и снова звук, будто рывком проволокли плотную  тяжесть.  Левее,  у  стены,
стояла кроватка Сида, и в кроватке копошилась эта же пена, а за  кроваткой
Ника увидела будто бы наклонившегося вперед человека, нет, не  человека  -
что-то  округлое,  плотное,  сжатое,  похожее  на  боксерскую  перчатку  в
человеческий рост, и в следующий миг то, что  там  было,  распрямилось,  и
Ника поняла, что оно на нее смотрит. Она стояла, оцепенев, не в  силах  ни
шевельнуться, ни крикнуть, потому что крикни она или шевельнись -  смерть,
нет, что-то еще более страшное и более неотвратимое... То, что там стояло,
с тошнотворным чмоканьем выдвинулось из-за кроватки  и  вдруг  раскрылось,
именно как перчатка, и из него выпал, тут же исчезнув  в  пене,  крошечный
скелетик. Ника отшатнулась, и потому метнувшиеся  в  нее  раскручивающиеся
спирали ее не  достали:  одна  почти  задела  лицо,  а  другая  ударила  в
револьверчик и с нечеловеческой  силой  рванула  его  на  себя.  Хрустнули
пальцы. Ника попятилась, не  в  силах  повернуться  и  бежать.  В  темноте
усилилась возня, раздался хруст, будто давили стекло. Продолжая  пятиться,
не отрывая глаз от страшных дверей, она дошла до спальни - и вдруг поняла,
что и в спальне кто-то есть. Ее швырнуло из дому - и, воя,  она  побежала,
не разбирая дороги, не понимая, кто перед ней, уворачиваясь от  людей,  от
рук, и когда ее уже схватили  и  держали,  она  продолжала  бить,  кусать,
царапать - и выла, выла... ей сделали укол - она поняла, что это укол -  и
тут же руки и ноги перестали слушаться ее, рот  наполнился  слюной,  а  на
лицо упало что-то липкое, душное, жаркое - смерть...  и  она  не  захотела
сопротивляться.
     А потом - сразу - она открыла глаза. Очень белый свет, и шум в  ушах,
как далекая музыка... и тошнит. Что-то было? И вообще - где я? Она подняла
голову. Кто-то сидел рядом, но она никак  не  могла  увидеть  лицо  -  все
плыло.
     - Ника, - сказал сидящий и наклонился, и голос показался ей знакомым.
     Она заморгала глазами, и пелена рассеялась. Это был Бенефициус.
     - Вы, - сказала Ника. - Господи, где это я? Что случилось?
     -  Ничего,  -  сказал  Бенефициус,  -   ничего.   Все   бывает.   Это
гипнологическая клиника.
     - У меня... что-то... не так?
     - Да, немного. Вы же знаете, как это случается... да и потом -  такая
жара...
     - Почему жара?
     - Не знаю. Никто не знает.
     - Нет, подождите... Что со мной было?
     - Ну, вы же слышали, наверное: это называется "поймать кодон".  Когда
человек вдруг начинает видеть и слышать то, чего нет...  галлюцинации  без
наркотиков.
     - Да-да-да... Я действительно что-то видела... что-то страшное. Но  я
не помню. Что я видела, Лот?
     - Не знаю. Вы бежали по улице и кричали. Будто  убегали  от  кого-то.
Это неважно. Не пытайтесь вспомнить. Главное, что вы пришли  в  себя.  Вам
скоро сделают еще один укол, и вы опять уснете. Хорошо?
     - А вы будете здесь?
     - Я никуда не уйду.
     - Как хорошо... Лот? Почему я ничего не помню? Чего я не помню, Лот?
     - Не нужно пока вспоминать. Потом. Старайтесь не думать.
     - Хорошо. Я не буду думать. Только останьтесь со мной.
     - Я останусь.
     - Не уходите никуда, ладно?
     - Никуда.
     - Лот...
     - Что?
     - Скажите мне что-нибудь...
     - Все будет хорошо.
     - А еще?
     - Все будет хорошо.
     Ника тонула в собственном сне - выплывала на секунду, чтобы  глотнуть
воздуха, и снова погружалась в зеленую бездну;  потом  она  открыла  глаза
там, внизу, и увидела дно,  увидела  то,  что  ее  ждет:  буро-коричневая,
медленно  шевелящаяся  масса,  похожая  на  громадную  амебу,  ленивую   и
равнодушную, знающую наверняка, что пища не денется  никуда...  мимо  Ники
медленным градом падали, закрыв глаза, птицы с бессильными крыльями - и из
последних сил она забарахталась, продираясь сквозь зелень, сквозь  ставшую
вдруг густой, как патока, воду, она всплыла,  открыла  глаза  -  синеватый
свет сбоку и спасительный холод - она лежала, совершенно голая, на измятой
простыне, подушка и одеяло исчезли, она перегнулась через край  кровати  и
увидела их - и сама, преодолевая не боль, не слабость -  тошноту  во  всем
теле - сползла на пол, чудом - так  качало  -  поднялась  на  четвереньки,
потом, цепляясь за кровать - на колени. Так она стояла долго,  привыкая  к
непонятным ощущениям в теле: тошноте в руках и ногах и  мятному  холоду  в
животе; голова не кружилась, а раскачивалась, как маятник, но все меньше и
меньше. Наконец, Ника смогла встать на ноги. До подоконника было два шага.
Мягкое жужжание ее не обмануло: это был кондиционер, он  работал,  и  Ника
нашла регулятор и выкрутила его до отказа: через минуту  прохладная  струя
стала ледяной, Ника наклонилась и подставила под нее лицо, голову, грудь -
это было упоительно.
     В  слабом  синем  свете  ночника  палата  была  таинственно-огромной:
кровать, как мост, подушка и одеяло на полу -  как  облака,  над  которыми
пролетаешь, дверь - крепостные ворота... Ника нашла выключатель, и в белом
свете тайны исчезли. Тесная клетушка,  которая  в  высоту  больше,  чем  в
ширину, бледно-зеленые неровные стены, серый потолок, под которым проходит
короб вентиляционной трубы. Оконное стекло  стало  черно-зеркальным,  и  в
этом зеркале Ника увидела себя: ломкий силуэт. Отражение было не свое и не
чужое. Она и не узнавала его, но в то же время не ожидала увидеть  кого-то
другого. Поднесла руки к лицу: узкие кисти  с  тонкими  пальцами,  коротко
стриженные ногти без лака, на среднем  пальце  правой  руки  тонкое  белое
кольцо с угольно-черным камнем. Она не знала, откуда у нее это кольцо,  но
и не испытывала уверенности, что видит  его  впервые.  Ладони  белые,  все
остальное - почти шоколадного цвета. Негритянка? Она посмотрела  на  себя:
маленькая    грудь,     втянутый    живот,     узкие    бедра    -     все
равномерно-шоколадное... нет, на бедрах  узкая  контрастно-белая  полоска.
Загар. Ничего не помню...
     Ничего не помню!
     Ее вдруг бросило в  дрожь.  Может  быть,  от  холода.  Закутавшись  в
одеяло, она села на край постели. Так... Меня  зовут  Ника  Буковчан.  Мне
двадцать три года. Я живу...  нет,  не  помню.  Работаю...  нет,  кажется,
учусь... не помню. Ничего не помню. Помню, как зовут  -  и  все.  Боже  ты
мой...
     Нет, ложиться нельзя. Эта кровать только и ждет, когда я лягу...  эта
пасть  притворилась  кроватью  и  ждет...  Ника  вскочила.  То,  что  было
кроватью, как бы вывернулось наизнанку и стало похоже на  ярко  освещенный
въезд в туннель. Воздух был ледяной, и пол тоже был ледяной. Она стояла на
тонкой, прогибающейся под ногами льдине, а под льдиной ее ждала бездна. Да
что же это  делается,  беззвучно  зашептала  Ника,  Господи,  что  же  это
делается, делается... Она шагнула к двери,  и  тут  дверь  сама  открылась
навстречу ей. Это было так страшно, что Ника закричала.
     Рот тонкий, глазки маленькие,  жидкие  волосики  стянуты  в  фигу,  и
говорит, как пилит: вжик-вжик, вжик-вжик... туда-сюда, туда-сюда... Мымра,
неуверенно подумала Ника. Она слышала слова,  которые  произносила  доктор
Кимли,  слова  были  знакомые,  но  до  сознания   доходили   с   огромным
запозданием.
     Итак, данные дактилоскопии показали, что вы - Ника Буковчан, двадцати
трех лет, последнее место  жительства  -  кемпинг  "Соло",  предполагаемый
источник доходов - незарегистрированная проститутка. Шестнадцатого августа
две тысячи четвертого года в  двадцать  три  часа  сорок  минут  подобрана
бригадой скорой помощи на улице Прапорщика Пранова в состоянии фобического
шока   третьей    степени,    вызванного,    предположительно,    кодоном.
Эрм-исследование не проводилось ввиду  ясности  клинической  картины  -  с
одной стороны - и необходимостью принятия неотложных  мер  по  купированию
шока - с  другой.  На  месте  подвергнута  медикаментозно-инструментальной
гипнотерапии по методу Штольца-Гусмана; в стационаре  лечение  продолжено.
Шок купирован, следовые мнемонические расстройства в пределах допустимого.
Стационарное лечение не показано, выписывается  немедленно,  рекомендуется
амбулаторное наблюдение в гипнологическом кабинете. От себя  доктор  Кимли
имеет добавить следующее: на момент оказания  помощи  Ника  Буковчан  была
одета  только  в  шорты  из  джинсовой  ткани;  денег,  драгоценностей   и
документов при себе не имела.  Обследование  показало,  что  незадолго  до
случившегося ею был совершен коитус. Мазок взят, и в течение  суток  можно
передать  его  в  генетическую  лабораторию  для   установления   личности
партнера. Опыт доктора Кимли  показывает,  что  обычно  поражение  кодоном
происходит  при  просмотре  нелегальной  видеопродукции:  порнофильмов   и
наркоклипов.  Доктор  Кимли  советует  Нике   Буковчан   начать   судебное
преследование партнера, поскольку психика и сама жизнь  пострадавшей  были
поставлены под угрозу; сумма  же  компенсации  за  моральный  ущерб  может
составить несколько сот тысяч  динаров.  Поэтому  в  первую  очередь  надо
перевести в генетическую лабораторию плату  за  анализ:  двести  пятьдесят
динаров. Затем следует обратиться с любую адвокатскую контору и  составить
судебное исковое заявление. Доктор Кимли настоятельно рекомендует заняться
этим немедленно. От себя она может  предложить,  поскольку  Ника  Буковчан
была одета более чем легко, старый операционный халат. А  теперь  пойдемте
со мной, через час вас отвезут к месту последнего жительства...
     - Ника, - тихо сказал кто-то за спиной.
     Ника  обернулась.  Прислонясь  к  стене,  стоял  пожилой  грузноватый
человек в измятой и испачканной рубашке. Ника никогда не  видела  его,  но
он, очевидно, ее знал, потому что повторил:
     - Ника. Иди за мной. Ни о чем не спрашивай и иди за мной.
     Он говорил это очень тихо, глядя  куда-то  мимо  нее  и  едва  шевеля
губами. Лицо у него было отекшее, глаза измученные. Наверное, поэтому Ника
ему поверила.
     Человек оттолкнулся от стены и пошел  куда-то  в  противоположную  от
выхода сторону (Нике показали дверь и сказали: выходи и жди), и Ника пошла
за ним. Они пересекли коридор - в коридоре стояли койки и стулья,  бродили
тени, происходило медленное и неприятное больничное движение,  -  свернули
на темную лестницу, поднялись на второй этаж,  пошли  вдоль  по  коридору,
точно такому же, как внизу, и точно так же набитому до отказа; двери палат
стояли открытыми, и  в  палатах  было  столпотворение.  Коридор  кончился,
направо открылась глубокая темная ниша,  заставленная  больничным  хламом.
Человек, который шел впереди, толкнул незаметную дверь,  и  они  вышли  на
узкую темную лестницу.  Очень  осторожно,  сказал  человек.  Ступени  были
железные. По этой лестнице они спустились на  четыре  пролета,  явно  ниже
первого этажа. Здесь был тускло освещенный туннель.  Стоял  запах  немытой
посуды. Пол местами был скользкий. Они шли довольно долго,  потом  туннель
раздвоился. Боковой ход вел немного вверх. Тихо, сказал вдруг человек. Они
остановились и стали слушать, но никаких посторонних звуков не было. Ты не
помнишь меня? - спросил человек. Нет,  сказала  Ника,  но  это  ничего  на
значит, я почти ничего не помню. Сказали, что это скоро  пройдет.  Человек
достал из кармана зажигалку, высек огонь. Оказывается,  они  стояли  перед
дверью. Дверь была закрыта на засов, в проушины засова вдет замок. Человек
вынул из кармана ключ и стал возиться с замком. Ключ явно  не  подходил  к
этому замку,  человек  возился  долго,  а  Ника  ему  светила  зажигалкой.
Наконец, замок открылся.
     Воздух снаружи был теплый и почему-то затхлый. Они стояли на  широкой
асфальтовой  площадке.  Справа   возвышался   прочерченный   вертикальными
строчками синих огней -  лестницы?  -  темный  больничный  корпус.  Слева,
совсем рядом, стояла огромная железная клетка. На решетке ее висел красный
противопожарный щит. Проходя мимо,  человек  снял  со  щита  лом.  Обогнув
клетку, они оказались  перед  сетчатым  забором  и  пошли  вдоль  него  по
протоптанной  в  траве  тропинке.  Метров   через   пятьдесят   в   заборе
обнаружилась дыра. По ту сторону дыры тропа продолжалась, и по этой  тропе
они вышли к слепым коробкам многоэтажных гаражей. А дальше,  в  промежутке
между коробками, видны были  фонари  нормальной  человеческой  улицы.  Они
прошли половину пути, когда с улицы навстречу им свернула длинная  машина,
осветив их фарами. Бежать было некуда. Они стояли, ослепленные, держась за
руки. Фары остановились в двух шагах  перед  ними,  позади  фар  раздались
непонятные звуки, потом кто-то вышел и подошел к ним.  Ника  почувствовала
прикосновение чужих рук, не злое,  но  решительное,  ее  повели,  легонько
направляя и подталкивая, и усадили в  пахнущую  табачным  дымом  прохладу.
Снаружи раздался сдавленный  стон,  что-то  звонкое  упало  и  покатилось.
Человек, который вел ее, сел рядом, прижимая к груди руку. Ника вздохнула.
Перед глазами плыли черные круги. А с этим что  будем  делать?  -  спросил
кто-то кого-то сзади. Действительно,  -  сказал  другой  голос,  холодный,
аристократический. Как  вы  могли,  государственный  служащий,  санитарный
инспектор... вы же знаете,  какая  обстановка  в  городе...  черт-те  что.
Провожатый молчал. Черные круги стали лиловыми, сквозь них  Ника  на  фоне
освещенной фарами стены гаража видела профиль водителя и  рядом  с  ним  -
профиль  обладателя  аристократического  голоса,  острый,   четкий.   Ника
оглянулась. Сидевшего позади, на третьем сиденьи, видно  не  было.  Вы  же
знаете, как предписано поступать  в  подобных  случаях,  продолжал  острый
профиль. Или  вас  не  инструктировали?  Что  вы  молчите?  Вы  понимаете,
надеюсь, что и вас придется изолировать? Не дождавшись ответа,  он  кивнул
водителю: поехали. Ника посмотрела на своего  провожатого.  Он  поймал  ее
взгляд и улыбнулся ей. И Ника, как могла, улыбнулась ему  в  ответ  своими
деревянными губами.
     - Прошу, мадемуазель, - сказал один из тех,  кто  привез  ее  сюда  -
высокий, белый, тонкий. - Присаживайтесь, устраивайтесь поудобнее.
     Ника послушно села. Кресло, кожаное  на  вид,  оказалось  холодным  и
скользким. Еще в машине ей дали понюхать что-то, и  теперь  лицо  онемело,
глаза не мигали и почти не двигались, а мысли стали рыхлыми и  медленными.
С ней что-то сделали и собирались сделать что-то еще, но значения это  уже
никакого не имело.
     - Смотрите, пожалуйста, сюда, - сказал тонкий.
     Собственно, никуда больше она смотреть и не  могла  -  кроме  как  на
экран, большой и плоский - не голо. Экран  осветился,  появились  и  стали
растекаться, превращаясь во что-то другое, человеческие фигуры,  и  понять
это было невозможно. Потом все стронулось и потекло,  покатилось  на  нее,
понемногу убыстряя скорость, и скоро  Ника,  захваченная  этим  движением,
неслась, едва успевая поворачивать, сквозь  живой,  кипящий,  взрывающийся
новыми, неизвестными природе цветами лабиринт, а потом, не удержавшись  на
краю, полетела куда-то вниз в потоке упруго поддающейся телу перламутровой
ртути... Там, куда она падала, медленно вращался багровый  водоворот...  И
тут же резкий сигнал зуммера вонзился в уши.  Мигала  тревожная  лампа  на
пульте, и автопилот готовился перехватить управление. Если  глаза  закрыты
более трех секунд... Она провела  ладонью  по  лицу.  Все  нормально.  Это
туннель. Туннель ее укачал. Она никогда не любила туннелей.
     Все, осталось немного... Ч-черт, пот пробил. Ровно год назад разбился
Джэб - ехал без автопилота и на ровной дороге уснул за рулем.  С  тех  пор
она никогда не выключала автопилот, хоть это и считалось дурным тоном.
     На выезде из туннеля по глазам ударило таким световым контрастом, что
опять пришлось  жмуриться  и  нервировать  этим  "черного  Сэма".  Асфальт
казался  фиолетовым   в   обрамлении   сверкающих   склонов,   горы   были
небесно-белыми, как облака, а небо над ними  имело  такой  сказочно-чистый
синий цвет, какого вообще не бывает нигде, кроме как в  небе  над  горами.
Машина легла в плавный поворот, и сразу перед  глазами,  закрывая  солнце,
воздвиглась темная громада "Горной твердыни".
     Площадка паркинга была еще почти пуста: дюжина машин, из них лишь две
знакомые: черный "Сабр" барона  и  новый,  купленный  месяц  назад  и  уже
помятый "Форд-шериф" Яна Богница. Барон, конечно, приехал самым  первым  -
его машина крайняя в ряду... У подъема на мост  стоял  седовласый  дядюшка
Гастингс. Увидев ее, он растянул серые губы в широчайшей улыбке.
     - Наша маленькая принцесса! - воскликнул он. - Как  давно  я  вас  не
видел!
     - Чуть больше года, дядюшка, всего  лишь  чуть  больше  года,  -  она
улыбнулась в ответ. Опираясь на его  мощную,  как  из  бронзы,  руку,  она
поднялась по ступеням на мост и оглянулась. Ее "Мерлин" уже стоял в ряду с
другими машинами, выделяясь своей плотной тяжестью и  нескрываемой  мощью,
как артиллерийский снаряд рядом с детскими колясками.
     - И правда, - согласился старый негр. -  Чуть  больше  года.  Но  как
долго тянулся этот год!
     - Ничего, - сказала она. - Тяжелые времена тем и хороши, что проходят
рано или поздно.
     - Воистину так. Я желаю вам, принцесса, провести приятный вечер...  а
если захотите поболтать со старым негром и послушать разные  истории,  как
слушала их девочка Аннабель... приходите.
     - А чай будет с ромом?
     - С черным ямайским ромом из большой зеленой бутыли с  литой  печатью
на пробке...
     - Спасибо, дядюшка. Если ничего не случится, я обязательно приду.
     И, вновь ощутив себя почему-то девочкой Аннабель, она, пританцовывая,
зашагала через мост. Дубовые  брусья  глухо  принимали  в  себя  удары  ее
каблучков. Вот здесь, где  несмываемое  темное  пятно,  двести  лет  назад
стрела поразила преступную леди Канолу...
     У ворот донжона дядюшка  Гастингс  передал  ее  дворецкому.  Аннабель
незаметно пожала твердую надежную ладонь старого привратника.
     - Ее высочество принцесса Аннабель! - провозгласил, распахивая  перед
ней резные створки парадного входа, дворецкий.
     Оркестр играл что-то  легкое,  полетное,  и  леди  Денниус,  хозяйка,
маленькая и подвижная, шагнула к ней, поцеловала в  щеку  и  шепнула:  "Ты
здесь, слава Богу!" Сэр Денниус, давний  друг,  наставник,  почти  отец  -
напротив, холодно коснулся губами запястья и молча посмотрел  в  глаза,  и
Аннабель вдруг поняла, что он боится за нее.
     И - почувствовала, что благодарна ему за этот страх.
     - Богниц, - сказал барон лениво, - вы неизбежны, как судьба. Как удар
молнии. И так же несносны.
     - Судьбу вы считаете несносной? - сделал домиком свои  белесые  брови
Богниц; глаза его смеялись.
     - Я с ней конфликтую с момента рождения, - сказал барон.
     - Нельзя ли несколько подробностей для прессы?
     - В раздел скандальной хроники?
     - Как можно! В спортивный, разумеется. Кстати, правда ли, что вы оба,
- Богниц поклонился  Аннабели,  -  намерены  выступить  одним  экипажем  в
"Трансафрике"?
     Барон, не глядя, поставил пустой бокал - под бокалом тут же  оказался
поднос, а мгновением позже при подносе материализовался  официант.  Другой
официант, несущий свежие коктейли, качнулся было в их  сторону,  но  барон
отмахнулся от него.
     - Это неплохая мысль, - медленно сказал он, - поэтому, наверное,  она
мне в голову и не приходила... А что скажет ваше высочество? -  повернулся
он к Аннабели.
     - Я вообще не собиралась заявляться на эту "Трансафрику",  -  сказала
Аннабель. Сейчас он спросит: почему? - мелькнуло  в  голове.  Надо  что-то
сказать... - Хотела бы не торопясь подготовиться к Кубку Наций.
     - Это, конечно, цель... - протянул  Богниц  недоверчиво.  -  А  можно
политический вопрос? То есть  я  обращаюсь  к  вам  не  как  к  знаменитым
спортсменам, а как к представителям виднейших  фамилий  Конкордиума.  Ваше
мнение о завтрашней Конференции Гор и Доли