яет свои секреты, - это проецирование страха в активную часть сознания. Я хочу заставить вас расслабиться и посмотреть, сумеем ли мы обойти этот страх и добраться до того, что вас беспокоит.
     - Но я и так знаю, что меня беспокоит, - проговорил Перегрин. - Я вижу то, что не должен видеть!
     - Почему бы вам, хотя бы из уважения ко мне, не сделать вид, будто я знаю, что делаю? - мягко сказал Адам. - Я понимаю, что вы сейчас - сплошной комок нервов, и я понимаю почему, но мы ничего не добьемся, если вы не позволите мне помочь вам.
     Упрек возымел действие. Перегрин не без опаски покосился на Адама из-под очков и вздохнул.
     - Простите меня, - пробормотал он. - Так что вы хотите делать?
     - Во-первых, - так же спокойно продолжал Адам, - я хочу, чтобы вы взяли поплавок в руки так, чтобы видеть через него пламя свечи.
     - Ладно. - Перегрин повертел шар в руках, глядя на него под разным углом. - Может, мне лучше снять очки? - спросил он.
     - Можете, если так вам удобнее. Вы хорошо видите без них?
     - Ну, на таком расстоянии достаточно. Это имеет какое-то значение для эксперимента?
     - Не особенно.
     - Тогда я лучше их оставлю. - Он вдруг подозрительно покосился на Адама. - Уж не гипнотизировать ли вы меня собрались?
     - Вот видите, вы знаете все мои приемы, - улыбнулся Адам, откидываясь на спинку кресла. - Вам нечего бояться. Это совсем не то, что Свенгали или граф Дракула, лишавшие своих жертв воли к сопротивлению. Обещаю вам, что вы все время будете сохранять контроль за ситуацией.
     Это обещание вызвало требуемую улыбку, пусть и слегка натянутую. Перегрин послушно устремил взгляд на поплавок, а через него - на огонь. Слегка искаженное кривизной стекла пламя, казалось, жило собственной жизнью, превращаясь в причудливые пляшущие фигуры.
     Мало-помалу негромкий голос Адама заставил художника расслабиться. Вглядываясь в пляшущий огонь, Перегрин словно купался в его теплом, живом сиянии, заполнявшем все поле зрения. Нарастающий свет словно проникал во все поры его тела и делал его невесомым. Почему-то это казалось совсем не странным, а, напротив, неожиданно знакомым, даже приятным.
     Перегрин зажмурился, пытаясь вспомнить, где и когда он так чувствовал себя прежде. Все время он продолжал слышать глубокий, звучный голос Адама Синклера. Слова были ясны, но доносились до него словно издалека.
     - Вот так... Продолжайте так же, можете закрыть глаза. Расслабьтесь и плывите. Вам нечего бояться. Вы в полной безопасности. Просто расслабьтесь. Расслабьтесь...
     Постепенно с лица молодого художника исчезли последние признаки напряжения. Дыхание его выровнялось, как у засыпающего. Адам на несколько секунд замолчал, но Перегрин только вздохнул и устроился в кресле поудобнее.
     - Очень хорошо, - мягко заметил Адам. - Вы меня ясно слышите?
     - Да, - ответил тот чуть слышно.
     - Отлично. - Голос Адама оставался негромким, успокаивающим. - Вы сейчас полностью осознаете происходящее; вам просто не хочется обращать внимание на посторонние вещи. Вы расслаблены и умиротворены. Теперь я отойду взять одну вещь. Когда я вернусь, я попрошу вас сделать для меня нечто несложное - вы вполне в состоянии сделать это. Вы согласны?
     - Да.
     Адам отошел к столу в противоположном конце комнаты и вернулся, держа в руках карандаш и чистый блокнот. Перегрин сидел так же, как Адам его оставил: спокойно, неподвижно, зажмурившись.
     - Вы все делаете замечательно, - заверил его Адам все тем же тихим голосом. - Поплавок уже помог нам, поэтому я выну его из ваших рук. - Он взял поплавок и положил его на стол. - Вместо него я дам вам карандаш и бумагу. Я хочу, чтобы вы несколько раз глубоко вздохнули, - это избавит вас от остатков напряжения. Потом, когда вы будете готовы, я хочу, чтобы вы открыли глаза и посмотрели на меня - и обычным, и своим внутренним зрением - и нарисовали то, что вы увидели. Вы меня поняли?
     Перегрин согласно кивнул и вздохнул несколько раз, его опущенные веки затрепетали. Адам тихо сел на место и принялся ждать, закинув ногу на ногу. Когда художник открыл глаза, взгляд его больше не был затравленным, но светился внутренним сиянием - так разгорается только что заправленная лампа.
     Адам не двигался и не говорил ни слова, лишь смотрел на то, как быстро меняется выражение лица Перегрина. Пошарив руками по столу, художник взял карандаш и блокнот и начал набрасывать что-то на бумаге, почти не сводя взгляда с Адама. Порисовав с минуту, он нахмурился и принялся лихорадочно стирать нарисованное ластиком, потом начал рисовать снова. Когда он в смятении стер второй набросок и начал третий, Адам тихо поднялся и положил одну руку ему на плечо, а второй мягко останавливающе коснулся его лба.
     - Закройте глаза и успокойтесь, Перегрин, - прошептал он. - Расслабьтесь и забудьте о рисунке. Похоже, задача оказалась сложнее, чем я предполагал. Расслабьтесь и отдохните несколько минут, а я пока посмотрю, что вы нарисовали.
     К счастью, ластик не до конца уничтожил следы набросков. Последний из них изображал узкое, бородатое лицо с глубоко посаженными глазами и патрицианским носом над резко очерченным, чувственным ртом. Человек на наброске был одет в стальную кольчугу и остроконечный шлем, какие носили в конце тринадцатого века. На плаще, наброшенном поверх кольчуги, явственно различался восьмиконечный крест Ордена Тамплиеров.
     Адам прикусил губу, осознав, что разглядел Перегрин, - эхо давнего прошлого, подробности которого доступны были только самому Адаму, да и то лишь в состоянии глубокого транса, когда их не заглушало бодрствующее сознание. Как психиатр, он предпочитал считать эту "глубокую память" порождением своей психики, трюками сознания, которое пытается справиться с действительностью, обращаясь к фантазиям на тему прошлого, а не к холодным, жестоким реалиям настоящего. Другая, мистически настроенная часть натуры Адама все же верила в то, что это не фантазии, но объяснить он это пока не мог.
     В качестве компромисса он позволял себе действовать так, словно это действительно правда, просто принимая на веру и используя подсказки своих "прошлых я", ибо это, как правило, помогало - даже если применяемые им методы не укладывались в рамки его медицинского образования или даже простой логики, не говоря уже о его принадлежности к религиозной общине, которой он всегда оказывал ощутимую поддержку.
     Как бы то ни было, вполне заслуживающие уважения источники свидетельствовали, что род сэра Адама Синклера, баронета, был тесно связан с рыцарями Храма. Башня, ожидавшая восстановления на поле в северной части поместья, принадлежала роду Синклеров никак не меньше пятисот лет и находилась на месте монастыря тамплиеров. Именно Темпльмору, в названии которого присутствует корень "темпл" - "храм", а не Стратмурну род Синклеров был обязан своим титулом. Все это говорило о том, что кровь тамплиеров течет в жилах Синклеров с тех темных времен, когда орден подвергался гонениям почти везде - кроме Шотландии.
     Впрочем, за давностью лет, достоверность некоторых источников могла быть подвергнута сомнениям - но это было не так уж важно. Некоторые истины просто были. И одной из истин о тамплиерах, подтвержденной даже книгами по истории - в которой Адам не сомневался ни на минуту, - было то, что рыцари Храма исповедовали слепую готовность защищать Святую Землю и сокровенные знания своего ордена. Многие из них приняли мученическую смерть на костре, но так и не выдали тайны. И хотя в четырнадцатом веке король Франции вознамерился уничтожить орден в надежде завладеть его легендарными сокровищами, он так и не понял, что величайшей ценностью храмовников было не золото, но знание...
     Знание. Похоже, Перегрин Ловэт владел им - хотя было совершенно ясно, что сам он не понимал, чем владеет. Адам задумчиво вгляделся в работу молодого художника. Видневшийся из-под верхнего портрета второй набросок изображал такую же волевую личность, но лицо было чисто выбритым, с ястребиным носом, обрамленное свисающими полосами ткани. Высокий головной убор, нарисованный Перегрином поверх ткани, представлял собой двойную корону Нижнего и Верхнего Египта.
     Адам отвернулся от рисунка и уставился в огонь. Второй набросок потряс его еще больше, чем рыцарь-храмовник, ибо отражал самые невероятные из глубоких воспоминаний Адама. Интересно, мелькнула у него мысль, какие еще лица нарисовал бы Перегрин, не останови его Адам.
     Этот парень, несомненно, обладал особым даром. Другое дело, кто такой этот Перегрин Ловэт, почему он способен проникать взглядом под маску материальности и видеть душу человека, особенно обладающего подготовкой и умением, как у Адама? Ответ на этот вопрос мог иметь далеко идущие последствия - не только для Перегрина, но и для Адама и его помощников. Он повернулся обратно и внимательно посмотрел на молодого художника, обдумывая свои следующие действия. Перегрин сидел неподвижно, сцепив руки на коленях. Глаза его под линзами очков были закрыты, но Адам сомневался, что транс достаточно глубок для того, что он намеревался сделать. Положив блокнот на каминную полку, он решил проверить, насколько Перегрин восприимчив к гипнозу.
     - Перегрин, - негромко произнес он. - Мне по возможности бы хотелось продвинуться еще на шаг вперед. Вы верите, что все мои действия идут вам на благо?
     Молодой человек сонно кивнул. Адам протянул руку и снял его очки, чтобы лучше видеть движения век.
     - Не открывайте глаз, - продолжал Адам. - Я снял ваши очки только для того, чтобы вам было удобнее. Какое-то время зрение вам все равно не понадобится. Я хочу, чтобы вы сделали глубокий вдох и сосредоточились на биении вашего сердца. Я собираюсь проверить ваш пульс и хочу, чтобы вы считали вместе со мной. - Он взял Перегрина за запястье и пощупал его пульс - четкий и ровный.
     - Сделайте еще глубокий вдох и сконцентрируйтесь на своем сердцебиении, - продолжал он. - Почувствуйте, как пульс и ритм вашей жизни медленно увлекают вас глубже и глубже, успокаивая по мере того, как мы считаем: десять... девять... восемь... семь...
     Он видел, как шевелятся губы Перегрина, и ощущал, как тот погружается все глубже. Последнюю цифру "один" тот прошептал совсем чуть слышно.
     - Хорошо, - отозвался Адам, сам произнесший это ненамного громче. - Вы спокойны, очень спокойны. А теперь, когда моя рука коснется вашего лба, я хочу, чтобы вы погрузились в еще более глубокий... сон.
     При слове "сон" он подался вперед и легко прикоснулся ко лбу художника меж бровей. Глаза на мгновение затрепетали под опущенными веками, но потом Перегрин вздохнул еще глубже, и голова его склонилась вперед.
     Отклик был именно таков, какого ждал Адам. Он взял Перегрина за безвольно обвисшую руку, поднял ее на уровень плеча и вытянул вперед, несколько раз проведя по ней свободной рукой от плеча к кисти.
     - А теперь представьте себе, что ваша рука стала твердой, как железный прут, - произнес Адам, потрогав его для убедительности за локоть. - Она стала такой твердой, что ни вы, ни я не можем согнуть ее, а вы не можете ее опустить. Можете сами попробовать: согнуть ее вам не удастся.
     Похоже, Перегрин все-таки попробовал, Адам заметил на его лице страх, но рука не пошевелилась. Поспешно, пока Перегрин не ударился в панику или не пошевелил рукой, Адам снова провел по ней пальцами.
     - Все в порядке, Перегрин. Ваша рука снова стала обычной. Она больше не твердая. Можете не пытаться больше шевелить ею и расслабиться. Опустите ее. Она в абсолютном порядке, не осталось никаких последствий. А теперь спите, спите глубоко-глубоко.
     Сам Адам тем временем обдумывал, что делать дальше. Он мог, конечно, просто вернуть Перегрина в прошлые жизни в надежде на то, что это подскажет ему, как справиться с проблемами нынешними. Имелся, однако, и более быстрый способ, к тому же гораздо более надежный. Вряд ли его можно было назвать обычной психиатрической процедурой - большинство коллег Адама возмутила бы даже мысль об этом; впрочем, необычного в ней было не больше, чем в самой личности Перегрина Ловэта.
     - Ну что ж, Перегрин, - сказал он наконец, - у вас все выходит просто замечательно. Вы достигли оптимального уровня транса, хотя через минуту я намерен попросить вас погрузиться еще глубже. Пока же выслушайте мои следующие инструкции. По причинам, которые я объясню вам позже, проснувшись, вы не запомните ничего из того, что сейчас произойдет. Но если позже я попрошу вас вспомнить это, воспоминания вернутся к вам во всех подробностях. У меня имеются причины просить вас об этом, но знать их вам пока преждевременно. Поэтому у вас пока не останется никаких осознанных воспоминаний о том, что вы можете услышать или пережить в следующие минуты, - ради вашего же блага. Кивните, если вы поняли меня и не возражаете.
     Когда Перегрин кивнул, Адам придвинул свое кресло ближе к столику.
     - Спасибо. Я надеюсь оправдать ваше доверие. А теперь я хочу, чтобы вы погрузились глубоко, очень глубоко - вдвое глубже, чем теперь. Погружайтесь так глубоко, чтобы ничего из того, что вы услышите своим физическим слухом, не запечатлелось на осознанном уровне до тех пор, пока я не дотронусь до вашего запястья - вот так - и не велю вам возвращаться. - Он легко сжал запястье Перегрина двумя пальцами. - Только в случае, если вам будет грозить физическая опасность - пожар или что-то в этом роде, - вы сможете нарушить эти инструкции и выйти из транса. А теперь откиньте голову назад и спите. Спите глубоким сном, ничего не бойтесь и ничего не запоминайте. Спите спокойно.
     Когда, к его удовлетворению, Перегрин полностью перестал реагировать на окружающее, Адам стал за спинкой кресла Перегрина и достал из кармана тяжелый золотой перстень с красивым сапфиром. Надев перстень на средний палец правой руки, он коснулся камня губами, потом положил руки ладонями вверх на спинку кресла по обе стороны от головы Перегрина. Сконцентрировав зрение на свече, продолжавшей гореть на столике перед Перегрином, Адам сделал глубокий вдох, задержал на мгновение дыхание и почти беззвучно выдохнул древнее заклинание, пришедшее от древних греков и римлян, которые жили в Александрии третьего века от Рождества Христова:
     - Ego prosphero epainon to proti...
      Остальное он продолжал уже про себя, возвысив свое сердце и воздев руки в мольбе.
     - Воздаю хвалу Свету в воплощении Ра: Пантократора, бога богов... в воплощении Гора: Логоса, Познающего Истину... Изиды: Айя Софии, Царицы Небесной... Осириса: Смысла Смыслов, Света Светов... Тебе, о Господи, Вечному Свету, Альфе и Омеге, Началу и Концу. Защити нас ныне и во веки веков. Аминь.
     На мгновение он сложил руки ладонью к ладони и коснулся кончиком пальцев губ в приветствии Тому, Кому служил. Потом, сделав глубокий вдох, он снова положил руки на спинку кресла по сторонам от головы Перегрина Ловэта и закрыл глаза.
     - Что Наверху, то и Внизу, - прошептал он. - Что Вовне, то и Внутри...
     Под его опущенными веками продолжало трепетать светлое пламя свечи: он сконцентрировал на нем все свое внимание, исключив все остальные мысленные образы. Пятно померкло, распавшись на две тонкие, как шелк, серебряные нити, уходящие параллельно друг другу в бесконечность. Одна из них была нитью его собственной жизни; другая, как он понял, принадлежала Перегрину Ловэту. Мысленно он устремился вдоль них в полет: нити начали завиваться двойной спиралью.
     В кристально чистом безмолвии своего сознания Адам усилием воли сделался частью этой космической спирали. Свиваясь все быстрее, она проносилась между звездными скоплениями. Однако вблизи эти звезды оказывались другими такими же нитями, свивающимися и расходящимися, словно в танце, но все они были устремлены в одну далекую точку - сердце сияющего созвездия.
     Все так же сконцентрированно Адам двигался вдоль серебряной нити Перегрина в самую середину этого танца. Как всегда внезапно, его охватило леденящее чувство потери ориентации. Когда голова перестала кружиться, а Вселенная снова успокоилась, он обнаружил себя, стоящим во всем белом, перед дверями немыслимой высоты. Священная земля холодила босые ступни. Это место было ему знакомо: око циклона, затишье в центре урагана, ось колеса - однако каждый раз его, словно впервые, охватывал страх.
     Адам владел Словом Верховного Адепта. Стоило ему произнести его вслух, как двери медленно, торжественно отворились. Взгляду его открылись вечные своды безмолвия: не нанесенные ни на один план залы Книги Акаши, не подающийся разумению архив личных данных всех живущих или живших ранее. Доступ в залы будущего был для него закрыт, но путеводная нить, связывавшая Перегрина с Сефирот, вела Адама в прошлое по изогнутым спиралью, переливающимся перламутром коридорам. И в самом сердце этого лабиринта лежала причудливая, искривленная, как морская раковина-наутилус, комната. В центре ее стоял алтарь, а на алтаре лежала тяжелая книга. Когда Адам приблизился к алтарю, книга раскрылась сама.
     Почтительно сложив ладони, Адам склонился над книгой, складывая в уме беззвучный вопрос. Словно от дуновения волшебного ветра страницы начали переворачиваться, открывая его взгляду образ за образом: отрывки нити, связавшей воедино множество жизней того, кого звали теперь Перегрин Ловэт.
     В поисках ключа к разгадке он проглядел ранний материал - начальный момент пробуждения, точку, в которой душа впервые встретилась со своим духовным отражением в необъятной душе Божественного Света. У Перегрина Ловэта это произошло в Дельфах в эпоху Перикла. Полученный им тогда дар оракула и был тем, что он теперь называл способностью "видеть". Немногие владели этим даром, да и владеть им нужно было лишь умеючи. Это и предстояло Перегрину Ловэту и Адаму - учиться.
     Итак, душа, именуемая ныне Адамом Синклером, получила позволение превратить возможное проклятие в бесценный дар, в инструмент духовного развития и служения Свету, - ибо Перегрин в своих предыдущих воплощениях недвусмысленно выказал стремление к такой службе. Это стремление сохранилось, но в этой жизни его предстояло разбудить - впрочем, с такой задачей Адам, как целитель души и рассудка, справлялся уже не раз.
     Однако когда он закрыл книгу и собрался выходить, воздух в помещении пронзили вспышки серебряного света, стремительные, словно молнии в летнюю грозу. Этот знак невозможно было спутать; он возвещал о прибытии одного из тех, перед кем Адам держал ответ о своих деяниях.
     Подавив любопытство - аудиенции он не испрашивал, - Адам ждал Того, кто давно уже отбросил необходимость являться во плоти, почтительно склонив голову и разведя руки в стороны ладонями вверх. Тот, другой, появился в луче ослепительно белого света, залившего помост перед ногами у Адама, а потом объявшего его со всех сторон, заключив в огненный столп.
     - Тревожные силы собираются на краю Бездны, Старший Охотник, - неожиданно послышалось предостережение. - Нуждаешься ли ты в нашей помощи?
     Этот вопрос удивил Адама: он не ощущал угрозы, достойной внимания. Кроме того, этим вечером он действовал только как целитель душ, не как хранитель мира во Вселенной.
     - Нет, Господин. Я явился сюда как целитель душ, для оказания помощи.
     - Объясни.
     - Написано, что души всех пилигримов должны вступить в мир детьми, поэтому, хоть личность бессмертна, интеллект каждый раз развивается заново. Даже Адепта могут удерживать от реализации всего его потенциала. Один такой пришел ко мне. Я обнаружил, что он Адепт, обладающий редким даром; его искалечили и наполовину сломали в детстве, когда разум его еще не возмужал настолько, чтобы защитить обитающий в нем дух. Я полагаю, что судьба его тесно связана с моей миссией, но неоперившемуся соколу надо чуть подрезать крылья до поры, пока он не будет готов к участию в Охоте. Я помогу ему снова научиться летать, чтобы он вновь обрел способность использовать свой дар.
     - Твое желание достойно, - послышался ответ, - но тебе нужно знать, что враги снова угрожают нам и что это будет связано с риском.
     - Что за враги и каков риск?