. если предварительно запинать ногами его владельца.
   - Слушай, - неожиданно заговаривает со мной Линхи, - я,  конечно,  не
имею права спрашивать, но... это правда, что ты - дочь нашего Лорда?
   - Он и тебе сказал? - я иронически хмыкаю. - С чего бы  это?  Приступ
запоздалого раскаяния? Так я же ни в чем его не обвиняю...
   - Да нет, не говорил. Просто, когда думал, что я не слышу,  склонился
над тобой дохлой и шепнул  чуть  слышно:  "Потерпи,  доченька,  все  уже
хорошо..." А в чем ты должна его обвинять?
   - Ни в чем, - вздыхаю я. - Я сама только сейчас, в Замке, узнала, что
он мой отец. До этого он пять лет молчал, как партизан.
   - Потрясающе; -  Линхи  осторожно  перехватывает  меня  поудобнее.  -
Интересно знать, почему...
   - Потому что я Леди Огонь, - коротко бросаю я. - Мне не положено.
   - Потому что так легче узнать, что он наш Лорд?  Так  это  все  равно
узнается, рано или поздно, такого не скроешь...
   И вот тут меня прорывает всем  наболевшим  в  последние  лихорадочные
дни, прорывает почище той мысленной истерики:
   - А ты задумывался когда-нибудь, что все Стоящие  на  Грани  Тьмы  по
сути своей одиноки? Как на подбор - рождаемся от неизвестных отцов,  как
я, или мать гибнет в родах, или оба родителя попадают в катастрофу, или,
наконец, наша в высшей степени  благопристойная  семья  достает  нас  до
такой степени, что мы рвем с ней как только, так сразу и обычно  на  всю
жизнь. Это повторяется из жизни в жизнь с такой регулярностью, что можно
уже с полным сознанием дела говорить об этом как о НОРМЕ  для  Братства.
Так полагается!
   - Может, ты и права, - отзывается Линхи. - У меня  просто  нет  такой
статистики  -  между  нами,  мужиками,  как-то  не   принято   на   этом
заостряться, а из Жриц я знаю тебя да Ярри.
   - Так вот тебе статистика, если хочешь. Начну  с  себя,  любимой:  до
этой жизни у меня было три, в которых  была  возможна  инициация.  Жизнь
первая: единственная дочь в семье,  заброшенный  замок  в  горах,  мать,
естественно, не пережила моего рождения,  отец  повредил  позвоночник  и
тоже не зажился на свете. В  двадцать  один  -  полный  разрыв  со  всем
окружением  детства.  Номер  второй:  семья  бродячих  артистов,  уже  к
четырнадцати годам - круглая сирота. Что характерно, в той жизни я своих
предков  нежно  любила.  Наконец,  дубль  третий:  мать,   исключительно
благоразумная  дама  с  огромными   деньжищами,   рождает   меня   через
искусственное оплодотворение и в дальнейшем делает все, чтобы я  слиняла
от нее в шестнадцать лет.  Про  теперешнюю  жизнь  ты  знаешь,  так  что
повторяться не стану.
   - У меня было почти так же, но я привык считать, что это  производная
моего скверного характера...
   - Хорошо. У Таолла характер скверный?
   - Скажешь тоже! Таолл чуть ли не самый положительный из нас!
   - Вот тебе та его жизнь,  когда  произошла  инициация,  -  прямо-таки
вариант легенды о короле Артуре. Кто его  отец,  толком  не  знала  сама
матушка; вскоре после рождения взят на  воспитание  добрыми  людьми,  от
приемной матери сбежал в те же шестнадцать по совершенно левым причинам.
К тому же трижды любил - и ни с одной из трех  даже  близок  не  был.  А
взять наших Жриц: Лайгалдэ отнята у матери десяти лет, а потом  и  вовсе
жила в чужом теле; Тали в пять лет осталась без матери, в  двенадцать  -
без последнего близкого человека из семьи, в тринадцать ушла к черту  на
рога по Закону Истока; Орэллан...
   - А Ярри в той инкарнации, где я был ее сыном, - перебивает Линхи,  -
тоже об отце и понятия не имела, мать потеряла в год, а в двадцать  была
изгнана своим кланом...
   - Вот видишь! Кстати, тут мы уже перешли к другому  аспекту  того  же
вопроса: плохо у нас не только с ближними по крови, но и с  ближними  по
выбору. Всех нас систематически бросают любимые люди - как мужчин, так и
женщин,  -   последнюю   фразу   я   произношу   с   каким-то   странным
садомазохистским удовлетворением. -  А  что  до  детей,  то  в  половине
случаев отцы даже не подозревают о том, что где-то  растет  их  чадо,  а
матери либо отдают детей на воспитание, либо рано или поздно получают от
них плевок в морду.
   - Ну, так бывает далеко не всегда...
   - А вот в тех случаях, когда так не бывает, ребенок в конечном  счете
тоже оказывается новой инкарнацией кого-то  из  членов  Братства.  Ты  и
Ярри, Таолл и Тинка...  я  и  Ливарк  Тах-Серраис,  как  ты  только  что
узнал...
   - Убедила, - кивает головой Линхи. - Но этому  должно  быть  какое-то
объяснение...
   Я закусываю губу.
   - Над этим я много думала... Знаешь, мне  известно  не  менее  восьми
версий христианства в разных Сутях, и абсолютно  в  каждой  присутствует
такая мысль: кто хочет идти за  Светом,  должен  оставить  отца  и  мать
своих. Но ведь не мог сказать такого Тот, кто  призывал  любить  ближних
своих и спасал мир Любовью! А потом  я  поняла:  нельзя  оставлять  Тени
заложников.  Когда  с  тобой  не  могут  ничего  поделать,  под  угрозой
оказываются те, кого мы любим. Поэтому и бывает у  нас  полная  гармония
лишь  с  теми,  кто  не  слабее  нас...  Отсюда  же  и  наши  внутренние
взаимоотношения: все мы хорошо знаем, кто есть кто, но даже перед самими
собой делаем вид, что этот хороший человек тут ни при чем, он просто мой
приятель, а не Жрица и не Поборник!
   - Значит, если по той или иной причине мы не в  силах  оторваться  от
того, кого любим...
   - Нам помогают. Я ведь помню и свои жизни в любви и согласии с семьей
- и так  совпадает,  что  тогда  я  не  искала  странного.  Точнее,  мои
внутренние  потребности  были  не  меньше,  но  как-то   удовлетворялись
каждодневно и без эксцессов.
   - Я тоже припоминаю нечто подобное. Наверное, такие жизни даются  нам
как передышка...
   - Давались. Теперь, после инициации, ничего подобного уже не будет, -
ярость отчаяния снова стискивает мне зубы. - Уже нет!
   - Ну вот ты сама все себе объяснила, -  руки  Линхи  заняты  мною,  и
единственный утешающий  жест,  который  сейчас  доступен  ему  -  слегка
потереться головой о мое плечо. - Я всегда верил в силу твоих мозгов.  А
раз все именно так и изменить мы ничего не можем - остается принять дела
в таком виде, в каком мы их нашли, и не впадать в грех отчаяния.
   - Это будет очень непросто, - я стараюсь улыбнуться через силу. -  Но
я попытаюсь.
   И вот тогда, словно в ответ на мои последние слова, сумрачный коридор
Замка неожиданно взрывается золотым светом - и я осознаю себя в реальном
мире, на Сути Техноземля...
 
ЭПИЛОГ 
 
   Мне, в общем-то, осталось досказать совсем немного. Когда я  очнулась
на  квартире  "черного  менестреля",  Линхи  вернулся  в  свое  тело  на
Вересковой пустоши. Так что хлопотали вокруг меня трое: Серраис,  Ризала
Эджет Диаринна и сам "черный менестрель" -  чуть  позже  я  узнала,  что
зовут его Григорий Свешников, но он  предпочитает,  чтобы  его  называли
Грег.
   Память  сохранила  только  обрывки  воспоминаний   -   острая   боль,
возникавшая всякий раз, когда  Ризала  трогала  меня,  изрезала  мир  на
куски. Помню Серраиса в неожиданно элегантном светло-коричневом  костюме
и с гривой, слегка укоротившейся до местных рамок приличия, - не  иначе,
на  всякий  случай   приготовился   кого-то   срочно   обаять...   Помню
неподдельную тревогу на лице Грега и Ризалу, втыкающую  шпильки  в  свою
тяжелую косу... Помню прикосновение узких сильных ладоней к моей спине и
груди и над всем этим неожиданный и не совсем уместный аромат жасмина  -
то ли магия, то ли просто ее духи... И в конце - запах кофе  с  кухни  и
виноватый голос: "Простите меня, Магистр Ливарк, -  я  отдала  все,  что
накапливала в течение полугода, все резервы  на  непредвиденный  случай.
Там хватило работы помимо шести позвонков - ребра, внутренние  органы...
Я все привела в полный порядок, у  нее  даже  спину  ломить  к  перемене
погоды не будет. Но на ноги и руку меня уже не достанет - вы  видите,  я
даже сижу с трудом... Так что либо обходитесь местными средствами,  либо
ищите  другого  целителя.  Простите..."  И  не  менее  виноватый   ответ
Серраиса: "Это я должен просить у  вас  прощения.  Я  ведь  сам  немного
целитель  -  увы,  совсем  немного,  -  и  знаю,  какой   ценой   дается
воздействие..."
   Не помню, когда Серраис увел Ризалу, не знаю, был ли  он,  когда  мои
ноги заковывали в гипс... Я догадываюсь, почему  он  не  позвал  другого
целителя, - сама специфика работы не позволяет целителю отказываться  от
платы, и визит Ризалы наверняка вывернул  Серраиса  наизнанку.  А  может
быть, и не только его... Короче, на какое-то время я  оказалась  заперта
на Техноземле и прикована к кровати.
   Боль  ушла,  но  взамен  явилось   какое-то   тягостное   оцепенение,
смыкавшееся надо мной, как стоячая вода в давно не  чищенном  пруду.  Из
него вырывал меня лишь сбивающийся от волнения, чуть хрипловатый  голос:
"Клянусь тебе, Леонора, - это только на два месяца! Всего два месяца - и
ты в полном порядке!" И склонялось надо мной с  заботой  лицо,  поначалу
показавшееся мне высокомерным и недобрым из-за  степного  разреза  глаз.
Однажды,  в  полубреду,  еще  не  зная  имени,  я  назвала  его   черным
менестрелем. Он поцеловал  ту  мою  руку,  что  осталась  невредимой,  и
попросил, чтобы я больше никогда не называла его так: "Черные менестрели
- это в Нескучном саду, а я там не бываю и вообще не имею с ними  ничего
общего!" Я поняла только, что он имеет  в  виду  какую-то  разновидность
местных ушельцев. Ну, ушельцы, они везде одинаковы - брезгливость  Грега
была мне вполне понятна...
   Грег... Линхи рискнул, посмев подчинить его сознание, чтобы завладеть
телом, а затем устроив объяснение прямо у него в голове; Серраис рискнул
еще больше, рассказав ему абсолютно все. И оба  не  ошиблись  -  "черный
менестрель" оказался тем редкостным человеком, который  с  первого  раза
все понимает правильно.
   Он даже не был мотальцем, хотя и  догадывался,  что  такое  возможно.
Мотальцем, как выяснилось, был какой-то его знакомый, который около трех
недель назад дал  ему  переписать  кассету  с  Черным  Венком  Гитранна.
(Быстро же разлетелись по Авиллону пять Смертных Печатей...)
   Родители его второй год работали где-то за границей - он сказал, и  я
сразу забыла, - и он жил совсем  один  в  маленькой  квартирке  из  двух
смежных комнат. Так что мое присутствие почти не обременяло его.  Снова,
в который уже раз, мне повезло так, как, наверное,  может  везти  только
Стоящим на Грани Тьмы - у меня было надежное убежище.
   Грег уходил из дому на  целый  день  -  институт,  плюс  работа,  ибо
стипендия в его мире была чисто символической,  а  деньги  от  родителей
приходили весьма нерегулярно. Но я была абсолютно беспомощна,  и  он  не
без изящества решил проблему ухода за мной.
   Одна его  однокурсница  состояла  в  некой  секте,  именовавшей  себя
Истинными  учениками  Христовыми,  и  с  упорством,  достойным   лучшего
применения, пыталась затащить Грега на их собрания. На третий день после
моего  появления  он  принял  приглашение.  А  оказавшись  на  собрании,
высмотрел девицу с наиболее фанатичными глазами и, когда все  кончилось,
вызвался проводить ее до подземки. Всю дорогу до этой самой подземки  он
вдохновенно  вешал  ей  на  уши  лапшу  про  дальнюю   родственницу   из
Прибалтики, которая оказалась в Москве без документов, при этом не очень
хорошо зная русский, и за которой, по всему  видать,  охотится  мафия...
Короче, со следующего же дня в доме начали дежурить сиделки-сектантки.
   Я не очень-то различала всех этих Вер, Оль и Ир, сменявшихся  у  моей
постели.  Одни  просто  выполняли  все   необходимое,   развлекая   меня
нейтральными разговорами - эти были терпимы.  Другие  пытались  обратить
меня в то, что считали своей  верой  -  с  теми,  что  были  поумнее,  я
устраивала богословские диспуты в  лучшем  стиле  Ирмы  диа  Алиманд,  с
тупыми же и настырными разговаривала исключительно по-ругиански.
   Время тянулось медленно и тягостно. Я скрашивала его чтением  местных
книг,  изредка  смотрела  фильмы  -  но  вообще  российское  телевидение
производило на меня еще более удручающее впечатление,  чем  даже  родное
ругиландское. Куда больше удовольствия я извлекала  из  магнитофона,  но
больше всего - из ежевечерних бесед с Грегом и его собственных песен...
   Приходили и гости -  раз  в  неделю  обязательно  появлялся  Серраис,
иногда заглядывал Линхи. Раза четыре меня навещал Гитранн -  обязательно
с гитарой и обязательно в то время, когда хозяина не бывало дома. Только
в последний раз Грегу удалось его подловить - ушли они вдвоем,  вернулся
Грег только в третьем часу, и глаза его сияли, как у Нездешнего. А  один
раз пришли "Бакланы" - Россиньоль, Нелли и Луминно, долго  сидели,  пили
чай, делились свежими сплетнями...
   Флетчер не появился ни разу. Ни разу. И с каждым днем я  сожалела  об
этом все меньше. Та истерика в Замке, видно, была последней вспышкой.
   Зато однажды...
 
*** 
 
   Внезапный приступ иррационального страха заставил  меня  пробудиться.
Когда я открываю глаза,  он  сидит  на  краю  моей  постели,  окруженный
ореолом призрачного серебристого света, - он,  Звездный,  король  темных
эльфов, властитель Замка-без-Лица.
   Я хочу крикнуть, но голосовые связки отказываются подчиниться мне,  и
из моего горла вырывается лишь сдавленное сипение. С трудом взяв себя  в
руки, я вглядываюсь в него повнимательнее и осознаю, что это всего  лишь
призрак  -  сквозь  туманно   мерцающую   фигуру   смутно   просвечивают
ярко-зеленые цифры  на  электронных  часах...  03:  12.  Самый  час  для
привидений... иным способом ему, не наделенному земной плотью, и не дано
явиться на физплане.  Серебристая  одежда  и  волосы,  словно  осыпанные
серебряной  пылью...  такое  ощущение,  что  передо   мной   черно-белое
изображение - нет ни единого цветового пятна, ни одного оттенка, что  не
рождался бы из простой игры света и тени.
   Он  чувствует,  что  я  заметила  его,  поворачивает  ко   мне   свое
неестественно прекрасное лицо-маску. Но здесь все же  не  его  Замок,  и
чары его действуют на меня куда слабее, чем прежде.
   "Привет, - бросаю я ему первая с нескрываемой  горечью.  -  Давно  не
виделись..."
   "За это можешь благодарить своих родственников", - отвечает он мне  в
тон.
   "Рану, значит, зализывал? А теперь соскучился, сам пришел?"
   "Ах, леди Эленд, бесценная моя... Какая жалость! - голос его холоден,
даже насмешлив. - Разве я не говорил тебе, что ни с кем  ты  не  сможешь
быть  так  счастлива,  как  со  мной?  Но  ты   не   поверила,   госпожа
непознаваемого..."
   "Уходи! - шиплю я в ответ, как рассерженная кобра. - Убирайся  прочь,
порождение моего бреда, а то перекрещусь!"
   "Перекрестишься? Ха!" - изящная рука в серебристой перчатке  медленно
скользит от губ вниз, затем от левого плеча к правому.
   "Видишь, я тоже это умею... Зачем  ты  гонишь  меня,  моя  бесценная?
Зачем отвергаешь то наслаждение, которое я жажду подарить тебе?"
   "Уходи..." - снова шепчу я без особой надежды,  что  он  послушается.
Вместо ответа его рука ложится на мою грудь, как раз против сердца, и  я
едва успеваю удивиться ощутимой материальности этой  призрачной  руки...
как вдруг он резко, стальной хваткой сдавливает мне горло!
   Кажется, в этот раз я все-таки сумела закричать...
   ...и  хватка  затянутых  в  серебро  пальцев  разжимается  столь   же
внезапно. Он выпрямляется - плащ, словно  сотканный  из  лунного  света,
окутывает его мерцающим облаком:
   "Проклятье - я не могу пробиться к тебе через эти твои повязки! - его
голос  все  так  же  холоден,  он  изо  всех   сил   пытается   казаться
высокомерным,  но  затаившееся  во  мне  пламя  трепещет,  угадывая  его
волнение, смесь досады и тревоги... - Запомни, моя бесценная:  где  есть
боль,  там  нет  меня!  Вот  единственный  способ  избавиться  от  моего
внимания".
   "Боль тела? - переспрашиваю я. - Ведь на боль моей души ты кидаешься,
как беркут на добычу!"
   Не удостаивая меня ответом, он  делает  несколько  шагов  к  двери  в
смежную комнату, за которой спит Грег, и не то просачивается сквозь нее,
не то просто растворяется в вязком сумраке ночной квартиры.
   Мой страх тает куда медленнее, ужасно хочется позвать Грега, но я  не
решаюсь - все-таки не настолько мы еще близки,  чтобы  ему  отгонять  от
меня ночные  кошмары.  Сон  отлетел  без  следа.  Осторожно-осторожно  я
поворачиваюсь на правый бок,  подсовываю  под  голову  здоровую  руку  -
может, в такой позе уснется быстрее. Тишина  чутко  подрагивает,  что-то
непонятное  мне  творится  в  темноте,  но  не  покидает  ощущение,  что
произошло еще не все, чему должно произойти.
   Внезапно из комнаты  доносится  голос  Грега  -  сонный  и  неприятно
удивленный:
   - Да как ты вообще смеешь предлагать мне такое?
   Ответа не следует, а может, он просто не рассчитан на мои уши, но все
равно я моментально обращаюсь в слух. И снова реплика Грега, на этот раз
отчетливее и куда более раздраженно:
   - А кто бы ты ни был! Хоть архангел Гавриил!
   Так, это делается совсем интересно...  Что  же  этот  нелюдь  вздумал
предложить Грегу?
   - Не беспокойся,  я  знаю  достаточно.  Главное,  знаю,  что  госпожа
Леонора прекрасно без тебя обойдется. В любой форме. А я - тем более!  -
промежутки тишины между ответами Грега делаются все короче, а тон его  -
все более взбешенным:
   - Ну например, могу дать тебе по морде. Морда у  тебя,  как  я  вижу,
имеется, да такая, что кирпича просит... Думаешь,  не  получится?  А  ты
думай поменьше! - за этими словами раздается звук удара и звон стекол  в
книжном шкафу - кажется, кого-то  приложили  о  сей  предмет  мебели.  И
кажется, этот кто-то - отнюдь не Грег... - Нет, я  не  ее  Поборник!  Но
тебе и так мало не покажется!
   Дверь распахивается, и в свете уличного фонаря, упавшем на пол, взору
моему предстает совершенно невероятная картина: Грег, в одних плавках  и
взлохмаченный после сна, держит за шиворот Звездного, чье сияние изрядно
потускнело, да и вообще вид стал  куда  более  материальным  и  каким-то
подержанным. На моем лице против  воли  расплывается  довольно  дурацкая
улыбка.
   Бросив в мою сторону извиняющийся взгляд, "черный  менестрель"  одним
пинком вышвыривает демона в коридор и сам  исчезает  там  же.  Некоторое
время оттуда доносится напряженная  возня,  грохот  падающих  предметов,
дребезг чего-то бьющегося - не иначе, плафон разгрохали... И как финал -
стук распахиваемой входной двери, заключительный, особо  мощный  удар  и
снова хлопок дверью. На минуту воцаряется  тишина.  Затем  стремительные
шаги, Грег возвращается в мою комнату и присаживается на край постели  -
совсем так же, как тот, изгнанный им... И снова я заговариваю первая:
   - Чего он хотел от тебя?
   -  Тебе  действительно  нужно  это  знать?  -  голос  его  неожиданно
вздрагивает.
   - Думаю, что да.
   Лицо Грега становится напряженным,  и  он  выговаривает,  старательно
копируя знакомые мне интонации:
   - "Дай мне стать тобой. Позволь мне войти в тебя. Я знаю,  как  ты  к
ней относишься, но без моей  поддержки  она  никогда  не  станет  твоей.
Поделись со мной смертным телом,  и  лишь  у  тебя  будут  ключи  от  ее
желания..." - он низко опускает голову и уже своим голосом доканчивает:
   - Ненавижу!  Прав  был  твой  отец  -  очень  трудно  устоять  против
ТАКОГО...
   Звездный - в обличье Грега... Меня непроизвольно передергивает.
   - Грег, но если он предложил такое, это значит, что... - я  осекаюсь,
не умея назвать... В голову лезут идиотские формулировки  типа  "я  тебе
совсем не безразлична", "ты ко мне неравнодушен" - не умею я говорить об
этих вещах, не умею, черт возьми, и похоже, так никогда  и  не  научусь!
Как  доходит  до  дела  -  сразу   приступ   высокого,   трать-тарарать,
косноязычья!
   В темноте не разглядеть лица, но Грег все равно  отворачивается  -  в
смущении?