онец решение, Адам повел Перегрина к "мини" и с помощью Хэмфри усадил его на левое, пассажирское, место, предварительно накинув ему на плечи свой плащ.
     - Я справлюсь сам, - сказал он дворецкому, закрывая дверцу со стороны Перегрина и направляясь к водительской двери. - Отвезите леди Фрейзер домой. Скажите, что я позвоню ей завтра утром и все объясню.
     Хэмфри кивнул и зашагал обратно к "бентли". Пока он садился в машину и поворачивался к Дженет, Адам разглядывал Перегрина. Съежившись под плащом Адама, художник порылся в кармане, достал очки и дрожащими от холода руками нацепил их на нос. Адам потянулся к зажиганию, чтобы отвезти Перегрина в дом, но ключей на месте не оказалось.
     - Мне нужны ключи, Перегрин, - негромко произнес он, протягивая руку.
     Перегрин механически достал ключи из кармана своего плаща. Когда он клал их в руку Адаму, тот заметил на ладони художника линию отпечатков в форме полумесяца - с такой силой ногти Перегрина впивались в кожу. Пару секунд Адам ничего не делал, только выбирал в свете фар "бентли" нужный ключ, потом завел машину.
     Хэмфри открыл им ворота с дистанционного пульта "бентли", Адам тронул "мини" с места и медленно повел его к гаражу, время от времени косясь на своего пассажира. Фотоэлемент включил освещение во дворе перед бывшей конюшней, и Адам остановил "мини" под одним из фонарей.
     - Я... простите, что беспокою вас, - хрипло пробормотал Перегрин, когда Адам поставил машину на ручной тормоз и выключил зажигание. - Мне не стоило приезжать, но я... я не знаю, к кому еще обратиться. Я... мне кажется, я схожу с ума.
     Взгляд темных глаз Адама оставался спокоен.
     - Почему вы так считаете?
     - Я хотел покончить с собой, - пробормотал тот. - Если бы у меня в студии был пистолет, я бы, наверное, так и сделал. Потом я подумал, не выколоть ли мне глаза мастихином. Я удержался от этого, только заставив себя стиснуть кулаки как можно крепче, а потом бился головой об стену. - Он засмеялся горьким, почти истерическим смехом. - Если уж это не безумие, то я не знаю, как это назвать.
     - Почему бы вам не позволить МНЕ судить об этом? - спокойно возразил Адам. - Вы можете сказать, что заставило вас вдруг искать смерти?
     Молодой художник задрожал всем телом.
     - Леди Лора, - хрипло произнес он. - Она мертва. Умерла сегодня днем.
     Это известие вызвало у Адама смешанные чувства: облегчение и одновременно скорбь. Взгляд его оставался спокоен.
     - Вы правильно поступили, приехав сюда, - сказал он, чуть помолчав. - Мне жаль только, что вы, для вашего же блага, не приехали раньше.
     - Вы думаете, вы можете мне помочь? - недоверчиво спросил Перегрин.
     - Мне кажется, вам можно помочь, - осторожно поправил его Адам, продолжая размышлять. - Со своей стороны я сделаю все, что в моих силах. Однако для начала давайте-ка переоденем вас в сухое.
     Поскольку Хэмфри был занят, эта задача легла на плечи Адама. Показав Перегрину, где находится библиотека, он повел молодого художника наверх, в одну из боковых спален, выдал ему сухую одежду из собственного гардероба, а сам спустился позвонить. Захлебывающийся слезами голос Анны, личной горничной леди Лоры, снявшей трубку в Кинтул-Хаусе, без лишних расспросов подтвердил, что Перегрин сказал ему истинную правду.
     Адам представился, извинился за поздний звонок и осторожно сообщил то, что ему сказали. Всхлипывавшая горничная дополнила этот рассказ некоторыми подробностями: леди Лора скончалась чуть позже четырех часов пополудни. Все произошло тихо, во время послеобеденного сна. Ее старший сын и другие близкие родственники уже собрались в Кинтул-Хаусе, но распоряжений насчет похорон пока не было.
     Что ж, все развивалось по обычному для благородных семейств сценарию. Да и сама смерть не стала для Адама неожиданностью, ибо давняя дружба с Лорой Кинтул позволила ему как врачу одному из первых узнать о ее болезни. Он в свою очередь попросил разрешения переговорить лично с графом: чтобы выразить соболезнования и подтвердить готовность оказать любые услуги, которые могли бы понадобиться семье покойной. Они с Кинтулом простились, договорившись созвониться утром.
     Положив трубку на рычаг, Адам внезапно почувствовал, что ему трудно сдерживать эмоции. К боли от утраты примешивалось сомнение в том, все ли возможное он сделал для графини.
     "Я знал, что это всего лишь вопрос времени, - думал он. - Возможно, мне нужно было находиться там". Другая же половина его "я" возражала: "Сделано все необходимое. Ты сам открыл ей глаза на все..."
     Шаги за дверью вернули его мысли к более неотложным проблемам живых. Спустя мгновение, шаркая по полу слишком большими бархатными шлепанцами с фамильным гербом Синклеров, в библиотеку неуверенно вошел Перегрин в синем шерстяном халате, тоже на несколько размеров больше необходимого. Он не произнес ни слова, но покорно позволил усадить себя в кресло у огня.
     Перегрин все еще был мертвенно-бледен от холода и потрясений прошедшего дня. Невооруженным глазом было видно, как ему страшно. Отгоняя прочь сомнения, Адам подошел к бару и налил в два хрустальных стакана по хорошей порции виски. Потом ободряюще улыбнулся Адаму и сунул стакан ему в окоченевшую руку.
     - Вот, выпейте, - посоветовал он. - Я только что звонил в Кинтул-Хаус. Позвольте мне разжечь камин, а потом мы побеседуем обо всем.
     Он поставил стакан на каминную полку и устало наклонился к очагу, сунул под лежавшие наготове поленья растопку и зажег ее длинной спичкой. Когда огонь разгорелся, Адам забрал свое виски и сел напротив Перегрина.
     - Я говорил с Анной, горничной леди Лоры, - негромко сказал он в ответ на вопросительный взгляд художника. - Разумеется, она подтвердила то, что вы сообщили мне раньше. Но вы не должны скорбеть по леди Лоре. Она сейчас в достойном обществе.
     Глаза Перегрина немного расширились, с такой спокойной уверенностью это было сказано.
     - Что вы имеете в виду? - неуверенно спросил он. - Вы говорите так, будто знаете.
     - Я знаю.
     - Но... но откуда? Кто вы вообще такой?
     Адам сохранял нейтральное выражение лица, пытаясь представить себе, как много сумел разглядеть Перегрин.
     - Вам известно мое имя. Вы видите мое лицо, - рискнул он.
     Смятение и страх снова обозначились на изможденном лице Перегрина.
     - Да, - прошептал он. - Это часть того, что так страшит меня. Боже мой, если бы я только мог перестать видеть! - простонал он, тряхнув головой. - Если вы обладаете такой силой... если... если вы и правда... кто-то вроде волшебника... Бога ради, снимите с меня это проклятие!
     Глаза его горели лихорадочным огнем, руки с такой силой стиснули стакан, что Адам даже испугался, не раздавит ли тот его.
     - Я же сказал вам: никакое это не проклятие! - резко перебил он. - И не в моих силах заставить вас не видеть, даже если бы у меня было право делать это. Впрочем, прежде чем продолжать этот разговор, вам надо немного расслабиться. - Он махнул рукой со стаканом в сторону Перегрина. - Мне бы не хотелось вынимать из ваших весьма и весьма талантливых рук осколки, если стакан вдруг треснет. Если вы не любите виски, - добавил он чуть мягче, - я могу дать вам успокоительного.
     Перегрин побледнел еще сильнее и мотнул головой, но стакан из рук не выпустил.
     - Н-нет, прошу вас. Никаких успокоительных. От них только хуже. Если я принимаю пилюли, я утрачиваю тот незначительный контроль над своими видениями, который у меня еще остался.
     - Значит, некоторый контроль у вас все же есть?
     Перегрин горько усмехнулся.
     - Вы надо мной смеетесь, верно? Вы считаете, что я действительно рехнулся.
     - Вовсе нет. Мне абсолютно искренне интересно, что вы мне расскажете, - не покривив душой, возразил Адам. - Но если вы хотите, чтобы я помог вам, вам надо сейчас же настроиться на то, что вы будете со мной абсолютно откровенны, каким бы диким вам самому ни казалось то, что вы мне расскажете! Я обещаю, что не буду вам судьей, но мне необходимо знать все. Я понимаю, что вас это не слишком обнадеживает - вы ведь меня почти не знаете, - но я не смогу помочь вам, если вы не пойдете мне навстречу.
     Адам замолчал. Долгую минуту Перегрин молча, не шевелясь, смотрел на него, потом глубоко вздохнул и провел рукой по лицу и подсыхающим волосам, сдвинув очки.
     - Простите меня. Я... Я никогда не говорил об этом ни с кем. С чего мне начать?
     - Ну, обыкновенно принято начинать сначала, - заметил Адам. - Так когда вы в первый раз заметили за собой способность видеть?
     Перегрин с усилием вздохнул и на мгновение снял очки, чтобы потереть глаза тыльной стороной ладони. Потом он снова надел очки и уставился на стакан виски в руке.
     - Я... мне трудно припомнить время, когда я не мог этого, - пробормотал он. - Когда я был маленьким, я видел много всякого такого - вещи, которых на самом деле не было. Ну, я видел картины на стенах, которые потом оказывались пустыми, видел в зеркале рядом со своим отражением другие лица. Иногда вокруг меня происходили события словно как из других времен... - Он осекся и замолчал.
     - Вас пугало то, что вы видели? - спросил Адам. Вопрос этот, похоже, застал Перегрина врасплох: нахмурившись, художник стал вспоминать.
     - Нет, если подумать, не пугало, - ответил он. - Вот отца моего это напугало до полусмерти, когда он узнал об этом. Он решил, что я серьезно нездоров.
     Он вздохнул, переводя дух.
     - Когда я был совсем еще маленький, у меня была куча друзей, которые то и дело ко мне приходили - рассказывали сказки, играли со мной. Я знаю, воображаемые друзья есть у многих детей, но рано или поздно все из этого вырастают. Мои же казались совсем настоящими. Когда я пошел в школу, некоторые помогали мне делать уроки. Некоторые даже подсказывали мне на экзаменах, хотя полностью ответ не давали ни разу.
     Он покосился на Адама, но тот молчал, не перебивая.
     - Это... Это казалось таким естественным, что я как-то над этим даже не особенно задумывался, - продолжал он, - пока не начал разговаривать с другими мальчиками. Только тогда я понял: никто, кроме меня, не догадывался о существовании моих друзей. А в конце концов я совершил ошибку, рассказав об этом отцу.
     - Почему вы считаете это ошибкой?
     Перегрин передернул плечами и поморщился.
     - Если бы вы знали моего отца, вы бы не стали обращаться к нему с этим. Он типичный твердолобый реалист. Даже мысль о том, что его сын может быть таким впечатлительным, просто приводила его в ужас.
     - Значит, вы обсуждали с ним это в подробностях?
     - Я бы не назвал это "обсуждением", - возразил Перегрин, скривив губы. - Скажем так, мы просто обменялись репликами. Он недвусмысленно заявил мне, что мое чрезмерно развитое воображение недопустимо. Увы, это мало помогло. Собственно, стало только хуже. Казалось, чем больше мои смятение и досада, тем больше всякого я вижу... - Он снова опустил взгляд на виски.
     - Сколько лет вам тогда было?
     - Около одиннадцати, - почти беззвучно ответил Перегрин.
     - Вы не знаете, ваш отец собирался обследовать вас у психиатра?
     Перегрин мотнул головой, не решаясь встретиться с Адамом взглядом.
     - Он считал, что, если об этом узнают, это плохо отразится на репутации семьи. В конце концов он отказался от мысли переубедить меня и просто объявил, что если я... если я хочу остаться его сыном, я должен научиться владеть своими бреднями.
     Адам только кивнул. Подобные истории он наблюдал уже много раз.
     - Продолжайте.
     Перегрин на мгновение зажмурился, потом вновь заговорил:
     - Как вы можете себе представить, угроза была не из пустых. Я предпринял все, что мог, чтобы не видеть тот, другой мир. Мне кажется, его метод был достаточно эффективен, так как к тринадцати годам мне удалось наконец избавиться от всего этого.
     Голос его звучал уныло, никак не радостно.
     - Давайте-ка на минутку отвлечемся, - как бы невзначай сказал Адам, помолчав немного. - Когда вы начали рисовать и писать картины?
     Перегрин облегченно вздохнул.
     - Ну, это-то проще, - ответил он. - Это было в начале третьего года подготовки, когда все мои видения прекратились. Я поступил в художественный класс. - Он улыбнулся воспоминаниям. - Это было потрясающе. Я и не предполагал, что во мне может быть столько тяги к искусству. В конце концов, этот совершенно новый мир открылся мне как бы в утешение за тот, который я потерял.
     - И что вы тогда рисовали? - спросил Адам, пытаясь увести разговор в сторону от все еще видимого глазу эмоционального минного поля.
     - О, ничего особенного: славные безобидные пейзажи, дома... С упором на перспективу. - Теперь, когда речь зашла об искусстве, голос Перегрина звучал увереннее. - Большинство моих одноклассников терпеть не могли отрабатывать технику, но для меня упражнения по перспективе были чем-то вроде... Ну, не знаю... Вроде волшебства. То есть были, конечно, правила, которым надо было следовать, но возможности при этом открывались почти безграничные. Учительница живописи проявляла ко мне благосклонность, так что я понемногу восстанавливал уверенность в себе.
     Он пригубил наконец свое виски и задумчиво продолжил:
     - Все стало еще лучше, когда мы занялись живой натурой. Портреты сразу стали моим коньком. В выпускном классе я написал портрет старшего преподавателя в образе Роберта Брюса так хорошо, что его отметили премией. Это сыграло важную роль. Мой отец с сомнением относился к моему увлечению искусством - мне кажется, он предпочел бы какие-нибудь спортивные достижения, - но ведь с репродукцией на обложке "Скоттиш Филд" не поспоришь! К счастью, я сдал экзамены так удачно, что даже он не смог возмутиться ЭТИМ. Я хотел и дальше учиться живописи, отец желал, чтобы я учился на юриста, - так что мы сошлись на истории искусств в Оксфорде плюс художественная школа. - Перегрин болезненно скривился. - Теперь мне жаль, что я не послушался отца и не пошел на юриста: может, из меня вышел бы банкир... или экономист.
     - Правда? - Адам старательно поддерживал бесстрастный тон.
     - Да! - с ожесточением выкрикнул Перегрин. - О, я очень неплохо начал - в первые годы после окончания. Благодаря помощи леди Лоры и других мне удалось выдвинуться... Я даже приобрел некоторую репутацию, но только тут все снова обернулась к худшему.
     - Каким образом?
     - Мое видение... Оно изменилось, - вздохнул Перегрин и сделал еще глоток из стакана. - Я снова начал видеть всякие вещи. Я старался контролировать себя, но мне это не всегда удавалось. Все чаше и чаще, начиная работу над новым портретом, я начинал видеть то, чего мне видеть не положено. Иногда, глядя в лицо позирующего мне человека, я ловил себя на том, что вижу его будущее...
     - Видите его смерть, вы хотите сказать? - предположил Адам.
     Перегрин стиснул губы.
     - Ну, не каждый раз. Но достаточно часто, чтобы убедиться в том, что писать кого-либо старше среднего возраста - это напрашиваться на помрачение рассудка.
     - Вот почему последние годы вы пишете в основном детей, - договорил за него Адам и кивнул. - А что заставило вас написать леди Лору?
     - Вы когда-нибудь пытались сказать "нет" леди Лоре? - Перегрин немного недоверчиво покосился на Адама. - И потом, поначалу мы договаривались только о портрете ее внуков. Только когда я уже начал работу, она попросила, чтобы ее тоже включили в композицию. Едва ли я мог отказать ей: из всех моих покровителей она была самой доброй и щедрой - почти как родная мать, если вам это интересно. Вот почему, когда я понял, что я пишу...
     Он глубоко вздохнул и попробовал продолжить рассказ:
     - Я пытался убедить себя, что все это неправда, - прошептал он. - Собственно, это все, что я мог сделать, чтобы продолжать работу. Я пытался отделаться от этого знания, но не мог. А потом еще вы появились - и продолжать отрицать это было уже просто невозможно. Теперь она умерла, как я и предвидел. А я... У меня и слез-то больше не осталось оплакать ее.
     Он закрыл лицо руками, и все тело его содрогнулось от всхлипа. Адам протянул руку и осторожно положил на его худое плечо.
     - Перегрин, - негромко произнес он. - У леди Лоры Кинтул диагностировали рак примерно полгода назад. Это было задолго до того, как вы начали работу над ее портретом. Предвидеть чью-то смерть и вызывать ее - разные вещи.
     Перегрин не откликнулся, поэтому Адам зашел с другой стороны.
     - Вы видите что-нибудь, кроме смерти?
     Перегрин слабо мотнул головой.
     - Что еще вы видите? - настаивал Адам. Перегрин оторвал лицо от рук, отчаянно пытаясь совладать с эмоциями.
     - Ну... это трудно описать, - неохотно сказал он. - Я вижу... Ну, что-то вроде того, что видел, когда был совсем маленьким. Иногда только фон меняется, словно я заглядываю в другое время или в другое место. Иногда меняется само лицо - когда я смотрю на него под другим углом или в другом освещении. Это тот же самый человек - но в чем-то немного другой.
     Адам кивнул:
     - Можете привести пример?
     Перегрин прикусил губу.
     - Взять, например, хоть вас. Даже сейчас я не знаю наверняка, как вы выглядите. Что-то в вас продолжает меняться. Я вижу вас не таким, каким видел минуту назад.
     Адам продолжал внимательно слушать.
     - Вы хотите сказать, вы видите мою смерть?
     От этого вопроса Перегрин вздрогнул, но быстро взял себя в руки.
     - Нет. Не смерть... - Он прищурился, наклонив голову сначала в одну сторону, потом в другую, словно пытаясь найти верную точку зрения.
     - Нет, не помогает, - сказал он наконец. - Я не могу сказать вам, что я вижу.
     С минуту Адам сидел молча, очень осторожно взвешивая слова.
     - Мне кажется, нам стоило бы посмотреть, есть ли какое-то средство от этого, - сказал он наконец, отставив в сторону так и не тронутый стакан. - Существуют способы выделить и выявить скрытые особенности восприятия. Я предлагаю провести один несложный эксперимент.
     - Эксперимент? - Перегрин бросил на него дикий, почти затравленный взгляд, но тут же сделал большой глоток из стопки.
     - Почему бы и нет? - заявил он неожиданно беззаботно. - Продолжать в том же духе я не могу. Если этот ваш эксперимент даст хоть какую-то надежду, по-моему, стоит попробовать.

Глава 4

     - Умница, - одобрительно улыбнулся Адам. - Все, что нам теперь нужно, - это несколько нехитрых инструментов.
     Он встал со своего места, отодвинул небольшой столик розового дерева от дивана и поставил его прямо перед креслом Перегрина. Потом вернулся к бару и порылся в нижнем отделении. Когда Адам вернулся к Перегрину, в его руках был круглый поплавок от рыбацких сетей, сделанный из прозрачного, чуть зеленоватого стекла. Он вручил поплавок Перегрину, которому пришлось поставить на стол свой стакан.
     - Хрустальный шар? - спросил художник не без скепсиса.
     - Можно сказать и так, - с улыбкой ответил Адам. - Я вам сейчас все объясню, а вы сами решите, хотите ли это продолжать.
     Он снял с каминной полки один из двух серебряных подсвечников, стоявших по сторонам от небольшой картины со сценой охоты, наклонившись, зажег от огня длинную каминную спичку и уже от нее зажег свечу. Потом поставил подсвечник точно в центре столика перед Перегрином. Тот наблюдал за всеми этими действиями со смешанным чувством завороженного восторга и легкой неуверенности. Казалось, в мерцающем огне свечи замысловатая инкрустация на столешнице излучала внутреннее сияние.
     - Ну вот, - произнес Адам, вернувшись на свое место, - как вам, возможно, известно, ключи к большинству психических отклонений лежат глубоко в подсознании человека. Для того чтобы добраться туда, нам надо сначала отключить активную часть сознания. Разумеется, этого можно достичь химическими средствами, однако все они имеют побочные эффекты. И потом, вы же сами сказали, что от лекарств ваша проблема лишь обостряется. Поэтому я предлагаю вам - я вообще предпочитаю этот метод - использовать способ медитации, который с успехом применяли в прошлом. Один из способов, которыми подсознание охран