ткнись!"
   Наставник озабоченно нахмурился. До казни - перенесенной по случаю  Дня
Основания на главную арену - оставалось менее часа. Все свои сбережения он
поставил на результат.
   - Такие сны ничего хорошего не предвещают, - продолжил Тулаз. -  Просто
из колеи выбивают. Что такое со мной?
   - Слабительное принимал, как я учил тебя? - спросил  наставник,  молотя
по толстым бокам Тулаза.
   Главный палач фыркнул:
   - Еще бы. Пять горшков навалил.
   - А диеты придерживался?
   - Жидкая овсяная кашица да вода, больше ничего, - сказал  Тулаз.  -  Уж
больно тревожит меня эта грандиозная суматоха, эта  спешка.  У  меня  ведь
свое расписание, ты же знаешь. Чтобы прийти в форму, надо как минимум пару
дней. Кроме того, я два дня назад установил рекорд. А семь голов  отрубить
- это большая нагрузка на человека, не каждый выдюжит. Им что - они пришли
да потаращились. Для них это лишь развлечение.  Им  и  невдомек,  как  мне
приходится трудиться, чтобы оставаться в хорошей форме. А я  от  тех  семи
все-таки не  восстановился.  И  теперь  мне  предлагают  восемь,  когда  я
едва-едва готов.
   - А ты не думай об этом, - посоветовал наставник.  -  Считай,  что  это
обычный рабочий день. Держи в уме, и все получится как надо.
   - И то, - сказал Тулаз. - Может, действительно поможет. Просто  обычный
день. Ничего особенного.
   Наставник облил Тулаза благоухающими маслами и принялся их втирать.
   - И перед тобой очередная голова, - сказал он. - Так и смотри  на  них.
Не считай, сколько еще предстоит. Одна  или  восемь,  какая  разница?  Все
равно за раз отрубаешь только одну. Вот и все.
   - Точно, - сказал Тулаз. - Действительно, за раз только одну.  Спасибо,
уже лучше себя чувствую.
   Наставник хмыкнул и сказал,  что  благодарить  необязательно.  Закончив
работу, он накрыл Тулаза плотными полотенцами и посоветовал вздремнуть.
   Он  тихонько  пошел  из  комнаты,  но  на   самом   выходе   оглянулся.
Гигант-палач лежал лицом вверх, прикрыв глаза мощными ладонями.  И  шептал
себе под нос:
   - Заткнись, заткнись, заткнись. Что бы это значило?
   Впервые  за  свою  длинную  и  яркую  карьеру   Тулаз   явно   выглядел
расстроенным, страдая от присутствия уверенности.
   Наставник вышел из  комнаты,  размышляя,  где  бы  побыстрее  раздобыть
денег, чтобы выкупить свои ставки.


   Толпа взревела, когда вывели Сафара и его товарищей.  Олари  и  шестеро
остальных шли сзади, связанные вместе одной цепью. Сорок  две  головы  уже
слетели, и толпе прискучили прочие палачи с  их  ужимками.  Но  предстояло
главное событие - появление Тулаза, главного палача  Валарии,  идущего  на
побитие рекорда, на восьмую голову.
   Сафар чуть не ослеп от яркого утреннего солнца. Он хотел было  прикрыть
глаза руками, но руки короткой цепочкой  крепились  к  прочному  железному
поясу. Охранник выругался и подтолкнул его древком копья.
   Когда  глаза  привыкли,  Сафар  увидел,  что  его  ведут  на  торопливо
возведенный эшафот в центре арены. Эшафот возвышался до  уровня  сановного
помоста, где среди подушек в тени шатра отдыхали король Дидима, Умурхан  и
Калазарис.
   Когда Калазарис сообщил о результатах облавы, король Дидима решил,  что
массовая экзекуция станет  составной  частью  церемонии  празднования  Дня
Основания. Король даже гордился скорым и  решительным  приказом,  пусть  и
сочтут его дерзким  и  ломающим  традиции.  Он  полагал,  что  казнь  лишь
раздразнит аппетит граждан перед предстоящими празднествами.
   - Такое событие соберет нас всех вместе в особенное время, - сказал  он
Умурхану и Калазарису - И уничтожит разногласия среди наших граждан.
   Умурхан, как правило, человек подозрительный,  согласился  без  споров.
Хоть он и не сказал  ничего,  но  в  душе  переживал,  что  его  ежегодное
представление магии будет воспринято  толпой  без  обычного  энтузиазма  и
благоговения. Пятьдесят  отрубленных  голов  уж  слишком  разогреют  кровь
толпы.
   Калазарис счел предложение короля блестящей идеей, хотя  тоже  не  стал
объяснять почему. Для его целей лучше всего  было  побыстрее  покончить  с
политическими казнями, пока семьи  казненных,  друзья  и  возлюбленные  не
успеют переварить скорбь.  Быстрая  казнь  насылает  страх  перед  богами,
подавляя мысли о мести.
   В истории Валарии на это событие впервые собралась такая большая толпа.
Она  просочилась  с  трибун  на  саму  арену.  Уже  сотни   людей   плотно
спрессовались в двадцати футах от эшафота, и каждую минуту  протискивались
вперед  другие,  радуясь  удаче  и  размахивая   билетами,   которыми   за
баснословные цены торговали солдаты Дидима.
   Охранникам Сафара приходилось отталкивать людей с дороги, так что он  и
его товарищи по несчастью едва продвигались к эшафоту. Люди вокруг  что-то
вопили, протягивали руки  поверх  плеч  охраны,  лишь  бы  дотронуться  до
осужденных. Считалось, что прикосновение сулит  удачу.  Другие  бранились.
Кто-то подбадривал его. Кто-то кричал: "Мужайся, парень!"
   В толпе протискивались уличные торговцы, продавая еду и сувениры.  Один
предприимчивый молодой  человек  размахивал  пучком  засахаренных  фиг  на
палочке. Фиги были раскрашены краской так, что  походили  на  человеческие
головы. Красная краска окрашивала палочки,  изображая  ту  кровь,  которую
предстояло вскоре пролить Сафару и его товарищам.
   Сафар оцепенел, не испытывая страха. Все его мысли  сосредоточились  на
том, чтобы переставлять одну ногу за другой. Если бы  у  него  сохранялись
еще  какие-то  ощущения,  он  испытал  бы  желание,  чтобы  все   поскорее
закончилось.
   Всю восьмерку возвели на эшафот, на скользкие от крови  доски.  Люди  с
ведрами и щетками стирали пятна  от  предыдущих  казней.  Другие  посыпали
песком вокруг плахи, чтобы Тулазу  было  не  скользко  стоять.  Осужденных
выстроили в шеренгу на краю эшафота,  где  охранники  облили  их  холодной
водой и дали пососать  пропитанные  вином  губки,  дабы  молодые  люди  не
потеряли сознания и тем самым не испортили зрелище.
   Затем на эшафот поднялся сам Тулаз, и толпа  взорвалась  одобрительными
криками. Главный палач привлекал всеобщее внимание, и  родители  поднимали
детей повыше,  дабы  они  стали  свидетелями  свершающейся  на  их  глазах
истории. Тулаз надел  тончайшие  белые  шелковые  рейтузы.  Огромный  торс
блестел от дорогого масла, в  лучах  солнца  переливались  могучие  мышцы.
Белый шелковый капюшон ни пятнышком, ни складкой  не  разрушал  конической
симметрии.
   Золотые браслеты окольцовывали его запястья и бицепсы.
   Тулаз, не обращая внимания на толпу, сразу же приступил к  работе.  Для
начала он осмотрел приступки, на которые осужденным предстояло  встать  на
колени. Затем расчистил углубление на плахе, где каждому, перед встречей с
лезвием, предстояло положить шею. Удовлетворившись осмотром,  он  кликнул,
чтобы несли футляр с  саблей.  В  ожидании  он  натянул  особые  перчатки,
пошитые специально для него лучшим перчаточником Валарии. У этих  перчаток
была рифленая поверхность ладоней и срезаны  кончики  пальцев,  для  более
крепкой хватки. Толпа затихла, когда помощник поднес  открытый  футляр,  и
Тулаз склонился над  ним,  бормоча  короткую  молитву.  Тишина  взорвалась
ревом, когда Тулаз высоко поднял сверкающую саблю пред ликом богов.
   Тулаз опустил лезвие, погладил его и прошептал что-то ласковое,  словно
собственному ребенку. Затем достал любимый оселок из-за пояса  и  принялся
доводить острие. Каждое из этих неторопливых выверенных движений  вызывало
крики восхищения у толпы, но Тулаз, увлеченный лишь саблей,  и  глазом  не
моргнул.
   Спустя несколько минут Тулаз, продолжая поглаживать лезвие,  подошел  к
осужденным. Он остановился перед Сафаром, который, подняв  голову,  увидел
перед собой самые унылые и печальные глаза в мире.
   - Скоро все закончится, парень,  -  удивительно  успокаивающим  голосом
произнес Тулаз. - Ты же понимаешь, что лично я против тебя ничего не имею.
Закон есть закон, и это просто моя работа. Так что не противься, сынок. Не
дергайся. Я твой друг. Последний твой друг. И я обещаю  тебе  все  сделать
хорошо и чисто, и вскоре ты отправишься на отдых.
   Сафар не отвечал. Да и что тут скажешь? Тем не  менее  Тулаз,  казалось
удовлетворившись, отошел прочь, продолжая - вжик-вжик - оттачивать лезвие.
   Палач поднимался на эшафот с прежним чувством  какого-то  беспокойства.
Но теперь, поговорив с Сафаром, он совладал с  собой.  "Вот  и  хорошо,  -
подумал он. - С первой головой всегда  неплохо  потолковать.  Пусть  видят
боги, что к работе я отношусь серьезно".
   Он повернулся к солдатам, охраняющим заключенных.
   - Избавьте их от цепей, - сказал он. - И  хорошенько  разотрите,  чтобы
тела не застыли.
   Сафар внезапно почувствовал,  как  с  него  сняли  цепи.  Сильные  руки
помассировали его, вернув жизнь затекшим членам. Затем его повели  вперед,
он услыхал, как окликнул его Олари, но слова затерялись в шуме толпы.
   - Спокойно, парень, - услыхал он голос Тулаза  и  тут  же  оказался  на
коленях перед плахой.
   Сафар поднял голову бросить прощальный взгляд на мир.  Он  увидел  море
лиц с разинутыми ртами, вопящими о его смерти. Увиденное замечательно ясно
предстало перед глазами. Вот старик, кричащий беззубым ртом. Вот  матрона,
прижимая  к  груди  ребенка,  вглядывается  в   происходящее   удивительно
серьезно. А вот ближе - юное лицо, девичье.
   Это же Нериса!
   Она выбралась из толпы и бросилась к эшафоту. Солдаты пытались схватить
ее, но она  ловко  подныривала  под  вытянутыми  руками.  Ногти  этих  рук
оставляли кровавые царапины на ее коже. Пальцы вцеплялись в ее тунику,  но
Нериса рвалась вперед  с  такой  силой,  что  в  пальцах  оставались  лишь
вырванные клочки материи.
   - Держи, Сафар! - закричала она. - Держи!
   Она что-то бросила на эшафот. Предмет пролетел по воздуху и упал  рядом
с плахой с глухим стуком. Сафар даже не посмотрел в ту сторону. Он лишь  с
ужасом наблюдал, как солдаты хватают Нерису.
   На голову ее обрушилась булава - во все стороны брызнула кровь.
   И она исчезла под грудой солдатских тел.
   Толпа недоуменно  взвыла,  затем  послышалось  озадаченное  бормотанье,
когда люди начали спрашивать, что же происходит.
   Над всем этим шумом разнесся голос Тулаза:
   - Это что такое? Я так не могу работать! Так мне все дело испортите!  Я
откажусь!
   Сафар услыхал, как горячо заговорил какой-то другой мужчина:
   - Сейчас нельзя бросать дело, Тулаз! Подумай, сколько денег  поставлено
на кон! Да с тебя шкуру заживо сдерут! - Это говорил  наставник,  очевидно
раздобывший денег на перенос ставки.
   Затем загремел чей-то величественный голос:
   - Граждане! Друзья!
   Это король  Дидима  поднялся,  обращаясь  к  толпе  голосом,  магически
усиленным Умурханом.
   - Сегодня великий день в истории Валарии, - сказал Дидима. -  Мы  будем
не правы и обидим богов, если  позволим  какому-то  ничтожеству  испортить
нашу  священную  церемонию.  Этим  утром  всем  нам   назначено   провести
удивительное время. И все мы этим замечательным  действом  обязаны  нашему
лорду Калазарису, который приложил немало  усилий,  чтобы  устрашить  всех
тех, кто ослушается закона. Так давайте же вернемся  к  развлечениям,  мои
добрые друзья валарийцы. Наш великий палач  Тулаз  готов  представить  нам
такое зрелище, которого мы еще не видели.
   Король повернулся к Тулазу и воскликнул:
   - За дело!
   Кто-то схватил Сафара за  волосы  и  силой  опустил  голову  на  плаху.
Подчиняясь королевскому приказу, Тулаз шагнул вперед, размахивая саблей  в
воздухе, чтобы разогреться.
   - Ровнее держите его, - выкрикнул он.
   Чья-то рука еще крепче ухватила Сафара за волосы.


   И тут же чей-то едва слышимый голосок зашипел рядом:
   - Заткнись, Гундари! Я обойдусь без твоей помощи.
   Тулаз оцепенел, вновь возвращенный в ночной кошмар.
   - Кто это сказал? Кто сказал "заткнись"?
   А Гундара продолжал:
   - Заткнись! Я тебя не слушаю, Гундари. Ох, ох. Нет, нет.  Наплевать  на
то, что ты сказал. Заткнись, заткнись, заткнись.
   Хватка за волосы ослабла, и Сафар рывком освободился. Он глянул вниз  и
увидел тот предмет, что бросила  Нериса,  -  каменную  черепашку,  которую
Гундара и Гундари считали своим домом. Он глянул вверх и увидел  нависшего
над ним  Тулаза,  занесшего  саблю  для  удара.  Но  теперь  палач  застыл
недвижимо, скованный страхом.
   - Сон! Оказался явью! - сказал он.
   -  Да  забудь  ты  про  сон,  -   воскликнул   наставник,   подбадривая
палача-здоровяка. - Быстрей! Руби ты эту голову!
   Сафар подхватил идола.
   - Появись, Фаворит! - приказал он.
   В клубах дыма на эшафоте показался Гундара.
   Тулаз вытаращил глаза на маленькую фигурку.
   - Нет! - закричал он. - Прочь от меня!
   - О чем он так переживает? - спросил Гундара Сафара.
   - Не обращай внимания, - рявкнул Сафар. - Сделай что-нибудь  с  саблей,
пока он не пришел в себя.
   - Хорошо. Если ты настаиваешь. Но сабля очень симпатичная.
   - Да делай же, - сказал Сафар.
   Гундара изобразил небрежный жест, послышалось громкое - крик! - и сабля
разлетелась на осколки, как стеклянная.
   Тулаз в ужасе завопил и спрыгнул с эшафота.
   Гундара потер когтистые лапки, словно отряхивая грязь.
   - Что-нибудь еще, повелитель?
   - Заклинание, - сказал Сафар. - Помогай мне его творить!
   Гундара извлек из рукава бумажный рулон и  бросил  его  Сафару.  Рулон,
пролетая по воздуху, приобрел первоначальный размер, и Сафар подхватил его
на лету.
   Пока он готовился, все вокруг превратилось  в  хаос.  Толпа  от  ярости
вопила, недовольная тем, что  ей  помешали  насладиться  зрелищем.  Игроки
бросились к букмекерам, букмекеры завопили, призывая телохранителей. Драка
распространилась, как степной пожар, и арена мгновенно превратилась в поле
боя. Дидима загремел, отдавая приказы, и  солдаты  бросились  к  Сафару  и
Гундара.
   Сафар забормотал:

   Ханжи и лицемеры Валарии,
   Будьте прокляты, будьте прокляты.
   Король Дидима, Умурхан и Калазарис -
   Несвятая троица. Несвятая троица.
   Злодеи и преступники процветают в Валарии,
   Эти трое. Эти трое.

   Свиток в  руках  Сафара  охватило  пламя,  и  он  швырнул  его  в  лица
подбегающим  солдатам.  Вопящих  и  корчащихся  от  боли  солдат  охватило
раскаленной белой массой, вырвавшейся из искр.
   Сафар подхватил каменного идола, а Гундара вскочил ему на плечо, вопя:
   - Бежим, хозяин! Бежим!
   Сафар спрыгнул с эшафота в обезумевшую толпу. Какой-то солдат  взмахнул
саблей, но Сафар увернулся и нанес ему удар по голове идолом.
   Позади Олари криком вывел из оцепенения остальных осужденных юношей,  и
те врассыпную кинулись с эшафота, скрываясь в толпе.
   Усиленный голос Дидима гремел:
   - Хватайте изменников! Не дайте им сбежать!
   Сафар рванулся к тому месту, где последний раз  видел  Нерису.  Гундара
сотворил пылающий факел, из которого вылетали магические  молнии.  Держась
за воротник хозяина, он размахивал этим  факелом,  разгоняя  толпу.  Сафар
оказался на том месте, где напали на Нерису.
   Но тут лишь подсыхала лужица крови.
   - Она погибла, хозяин, - прокричал Гундара. - Я видел, как она умерла!
   Охваченный гневом Сафар развернулся лицом к  королевскому  помосту.  Он
увидел, как Калазарис и его люди уводят Дидима  и  Умурхана  в  безопасное
место.
   Ярость не находила выхода. Он ощутил, как внутри скапливается  огромный
запас энергии. Ему надо было только добраться до нее и  нанести  удар.  Но
враги исчезли прежде, чем он смог сотворить убийственное заклинание, и тут
же на него налетела толпа вооруженных людей.
   Он взмахнул  рукой,  и  над  его  головой  образовалось  белое  облако.
Убийственный смерч вырвался из облака, устремляясь на шеренги солдат. Люди
завопили, падая на землю, ломая шеи и конечности.
   Гундара пнул его маленьким острым каблучком.
   - Да беги же ты, дурень! - прокричал он. - Шевелись, пока не  подоспела
подмога!
   Сафар бросился бежать.
   Скача по опустевшим трибунам как горный козел, он  вскоре  добрался  до
верха стены. С другой стороны к главным воротам тянулась широкая  улица  -
не более  ста  ярдов.  А  дальше  ждала  свобода.  Сафар  спрыгнул,  упал,
перевернулся, вскочил и бросился к неохраняемым воротам.


   Несмотря на устроенный Сафаром хаос, Калазарис к концу дня  восстановил
порядок. К вечерней молитве он утихомирил город и с  сумерек  до  рассвета
установил комендантский час. Смутьянов убивали на месте. Затем он разослал
своих людей задержать всех тех, кто мог бы представлять угрозу трону, пока
Дидима восстановит величие своего правления. Из семерых  товарищей  Сафара
по несчастью вновь захватили только одного. Остальные,  включая  и  Олари,
как сквозь землю провалились. Впрочем,  Калазарис  особенно  не  переживал
из-за них. В его  глазах  они  всегда  были  лишь  объектом  отрабатывания
мастерства, а не реальной угрозой.
   Так некогда он рассматривал и Сафара. Но только не теперь. А уж Умурхан
точно видел в Тимуре опасность. Он потребовал, чтобы люди  на  его  поимку
были высланы немедленно. Он чуть не час  распространялся  на  тему,  каким
пыткам надлежит подвергнуть юношу за свершенные преступления. Калазарис же
в его бормотанье разглядел лишь неприкрытый страх.  Страх,  вызванный  тем
магическим могуществом, которое продемонстрировал Сафар на арене.  Главный
шпион не считал себя экспертом в подобных делах, но, сложив  вместе  страх
Умурхана и дружбу Тимура  с  Ираджем  Протарусом,  он  решил,  что  лишние
предосторожности не помешают.
   Прежде всего он выслал на поимку Тимура людей, отобранных  по  принципу
личной преданности. Он отдал им тайный приказ  убить  Сафара,  как  только
увидят его. Не обращая внимания на  требования  Дидима  захватить  беглеца
живьем и вернуть в город. Помимо этого, он приказал своим людям на случай,
если Тимур уже достаточно далеко оторвался  от  преследования,  прекратить
погоню и возвращаться домой.
   Калазарис предполагал, что Сафар  обратится  к  покровительству  Ираджа
Протаруса. Лично он так бы и  поступил  при  сложившихся  обстоятельствах.
Следовательно, нет смысла наживать себе врага в лице Протаруса слишком  уж
настырным  преследованием  его  друга.  Ну  а   припрятанные   Калазарисом
документы - смертельный приговор, подписанный Дидима и  Умурханом,  и  его
письмо, протестующее против приговора,  -  ясно  доказывали,  что  главный
шпион лишь подчинялся приказу короля и верховного жреца.
   Происшествие на арене  подтолкнуло  Калазариса  к  принятию  еще  одной
предосторожности. Умурхан, сам того не желая, продемонстрировал,  что  как
маг  он  ни  на  что  не  способен.  Иначе  он  бы  воспользовался   своим
могуществом, чтобы уничтожить Сафара, или, по крайней мере, блокировал  бы
заклинание юноши. И Калазарису стало ясно, что в случае нападения  на  Вал
арию от верховного жреца толку ждать не приходится. Тем  самым  в  обороне
города проявлялась огромная  дыра,  отверстие,  которое  невозможно  ничем
прикрыть.
   Главный шпион  набросал  осторожное  послание  к  Ираджу  Протарусу.  В
послании  он  осуждал  действия  Дидима  и  Умурхана.  К  тому  же   мягко
намекалось, что в случае нужды Протаруса в его  помощи  он,  Калазарис,  в
один  прекрасный  день  готов  стать  его  ничтожным  слугой,  готовым   с
удовольствием  повиноваться.  К  посланию  он   присовокупил   смертельный
приговор Сафару и собственное протестующее письмо.
   Послание  было  отправлено  в  тот  день,  когда  охотники  за  Сафаром
вернулись с огорчительной вестью, что беглеца и след простыл.


   Нериса сжалась в углу камеры. Лоб  ее  опоясывала  тряпка,  пропитанная
засохшей кровью. От голода  и  потери  крови  она  ощущала  слабость.  Она
понятия не имела, как долго сидит тут и сколько еще предстоит, пока за ней
придут.
   Несмотря на слабость, она упрямо не позволяла себе бояться. Она  крепко
держалась за последнее вызывающее утверждение люб