Константин Мзареулов
   Экстремальные услуги

   Часть 1 ДЫРОЛАЗ

   1. Конгресс

   Воспоминания пришли вместе со скукой. Взгляд по-прежнему блуждал по залу,
инстинктивно задерживаясь на симпатичных частях тел посетительниц, при  этом
на лице - без особых усилий  с  моей  стороны  -  висела  дежурная  светская
улыбка, выработанная специально для бесед  с  заказчиками  и  женщинами.  Но
мысли мои сфокусировались где-то далеко-далеко, а точнее - в давней давности
   Такое  случается  со  мной  в  самых  неожиданных  ситуациях.   Временами
подсознание назойливо воспроизводит события прошлых десятилетий, изводя меня
кровавыми сценами и воспоминаниями о  совершенных  промахах.  Вот  и  сейчас
перед  моим  внутренним  взором  возникли   три   луны   и   тускло-вишневое
солнце-карлик, украшающие темно-зеленое небо над изломанным горизонтом.  Это
2290 год, и 119-я пехотная бригада  штурмует  город,  названия  которого  мы
никогда не сможем произнести, вернее просвистеть.

   ...В небе висят боевые корабли огневой  поддержки,  посылающие  кассетные
боеголовки на укрепления  противника.  Впереди  горит  голубоватым  пламенем
пригород мегаполиса,  где  наши  снаряды  разнесли  реактор  энергоузла.  Но
крепость противокосмической обороны уцелела и  продолжает  палить  по  флоту
вторжения, высасывая энергию из окружающего пространства
   Холод сковал холмы и  рощи,  над  которыми  летят  в  атаку  наши  танки,
развернутые тройной линией. За ними по заснеженному рельефу бредут  пехотные
цепи. На мне зеркальная броня, которая теоретически  должна  отражать  лучи,
поглощать высокие температуры и задерживать механические удары, но  все  это
лишь до определенного уровня энергии. В руках у меня  "митра-4Ф2"  -  мощное
оружие, куда сильнее модели ЗМ9, которой  довелось  пользоваться  на  родном
Монтеплато. Главный ствол бьет самонаводящимися шипами на дистанцию до  1700
метров, нижний стреляет  на  полкилометра  реактивными  гранатами,  а  левый
испускает  лазерный  луч,  способный  прожечь  сталь  в  палец  толщиной   с
расстояния до трехсот метров.
   Я командую взводом, наспех сколоченным из курсантов учебного  курса.  Еще
неделя - и три сотни аспирантов, закончив сборы и получив положенное  звание
лейтенантов запаса, вернулись бы к науке, забыв об армейской тягомотине.  Но
тут  внезапно  вспыхнула  война   с   цивилизацией   панцирных   дикобразов,
командованию  сектора  срочно  понадобились  резервы,  какой-то   облеченный
высоким чином гориллоид подмахнул бессмысленный приказ,  в  результате  чего
нас впопыхах погрузили в транспорт и отправили на другой конец Империи.  Так
начался затянувшийся на два года фронтовой бардак...
   Преодолев нагромождение  ледяных  кристаллов  и  пластиковых  обломков  -
замерзшая  вода,  увеличившись  в  объеме,  разорвала   водопровод,   -   мы
приближаемся к оборонительным рубежам. Артиллерия и флот  так  и  не  сумели
полностью подавить эти укрепления. Капониры извергают  огонь  и  снаряды,  в
поле моего зрения растет число подбитых танков. Микромонитор,  расположенный
внутри  шлема  перед  левым  глазом,  показывает  общую  обстановку  в  зоне
батальона: три полосы основательно оборудованных позиций, опоясанных рвами с
подогреваемой кислотой, колючей проволокой под высоким напряжением,  вихрями
силовой защиты и густыми россыпями прыгающих мин.
   Над головой рвутся снаряды, шрапнель барабанит по шлему и наплечникам, но
отскакивает, не в  силах  пробить  зеркальные  пластины.  Танки,  расстреляв
первый рубеж капониров, прорываются в глубину, и пехота вливается в  проход,
почти очищенный от тяжелого оружия Цвай.
   Здесь уничтожено многое, но не все. Торчат из снега непостижимые деревья,
чьи стекловидные стволы расколоты ударной волной и оплавлены жаром  взрывов.
На полупрозрачных разломах  уже  распускаются,  несмотря  на  адскую  стужу,
бледно-розовые  побеги.  Кое-где   искрят,   расшвыривая   молнии,   остатки
электростатических заграждений и  вращаются  башни  незамеченных  танкистами
броневых  куполов.  Оборона  противника  продолжает  плевать  беспорядочными
залпами. Мы бьем по узлам сопротивления из всех стволов и продолжаем  переть
в указанном направлении, опустошая магазины и аккумуляторы.
   Над вторым рубежом беснуются смерчи, извергаемые снующими  в  стратосфере
корабликами. Мы уже начинаем привыкать к такой жизни, но тут  рота  получает
приказ  развернуться  фронтом  влево  и  при  поддержке   танкового   взвода
разгромить уцелевший опорный пункт.
   Легкая  суматоха.  Сзади  подтягиваются   десять   "диплодоков"   -   это
бронетранспортеры нашей роты, -  и  почти  одновременно  подходят  снятые  с
переднего края танки - четыре старенькие машины типа "динго". Всему квартету
сильно досталось:  я  вижу  опаленную  броню,  развороченные  гнезда  сбитых
вражескими снарядами гравигенов.  Теперь  эти  "динго"  больше  не  способны
летать и лишь ползают по грунту, оставляя в снегу глубокие отпечатки широких
гусеничных лент.
   Перестроившись,  танки  посылают  на  опорный   пункт   потоки   металла,
разогнанного магнитными толкателями  до  космических  скоростей.  Боеприпасы
пробивают блиндажи и  капониры,  разнося  вдребезги  укрытия  неприятельской
пехоты.  Одновременно  по  укреплению  начинают  лупить  оставшиеся  в  тылу
гаубицы. Под аккомпанемент  жуткого  грохота  порхают  факелы  ракет.  Огонь
противника угасает, и мы, уточнив ориентиры, бросаемся в атаку.
   Из развороченного капонира выбегают солдаты-цвай, палящие  из  реактивных
карабинов.  Рядом  со  мной  валится  на   снег   исполосованный   осколками
гранатометчик. Проникший внутрь скафандра воздух проклятой планеты разъедает
его кожу, и лицо мертвеца под прозрачным щитком забрала  быстро  покрывается
язвами.
   Как  сейчас  помню  -  абсолютно  хладнокровно,  словно   на   полигонных
тренировках, ловлю прицелом уродливую фигуру и, нажав гашетку полного залпа,
стреляю одновременно из всех трех стволов. Лучи, граната  и  серия  шипов  в
мизинец размером разваливают врага на куски. К моим ногам падает  шестипалая
рука с кривыми пальцами. Рука несколько раз дергается и затихает
   Рядом  со  мной  опускается  на  колено  Матильда   -   стрелок-оператор,
аспирантка кафедры молекулярного клонирования. Первая мысль:  девушке  стало
плохо, или она хочет  поплакать  над  растерзанным  однокурсником.  Но  нет,
Матильда всего лишь  принимает  позу  для  стрельбы  с  колена  и  короткими
очередями хладнокровно укладывает закопавшегося в сугроб вражеского солдата.
   А потом горизонт  наливается  голубым  заревом.  Ослепительная  голубизна
пульсирует, приняв форму  исполинского  веретена,  и  забрала  наших  шлемов
темнеют, защищая глаза от нестерпимо яркого  света.  Это  корабли  поддержки
сбросили на крепость крупнокалиберные бомбы, начиненные антивеществом, и  от
такого удара не спасают даже самые  мощные  силовые  экраны.  Командир  роты
отчаянно кричит: "Всем лечь, мордами в снег!". Мы  едва  успеваем  выполнить
приказ, и налетает ударная волна, которая сдувает снежный  покров  вместе  с
прочими легкими предметами вроде веток,  трупов  и  солдат  в  бронированных
скафандрах.
   Меня несет и переворачивает, я бьюсь обо что-то разными частями тела,  но
каким-то чудом ухитряюсь  не  выпустить  "митру".  Наконец  воздушный  поток
теряет некоторую толику ярости, швырнув оглушенного комвзвода в кучу мусора.
   В трех шагах от меня кто-то шумно ворочается,  потом  из  грязного  снега
появляется  панцирь,  на  котором  пучками  растут  длинные   гибкие   иглы.
Солдат-цвай громаден, на голову выше меня, но встретил волну без  скафандра,
а вдобавок лишился оружия и  одежды.  Привстав  на  четвереньки,  он  трясет
остроносой башкой и пытается  протереть  глаза  верхней  парой  конечностей.
Машинально вскидываю "митру" и стреляю в упор главным стволом Шипы,  летящие
впятеро быстрее звука, пробивают мягкие пластинки  брюшной  брони,  и  цвай,
упав на спину, дергается в агонии...

   Я помотал головой, отгоняя совершенно несвоевременные видеомемуары. Перед
глазами снова ресторан, незнакомые люди танцуют танго. Моя спутница  бросает
на меня обиженные взгляды поверх богато сервированного  стола  -  О  чем  ты
задумался?  -  спрашивает  она.  Объяснять  не  хочется,   поэтому   отвечаю
уклончиво: - Как всегда, ни о чем. Немного  о  женщинах,  немного  о  старых
встречах, которые никак не могу забыть...
   У нее странное имя - Ольда. И она почему-то сердится, когда я называю  ее
Олей. В первый день Конгресса мы дважды повздорили, но теперь отношения  как
будто наладились. Во всяком случае, со  вчерашнего  вечера  случилась  всего
одна перебранка. Да и та - по поводу толкования уравнений стабильности.
   Сейчас мы сидим на парящих под потолком креслицах,  а  между  нами  висит
тонкий диск столешницы.  Летающие  сиденья  -  это  очень  удобно,  если  не
желаешь, чтобы сто-то приглашал твою спутницу на танец.  Я  заказал  плотный
ленч, но Ольда съела только пару пирожков, так что мне приходится  стараться
за двоих.
   - Говорят, когда-то ты подавал большие надежды, - вдруг говорит она.
   После  паузы,  необходимой  для  добивания  доброго  куска   ветчины,   я
меланхолично спрашиваю: - Кто говорит?
   - Лысый Джарвис... доктор Хендерблайн.
   - Старик  всегда  переоценивал  мои  возможности.  В  молодости  я  делал
докторскую в его лаборатории, но бросил это занятие.  Лысый  был  обижен  на
меня - вот и рассказывает всякие небылицы.
   - В молодости? - По  лицу  Ольды  нетрудно  прочесть,  что  она  пытается
угадать, проходил ли я омоложение. - Сколько же тебе лет?
   - Немного... - Я скромно улыбаюсь.  -  Совсем  недавно  разменял  седьмой
десяток. В общем, пару раз я попадал в переделки, так  что  пришлось  раньше
времени нырять в капсулу с ферментами.
   Расширенные глаза, смесь сочувствия с восхищением.
   - Отклонялся от вертикали?
   - Приходилось... - Я продолжаю улыбаться. -  Не  переживай  за  меня.  Ну
потерял в общей сложности часок-другой. С каждым может случиться.
   Она явно борется с желанием прочитать мне нотацию:  дескать,  нужно  быть
осторожнее, когда работаешь внутри  черной  дыры.  Впрочем,  кажется,  Ольда
понимает, что ее мнение меня не слишком интересует. Поэтому  возвращается  к
прежней теме:
   - Что же заставило тебя бросить науку?
   - Женщины.
   - А если подробнее?
   - Не стоит. Ты будешь ревновать.
   - Без подробностей я буду ревновать еще сильнее.
   Именно этого я и добиваюсь...
   Она все-таки разбередила память о  той  старой  истории.  Двенадцать  лет
фанатичных  занятий  теоретической   физикой   кого   угодно   превратят   в
законченного идиота. Лишь  на  финише  четвертого  десятка  я  вдруг  сделал
страшное  открытие:  счастье   заключается   вовсе   не   в   корпений   над
математическими выкладками, понять которые способны лишь пара сотен подобных
мне моральных уродов. Нет, счастье - в любимых женщинах. Может быть, даже не
обязательно, чтобы они были очень уж любимыми...
   Тут очень кстати появилась Айседора, и мы составили экипаж малого рейдера
Дальней Разведки. Ее энтузиазма хватило ненадолго,  и  накачанная  блондинка
вернулась на свою планету к тоскующему жениху-менеджеру. Мне пришлось искать
другое существо женского пола - достаточно симпатичное  и  вдобавок  умеющее
пилотировать корабли такого класса. Результатом стали скоротечные, но бурные
романы с Людмилой, Чжу-Янь и Натали.
   Потом неожиданно разразился мятеж  Фурушиты,  едва  не  превратившийся  в
полномасштабную гражданскую войну, дальше  были  Форсированная  Экспансия  и
Большой  Террор,  а   также   прочие   события,   именуемые   ныне   Великим
Оздоровлением. Полгода величайшая со  времен  полумифических  Восьми  Царств
культура корчилась в конвульсиях, и поначалу  трудно  было  сообразить,  что
происходит - родовые схватки или  предсмертная  агония.  Смерч  исторических
закономерностей вновь закрутил мою судьбу, швыряя то в  партизанский  отряд,
то в карательную эскадру или другую банду того же пошиба - в те времена  они
возникали на считанные недели, чтобы  сыграть  мало  кому  понятную  роль  в
бездарной трагикомедии, именуемой Мировой Историей.
   Иногда приходилось осваивать новые  профессии,  в  других  случаях  очень
кстати бывали знания, доставшиеся со времен, когда магистр Кассетов  тужился
постичь устройство Мироздания. И было еще много всякого  -  главным  образом
такого, что противоречит всем  заповедям  всех  религий.  А  завершился  тот
период моей жизни совершенно неожиданно - оказалось, что у меня есть жена  и
двое детей, которых  нужно  выводить  в  люди.  Впрочем,  и  семейная  жизнь
оказалась недолгой...
   В конце  же  концов  я  стал  тем,  чем  стал,  -  главой  крохотной,  но
преуспевающей фирмы весьма специфического  профиля.  Не  могу  сказать,  что
безумно счастлив, но пока не стремлюсь что-либо менять...
   Словно угадав мое нежелание продолжать этот  разговор,  Ольда  предлагает
потанцевать. Мы подзываем свободную "платформу невесомости" и присоединяемся
к другим парам, кружащимся в колодце ресторанного зала.  Ярусы  распределены
четко - столики летают  на  уровне  трех  кольцевых  балконов,  а  танцующим
отведены пол и два эшелона между  сидящими.  Вс„  как  в  лучших  заведениях
цивилизованных планет. Лютеция, конечно, мирок провинциальный, но  аборигены
стараются не отставать от моды.
   И еще одна верная примета периферийного мира в - ресторане много военных,
причем почти  все  -  в  повседневных  мундирах.  Флот,  пехота,  десантура,
пограничники. У многих -  орденские  планки  в  несколько  рядов.  Здесь,  в
ближних окрестностях Солнечной системы, должны стоять крупные гарнизоны всех
родов войск. На всякий случай.
   В нашей части Галактики никогда не было спокойно, хотя уже  года  три  не
случалось больших конфликтов

   После обеда грузимся в  машину,  которую  я  взял  в  агентстве  проката.
"Рено-Джулия" -  удобный  аэромобиль,  хотя  в  подметки  не  годится  моему
оставшемуся на Венере лимузину, сделанному по индивидуальному заказу. Но  не
могу же я возить свой аэро в багажнике звездолета?!
   Припарковавшись возле университета,  направляемся  в  корпус  физфака.  В
южном полушарии  Лютеции  кончается  лето,  поэтому  абитуриенты  уже  сдали
экзамены, а студенты блаженствуют на каникулах. Второй и третий этажи отданы
под стендовые сообщения, и вдоль стен  горят  голограммы:  тексты,  графики,
таблицы, спектрограммы.
   Прогуливаясь вдоль стендов, ловлю  завистливые  взгляды.  Мой  бизнес  по
оказанию  экстремальных  услуг  приносит  солидный  доход,  поэтому  я  могу
позволить себе обед в люкс-кабинете, в то  время  как  профессора  со  своим
окладом в три тысячи сидят по углам общего зала. На мне  уникальный  костюм,
принимающий  любую  форму.  Такую  одежонку  выращивают   на   Гондване   по
индивидуальным заказам, и стоит она безумно дорого. Это даже  не  одежда,  а
живое существо, выдрессированное удовлетворять гардеробные капризы хозяина.
   Каждая нить - биополимер, выполняющий одновременно несколько функций: это
и биологический чип, и мускул. По  моему  мысленному  приказу  костюм  может
принимать почти  любую  форму,  за  несколько  секунд  перекраивая  фасон  и
физические свойства ткани. В  памяти  изделия  хранится  больше  трех  дюжин
разных моделей одежды - от классического пиджачного костюма  до  облегающего
трико с коротким плащом за плечами.  По  мере  надобности  я  обновляю  банк
моделей,  однако  это  муторное   дело,   и   порой   бывает   просто   лень
программировать новый фасон, пусть даже он очень мне нравится.
   В глубине души я полагаю, что истинная себестоимость подобных костюмов не
так уж и высока, но фирма "Франсуа Гобль" продает их втридорога, поддерживая
статус элитной одежды. Монополия, черт бы ее подрал! На  деньги,  которые  я
выложил за этот костюмчик, можно было бы купить авто повышенной проходимости
на  класс  повыше  моего  "Фольксвагена-Доминанта"   с   его   позолоченными
деталями...
   Ладно, вернемся к фундаментальной науке.
   Стены  университетского  коридора   украшены   докладами   и   стендовыми
сообщениями. Время от времени я копирую на  свой  блокнот  самые  интересные
работы.
   Конечно, нам выдадут по кристаллу с записью  тезисов,  но  я  предпочитаю
иметь полный текст работ, которые привлекли мое внимание.
   Как и следовало ожидать,  большинство  докладов  посвящено  самой  модной
сегодня теме - зависимости течения времени от формы ЧД-полости. Многоэтажные
формулы совершенно не похожи на мои, да и результаты  вычислений  отличаются
от тех, которые получил я.
   Все мы, участники Конгресса, изучаем ЧД - черные  дыры.  Изучаем  разными
методами,  с  разных  точек  зрения  и  вдобавок  -  на   основе   множества
принципиально разных моделей. Последнее  обстоятельство  представляется  мне
самым трагичным: поскольку до сих пор не  создана  вразумительная  концепция
ЧД, и астрофизики, принадлежащие к разным школам, зачастую не понимают  друг
друга.
   Я задерживаюсь около большого, на два  десятка  страниц,  доклада.  Среди
авторов  -  Роберт  Митрофанов-Брайзер.  Когда-то  мы  с  ним   работали   в
окрестностях Сириуса. Работа любопытная: за  сухим  академическим  названием
скрывается идея, которая всегда привлекала меня.  Если  удастся  решить  эту
задачу, наши звездолеты научатся прыгать сквозь пространство где  угодно,  а
не только через тоннели между парами ЧД. Уже сотню  с  лишним  лет  проблема
Нижняка - Циммера - Вуанга не поддается натиску человеческой  логики.  Порой
мне кажется, что тут нужна логика нечеловеческая.

 - Ностальгия замучила?
   Неторопливо повернув голову к  источнику  насмешливого  голоса,  утыкаюсь
взглядом в благообразную эспаньолку,  тронутую  легкой  проседью.  Надо  же,
легок на помине! Сам Митрофанов-Брайзер, живой классик "евразийской"  школы,
снизошел до разговора с ренегатом. Хотя, конечно, в  прежние  времена  Робби
был хорошим парнем.
   - Приветствую вас, Роберт Тимофеевич.
   Он морщится.
   - Давай без этикетов, а то меня затошнит - Робби с интересом  поглядывает
на Ольду. - Нравится?
   - Еще бы! - Я не стал скрывать очевидного. - Роскошная женщина.
   Ольда фыркает. Робби снова кривится и машет на меня рукой.
   - Ты в своем репертуаре. Мог бы понять, что я  спрашивал  о  докладе,  на
который ты пялился битых четверть часа.
   Еще раз посмотрев на голограммы, я ворчливо сообщаю: - Мне нравятся  тема
и постановка задачи, но не решение.  Сложность  математического  аппарата  -
верный признак,  что  в  теории  что-то  неблагополучно.  Очевидно,  неверны
исходные постулаты, на фундаменте которых мы тщимся построить модель Вспомни
птолемеевские эпициклы, которые на протяжении веков становились все сложнее.
А потом  появились  Ньютон  и  Кеплер,  написавшие  очень  простые,  но  все
объясняющие формулы.
   Ну вот. Не хотел конфликтов, а  все  равно  коснулись  болезненной  темы.
Ольда возмущенно шипит: - Роберт Тимофеевич,  Агасфер  не  желает  признать,
какого прогресса мы достигли, научившись получать стабильные решения!
   Живой классик отмалчивается, предоставляя  мне  возможность  высказаться.
Ну, как знаете, коллеги. Я этого не хотел...
   - И в  каких  пределах  действительны  эти  решения?  -  осведомляюсь  я,
стараясь, чтобы в  моем  голосе  не  было  ни  намека  на  язвительность.  -
Уразумейте наконец: стабильность - математическая абстракция.  Реально  речь
может  идти  лишь  о  квазистабильности.  Публикуя  такие   результаты,   вы
обманываете  прикладников,  которые  попытаются  применить  эти  формулы  на
практике и подвергнут себя ненужному риску...
   Несколько следующих  минут  звучат  выкрики,  перенасыщенные  специальной
терминологией. Наши вопли привлекают нездоровое внимание зала,  но  в  конце
концов  мы   с   Ольдой   замолкаем,   исчерпав   нормативную   лексику,   а
Митрофанов-Брайзер примирительно