросли
дикими оливами, довольно чахлыми - из-за холодных ветров, -  и  длинноиглыми
сосенками. В долине между склонами стоит прочный дом дикого камня; дорога  к
нему идет по руслу пересохшего  ручья,  и  проехать  сюда  можно  только  иа
полноприводной машине. Дом этот Умник купил очень давно, когда еще учился  в
университете и хранил в  душе  детскую  мечту:  жить  в  прекрасной  Испании
анахоретом, читать книги - а может быть, и писать  книги  -  и  держать  под
домом двенадцать собак. Почему именно двенадцать, Берт не мог бы  объяснить,
но его никто и не спрашивал, поскольку  он  никому  о  собачьем  проекте  не
рассказывал. Дом стоял на пологом косогоре,  с  одной  стороны  опираясь  на
столбы, так что для собак там было превосходное вместилище.
   Помнится, в юности он забирался под дом, воображая себя собакой.
   Но для людей этот замок рыцаря-отшельника подходил куда меньше,  чем  для
собак. В нижнем этаже полы были из каменных  плит,  перекошенных  и  местами
щербатых, а на  втором  этаже  -  из  толстенных  досок,  изъеденных  не  то
термитами, не то жучком. Увидев  это  при  свете  первого  же  утра,  Амалия
удержалась от слез только чудом. Сквозь  рассохшиеся  оконные  рамы  свистел
нестихающий ветер, крыша протекала, электрическая подводка была  повреждена;
даже печи не желали топиться.  Тягу  держала  одна  лишь  кухонная  плита  -
допотопное чудовище,  рассчитанное  на  дюжину  больших  кастрюль.  Исправно
работал только телефон.
   На второй день Амалия окончательно осознала масштабы разрухи и  подумала,
что единственный выход - призвать бригаду ремонтников  и  затеять  настоящую
стройку. Однако приводить сюда посторонних, пригонять грузовики с досками  и
прочим, чинить линию электропередачи  -  словом,  афишировать  себя  на  всю
округу - было никак невозможно. Амалия это понимала, и ее охватило отчаяние.
Она была городская девочка, причем не просто городская - не из  какой-нибудь
вам Оклахомы, куда постоянно приходят торнадо, и срывают с  домов  крыши,  и
рушат столбы с проводами; она всю жизнь прожила в Нью-Йорке  и  ни  разу  не
видела, чтобы выключалось электричество. А чтобы в оконные  рамы  дуло,  это
даже представить себе было невозможно.
   Но так же невозможно было представить, что она скажет Берту: извини, мол,
сердечный друг, но я здесь жить не могу. В то время ей еще казалось, что она
будет с ним в болезни и здоровье, горе и счастье. В общем,  пока  смерть  не
разлучит - причем смерть могла их настигнуть очень скоро; это  Амалия  знала
твердо.
   Оставалось надеяться на собственный легкий характер и на выдумщика Берта.
И вот, на вторую ночь, когда Амми преодолела брезгливость и легла  со  своим
выдумщиком на чудовищное подобие кровати, под  старый  нейлоновый  спальник,
провалявшийся в сыром каменном доме лет десять, и они  вкусили  свою  порцию
плотской любви, Умник вдруг сказал:
   - А завтра Ронни поедет за проклятыми дощечками. - Помолчал и добавил:
   - И вообще за барахлом.
   Он, оказывается, успел залезть в  "Интернет"  и  набраться  информации  о
всяких фирмах в окрестностях Памплоны,  так  что  утром  Рон  отправился  на
"мерседесе" закупать "проклятые дощечки" по списку. Надо заметить,  Рон  был
так же мрачен, как Амалия, но в отличие от  нее  вовсю  это  демонстрировал.
Вернулся же он на прокатном  грузовике,  и  в  хорошем  настроении,  и  даже
объяснил, что вести тяжелый грузовик  по  здешним  серпантинам  -  настоящее
мужское занятие, в если  друг  Берт  окончательно  проест  ему  печенку,  он
наймется водить грузовики по Пиренеям.
   Рон успел вернуться до сумерек. Они пообедали на скорую руку,  и  мужчины
принялись разгружать кузов машины, забитый  под  завязку.  Это  было  что-то
чудовищное:  мотки  провода,  доски,  фанера,  какой-то  станок   в   ящике,
электроплита, холодильник, тюфяки, ящик с инструментами и еще разные мужские
игрушки, названия которым у Амалии не было.
   Тюфяки, надо заметить, Рон приобрел особенные - знаменитой, как  объяснил
Умник, английской фирмы. "Чтобы жопке твоей было удобненько",  -  сказал  он
Амалии. Эти тюфяки она сама внесла в дом, а после не подходила к грузовику -
страшно было, честное слово...  Она  в  первый  раз  видела,  как  эти  двое
работают, не сотворяя при том какие-то  непостижимые  для  нее  чертежи  или
металлические детали, а делая зримое и  общепонятное  дело:  вытаскивают  из
грузовика тяжеленные вещи и  в  строгом  порядке  раскладывают  их  на  полу
огромной  комнаты,  занимающей  половину  первого  этажа.  Мужчины   сновали
туда-сюда стремительно, как ласточки, вылетающие за добычей и возвращающиеся
в гнездо; сначала с прибаутками, а  потом  молча  -  если  не  считать  двух
односложных английских слов, означающих дерьмо  и  совокупление.  До  полной
темноты успели разгрузиться - вот что было невероятно. Этой ночью спали  уже
по-человечески, на мягком и чистом,  а  утром  Рональд  полез  на  столбы  и
натянул новые провода, после чего опять укатил  на  своем  грузовике.  Через
пару часов под кухонным потолком вспыхнула лампа.
   - А теперь у нас дела завертятся! - объявил Берт и  на  радостях  плеснул
водки себе в Амалии.
   Но это, напоминаю, было шесть месяцев назад. Вс„ это время два волшебника
вкалывали  -  первый  месяц  по  шестнадцать  часов  в  сутки.  Они   успели
отремонтировать половину дома, снабдить  его  среди  остального  спутниковой
антенной  и  удобной  ванной  комнатой.  Затем  их  жизнь  переместилась   в
мастерскую, оборудованную на сей раз прямо в доме. Там они  взяли  в  работу
две Невредимки, предназначавшиеся для автомобилей, объединили их, пристроили
к ним какую-то длинную узкую коробку и к середине лета накрыли  всю  усадьбу
колпаком  защитного  поля.  Амалия,   несколько   уже   осатаневшая   и   от
хозяйственных забот, и от постоянного одиночества, подумала было, что теперь
можно будет вздохнуть. Но тут Рон сообразил - к великому восхищению Берта, -
как сделать этот колпак чувствительным к внешним  прикосновениям,  чтобы  он
подавал  сигналы,  когда  кто-то  пытается  преодолеть  невидимую  преграду.
Несколько ночей эта штуковина мешала всем  спать  {особенно  -  Амалии).  На
колпак налетали птицы, наскакивали, наверное, и животные покрупнее  -  лисы,
может быть, или зайцы, так что  контрольный  прибор  начинал  пищать  каждые
несколько минут. Наконец решили отключа