л над головой потолок. Со вторым залпом он, просев,  стал
медленно, все более разгоняясь, наползать на пол, стискивая пространство
комнаты. Урдаган ещё успел несколько раз выстрелить в ответ, прежде  чем
пылающая кровля не накрыла его.
   Люди на улице, глядя на тающий в огне дом, оживились. Отсветы  пожара
разрумянили их бледные, до того испуганные лица:
   - Гляди, теперь им конец.
   - Пускай изжарятся живьем.
   - Кабаны!
   Вдруг из  завесы  огня  метеором  вырвался  камень  -  лица  колдунов
вытянулись.
   Из пламени выпрыгнуло нечто,  большое,  квадратное,  расколов  толпу,
навалилось на одного из чародеев и повалило его наземь. Изготовившиеся к
защите люди узнали паскаяка,  который  в  одиночку  уничтожал  целые  их
отряды во время Хафродугского сражения.
   - Бессмертный!
   - Спасайся!
   Поскальзываясь на  льду,  цепляясь  за  раскиданные  балки  и  камни,
варвары  ринулись  прочь.  Колдуны  пытались   наложить   заклятия,   но
обезумевшая толпа подхватила их и потащила на площадь.
   Урдаган остался на улице один. Из закоптелой груди его с прилипшей  к
ней  лоскутами  рубахи  безобразно  торчал  обломок  копья.  Бессмертный
выдернул его, кинул под ноги, огляделся. Вокруг лежали убитые, несколько
раненых ползали по  земле,  и  ярким  пятном  выделялся  меж  ними  труп
колдуна.  Ветра  не  было,  и  огонь,  не  перекинувшись  на   остальные
постройки, жадно терзал останки дома, в котором отсиживался бессмертный.
Урдаган не спеша вошел в здание напротив,  поднялся  на  второй  этаж  и
вновь приготовился к обороне.
 
*** 
 
   Чародей, хмурясь, шел по пустынной улице к  молчаливому  зданию.  Дом
напротив уже прогорел, и  уныло  клубился  над  ним  дым.  Лишь  кое-где
пробивались яркие ростки пламени, но пошел снег и властно затоптал их.
   Анисим Вольфрадович дернул дверь. Сорвавшись с  петель,  она  покорно
упала к его ногам. Обозленный, он пришел на самую окраину города,  чтобы
выполнить то, чего не сумели сделать солдаты и колдуны.
   - Урдаган, выходи! Ты в ловушке, ибо я - бессмертный!
   Чародей застыл в дверях, ощупал  глазами  комнату:  стол,  поваленные
стулья и ведущая наверх лестница. Враг находился там.
   Урдаган не понял слов, но  осознал  их  смысл.  Скрываться  не  имело
смысла: к нему шел равный. Паскаяк поднялся, тяжело протопал к лестнице.
Чародей стоял у её начала, положив руку на перила.
   - Сдавайся, - Анисим Вольфрадович вынул меч, указал  на  белый  проем
выхода.
   Говорить было бесполезно: они общались на разных языках,  город  пал,
король Ульриг  оказался  в  плену.  Урдаган  согласно  кивнул  и  вдруг,
оторвавшись ногами от земли, прыгнул, с криком врезался в  Чародея.  Они
упали вместе,  но  паскаяк  оказался  проворнее,  выпроставшись  из  рук
человека, вскочил и выбежал на улицу. Замешкавшийся  Чародей  устремился
за ним.
   - Стой!
   Паскаяк запрыгнул на обломки городской стены. Видя, что враг  уходит,
Анисим  Вольфрадович  со  злостью  метнул  меч.  Звякнув  о  камень,  он
отскочил, зарывшись в снег. Урдаган скорчил рожу, спрыгнул уже с  другой
стороны стены.
 
*** 
 
   На известие о прорыве Урдагана Гостомысл отреагировал сухо:  с  одной
стороны,  иметь  бессмертного  паскаяка  в  свите  короля  Ульрига  было
выгодно, ибо это придало бы  плененному  монарху  большую  весомость;  с
другой стороны, можно было довольствоваться тем,  что  мятежный  Урдаган
покинул столицу, и после этого  на  её  улицах  не  осталось  ни  одного
воинствующего вахспандийца. В таких условиях  Гостомысл  счел  возможным
начать переговоры о мире.
 
Глава вторая 
 
   Церемония переговоров должна была выглядеть внушительно,  поэтому  на
её организацию Гостомысл отвел  несколько  месяцев.  В  это  время  люди
вместе  с  оставшимися  в  столице  жителями   должны   были   отстроить
разрушенный город. Местами в руинах лежали целые улицы.
   Поначалу работа шла споро, но  вскоре  столкнулась  с  непреодолимыми
трудностями. Из лесных варваров и степных кочевников в армию  Гостомысла
Ужасного собрались  самые  отъявленные  головорезы,  которым  лень  было
возиться с домашним хозяйством и которые надеялись разжиться  на  войне.
Поняв, что в Хафродуге мародерствовать больше не удастся,  они  покидали
стройки и устремлялись на окрестные деревни. Покатилась волна  грабежей.
В ответ независимые паскаяки стали уничтожать целые отряды, оторвавшиеся
от главных сил. Разворачивалось партизанское движение.
   Под  Морфином,  где  с  войском  стоял   принц   Удгерф,   собирались
непокорившиеся вахспандийцы,  жаждавшие  выбить  захватчиков  из  родных
земель. Однако Гостомысл надеялся на пленного  короля  Ульрига,  который
должен был  отвести  от  людей  надвигающуюся  угрозу,  остановить  свой
поднявшийся народ. В обмен на это бессмертный намеревался  подарить  ему
свободу и власть под своим неусыпным присмотром.
 
*** 
 
   Маясь скукой, пленные  паскаяки  выдумывали  развлечения:  прыгали  в
длину, метали в стену ножи,  боролись.  Королевское  достоинство  мешало
Ульригу принимать участие в общих играх, и  он  в  это  время  занимался
резкой  по  дереву.  Мебели  во  дворце  было  много,  вся  из  хорошего
материала, и  король  часами  просиживал  за  работой.  Иногда,  правда,
позволял себе несколько бросков кинжала в воображаемую мишень.
   Как-то он кидал от окна и не  смог  попасть,  разозлился,  и  задетое
самолюбие потребовало продолжения боевых тренировок. С этих  пор  король
ещё метал ножи.
 
*** 
 
   Ульриг с удовольствием  вогнал  кинжал  в  мишень,  подошел,  любуясь
точным броском, когда в комнату  по-кошачьи  мягко  вбежал  кочевник  из
охраны. Он остановился, притопывая и  приплясывая.  Ульриг  недолюбливал
его за чрезмерную живость: "Куда, спрашивается,  торопиться?  Смерть  не
перегонишь", - а потому удостоил лишь  быстрым  презрительным  взглядом.
Кочевник открыл рот, визгливо заголосил:
   - Солнцеподобный  повелитель  велел  передать,  что  завтрашний  день
принесет  великие  перемены.  Начнутся  переговоры,  от  исхода  которых
зависит длина ваших жизней. Всемогущий повелитель  советует  вам  хорошо
подумать.
   - Подумаем, если ещё вина принесут.  Так-то  оно  лучше  думается,  -
крикнул сонный, не проспавшийся со вчерашнего вахспандиец.
   Кочевник ухмыльнулся, вышел.
   Ульриг повернулся к паскаяку:
   - Тут судьба мира решается, а ты...
   - Коли умирать, так лучше пьяным. Легче.
   - Погоди умирать. Еще поборемся.
 
*** 
 
   У ворот в Морфин толпился народ. Шли, почти не переставая,  к  принцу
Удгерфу - к защитнику Отечества. Среди рослых паскаяков выделялся  один,
приземистый и необычайно широкий в плечах. Несмотря на зимний  холод  он
был без рубахи, в одних грязных, прожженных в нескольких местах и черных
от гари  штанах.  Разбивая  толпу,  паскаяк  стремительно  пробирался  к
воротам.
   - Эй, куда лезешь? Потише!
   - Я и так не кричу.
   Широкоплечий продрался к охраннику. Солдат подозрительно покосился на
него, потом вдруг просиял:
   - Урдаган!
   - Урдаган пришел, - бессмертный протиснулся внутрь ворот.
   Обрадованный стражник кричал ему вслед:
   - Если нужен принц, то он...
   - Сам найду: ума не лишен, - оборвал его Урдаган, и, миновав  ворота,
оказался в городе.
   Топая по трескавшемуся под ногами льду, он шел по  просторным  улицам
Морфина, подставляя ветру изъеденную огнем грудь. Встречные указывали на
него пальцами, кто знал сторонился или учтиво здоровался:
   - Здравствуй, батюшка Урдаган.
   - Я тебе не батюшка: в прадедушки гожусь, - бессмертный  отмахивался,
следовал дальше.
   У дворца принца несколько воинов соревновались, кто глубже  вгонит  в
землю отточенный деревянный кол. Пыхтя, налегали  на  него  всем  телом.
Урдаган остановился, наблюдая за одним паскаяком, покачал головой:
   - Не так ты делаешь.
   - А как же?
   - Силенок  маловато,  -  бессмертный  подошел,  легко  выдернул  кол,
посмотрел на черный, измазанный  в  земле  конец.  -  Слабо.  -  Покачав
головой, Урдаган вдруг  быстро  вонзил  кол  в  снег,  вогнал  почти  до
половины. - Слабо?
   - Никак Урдаган! - узнал его один из воинов. - Какими судьбами?
   - Неисповедимыми.
   - Э, так мы, глядишь, скоро на столицу двинемся! Людишек погоним.
 
*** 
 
   Удгерф принимал посетителей, когда дверь  распахнулась  и  в  комнату
ввалился раздетый паскаяк. Принц удивился, хотел  было  прикрикнуть,  но
вдруг просветлел:
   - Урдаган? Как я рад!
   Бессмертный шагнул навстречу, быстро сграбастав принца, выхватил  его
из-за  стола  и  крепко  прижал  к  своей  обугленной   груди.   Удгерф,
поморщившись, вскрикнул.
   - С каких пор наследник Вахспандии стал таким  нежным?  -  нахмурился
Урдаган, отстраняясь.
   - С тех самых, как люди дважды продырявили меня.
   - Рот - дырка, нос - две. Одной больше, одной  меньше  -  не  все  ли
равно? Главное, ходишь.
   - Слава могущественному Ортакогу, - усмехнулся Удгерф.
   - Смеешься, значит, в порядке, - бессмертный покосился на посетителя,
обычного паскаяка  из  городских  жителей,  расположившегося  на  скамье
против стола наследника. - Подвинься.
   Горожанин  поспешно  потеснился,  не  желая  испачкать   свои   чисто
выстиранные перед приходом к принцу одежды. Урдаган опустился на  лавку,
вытеснив посетителя на самый  край.  Удгерф  так  же  сел,  стряхивая  с
кафтана черную сажу и ещё больше втирая её.
   - Ты, как вижу, тоже повоевал.
   - Верно видишь.
   - Как король?
   - Ноль.
   - То есть? - Удивленно переспросил принц.
   - Что есть, то есть.
   - В плену?
   - Угу.
   Робко  жавшийся  от  провонявшего  в  боях  бессмертного,   горожанин
пошевелился. Удгерф вспомнил о нем:
   - Сейчас, одну минуту, - потом устремил взгляд на Урдагана. -  Будешь
с людьми воевать?
   - С людьми - нет, а против - хоть сейчас!
   - Пойди вниз в  кладовую,  возьми  новую  одежду.  Будут  спрашивать,
скажи, что Удгерф разрешил. Да впрочем, тебя узнают. Ну, будь здоров.
   - Здоровья не занимать, - бессмертный поднялся и, радостно  улыбаясь,
протопал к выходу.
 
*** 
 
   Урдаган протиснулся внутрь тесного помещения кладовой.  Внутри  сидел
паскаяк и коротким, тупым кинжалом делал зарубки на деревянной доске. Он
на секунду оторвался от своего занятия и лениво спросил:
   - Кто такой?
   - Разумный.
   - Много вас тут разумных развелось, и каждый поучать норовит. Говори,
зачем пришел?
   - Одежду надобно.
   - У, дармоед. Коли разумный, так сам бы и справил, а то все за  чужой
счет. Ты ж на себя посмотри, - кивнул кладовщик.
   - А что мне на себя смотреть? - Удивился бессмертный, - за тысячу лет
нагляделся.
   - Грязный весь,  как  пятка  Крейтера  Великого  после  похода.  Поди
вымойся, потом и одежду дам.
   - Я тебе сейчас дам!
   - Ты тут не выступай, лучше проваливай по добру по здорову.
   - По добру, говоришь, а добро не даешь.
   - Да ты что, не понимаешь что ли? Вымойся сначала. Стой! -  Кладовщик
вскочил,  схватил  просителя  за  руку,  но  тот,  не  обращая  никакого
внимания, стал напяливать на себя чистую рубаху. -  Стой!  Не  положено!
Куда?!
   - Куда, куда? Глупые ты вопросы задаешь, - Урдаган  стряхнул  с  себя
паскаяка. - Куда же рубаху надевать, как не на себя?
   Несмотря на крики  кладовщика,  бессмертный  стал  натягивать  поверх
своих старых, прожженных штанов новые. Они затрещали и стали разлезаться
по швам,  но  Урдаган  все-таки  надел  их  полностью.  Толстоногий,  он
прошелся по кладовой:
   - Хорошо, тепло. Да ты не убивайся так.
   В  комнату  заглянул  обеспокоенный  причитаниями  кладовщика   воин.
Заметив бессмертного, он решил не связываться и исчез.  Урдаган  нацепил
плащ, вышел во двор. Было  прохладно.  По  голубоватому  небу  трещинами
рассыпались кроны голых деревьев. Паскаяк вспомнил  просьбу  кладовщика,
наклонившись, взял пригоршню снега, вывалил себе за шиворот,  растер  по
спине. Помывшись, бессмертный двинулся из дворца в город.  Весь  остаток
дня он бродил по улицам, а на ночь забрался в оставленную кем-то  телегу
с рыбой. Она была несвежей, и от неё исходил неприятный запах тухлятины,
но зато спать, зарывшись  в  нее,  было  тепло,  и,  проснувшись  утром,
бессмертный, не поднимаясь, сразу удовлетворил свой голод.
 
*** 
 
   28-го весмеса центральные  улицы  Хафродуга  были  украшены  лентами,
наспех протянутыми по крышам домов и голым ветвям низкорослых  деревьев.
Было холодно, снег лежал густо, но в  воздухе  парил  аромат  весны,  и,
радостный в предчувствии перемен, ветер трепал ленты.
   Переговоры Гостомысл решил провести в  хорошо  сохранившемся  Главном
Храме. По обеим сторонам улиц,  ведущих  к  нему,  выстроились  солдаты.
Кое-где попадались хмурые, выползшие из своих домов, жители.
   Шествие  началось  от  дворца,  где  остановился  повелитель   людей.
Гостомысл ехал во главе свиты на белом коне, глухо закутанный в  светлые
одежды. Он заметно выделялся из  темного  клубка  своих  военачальников,
приковывая к  себе  всеобщее  внимание,  вызывая  подобострастные  крики
восхищения и слепого поклонения.
   Однако бессмертный не радовался. Тусклыми глазами он смотрел на  ряды
солдат: сейчас они славят  его,  но,  лишь  колесо  фортуны  отвернется,
покинут. Все бросят его. Кроме одного  человека,  который  по-настоящему
понимает его. Анисим Вольфрадович был  единственным  другом  Гостомысла.
Единственным во всем мире.
   Анисим Вольфрадович в это время находился  в  колонне,  возглавляемой
Ульригом, которая двигалась к Храму с противоположной стороны.
   Король паскаяков ожил. Властно держа в руках поводья,  он  чувствовал
себя монархом, словно правил не скакуном, а целым государством.
   К Храму первым подъехал  Гостомысл.  Недовольный  тем,  что  оказался
раньше и следовательно  вынужден  унизить  себя  ожиданием,  бессмертный
остался в седле. Крики паскаяков, жителей Хафродуга,  приближались:  "Да
здравствует  Ульриг!  Наддай  им!"  Гостомысл  криво  улыбнулся:  "Пусть
думают, что их король ещё силен и на что-то  способен".  Завидев  белого
всадника, Ульриг замахал рукой, крикнул:
   - Здравствуй, Гостомысл, по прозвищу Ужасный!
   - Да воссияет солнце над твоей  головой!  -  ответил  бессмертный.  -
Пусть жизнь твоя будет долгой, как Великая Река.
   Они одновременно спешились:  Ульриг,  по-молодецки  спрыгнув  наземь,
Гостомысл, опираясь на плечо подбежавшего стремянного.
   Бывший царь Слатии и король Вахспандии вошли в Храм.
   Во время взятия Хафродуга некоторые жрецы были убиты, другие  бежали,
и Главный зал, где полгода назад венчался Удгерф  пришел  в  запустение:
священный огонь погас, его углубление нелепым провалом зияло  в  полу  и
слепым глазом укоряюще взирало на короля, не уберегшего свою державу  от
позора.
   Гостомысл  велел  расставить  в  зале   скамьи,   оставив   свободное
пространство  только  в  центре.  Люди  разместились  с  одной  стороны,
паскаяки - с другой. Кочевники и варвары улыбались, указывали на  хмурые
заросшие лица напротив. Скелеты, сидевшие  между  людьми,  как  существа
более разумные, реагировали на происходящее бесстрастно, лишь  светились
в полумраке зала их большие глаза.
   Когда все успокоились, двое кочевников вышли на середину  заговорили:
один, обращаясь к паскаякам, другой - к своим:
   -  Сегодня,  28-го  весмеса  147   года   по   взаимному   соглашению
бессмертного, колдуна, ученого и повелителя людей  Северного  континента
Гостомысла, по прозванию Ужасного, и короля Вахспандии Ульрига  Третьего
начинаются переговоры, целью которых прекратить кровопролитие и подвести
итоги войны.
   - Итожить вас Ортаког будет! - выкрикнул кто-то из паскаяков.
   На мгновение кочевники запнулись, но тут же продолжили:
   -  Для  законности  принимаемых   решений,   кроме   правителей,   на
переговорах присутствуют  их  приближенные.  Равное  число  свиты  -  по
тридцать именитейших сановников и доблестнейших героев с каждой  стороны
- залог справедливости происходящего здесь.
   - Все доблестнейшие герои теперь уже в Небесном Чертоге у Ортакога! -
вновь раздался дерзкий возглас.
   Кочевники, стараясь не обращать внимания, стали  опрашивать  имена  и
титулы собравшихся. На это ушло много  времени,  но  Гостомысл  в  угоду
своей природной аккуратности решил сделать подробный  список  делегатов.
Имея такой документ, он смог бы  держать  всех  оставшихся  в  Хафродуге
героев на привязи, ведь, если они письменно подтвердили свое присутствие
на переговорах, значит, вынуждены будут согласиться со всеми  решениями,
вынесенными на совете.
   Прошел час, пока писчие записали имена всех собравшихся  и  кочевники
начали рассказывать о положении, сложившемся в Вахспандии:
   - Несмотря на героические усилия короля Ульрига,  паскаяки  проиграли
Хафродугское  сражение.  Причиной  тому  явилось  предательство   принца
Удгерфа. Гостомысл,  по  прозванию  Ужасный,  занял  Хафродуг  -  сердце
Вахспандии, а мятежный принц, распылившись и  упустив  свою  армию,  как
песок  сквозь  пальцы,  остановился  в   Морфине.   Силы   его   слишком
незначительны, чтобы бороться с великим воинством Гостомысла, ибо  армия
бессмертного вобрала в себя сынов и холодной Слатии, и дикой  Шгарии,  и
непроходимых верховий Великой Реки,  и  вольных  степей.  Король  Ульриг
Третий,  находящийся  здесь,  правитель  державы,  созданной   Крейтером
Великим, ты один отвечаешь за судьбу своего королевства. В  твоих  силах
остановить войну и спасти мятежных соплеменников!
   Ульриг поднялся, широко махнув  рукой.  Однако  кочевники  продолжили
свою речь, и король, поняв, что  вылез  не  вовремя,  крякнул,  смущенно
опустился.
   - Признаешь ли ты свою власть над Вахспандией?
   - А как же? - удивился Ульриг абсурдности вопроса. - Я ведь король.
   - Король, пока голова на плечах сидит, - поддержали паскаяки.
   -  Является  ли  вождем  гордых  вахспандийцев   кто-либо   иной?   -
поинтересовался кочевник.
   - Кто? Какой такой иной?
   - Например, принц Удгерф.
   - Какой Удгерф? У него ещё молоко на  губах  не  обсохло!  -  вскипел
Ульриг.
   - Тогда вели ему, как отец и монарх, сложить оружие.
   - Ах, вот как? - Король осел. - Ну, это его дело.
   - Пусть он сложит оружие. Отправь ему гонца.
   - А если он сражается за правое дело? -  Вдруг  врезался  в  разговор
один из паскаяков.
   - Разве правое дело выступать против солнцеподобного повелителя?
   Кочевник  замолчал,  увидев,  что  бессмертный  хочет  взять   слово.
Гостомысл подался вперед:
   - Осмелюсь дать  волю  мыслям,  дабы  они,  выйдя  из  установленного
разумом русла, сделали дерзкое предположение, что Удгерф  направил  свое
оружие за правое дело. У него слишком мало воинов.  Они  подобны  горсти
песчинок перед пустыней моего  войска.  Непреклонность  молодого  принца
равносильна самоубийству. Мне  жаль  его,  как  отцу  должно  быть  жаль
идущего на плаху сына.  Ульриг,  прошу  тебя,  отговори  Удгерфа.  Убеди
сдаться на милость победителя, если он тебе дорог.
   - Это ещё кто победитель?
   - Удгерф достаточно силен! - загудели паскаяки.
   Ульриг насупился, потом вдруг гаркнул:
   - Король я или не король?! Я ему отец - как скажу, так и сделает!
 
*** 
 
   Граф  Роксуф  прохаживался   по   кабинету,   поглаживал   аккуратную
эспаньолку,   прилепившуюся   под   самодовольно    выпяченной    губой.
Единственный глаз вице-короля глядел милостиво, с любовью останавливаясь
на каждом предмете в интерьере  кабинета.  Иногда  он  взирал  на  карту
Вахспандии, которая уже несколько дней не покидала  стола.  Там,  в  том
северном  краю,  решались   события,   от   которых   зависело   будущее
благополучие  Антимагюра.  Одолеет  Гостомысл  вахспандийцев   -   будет
устранен  один  из  серьезнейших  противников;  побьют  бессмертного   -
паскаяки устремятся в степи и увеличат  свою  силу.  Тогда  не  миновать
войны.  Варвары  в  окрестностях  Фгера  ещё  помнили   столкновения   с
антимагюрцами  и  с  началом  боевых