Сразу запахло горелой изоляцией.  Пожар  внизу?  Лот  принюхался.
Вряд ли, запах стоялый. Он достал фонарь, включил.  Скобы  шахты  были  на
месте. Спускайся, сказал он Нике, я за тобой. Она послушно полезла вниз.
     Самое сложное оказалось - задвинуть за собой крышку. Лот сбил  пальцы
и запыхался, будто влез  на  двадцатый  этаж.  Давненько  я  не  лазил  на
двадцатые этажи... Сердце вело себя  на  редкость  достойно.  Как  солдат.
Медаль, подумал он. Медаль и двухнедельный отпуск...
     Все. А вот теперь - не потерять направления. Туда. Ника ждала. Одна и
в темноте. Идти приходилось согнувшись, чтобы не задевать  длинный  липкий
пух, свисающий с кабелей. Шагов через сорок путь преградила решетка.
     Значит, идем правильно.
     Лот вынул из кармана пилку, но, взяв в руку висячий замок,  убедился:
он не первый, кто тут шел. Дужка была перепилена у самого основания.
     Спасибо, ребята, подумал Лот, за каким бы делом ни шастали вы сюда...
     Потом он аккуратно закрыл за собой решетку и повесил замок на  место.
Вот мы и за стеной, с непонятной тревогой подумалось ему.
     Вскоре туннель  приобрел  заметный  уклон.  Лот  попытался  вспомнить
рельеф местности. Да, верно,  здесь  должна  быть  выемка,  широкая  такая
лощина, ничем не занятая... и справа она  упирается  в  набережное  шоссе.
Если выйти на поверхность где-то здесь, то за час можно добраться до жилых
кварталов. Но - слишком уж близко от стены.
     Наверное, под землей надежнее. Хотя, как говорят ремонтники, километр
под землей - это три по улицам. Эффект близкого горизонта. Ничего.  Дорога
всегда кончается.
     Спуск прекратился, туннель стал чуть шире. Воздух был сырой  и  почти
горячий. В полу попадались  решетки  -  над  дренажными  каналами.  Сквозь
решетки выходил смрадный пар. Завтра  проверить,  отметил  про  себя  Лот.
Впрочем, это не его район...
     Туннель резко свернул вправо и шагов через сто влился в гораздо более
широкий и высокий - и даже с проложенными по полу вагонеточными рельсами.
     Странно. На плане коммуникаций этого не  было...  хотя,  конечно,  на
планах коммуникаций много чего недоставало. Видимо,  какая-то  заброшенная
хреновина на случай войны.
     На случай войны, подумал Лот. Сегодня это почти ностальгически. Войны
не понадобилось...
     А что понадобилось? Что?
     Не знаю. Вдруг все поползло  и  растеклось  киселем...  Будто  вынули
какой-то маленький, но главный гвоздик. И вот - все, как  было,  но  -  по
отдельности. Каждая деталь на месте, но - сама по себе.
     Не было гвоздя - подкова пропала... враг вступает в город, пленных не
щадя...
     Теперь идти было легче - не требовалось  сгибаться.  Ника  равнодушно
шагала рядом. Ничего, маленькая, посмотрел на нее Лот  -  и  вдруг  ощутил
где-то в глубине остаток прежней нежности. Ничего, уже с  робкой  радостью
подумал он, все образуется, все еще будет хорошо...
     Низкое гудение коснулось ног, потом  ушей.  Было  что-то  впереди,  и
сначала Лот подумал: трансформатор, - но нет, у трансформаторов тон  выше.
Впрочем, все, что оставалось - это идти вперед и быть осторожным.  Выходов
на поверхность пока не было.
     Он считал шаги  и  насчитал  четыреста,  прежде  чем  в  луче  фонаря
возникло черное, не отражающее света пятно на левой стене -  и  блестящие,
как  рельсы,  перила   вдоль   этого   пятна.   Гудение   стало   громким,
угнетающе-пульсирующим. Оно напоминало что-то - совсем недавнее -  но  оно
же и забивало саму  возможность  вспомнить.  Наконец,  они  поравнялись  с
перилами и остановились.
     Гул шел отсюда и вонь горелой изоляции - тоже. Почти невозможно стало
дышать, но почему-то вдруг не получалось, зажав носы,  пробежать  поскорее
мимо этой непонятной ниши. Лот направил в нее луч фонаря.  Луч  стал  ясно
виден, как бывает он виден в тумане или в пыльном воздухе мучных  складов.
И все же, привыкнув, глаза стали различать контуры нового пространства.
     В перилах, где они стояли, была дверца, и от дверцы вела  вниз  узкая
металлическая лестница с дырчатыми ступенями. Там, тремя метрами ниже, шла
кольцеобразная галерея. Противоположный край ее почти терялся в тумане. До
него было метров тридцать-сорок. Но там, кажется, была такая же лестница -
уходящая к люку в потолке. Потолок решетчатый, и к нему и сквозь него идет
этот туман - значит, там есть ход наружу.
     Ниже галереи луч не проникал - туман был слишком плотен. Наверное, не
туман, а дым. Потому и запах. Не опасно ли будет спускаться? Потравимся  к
чертовой бабушке... или задохнемся...
     Есть же спичка и свеча! В пещерах всегда ходят со свечами - чтобы  не
влететь туда, где нечем дышать. И можно сделать даже проще...
     Лот зажег спичку и уронил ее вниз.  Искорка,  не  потухая,  упала  на
настил галереи и еще секунду-другую догорала. Кислород есть...
     Или все-таки пойти прямо? Он с  сомнением  посмотрел  вдоль  туннеля.
Черт знает, куда могут привести эти рельсы...
     Дверца не открывалась, заклинилась или заржавела, но перила  были  по
пояс, и Лот перелез через них и помог перебраться Нике.
     - Держи  свечу,  -  сказал  он,  поджигая  фитилек.  -  Старайся   не
погасить... - и улыбнулся. Ника неуверенно улыбнулась в ответ.
     Ступеньки лестницы слегка прогибались, и вся лестница подрагивала под
двойной тяжестью. И так же стал вздрагивать настил галереи, когда  они  на
него ступили.
     Свеча горела спокойно.
     И даже запах гари стал не столь  ужасающ.  В  нем  появился  странный
арбузный оттенок.
     До лестницы осталось несколько шагов, когда Лот  краем  глаза  уловил
какое-то мягкое движение в тумане. Он рефлекторно повел туда лучом.
     Всего лишь плотные клубы тумана вздымались со  дна  этой  шахты.  Лот
догадался,  что  это  шахта  -  почувствовал  бездну  под  подошвами.   Но
предвестие чего-то ужасного накатило еще быстрее, чем чувство бездны.
     - Скорее вверх! - шепнул он Нике,  и  она  послушно  обогнала  его  и
взялась за перекладину лестницы - и в  этот  миг  настил  колыхнулся,  как
понтонный мост под волной, и множественный  электрический  треск  перекрыл
теряющее громкость гудение. Из  туманных  клубов,  взлетевших  до  решеток
потолка, вдруг выплыли тонкие сверкающие нити. В  луче  фонаря  они  сияли
всеми цветами спектра: красным, желтым, зеленым и синим.  И  эти  же  нити
поднимались из отверстий в настиле - вокруг Ники, и уже оплели ее  ноги  и
поднимались выше... и Лота,  шагнувшего  к  ней,  вдруг  приподняло  новой
волной и отнесло назад, и он, еще не поняв беспомощности своей,  продолжал
бежать к ней, а его относило и относило назад - будто между ним и Никой  с
тихим шепотом взрывались пылинки спрессованного пространства, обращаясь  в
метры, еще метры, и еще метры, и десятки метров... он  только  видел,  как
застывает ее тело, и на обращенном к  нему  растерянном  лице  живут  одни
глаза,  а  в  глазах  вместе   с   поздней   нежностью   возникает   чужое
нечеловеческое наслаждение - нити оплетали ее всю, она сверкала миллионами
точечных бриллиантов, остриями алмазных игл - Лот  уже  стоял  в  туннеле,
вцепившись в перила и только так сопротивляясь мягкому, но могучему нажиму
- а потом померк свет в глазах, а когда свет вернулся  -  неровным  желтым
пятном с поперечными серыми полосами  -  уже  ничего  не  было.  И  сквозь
внезапную пустую тишину Лот различил далекое позвякивание. Он  сделал  шаг
назад и приложил руку к рельсу. Едут...
     Он нашел себе место, чтобы пропустить вагонетки и не быть замеченным.
     Верхом  на  шахтном  мотовозе  ехал   человек   в   черном   защитном
комбинезоне, в противогазе и с автоматом на груди. Точно так же  был  одет
машинист. К мотовозу была прицеплена платформа с чем-то бочкообразным  под
брезентом. Еще двое в противогазах сидели на платформе - лицами назад. Лот
стоял, замерев - сзади горели не только красные огни,  но  и  рассеивающая
фара. Его могли увидеть. Не увидели...
     Состав превратился в  туманное  пятнышко,  а  потом  исчез  совсем  -
видимо, за поворотом. Четыреста шагов, помнил Лот. Не ошибиться поворотом,
не пропустить... здесь. Да,  здесь.  Незнакомо  -  но  так  всегда,  когда
возвращаешься. И ближе. Дорога короче. Так тоже - всегда.
     Дорога короче...
     Лот боялся только, что не сможет откинуть крышку.
     Падая, рукой удерживая прыгающее сердце, он  забил  в  щель  телефона
магнитную карточку и, не попадая по кнопкам и сбиваясь в счете  и  начиная
снова и снова, набрал номер Меестерса.



                                  НОЭЛЬ

     - Полный бак? - механик удивленно посмотрел на Ноэля. - Это  же  пять
часов!
     - Угу. - Ноэль жевал спичку и старался  лишний  раз  не  смотреть  на
маску, прикрывавшую распадающийся череп механика. - Пять часов.
     - Я не возражаю, конечно, но ваш друг... неважно выглядит, -  механик
заговорщицки кивнул в сторону Микка.
     - Ничего, - сказал Ноэль. - Если он наблюет в кабине, я уберу. Сам.
     - Пять часов болтаться над городом, - пожал плечами  механик.  -  Ну,
как желаете. Мое дело - предупредить.
     - Предупредить, - повторил Ноэль.
     Механик странно посмотрел на Ноэля и открыл  кран.  Стрелка  медленно
ползла по шкале бензомера.
     - Спасибо, - сказал Ноэль и  отдал  членскую  книжку  Микка.  -  Могу
заплатить сейчас, могу потом.
     - Вам вышлют счет, не беспокойтесь.
     - Я никогда не беспокоюсь. Ни о чем. А вы?
     - У меня большая семья, - сказал механик и посмотрел в книжку, -  сэр
рыцарь меча.
     Ноэль вернулся к машине.  Микк  стоял,  как  и  десять  минут  назад,
синевато-белый и мокрый от пота. Но -  живой.  За  весь  сегодняшний  день
Ноэль видел живых человек шесть-семь.
     - Кабриолет подан, - сказал он  Микку.  -  Мадемуазель  Флора,  -  он
наклонился и подал руку. - Прошу вас...
     Флора гибко выскользнула из машины. Ноэлю она нравилась все больше  и
больше. У Микка хорошо поставлен взгляд, подумал он, я на нее  и  внимания
бы не обратил... Флора тоже была живая.
     - Ну, что, Виль? - спросил он Вильгельма - в последний раз. -  А  то,
может?.. Одно место еще есть.
     Вильгельм покачал своей целлулоидной головой.
     - Летите, - сказал он. - Удачи.
     - И тебе удачи, Виль, - сказал Ноэль.
     Он подхватил сумку с  эрмом  и  зашагал  к  самолету.  Микк  и  Флора
последовали за ним.
     В кабине было чисто и прохладно - кондиционер уже работал. Микк,  как
понимающий толк в управлении самолетами, сел на пилотское место. Пилотским
оно было, конечно, чисто условно: просто перед  ним  был  выведен  дисплей
автопилота. Ноэль сел рядом, Флора - на заднем диване.
     - Поехали, - сказал Микк и ткнул пусковую клавишу.
     Пока автопилот хорошим голосом объяснял насчет  поведения  в  полете,
потом запускал двигатели и выруливал на полосу, Ноэль откручивал приборную
панель. Собственно, добраться нужно было лишь до разъемов  бортпроцессора.
Самолет замер в начале полосы и пошел на взлет, а Ноэль продолжал копаться
в выводах.
     - Дай ему взлететь, - выжал из себя Микк.
     - Болит? - посочувствовал Ноэль.
     Микк откинулся на спинку. Ему было очень плохо.
     - Если вы хотите послушать рассказ о нашем прекрасном городе, нажмите
клавишу "Да", - сказал автопилот. Сенситивным устройством он оборудован не
был. И это хорошо - иначе, имея на борту  Микка,  он  просто  не  стал  бы
взлетать.
     Клавишу, естественно, никто не нажал, и автопилот в молчании  заложил
вираж в сторону моря. Под крылом  проплыл  стадион.  На  поле  гоняла  мяч
какая-то команда. Одна, сама с собой. Потом  появилась  серая,  в  узорах,
похожих на спил дерева, полоса пляжа. Потом - море.
     - Можно? - спросил Ноэль. Микк кивнул.
     Ноэль совсем отодрал панель и сунул ее вниз, под  ноги.  Разноцветные
ленты кабелей позволяли это сделать. Ага, вот у нас сам  процессор  -  еще
"ПИК 4xЕ", старина, надо же... а вот программный блок. А поступим мы...  а
поступим мы вот так...
     - Принимай управление, - сказал он Микку.
     - Уже все?
     - Да. Но учти - здесь программа для истребителя,  -  похлопал  он  по
эрму. - Так что делай поправку на моторчики...
     - Джойстрика нет?
     - Могу сделать голо.
     - Давай. А педали?
     -  Вправо-влево?  Поворотом   головы.   Закрываешь   левый   глаз   и
поворачиваешь голову. Ну, попробуй.
     Микк попробовал. Призрачная ручка управления двигалась  за  рукой,  и
самолет послушно покачивался в такт этим движениям. Так же послушно,  даже
чуть торопливо он разворачивался, следуя поворотам головы.
     - Отлично, - сказал Микк.
     - Рутина вся на аппарате, - сказал Ноэль. - Устойчивость, курс.  Твое
дело - творческое.
     - Так бы всегда, - сказал Микк. - Ну, что - спрямим курс?
     - Нет, давай вдоль берега, - сказал Ноэль. -  И  еще  долго  -  вдоль
берега.
     - А правда, красивый город, - сказал Микк. - Издалека особенно.
     - Красивый, - сказал Ноэль. - Не плачьте, девушка.
     - Я уже не плачу, - сказала Флора.



                                 ТАТЬЯНА

     Это были, наверное, самые страшные минуты  -  когда  наверху  гремели
очереди, а она здесь, внизу, ничего не знала и ничего  не  могла  сделать.
Это было страшнее, чем бой с оборотнями на чешуйчатых конях и даже  бой  с
драконом. Хотя тогда ей казалось, что самое страшное  -  именно  это...  И
даже не очереди, нет - самым страшным была наступившая после  тишина.  Что
же теперь? Она не видела никого, а ее мог видеть кто угодно - отовсюду.  И
Пончик - почти в обмороке и ничего не может... Это и есть паника, подумала
она потом. А тогда, набросив на Пончика пропыленный чехол и ухватив  наган
зубами за скобу, чтобы не рыдать, полезла по стреле, по тросу, заглянула в
окно - лучшей мишенью она никогда не была... Почему-то сначала она увидела
только Диму - те двое, в темно-сером,  не  сразу  попали  в  поле  зрения.
Только пробегая мимо, она поняла, что это люди, что  это  они  стреляли...
Дима лежал на спине, и из правого, залитого кровью  глаза  у  него  торчал
нож.
     Она сразу поняла, что он жив, что он без сознания, что от нее  сейчас
все зависит... И что торопиться не следует, а  следует  немного  подумать,
повспоминать и подготовиться - хотя бы морально. За без малого два  месяца
ошеровских боев она научилась многому. Так... снять ватник, снять  рубаху,
рукав долой - пригодится... долой оба  рукава.  Окса,  миляга,  ты  знала,
наверное, на что пойдут твои рубахи... Сразу - бинты. А вот этим -  уберем
кровь... Господи - глаз не вытек! Веко разрезано - зарастет! Лезвие  вошло
в глазницу, отодвинув глаз. Теперь бы не  повредить,  вытаскивая...  Левой
рукой Татьяна обхватила Димино лицо, удерживая голову, а  правой  -  одним
мягким и  точным  движением  извлекла  нож.  Кровь  -  это  ничего...  это
вытекает, которая скопилась. Потом она положила на глаз свернутую тряпицу,
обвязала голову бинтом. Дима застонал и  заворочался.  Лежи,  Димочка,  не
шевелись. Он услышал голос и расслабился.
     Только потом она встала и подошла к тем, в серых комбинезонах.  Один,
лежавший близко и лицом вниз, был здоровым амбалистым парнем -  таких  она
не любила. И не жалела, если с  ними  что-то  случалось.  А  второй  вдруг
оказался похож на мертвого Мишку, каким он недавно приснился. Не лицом,  а
- непринадлежностью к сильным. Нет, неправильно, Мишка был сильный, но это
была какая-то не такая сила. Да, Мишка был сильный, а этот  просто  пацан.
Пацана жалко, но он  безусловно  мертв:  пуля  попала  в  лоб.  Дима  стал
классным стрелком...
     Теперь стоило позаботиться о Пашке. Татьяна помнила, что у  какого-то
агрегата там, внизу, была сбоку приварена легкая лесенка ступенек на пять.
Как раз - от стрелы до окна... Это заняло час. И еще час ушел на то, чтобы
затянуть Пончика ремнями  поверх  ватника  по  ребрам.  Он  никак  не  мог
поверить в то, что это уменьшит  боль.  Наконец,  согласился:  выдохнул  и
замер... Животом дыши! Вот так.  Пончик  выглядел  глупо.  Впрочем,  после
этого и по стреле, и по лестнице он вскарабкался, как обезьяна.
     Дима уже пришел в себя и мучался жуткой болью.  Ему  надо  было  дать
промедол или, на худой конец, анальгин. Надо было положить  лед  на  рану.
Ничего этого не было.
     - Ты побудь с ним, - сказала Татьяна, - а я поброжу...
     Пашка кивнул.
     В магазине калаша осталось девять  патронов.  Татьяна  взяла  автомат
амбала. Автоматик был маленький и ни на что не похожий. Но как  обращаться
с ним, было вполне понятно. Еще она забрала у амбала фонарь.
     За дверью воняло пылью и плесенью, как и должно вонять в пустом доме.
Эти двое, теперь уже мертвые, протоптали в пыли весьма заметную  тропинку,
и Татьяна, не особо раздумывая, пошла по ней  -  держа  на  всякий  случай
взведенный калаш у плеча стволом вверх. Вид был скучен  -  учреждение,  из
которого при отъезде забрали все нужное, но побросали старье и хлам.  Окон
не было видно нигде, лампы, естественно, не горели. Один раз  ей  попалось
освещенное помещение: длинный, высокий и широкий  коридор  со  светящимся,
как в том круглом зале, потолком.  Он  напомнил  Татьяне  московский  ГУМ.
Вдоль всего коридора проходила выложенная мрамором канава  с  перекинутыми
через нее мостиками разной формы. Захотелось зайти туда и  посмотреть  все
подробнее, но дорожка шла мимо. А шагов  через  двадцать  в  проеме  двери
возникли тусклые множественные огоньки - как  вид  Ошерова  с  Катерининой
сопки.



                             МИКК, ИЛИ ПАВЛИК

     - Наверное, надо как-то попрощаться, - сказал Микк.
     - Давай, - сказал Ноэль.
     Они обнялись.
     - Думаю, этого достаточно, - сказал Ноэль.
     - Мы, наверное, уже не увидимся никогда, - сказал Микк.
     - Ну и что? - сказал Ноэль. - Только ли мы?
     - Ты прав. Ладно, счастливо добраться. И... а, ты все сам знаешь.
     - Тебе тоже - счастливо добраться.
     Микк, стараясь не оглядываться, запрыгнул в  кабину,  пристегнулся  и
дал газ. Самолет быстро разбежался и легко оторвался от  асфальта.  Набрав
немного высоты, Микк заложил вираж и  прошел  над  местом  своего  взлета.
Ноэль, не поднимая головы, топал по шоссе. Идти ему  еще  оставалось  часа
два. Столько же, сколько Микку лететь.
     Море появилось  впереди  -  сверкающей  полосой.  А  справа,  страшно
далеко, там, откуда они прилетели, висела темно-синяя, почти черная  туча,
висела низко и тяжело. Он оглянулся: Флора спала. Спала, почти повиснув на
привязном ремне. Хорошо, подумал он, не надо ей этого видеть...
     Море уже было внизу, синее, в белых черточках коротких волн.  Самолет
ощутимо подбрасывало. Ветер начинал тянуть в адскую топку. А может быть, и
без всякого людского вмешательства ему было положено дуть  именно  так.  И
вдруг в море, в глубине, под этой острой рябью  -  он  увидел  лицо.  Свое
лицо.  Огромное  свое  лицо.  Оно  медленно  всплывало  к   поверхности...
коснулось ее... и исчезло. Это было так отчетливо и  так  невозможно,  что
Пашка отшатнулся от окна. Самолетик -  со  стрекозу  размером  -  удалялся
неторопливо и солидно. И внезапно исчез - на фоне темных, отражающих  свет
круговых окон. Пашка долго ждал, когда он появится снова - но самолетик не
появился. Тогда он вернулся к Дим Димычу.
     Дим Димыч был почти  плох.  Эта  новая  рана  добавилась  к  недавней
контузии, от которой он даже не начал оправляться. Зачем его взяли такого?
С десяток парней можно было найти, которые...  Ха!  А  зачем  взяли  меня,
Таньку, Марью Петровну? Все было не просто так...
     - Пав... щи... воды... - невнятно - челюсти не разжимались  -  сказал
Дим Димыч, но Пашка его понял.
     Конечно, такое здание не может быть без водопровода, это  ясно  -  но
есть ли вода в трубах? Все это пахнет то ли разрухой, то ли эвакуацией.  А
если вода есть - в чем ее нести? Намочу  рубаху,  подумал  он.  Выйдя,  он
постоял, пытаясь логически решить, где может здесь быть туалет -  и  вдруг
раздался крик - и авт