он думал о другом,  потому
что внезапно - самым будничным тоном - сказал, что теперь в ответ на вопросы
посторонних  лиц  о  взрыве  можно  отвечать,  что  злоумышленники  взорвали
феноменальный новый образец автомобиля "Джи Си". Сказал и снова умолк.
   Так они и летели. Узкий серп луны покачивался почти  вровень  с  бегущими
под стеклянным полом огнями  9б-й  федеральной  дороги.  В  полпервого  ночи
попрощались с Мабеном и сели в такси: шеф все-таки не отменил операцию.
   "Наконец-то началась настоящая жизнь", - подумала Амалия.

***

   За это время Умник успел долететь до Франкфурта и из тамошнего громадного
"пересадочного"  аэропорта  перепрыгнуть   в   Амстердам:   по   счастливому
совпадению, самолет в амстердамский аэропорт "Схипхол" уходил через  полчаса
после прибытия рейса из Торонто. В Амстердаме, разумеется,  было  уже  утро,
раннее притом утро, и в "Схипхоле" все было закрыто: беспошлинные  магазины,
кафетерии,  пункт  обмена  валют.  Меняльный  автомат  с   первого   взгляда
обнаружить не удалось. Неприятно. В Торонто Умник не стал обменивать доллары
на гульдены  -  это  был  бы  лишний  след,  и  "московские  правила"  такое
запрещали.
   Надо заметить, что "правила" он придумал сам, индуктивным методом.  Книга
Ле Карре только дала ему название для правил поведения в  таких  условиях  -
когда надо скрыться от преследования, утонуть в огромном мире, раствориться.
Умник продумал их подробнейше и заставил Рона все заучить.  На  память.  Это
было нелегко, ибо Рои ненавидел информацию, не относящуюся к его работе.
   Ладно. Приходилось  передвигаться  по  купеческой  стране  Голландии  без
местной валюты. Он втянул голову в плечи и двинулся  к  пограничнику  -  или
кому-то еще, пропускающему  людей  с  нейтральной  территории  аэропорта  на
вольный воздух. Тот  бегло  взглянул  в  американский  паспорт,  проговорил:
"Добро пожаловать в Голландию,  господин  Тэкер",  Умник  сказал.  "Спасибо,
парень" - и, переступив через белую полосу, очутился  в  Голландии.  Веселый
сонный пограничник, сидевший на возвышении  -  вроде  церковной  кафедры,  -
помахал ему вялой от сонности рукой.
   Он выбрался  на  воздух,  вздохнул  наконец-то  полной  грудью.  Неспешно
направился налево - мимо автобусной  остановки,  мимо  спящих  еще  киосков.
Удача; никто не выходил в этот момент из здания; когда он подошел к  станции
железной дороги, за спиной оставалось обширное  пустое  пространство,  -  то
есть никого не надо было бояться. Спустился на платформу, моля Бога  еще  об
одной удаче - чтобы не ждать  поезда  слишком  долго,  -  но  на  расписание
смотреть не стал и уселся на скамье подальше от входа. Глаза не  закрывал  -
слишком хотелось спать. "Беглецам  не  очень-то  сладко  приходится,  а?"  -
сказал себе Умник и задремал, держа на коленях свой чемоданчик.
   Он проснулся от стука колес: подкатил поезд на Амстердам. Было уже  шесть
тридцать; он проспал почти полчаса. Дерьмовый из тебя конспиратор, вот что я
тебе скажу, - думая так, Берт открыл вагонную дверь и  прошел  в  отсек  для
курящих. Там сидели всего трое, и в ближние два вагона никто в  Схипхоле  не
заходил. О билете он не беспокоился, усвоив в свое  время,  что  голландские
поездные обычаи так же мало похожи на американские, как королева Нидерландов
на президента США: кондукторов в  вагонах  не  видно  совсем,  а  контролеры
появляются раз в полтора часа. Курить не хотелось, и Умник  опять  заснул  и
проспал все пятнадцать минут, до самого центрального вокзала. По этой гулкой
стеклянной громадине пришлось малость походить,  чтобы  найти  расписание  и
узнать, с какой из тридцати платформ идут поезда на Зандам. А потом  бежать,
чтобы успеть к поезду.
   В Зандаме он вышел из поезда один; было семь пятнадцать. Некоторое  время
Умник раздумывал, как ехать дальше. Ехать-то было рукой подать,  миль  пять,
не больше, но в автобусе бесплатно не повезут, верно?
   Он знал и эту деталь голландской жизни: в большом городе ты  важно  суешь
свой билет в автоматик, он твой билет компостирует, и ты честный  гражданин.
Или - и это предпочтительней - ты ничего никуда не суешь и едешь  бесплатно,
как дурной гражданин, позор для общества. Но в пригородном  автобусе  изволь
дать свой билет водителю, чтобы тот его прокомпостировал - или купи билет  у
него. На дармовщинку не проедешь...
   Ведь только что кормили в самолете, а жрать опять хочется, подумал Умник,
оглядел чистенькую  привокзальную  площадь,  серо-стеклянную  башню  дорогой
гостиницы, построенной зачем-то у самого полотна, и решительно сел в  такси.
Три такси стояли  у  автостанции,  но  Умник  выбрал  худшего  из  возможных
водителей:  тот  сразу  понял,  что  перед  ним  иностранец,   и   заговорил
по-английски, не зная при том английского. Умник по-голландски объяснил, что
он вовсе не иностранец, а свой, и что акцент у него островной (он понятия не
имел, есть ли в природе этот островной акцент), и в семь  тридцать  две  уже
вышел из машины на единственной  улице  деревушки,  еще  более  чистой,  чем
привокзальная площадь в Зандаме, вышел по "московским правилам", то есть  за
квартал от нужного ему места, и  побрел  под  ивами,  вдоль  узкого  мутного
канала, потом в узкий проход между домами, и так пришел к себе домой.
   Не удивляйтесь, дорогой читатель. Автор ЭИ не был непрактичен и  рассеян,
как те изобретатели, о которых вам лгут в  книжках.  Эта  книжка  иная,  она
правдива от первой строки до последней, уверяю вас.  А  настоящие,  истинные
изобретатели - они практичны, собранны и предусмотрительны. Умник  уже  года
три как понял, какую штуковину  он  изобрел,  взрастил  в  своей  гениальной
головушке (я намеренно употребил архаичное  слово  "головушка"  -  в  смысле
"бедная голова", "несчастная"; в том смысле, что плахи для нее поставлены  и
палаческие топоры отточены). Так вот, поняв это, он и стал готовить  "второй
вариант", о котором пока рано говорить  в  подробностях;  одной  из  деталей
этого варианта была  госпожа  Лионель.  Почтенная  дама  Лионель,  бездетная
вдова.
   Она жила в домике на самой окраине деревушки  -  уютном  таком  домике  с
большой гостиной на первом этаже, спальней на втором  и  двумя  чуланчиками,
которые воображали себя спальнями, - наверх вела лестница, крутизной похожая
на корабельный трап. За домом  простиралось  поле,  ровное,  как  бильярдный
стол; его пересекал узкий канал, и за каналом паслись овцы.
   Этот дом - вместе с госпожой Лионель -  был  оплачен  из  тех  двенадцати
миллионов, потраченных на  разработку  Эпохального  Изобретения,  о  которых
Умник говорил Си-Джи.
   Объяснимся. Начать придется издалека. Голландию Умник полюбил  давно,  во
время студенчества, когда пешком обошел половину Европы - не совсем  пешком,
но по большей части. И в  деревню,  именуемую  Занстадт,  забрел  тогда  же,
прошел ее насквозь и восхитился. Деревенская улочка с  тротуаром  шириной  в
локоть его покорила, и пустующая башня ратуши в конце улочки,  и  каналы,  в
которых жировали здоровенные карпы (из окна-кухни одной прекрасной  дамы  он
ловил этих карпов и жарил - необыкновенное удовольствие!)...  А  в  магазине
познакомился  с  госпожой  Лионель,  побывал  у  нее  в  гостях  -  в  нищей
муниципальной квартирке, - и с тех пор  посылал  ей  подарки  на  Рождество.
Удивительное она была существо, светящееся изнутри, как граненая хрустальная
бусинка. Много лет госпожа Лионель прожила с мужем в Южной Африке, после его
смерти стала работать на амстердамском почтамте, а через несколько лет после
знакомства с Умником ушла на пенсию. Такова предыстория.
   Когда Умник начал готовить "второй  вариант",  он  подумал,  что  лучшего
места для берлоги, чем Занстадт, ему не найти. Глухой угол - но под боком  у
интернационального Амстердама. Деревня  -  но  в  ней  никому  нет  дела  до
соседей. И есть пустующие дома.
   Он купил домик, причем не на свое имя, а  на  имя  госпожи  Лионель.  Они
заключили устный договор;  она  живет  в  этом  доме  как  домоправительница
господина Тэкера, защищает эту крошечную крепость,  всегда  готовую  принять
настоящего хозяина, и получает  от  него  жалованье.  Последний  пункт  стал
поводом для долгого спора, но господин Тэкер сумел убедить госпожу  Лионель,
что ему так удобнее: она будет платить за ремонты, не беспокоя его  счетами,
и так далее.
   Небольшое рассуждение о человеческих характерах. Почтенная дама  была  не
только доброй - она была  и  щедрой  до  безрассудства;  рядом  с  ней  Берт
чувствовал себя  скупердяем.  Половину  своего  жалованья  почтового  клерка
госпожа  Лионель  раздавала  -  нищим,  бедным  соседям,   благотворительным
обществам. Обожала делать подарки. И  соответственно,  не  стеснялась  их  и
принимать, Дом, конечно же, был выходящим из ряда вон подарком,  но  госпожа
Лионель приняла этот подарок спокойно и с достоинством.
   Конечно, она была уже на ногах: сухонькая, в седых  лиловатых  буклях,  в
потертых джинсах, свободном бумажном свитере и  туфлях  на  босу  ногу.  Она
затянула восторженную песню встречи:
   - Господин Тэ-э-экер, какое счастье! Господи  Боже,  я  уж  боялась,  что
никогда вас не увижу, мой прекрасный друг! Вы прекрасно выглядите, вы сбрили
усы - это вам к лицу, но вы летели всю ночь из своей Америки,  вы  могли  бы
меня предупредить!
   Они расцеловались; Умнику пришлось изрядно наклониться  -  она  была  еще
меньше Амалии.
   - Сначала завтрак или сначала душ? - спрашивала она. - О  Боже,  Боже,  у
меня нет ничего к завтраку для такого гостя!
   - А съем, что дадите, мадам. Вот кто  прекрасно  выглядит,  так  это  вы,
мадам. Спасибо. Сначала мне нужны деньги.
   - Вам нужны деньги?! - изумленно обрадовалась госпожа  Лионель.  -  Есть,
конечно, есть! Благодаря вашей доброте... И дома, и на счету...
   - Не в этом смысле. Мне нужно примерно двадцать гульденов монетами.
   - Ох! Ох! Этого не найдется... где это... а! - Она нашла свою  коробку  с
деньгами для милостыни. - Здесь гульденов пять, и того не будет...
   Еще одно прекрасное качество  почтенной  дамы:  она  не  задавала  липших
вопросов, ибо превыше всего ставила свободу личности.
   - Почта уже открыта?
   - Сейчас откроется, господин Тэкер.
   - Будьте уж гак добры, мадам, съездите туда и наменяйте  мне  монет,  Да,
вот что: пожалуйста, не нужно, чтобы кто-нибудь знал, что я приехал.
   - Чтобы никто не знал? - переспросила она. У нее был хороший  английский,
но иногда приходилось уточнить какой-нибудь оборот.
   - Ни одна живая душа, - сказал Умник,
   - Но Гутер спросит: зачем мне столько металлических денег?
   Умник обдумал и это.
   - Вы собираетесь в город и вам захотелось поиграть на автомате.
   Она расхохоталась и пошла в сарай  за  велосипедом.  В  этой  стране  все
ездили на велосипедах, и Умник иногда думал, что  здесь  к  его  изобретению
должны бы относиться равнодушно.
   Когда велосипед прошуршал мимо окна, сверху спустилась кошка и уселась  в
дверях кухни - хвост обвернут вокруг лап. Умник прошел мимо нее  и  поставил
чайник на газ. Что-то он размяк от встречи  с  ангелицей  Мартой  Лионель  и
теперь с жалостью думал о Нелл. Бедная баба, если поразмыслить, и  ведь  она
его любит - на свой безумный лад. По-кошачьи. Авось найдет себе кого, на нее
каждый позарится... А я ведь буду по ней скучать, подумал он отчетливо.
   Когда госпожа Лионель привезла деньги, двадцать монет в  один  гульден  а
еще мелочь, он полез в шкаф, достал свой плащ, оставленный  давным-давно  на
побывку, и вышел на улицу. Он понимал, что  его  могут  видеть  из  соседних
домов, но делать было нечего. Рядом, на углу,  была  телефонная  будка;  как
звонить из Голландии за границу, он помнил, и номер  Рональда  тоже  помнил.
Соединили быстро - за океаном стояла ночь. "Алло, алло!"  -  крикнул  хорошо
знакомый голос. Умник спросил друга о здоровье и  произнес  условную  фразу:
"Что-то я неважно себя чувствую, дружище". И повесил трубку. От денег  Марты
осталась добрая половина.
   Тут его и прихватила усталость. Он вернулся в  дом,  поднялся  в  большую
спальню и рухнул на кровать. Госпожа Лионель жила в одной из малых спален  -
сохраняла большую для настоящего хозяина дома.

***

   За океаном стояла ночь,  и  среди  ночи  Амалия,  сопровождаемая  Джеком,
прибыла в неистово пылающий  огнями  аэропорт  и  стала  ждать  самолета  на
Торонто. Дурацкое занятие  -  ждать,  она  это  ненавидела  и  от  ненависти
заснула. Ближе к утру объявился этот самолет. Они с Джеком  взяли  билеты  в
последний момент и были почти убеждены, что "хвоста" за ними нет. С  оружием
неприятностей не было. Во время короткого  перелета  Амалия  уже  не  спала:
стала беспокоиться, как удастся устроить проверку  пассажирских  списков,  -
теперь ведь у нее не было покровительства местной полиции
   Еще один аэропорт, снова огни, бьющие в усталые глаза. Амалия не думала о
том, что вот - какой был безумный день, сколько прокрутилось всякого разного
с той минуты,  когда  она  узнала  о  побеге  Эйвона.  Быстро  -  раз-раз  -
сориентировалась в незнакомом месте, нашла  главную  справочную,  подошла  к
окошку  и  зарыдала.  Там,  на  счастье,  сидел  юноша  -   наивный   такой,
круглоглазый. И когда хорошенькая рыдающая девушка поведала, что ее  больной
папочка вопреки запрету врачей куда-то улетел, и она для спасения бедной его
жизни обязана папочку  настигнуть,  юноша  закивал,  несколько  раз  сказал:
"Успокойтесь, мэм,  пожалуйста,  успокойтесь",  а  потом  заиграл  на  своем
компьютере - о блаженство! Все списки  пассажиров,  улетевших  за  последние
сутки, были в этом волшебном ящике .
   - Господин Тэкер, миз? Джошуа Тэкер, во Франкфурт, рейс номер...
   - Я вас люблю! - выпалила Амалия и без паузы  спросила,  когда  ближайший
рейс на Франкфурт.
   До рейса было четыре часа. И еще неизвестно было, разрешит ли шеф  лететь
в Германию: достаточно бессмысленное предприятие, если подумать здраво.  Так
или сяк, они решили пойти в гостиницу. Для маскировки взяли номер на  двоих.
Амалия с трепетом вызвала Мабена и доложилась: Франкфурт.
   Последовало молчание, сопение - слышимость была великолепная.  Потом  шеф
пробурчал:
   - Немецкий язык  вы  знаете.  Разрешаю  Ждите  у  телефона...  Даю  номер
вице-директора "Дженерал карз верке". Запоминаете? - Он продиктовал номер  и
добавил - При необходимости обращайтесь к нему. Я предупрежу. Все.
   Сил на то, чтобы радоваться, уже не было. Они приняли  душ,  расслабились
под горячей водичкой, и оба подумали об одном и том же. И Амалия сказала:
   - Ладно, только недолго - спать очень хочется.
   Надо признать, что потом, когда она  засыпала,  придавленная  мускулистой
лапой Джека, на душе у нее было  много  легче,  чем  в  любую  минуту  этого
долгого дня.

***

   Работяга Джек разбудил ее, когда еще не рассвело, - он уже успел  сделать
зарядку и еще раз  ополоснуться  под  душем.  Джек  был  настоящий  "полевой
человек", боялся потерять форму,  и  в  Хоуэлле  именно  по  его  требованию
установили тренажер. Амалия  прокляла  Джека  и  все  рассветы  на  земле  и
потребовала кофе. В проклятой гостинице еще не было кофе: извините,  мэм,  с
семи часов... Они натощак побежали в аэровокзал, оскальзываясь и чертыхаясь,
- в проклятой Канаде снова выпал снег.  Схватили  кофе  у  какой-то  стойки,
схватили билеты прямо на регистрации, и тут Амалия что-то  ощутила.  Взгляд,
уставленный в спину. "Проходите, пожалуйста, - сказала регистрирующая  дама.
- Посадка заканчивается, господа".
   Амалия, повисая нежной кошечкой на руке Джека, промурлыкала:
   - Нас ведут. Не отметил?
   Джек оглянулся и с сияющей улыбкой помахал  противоположной  стене  зала.
Там не было никого,  кроме  черной  уборщицы  и  охранника  с  винтовкой,  -
охранник лениво помахал Джеку.
   Они пошли к посадочному рукаву, и Джек сказал:
   - Почудилось тебе, сестричка. У нас такое называется полевой мандраж.
   Впрочем, сейчас это  не  имело  значения:  лететь  надо  было  при  любых
обстоятельствах. Не исключалось, что во Франкфурте  их  действительно  будут
встречать, причем не парочка фланеров, как  было  в  Метро-Уэйн,  -  десяток
агентов, которые накроют все вокруг частой сетью, я  никого  из  них  нельзя
будет вычленить,
   - Вот теперь наконец поспим, - сказала Амалия в самолете.
   - Ох и поспим, - сказал Джек. - Надеюсь,  для  кормежки  разбудят.  -  Он
осторожно поправил пистолет под мышкой. - Мешает, дура пластмассовая... А ты
- моя сладкая девочка.
   Американцы обожают эпитет "сладкий", но Амалия терпеть его не могла.  Она
подумала ну вот, начинаются сопла, и сказала:
   - Может, и сладкая, да не твоя. Спи давай. И они заснули.

***

   Си-Джи в это время как раз прибыл в небоскреб "Дженерал карз" и сейчас же
позвонил Мабену, зная, что начальник охраны всю ночь провел здесь, в комнате
спецсвязи. Си-Джи тоже почти не спал, переваривая информацию об исчезновении
Эйвона и Басса. И милую  беседу  с  Президентом.  И  собственную  бессильную
ярость.  Если  употребить  точные  слова,  он  был  в  шоке  и  плохо   себя
контролировал. Утром "зачем-то поплелся в спальню мальчишек - постоял, потом
сел на ковер. Перешел к себе, достал из тумбочки мобильный телефон  -  особо
защищенный  от  подслушивания,  как  его  уверяли  -  и  позвонил  Энн.  Она
трогательно обрадовалась - сказала "ой, наконец-то" - и  начала  щебетать  о
том, что вечером они смотрели телевизор, что дети сейчас катаются на пони, а
она с господином Николсоном за ними присматривает, что дети здесь скучают, и
она тоже скучает. С этим Си-Джи отправился в офис, и голос  Энн  всю  дорогу
пел в его ушах, но ярость из-за этого не утихла. Скорее даже наоборот.
   ...Явился Мабен. Си-Джи, храня обычную вежливость, указал ему на кресло и
спросил о новостях. Таковых  практически  не  оказалось.  Звонили  от  имени
директора ФБР и сулили всяческое содействие в охране завода, и только.
   Они оба хорошо понимали, что теперь  охраны  не  потребуется  -  все  уже
сделано.
   - Информация об  Эйвоне?  -  спросил  Си-Джи.  Мабен  доложил,  что  есть
предположения, будто Эйвон улетел  в  Германию,  но  это  -  предварительная
версия, которую его люди пытаются проверить.  Он  старался  не  смотреть  на
босса - человека, который вытащил его  из  дерьма.  А  вот  он,  Жак  Мабен,
полицейский с тридцатилетним  стажем,  позволил,  чтобы  его  благодетеля  в
дерьмо посадили.
   И вдруг босс вскочил, подбежал к нему, схватил за плечи. И заорал.
   - Я! Не буду! Покорной игрушкой! В руках убийц и бандитов!! Слышите?!
   Осекся, выпустил Мабена, сел рядом с ним.  Спросил  спокойно,  хотя  и  с
хрипотой в голосе:
   - Жак, вы разобрались, кто у них главный бандит? Дан Эрикссон?
   - Я пытался разобраться, сэр. Бремени было  мало.  Агентурной  информации
почти нет - надеюсь, вы понимаете, сэр. Смахивает на то, что Бабаджанян.
   - "Эксон"...
   - Да, сэр.
   -  Перестаньте  через  каждое  слово  говорить  "сэр",  -  сказал  Си-Джи
зловеще-монотонным голосом. - Досье на него успели получить?
   - На подходе, сэ...
   - Что значит - на подходе?
   - После полудня будет у меня на экране.  Босс  опять  вскочил  и  побежал
вокруг стола к своему креслу, говоря на ходу:
   - А, это все не важно. Одна компания,  бандиты...  Эти,  в  Детройте,  не
заговорили?
   - Нет. Пока ничего нового, но они же наверняка собачки.
   - Что это значит? -  Си-Джи  уже  сидел  за  столом  и  что-то  писал.  -
"Собачки"?
   - Кто-то их нанял через кого-то и еще  через  кого-то.  Это  распутать  -
нужны недели. Если удастся распутать.
   - Ладно. - Си-Джи через стол подал Мабену лист бумаги.
   Там были написаны следующие удивительные слова:
   "Открываю вам неогранич. счет  в  "Сити",  полная  свобода  расходования.
Взорвать нефтяную вышку любой компании из  шести.  Безотлагательно,  но  без
ненужной спешки. Одну и без жертв. Это возможно?"
   Мабен теперь смотрел на босса во в