учится.
   Китара невольно улыбнулась:
   - Нет, думаю, он сухой, высокий, а глаза у него запавшие. И сам он не
ходит, а сидит на месте. Дергаться будем мы.
 
*** 
 
   Хамрак, сухой и  высокий,  сидел,  откинувшись  на  спинку  стула,  и
смотрел холодно, но беззлобно. Вошедшие пленники потупились: они ещё  не
привыкли к виду гхалхалтаров и им было неприятно глядеть  в  серое  лицо
короля и его запавшие, с белыми зрачками глаза.
   Ни слова не говоря, бессмертный  подпер  рукой  подбородок,  длинными
пальцами  стал  перебирать  тонкие  нити  серебристой   бороды.   Прошло
некоторое время. Смятение пленников росло, и это не  могло  укрыться  от
некроманта. Однако он продолжал молчать. Женщина  пошевелилась.  Мужчина
осторожно кашлянул. Но кашель затих, и гнетущая тишина навалилась с  ещё
большей силой. Проползла минута, затем другая. Хамрак знал, что  стоящим
перед ним людям эти минуты казались  вечностью.  Каков  будет  приговор?
Нет, на этот раз Смерть  проиграет.  Бессмертный  улыбнулся.  Сейчас  он
возьмет реванш.
   - Я слышал, вы собирались убить меня?
   - Да, - мрачно, как будто раскаиваясь, кивнул Рупин.
   - Жаль, что нам это не удалось! - пробормотала Китара.
   - Что ты сказала? Я плохо расслышал.
   - Извините, ваше величество, она ещё не пришла в себя.  Дело  в  том,
что гхалхалтар ненароком убил её друга, боевого товарища.
   - Жалею. Трудно терять друзей, не  правда  ли?  -  Улыбка  некроманта
стала сочувственной. - Но надо  радоваться,  что  вы,  а  не  ваш  друг,
остались в живых.
   - Сейчас я хочу разделить участь Байдана.
   - Погибнуть? - Хамрак с интересом посмотрел на Китару. - Это,  право,
неразумно. Смерть и без того сильна. Она всегда возьмет свое, так  зачем
же торопить ее? Неужели вы настолько слабы, что у  вас  не  хватает  сил
жить? По-вашему, легче умереть, не так ли? И  в  этом  -  ваша  основная
ошибка. А я, например, не в силах отдать себя в руки  смерти,  а  потому
меня невозможно убить, и вы зря пришли сюда. Вы можете заколоть меня, но
это ничего не изменит, ибо во мне слишком сильна воля  к  жизни,  и  она
обратит саму смерть в новую жизнь.
   Пленные молча слушали короля, и он чуть насмешливо продолжал:
   - Мне жаль вас. Вы претерпели столько мучений и лишений. Вы  потеряли
друзей, и все впустую. А главное, это было ясно с самого  начала.  Разве
может быть что-нибудь печальнее и смешнее? Объясните, зачем  вам  вообще
потребовалось убивать меня?
   Рупин понял,  что  вопрос  относится  непосредственно  к  ним,  пожал
плечами:
   - Мы полагали, что, отрубив голову, можно уничтожить  гидру.  Однако,
могущественнейший, не суди нас. Мы действовали неразумно...
   - Не надо. Не продолжай. Если бы вам удалось "уничтожить  гидру",  вы
бы считали себя разумнейшими на земле. Эта странная  черта  считать  все
свершившееся верным, а все непроизошедшее ложным. Что Бог ни делает, все
к лучшему, не правда ли? А не кажется ли вам, что вы  слишком  надеетесь
на Бога. Ведь и Он не всесилен, ибо существуете вы.
   - Вы усомнились в предрешенности всего сущего? - удивилась Китара.
   - Я сам тому пример. По всем законам этого мира я должен был умереть,
однако сейчас сижу и говорю с вами. Скажите, считаете ли  вы  решение  о
моем умерщвлении божественным откровением?
   - Нет, конечно, нет, - поспешил Рупин.
   - В таком случае, вы признаете, что действовали  сами  по  себе,  вне
зависимости от Бога.
   - Выходит, да.
   - Еще один пример, что не все предопределено. Мир не обречен.
   - Почему не обречен? - воительница гордо вскинула  голову,  и  по  её
глазам Рупин понял, что она несколько забылась: их дело  не  спорить,  а
соглашаться.
   Герой нарочито громко завозился. Однако ни бессмертный, ни Китара  не
обратили на него внимания. Некоторое время Хамрак сидел, задумавшись,  и
наконец облегченно улыбнулся:
   - Не беспокойтесь. На ваше время мира хватит.
   - Потому что время наше сочтено?
   Рупин бросил умоляющий взгляд на подругу, но та решила идти до конца:
   - Сколько времени отвели нам: несколько часов, минут?
   - Нет. Ты, я думаю, проживешь долго. Твоему спутнику повезет  меньше.
Он погибнет через несколько лет... от антимагюрского оружия.
   - Антимагюр всегда  был  добрым  сторонником  княжества!  -  изумился
Рупин.
   - Антимагюр был сторонником княжества, но это не означает, что он  им
будет.  Никогда  ничего  не  предугадывайте,  ибо  в   этом   мире   нет
предрешенности.
   - Но как тогда истолковать ваше пророчество?
   - Бессмертные разумнее всех остальных, а быть мудрым,  не  зная,  что
может ожидать тебя, скажем, через несколько дней или  лет,  нельзя.  Без
этого  знания   жизнь   представляется   запутанным   лабиринтом.   Ваше
существование, как холодное, неуютное подземелье, таящее в  себе  тысячи
опасностей. Вы находитесь в вечном страхе, и вы втайне  жаждете  смерти,
как избавления. На самом деле, если б вы  только  поняли,  как  ничтожны
ваши беды. Потеряв депешу, которую вам доверил князь,  вы  думаете,  что
жизнь кончена, а между тем вспомните  ли  вы  об  этом  несчастии  через
десять лет? - Некромант улыбнулся. - Сейчас идет война,  и  она  кажется
такой важной! Кто кого: гхалхалтары людей или люди гхалхалтаров?
   Однако не все ли равно? Кто вспомнит об этом  через  сто  тысяч  лет?
Никто. И только Смерть и Жизнь будут по-прежнему главенствовать. Ибо  вы
не откажетесь от привилегии смерти,  но  и  не  сможете  отступиться  от
насильно дарованной вам жизни.
   Хамрак замолчал. Хватит. Люди не поймут его.  Он  перешел  на  другую
тему:
   - Я могу отпустить вас сейчас, но  это  не  будет  означать,  что  вы
живыми выйдите из лагеря. Вокруг полно  бешеных,  голодных  тварей.  Они
могут убить вас, ибо все возможно. Иначе зачем стоило бы жить?
   Вопрос не получил ответа, и бессмертный договорил:
   - Ступайте. Надеюсь, вы доберетесь до Коны и расскажете о том,  какой
ужасный злодей король гхалхалтаров, Маг Ночи, Хамрак.
   Рупин не верил своим ушам. Ступайте? Неужели он так просто  отпускает
их? Не попытался узнать о состоянии дел в Коне, не попросил выкупа.
   - Спасибо, спасибо! - лучник упал на колени.  -  Мы  расскажем  всем,
насколько милостив лучезарный Хамрак Великий.
   - Не стоит. Вам все равно не поверят.
 
Глава вторая 
 
   День был безветренный. Солнце  стояло  высоко  и  топило  маслянистую
портовую грязь. Зной жадно облепил землю. Однако, несмотря на  жару,  на
улицах Коны наблюдалось движение. Причиной тому послужило желание  князя
Кельзана спуститься из дворца, дабы выступить перед  своими  подданными.
Подобное случалось нечасто, ибо Кельзан, как  и  большинство  правителей
Парзи, не любил город и сторонился его. Многим горожанам было  интересно
увидеть своего повелителя, и любопытство гнало их  из  дома.  Других  на
улицу  вытащили  герои.  К  полудню  на  Центральной  площади  собралась
приличная толпа.
   Князь не торопился, и  люди  тихо  роптали.  С  несколькими  случился
солнечный удар. Несчастных с большим трудом извлекали из толпы и  тащили
под соломенные навесы, где находились самые  именитые  горожане:  купцы,
судовладельцы и книжники. Глядя на  потерявшего  сознание  простолюдина,
они брезгливо морщились, недовольно ворчали,  но  отступали,  освобождая
место.
   По  толпе  пошел  гул  -  кто-то  увидел  княжеский  обоз,  и   народ
возрадовался. Через несколько минут оказалось, что ошиблись.
   Наконец   прибежали   быстроногие   мальчишки   и   закричали,    что
действительно  едут.  Горожане  заметили  на  позелененной  садами  горе
шествие. Разноцветной  улиткой  оно  ползло  вниз  по  склону.  Парзийцы
уставились на идущих, словно пытаясь подогнать их взглядами.
   - Эй, стой! Куда! - раздался  возглас  в  толпе.  -  Покажи  карманы,
негодный человек! Отдавай деньги! Деньги!
   Вокруг зашевелились, загалдели:
   - Так его!
   - Ногами!
   - Дух выбить, чтобы впредь не злоумышлял.
   Юркий карманник вывернулся из образовавшейся свалки, побежал в  узкие
переулки, где его было не найти.
   Обоз медленно стек со склона в городские улочки и  скрылся  из  вида.
Народ заволновался, началась  легкая  давка,  раздались  крики,  которые
звучали тем громче, чем ближе подъезжал князь.
   Шествие возглавляли четыре героя в тяжелых, парадных доспехах. Они  с
неудовольствием вертели красными, распаренными лицами, отгоняли плетками
назойливых мух.  Из-под  волос  воинов  катился  крупный  пот.  За  ними
следовал сверкающий строй пажей в  ярких  одеждах,  украшенных  дешевыми
самоцветными каменьями. За пажами медленно, словно разморившись от жары,
плыл на плечах здоровых троллей огромный  княжеский  паланкин.  Павлиньи
перья, которыми он был убран, лениво колыхались, отбрасывая  на  золотую
ткань резные тени. За паланкином  пристроилось  несколько  придворных  в
накидках и увлажненных повязках  на  головах.  Замыкали  шествие  четыре
героя, такие же потные, как и их товарищи впереди.
   Крики на  площади  загрохотали  со  всех  концов.  Пухлая,  унизанная
кольцами рука осторожно приоткрыла  занавеску  паланкина  -  в  полумгле
мелькнуло светлое пятно лица и сверкнул один обращенный  к  толпе  глаз.
Князь  улыбнулся:  сейчас  больше,  чем  когда-либо,   ему   требовалось
расположение народа.
   Паланкин выполз на середину площади,  и,  почувствовав  это,  Кельзан
ткнул витой плеточкой в спину  одного  из  троллей-носильщиков:  "Стой!"
Крики смолкли. Люди с жадностью впились взглядами в  пухлую  царственную
руку, сжимавшую плеть. Слуга с опахалом, сидевший позади князя, отдернул
шторы. Кельзан предстал перед своими  подданными  во  всем  великолепии:
облаченный в пышный,  просторный  кафтан,  в  высоком  тюрбане  с  тремя
розовыми перьями. Его молодое, чуть обрюзгшее от сытой, спокойной  жизни
лицо было умащено маслами и лоснилось на свету. Большой блик трепетал на
длинном мясистом носу. Выдержав паузу, князь протянул руки к  горожанам,
зычно воскликнул, но, непослушный после долгого молчания, голос сорвался
на визг:
   - Люди, подданные мои, можете ли вы уличить меня в нерадении о вас?
   Все молчали. Ободренный, Кельзан продолжал:
   - Я, всю жизнь положивший на обогащение родного края,  я,  отменивший
налог на воду, обращаюсь  к  вам!  Враги  распустили  недобрые  слухи  о
нашествии страшного неприятеля,  врага  рода  человеческого,  коего  они
узрели в лице Хамрака Великого. На самом деле сие не так, ибо Хамрак зла
нам не несет, но желает блага и ведет свои войска лишь  для  поддержания
порядка, ибо герои, сколь бы сильны они ни были, не управляются со всеми
бесчинствами, творимыми бесчестными людьми в городе.
   Тихо звякнул кошель купца,  перекочевывая  в  карман  стоящего  рядом
загорелого верзилы, но никто не заметил того.
   - Каждый, кто воспротивится гхалхалтарам  будет  признан  изменником,
ибо я, радеющий о ваших делах, считаю  себя  другом  короля  Хамрака!  -
прокричал князь. - Что же касается торговых людей антимагюрских  и  иных
чужеземцев, кои считают короля гхалхалтарского наместником зла на земле,
то чинить ущерба мы им за то не будем. Пусть все  знают,  что  правитель
княжества  Парзи  Кельзан  милосерден  и  не  желает  никому  вреда!  Да
восторжествует справедливость, во имя Вседержителя!
   Последние слова переросли в  крики.  Парзийцам  понравилась  речь  их
повелителя.   Некоторые,   правда,   недоумевали,   почему   им   нельзя
высказываться против Хамрака, а  заезжим  можно.  Однако  воля  князя  -
закон.
   Кельзан сидел,  овеваемый  опахалами,  любуясь  на  послушную  толпу,
пожиная плоды своего красноречия. И все-таки нельзя было  слишком  долго
общаться с подданными: они могли перестать уважать и  бояться,  поэтому,
не задерживаясь, он махнул плеткой. Шторы  захлопнулись,  скрыв  его  от
глаз людей. Паланкин качнулся и подался  назад.  Герои  стали  пробивать
дорогу. Процессия двинулась обратно, к горе  с  тенистыми  благоухающими
садами.
 
*** 
 
   Среди  темных  парзийцев  выделялись  два  человека:  русоволосый,  с
обветренным лицом, обросший  курчавой  бородой,  и  другой  -  огромного
роста, похожий на рыжего медведя.
   - Эко нам на гхалхалтаров везет! Что скажешь, Бермята? -  русоволосый
обратился к своему рослому спутнику.
   - На Пентее уж их навидались, да верно маловато. Еще надо, Володир.
   Русоволосый усмехнулся. Это был Володир - кормчий слатийской  галеры,
который  первый  в  форт-брейденском  порту  заметил  тело   сброшенного
гхалхалтарами со стены пентакреонца. За девять минувших месяцев  Володир
успел побывать в Слатии, где  за  распространение  крамольных  слухов  о
вероломном нападении гхалхалтаров на мирный  Форт-Брейден,  был  схвачен
властями и препровожден в темницу  вместе  с  несколькими  матросами  из
команды.  У  коменданта  не  хватило  времени   разбираться   со   столь
незначительными делами, и он переложил заботу о  заключенных  на  своего
помощника,  который  совсем  забыл  о  них.  Однако  пленникам  повезло:
проездом в городе оказался сам царь Альфред, который  пожелал  осмотреть
тюрьму. Сон Володира, который привиделся ему как раз перед тем,  как  он
заметил  убитого  пентакреонца,  сбылся:  кормчий  встретился  с  царем.
Вопреки ожиданиям сонных тюремщиков, Альфреда Черного взволновала судьба
моряков. Похоже, он вознамерился перевоспитать их, поскольку  в  течение
четверти часа  рассказывал  им  о  доброте  гхалхалтаров,  о  гуманности
бессмертного Хамрака и о невежестве его противников, которые не понимают
света истины. Володир  не  изменил  своего  мнения  о  жестоких  воинах,
ворвавшихся в мирный Форт-Брейден под покровом темноты,  но  решил,  что
разумнее  согласиться  с  царем,  и  поэтому  был  освобожден  вместе  с
остальными моряками. Устроиться на свою галеру они не  смогли,  так  как
капитан, не теряя времени даром, уже уплыл. Впрочем, хорошему кормчему и
могучему гребцу Бермяте наняться на корабль было нетрудно.  Через  месяц
они уже вышли в море. Курс их лежал  на  юг,  в  княжество  Парзи,  куда
галера добралась к середине летмеса...
   Володир посмотрел на парзийцев и мрачно улыбнулся:
   - Может, они и вправду добрые. Вон и князь молвит, что Хамрак - друг.
   - Как бы на спине не испробовать милости гхалхалтарской, -  отозвался
Бермята. - Линять нам отсюда надо быстрее. Дождемся, придут гхалхалтары,
потеху как в Форт-Брейдене устроят!
   Стоявшие  рядом  люди  стали  украдкой  оборачиваться.  Заметив  это,
Володир дернул товарища за рукав.
   - А что? - не обращая внимания, продолжал Бермята. - Шило в мешке  не
утаишь. Попортили нам тогда гхалхалтары кровь. Насилу ноги унесли.
   - Пойдем, - ловя на себе  настороженные  взгляды  парзийцев,  кормчий
стал пробираться в толпе к боковым улочкам.
   Орудуя локтями, Бермята двинулся за ним.
 
*** 
 
   Жара, заставшая гхалхалтаров в дороге, мешала  быстрому  продвижению.
Однако, не отягощенные обозом и катапультами, которые  разобрали  ещё  у
залива, они все же преодолевали  за  сутки  сорок-пятьдесят  ледов.  Шли
ночью, по прохладе, наводя  страх  на  попадавшихся  по  пути  беженцев.
Неуемные твари часто бросались  на  обезумевших  людей,  но  гхалхалтары
спешили защитить несчастных парзийцев: таков был приказ Хамрака.
   Бессмертный ехал во  главе  армии,  но  иногда  останавливал  коня  и
смотрел, как проходят мимо  ряды  воинов.  Некромант  вглядывался  в  их
изможденные лица. Король считал себя в долгу перед  ними.  Он  не  хотел
войны, но коли они выбрали  его  своим  военачальником,  он  обязан  был
накормить их и довести до плодородных земель Коны.
   Провианта не хватало, воды вокруг не было и, если попадался оазис или
деревенька, старались взять все, что можно, и запастись впрок.  Впрочем,
в жару еда быстро портилась, и  бессмертный  не  раз  укорял  солдат  за
неразумность: "Вы лишь настраиваете жителей против  себя.  Вскорости  вы
все равно выбросите взятое. Подумайте же, сколько пользы эта пища  могла
принести   людям,   у   которых   вы   её   отняли.   Ужаснитесь   своей
несправедливости". Солдаты кивали, соглашаясь, но потом все  повторялось
сызнова.
   Твари разбредались по степи, отрывались от войска и  иногда  терялись
совсем. Хамрак отсылал  конников  на  их  поиски,  однако  зачастую  они
возвращались с пустыми руками. Гамар,  у  которого  из  корпуса  пропало
двадцать тварей страшно злился и призывал бессмертного к  строгим  мерам
для того, чтоб поддержать расшатавшуюся дисциплину. Некромант  улыбался,
успокаивал разошедшегося военачальника: "Не волнуйся, Гамар. Я  не  могу
укорять, а тем более наказывать тварей за отлучки, ибо,  во-первых,  они
неразумны, а во-вторых, к тому их принуждает голод. Пусть сами  охотятся
и добывают себе пропитание".
   Второго летера истощенное и  поредевшее  войско  бессмертного  короля
добралось до зеленых земель княжества, где расположилась богатая столица
- Кона. Хамрак остановился, чтобы дать солдатам возможность передохнуть,
а отставшим - подтянуться к основным силам. Он знал, что должен войти  в
столицу Парзи в блеске и показать Кельзану свое могущество.
 
*** 
 
   С приближением Хамрака жизнь на  улицах  Коны  затихла  совсем,  зато
оживились  курильни,  где  парзийцы  скрывались  от  жары  и   обсуждали
надвигающиеся перемены.
   - Князь говорит, чтоб мы гхалхалтаров не боялись, что худого они  нам
не сделают. Но о том знает только могущественный Вседержитель, - говорил
толстый, в просторном полосатом халате парзиец.
   - Антимагюр всегда считался нашим другом. Их купцов здесь больше, чем
всех остальных иноземцев, - поддержал беседу худой, в широких  малиновых
штанах, из которых торчали две желтые костистые ступни.  -  Малькольм  с
Роксуфом против гхалхалтаров. Значит, и мы должны быть против.  Паскаяки
за Хамрака и, получается, наши враги. А  кочевники,  досаждающие  нам  с
севера,  стоят  за  Антимагюр,  наперекор  гхалхалтарам  и   Вахспандии.
Выходит, наш союзники  король  Малькольм  и  граф  Роксуф  оказались  на
стороне наших противников - кочевников...
   - Политика - дело темное. Пусть великие решают свои проблемы, лишь бы
их гнев обошел нас, - вставил третий  парзиец,  пожилой,  с  бельмом  на
глазу.
   - Да, - блаженно вздохнул толстый  в  полосатом  халате,  затягиваясь
дымом.
   - Тронут. Обязательно тронут, - раздался твердый голос.
   Все обернулись к человеку, бесцеремонно  ворвавшемуся  в  размеренную
беседу. Он был странной наружности:  белокожий,  со  светлыми  волосами,
серыми, хитро прищуренными глазами - чужеземец.
   - Кто ты такой?  Моя  память  не  хранит  твоего  облика,  -  толстый
надменно выпятил губу.
   - Немудрено. Я издалека, из Слатии. Володир Лугович.
   Толстый хотел было  оборвать  невоспитанного  северянина,  как  вдруг
худой в малиновых штанах воскликнул:
   - Это у вас правитель гхалхалтарам потворствует?
   - У нас.
   - Так ты скажи, что в них  такого,  что  и  царь  ваш,  и  князь  наш
добродетельными их почитают.
   Володир присел, задумался. Он вновь вспомнил  Альфреда  Черного,  его
короткую, сбивчивую, но запальчивую речь.
   - Говорят, что зла они не творят, но токмо добро миру несут. Если  же
где убийство или иное злодейство произойдет, то это не по их вине, но по
нерадивости людей, которые всякий раз за оружие норовят схватиться.
   - Это ложно.
   - Не мои слова. Царевы.
   - Неужто с царем беседу имел? - изумились парзийцы.
   - Имел. Тогда  он  мне  все  и  разъяснил.  Да  токмо  я  неспособный
оказался. По скудоумию видать, - Володир  тряхнул  головой.  -  Видел  я
гхалхалтаров, как они мирный народ на пристани мечами  секли...  что  бы
мне ни говорили, а не добро они творили.
   - И живых гхалхалтаров видел! Да кто ж ты такой? Герой?
   - Кормчий, - скромно отозвался северянин.
 
*** 
 
   Хамрак остановился лагерем в Тумби - небольшом городке в окрестностях
Коны. В опушке зеленых садов, обмазанные белой глиной, дома светились на
солнце, излучая тепло, и кокетливо смотрелись в  зеркало