на эти вещи. Ты затащил бабу в постель. А
презрительный смех куртизанки - особенно после того, когда дело сделано, -
ничего не стоит. Потому что  правда  заключается  в  следующем:  очередной
мужик, который оседлает Астарию, будет старым и толстым, и именно  о  тебе
она вспомнит в этот момент, представляя себе толстого старика божественным
красавцем.
   Грубоватые успокаивающие слова Ираджа, хоть и  сказанные  дружески,  не
могли исцелить уязвленный дух Сафара.  И  поэтому  он  обрадовался,  когда
Ирадж внезапно вскрикнул, что-то обнаружив.
   - Ты только посмотри! - воскликнул он, опускаясь на колени и раскапывая
снег.
   Сафар приблизился посмотреть. Под скребущими пальцами Ираджа показалась
морда демона.  Черты  покойника  отливали  голубовато-зеленым  цветом.  Из
искаженного гримасой рта торчали огромные клыки. Этим демоном был Гифф,  и
на морде осталась печать удивления, с  которой  он  принял  смерть,  когда
лезвие Ираджа рассекло ему горло. Сафар отвернулся.
   - Это же тот демон, которого я убил! - сказал Ирадж. - Я сужу по ранам.
- Он пальцем провел по зияющей красной ране  под  выступающим  подбородком
Гиффа.
   - Засыпь его, - попросил Сафар.
   - Засыплю, - сказал Ирадж и достал нож.
   Сафар оглянулся  и  потрясение  увидел,  как  друг  выковыривает  клыки
острием ножа.
   - Что ты делаешь?
   - Зубы вынимаю, - сказал Ирадж. - Хочу сделать из них ожерелье.
   Сафар, так и не привыкший к диким, вывезенным из равнин замашкам своего
друга, отвел взгляд.
   - Я думал, мы договорились держать все событие в секрете, - сказал  он.
- Чтобы люди не волновались без необходимости.
   Ирадж фыркнул.
   - Я выполню обещание, данное Коралину, - сказал он. - Но по-своему.
   Он поднял окровавленные клыки, и Сафар не удержался, посмотрел.
   - Я сделаю ожерелье и буду надевать его лишь  при  встрече  с  врагами.
Разумеется, им ничего не будет известно. Но из их задниц польется  зеленое
дерьмо, когда они только представят себе, какое чудище я убил.
   Несмотря на отвращение, Сафар все понял. Только что  в  Киранию  прибыл
родственник  Ираджа  с  сообщением,  что  юному  принцу   можно   спокойно
возвращаться домой. Его коварный дядя -  лорд  Фулен  -  заболел.  Солдаты
лишились боевого духа в связи с этим, а союзник - Коралия Кан вынужден был
запросить мира. В качестве условия  мира  Ираджу  разрешалось  возвращение
домой  и  восхождение  на  наследный   трон   главы   клана.   Разумеется,
существовали и оговорки, направленные на то, чтобы  ослабить  его,  сделав
лишь номинальным главой. Но Ирадж уже имел свои  соображения,  как  обойти
эти оговорки.
   Ирадж положил зубы в кожаный кошель и заткнул его  за  пояс.  Затем  он
засыпал тело Гиффа и разровнял снег, сделав, как было раньше.
   - Хотелось бы мне уговорить тебя остаться в Кирании, - сказал Сафар.  -
Вне гор тебя поджидают лживые соблазны.
   - Частично и лживые, - сказал Ирадж, поднимаясь и отряхивая  колени.  -
Хотя  ненадолго  они  постараются  выглядеть   иначе.   Когда   же   Фулен
выздоровеет, кровавая вражда вновь начнется.  Но  когда  она  начнется,  я
постараюсь быть к ней готовым. - Он  потрогал  кожаный  кошель  с  клыками
демона. - Они считают меня юным и не готовым к схватке. Эти зубы скажут им
совсем другое. Я сохраню тайну о происхождении зубов, и от этого  талисман
станет еще более могущественным.
   Сафар, не желая больше обсуждать эту тему, сказал:
   - Что-то я замерз. Давай вернемся в пещеру.
   Получасом позже они уже сидели у небольшого костерка в пещере, согревая
руки над огнем. Над ними жутковато просвечивал из стены облик Алиссарьяна.
   - Ты так и не рассказал о твоих планах, - сказал Ирадж,  отрезая  кусок
вяленой козлятины. - Чем ты займешься, когда я уеду? Я по-прежнему не могу
смириться с образом гончара Сафара Тимура.
   - Почему же? - спросил Сафар. - Я спокойно представляю себе этот образ.
   - Ты прекрасно знаешь, как и я, - сказал Ирадж, - что хочешь спрятаться
от правды. Ты же маг, Сафар. Эти клыки - ничто по сравнению с тем, чем  ты
обладаешь. Неужели же ты упустишь предложенную тебе Коралином  возможность
получить образование в самом блестящем университете Эсмира?
   Сафар вздохнул.
   - Я бы упустил, - сказал он, - но моя семья вряд ли  позволит  мне  это
сделать.
   - И Губадан, - подчеркнул Ирадж.
   Сафар кивнул.
   - А он еще хуже их, - сказал  он.  -  Утверждает,  что  я  опозорю  всю
Киранию, если откажусь  от  этого  шанса.  И  что  когда  я,  обремененный
знаниями, вернусь домой, то смогу принести много пользы.
   -  Насчет  первого  утверждения  он  прав,  -  сказал  Ирадж.  -  Твоим
соотечественникам будет стыдно. В истории Кирании никому еще  не  выпадала
такая возможность. Второе же утверждение Губадана ошибочно. Ты  не  должен
возвращаться, Сафар. Я слабый прорицатель по сравнению с тобой, но уверен,
что, если ты покинешь Киранию, ты сюда уже не  вернешься.  Потому  что  ты
окажешься рядом со мной. Забыл?
   - Это видение было обманом, - сказал Сафар.
   - Ты уверен? - спросил Ирадж, улыбнувшись.
   - Абсолютно, - ответил Сафар. - Это ведь ты у нас  честолюбив.  А  я  -
нет.
   - А как же другое видение? - сказал Ирадж. - Танцующие люди  и  вулкан?
Оно тоже обман?
   Сафар не сразу ответил.
   - Нет, я так не думаю. И это главная причина, по которой я скорее всего
уступлю настояниям семьи и Губадана. Потому что только в Валарии  я  смогу
во всем разобраться.
   - Каковы бы ни были причины, Сафар, - сказал Ирадж, - я прошу  тебя  по
возможности быстрее принять решение. И впитать в  себя  как  можно  больше
познаний. И как можно быстрее. А я обещаю тебе, что однажды, в  тот  день,
когда  ты  меньше  всего  будешь   ожидать,   я   объявлюсь   с   просьбой
присоединиться ко мне.
   - А я откажусь, - сказал Сафар. - Пусть ты мой друг,  но  я  все  равно
скажу "нет".
   - Давай  проверим?  -  спросил  Ирадж.  Он  вытащил  кожаный  кошель  и
вытряхнул окровавленные клыки на  ладонь.  Затем  насмешливо  попросил:  -
Брось эти кости, о Великий мудрец, и скажи нам,  молю,  что  скрывается  в
будущем.
   - Не глупи, - сказал Сафар. - Я по костям не гадаю.
   - А почему бы не попробовать, - сказал Ирадж. - Я даже  почищу  их  для
тебя.
   Он отер кровь о кошель и протянул клыки. Сафар не пошевелился, и Ирадж,
схватив его за правую руку, с силой разжал пальцы и бросил четыре клыка  в
раскрывшуюся ладонь Сафара. Сафар, не  противясь,  машинально  сжал  их  в
кулаке.
   - И что делать дальше? - спросил Ирадж. - Сотворить какое-то заклинание
и бросить их, да?
   - Я не хочу заниматься этим, - сказал Сафар.
   - А я вот что тебе скажу, - предложил Ирадж. - Чтобы тебе было легче, я
буду приговаривать, а ты бросай. Хорошо?
   Не дожидаясь ответа, Ирадж поглубже вздохнул и принялся приговаривать:

   Кости, кости, пусть и демонские,
   Скажите, что кроется в будущем,
   Какие дороги нас ждут?

   Под  звуки  голоса  Ираджа  клыки  в  кулаке  Сафара   внезапно   стали
нагреваться. Он инстинктивно разжал кулак и подкинул  их  на  ладони,  как
игральные кости.
   - По  предмету  заговоров  я  всегда  не  успевал,  -  сказал  Ирадж  и
рассмеялся. - Но если надо подурачиться...  -  И  он  смолк,  увидев,  как
трясет  кости  Сафар,  у  которого   глаза   заблестели   от   напряженной
сосредоточенности.
   Сафар бросил их на пол пещеры, и те упали не  с  глухим  стуком,  а  со
звоном, словно сталь ударилась о сталь.
   Красный дымок зашипел, поднимаясь подобно змее, и оба  юноши  в  испуге
отпрянули. Дым становился все гуще,  отдавая  запахом  засохшей  крови,  и
вращался перед ними, как маленький пустынный дервиш - тонкий внизу,  но  с
утолщением размером с  кулак  вверху.  Затем  появился  рот,  изогнутый  в
соблазнительной улыбке.
   Губы раздвинулись, и друзья услыхали женский голос:
   - Эти двое выберут ту же дорогу, по которой шли  и  прежде.  Братья  по
духу,  но  не  из  одного  чрева.  Разделенные  телесно  и  умственно,  но
объединенные судьбой. Но будьте  осторожны  в  своих  поисках,  о  братья.
Берегитесь той дороги, что выбрали. Поскольку история не закончится,  пока
вы не доберетесь до Огненной Земли.
   Дымок внезапно исчез, а юноши разинув рот смотрели на четыре  крошечные
кучки пепла, оставшиеся на том месте, где лежали клыки демона. Зубы словно
пожрало горячее пламя.
   Ирадж первым пришел в себя.
   - Видел? - Он фыркнул. - Мы слышали из уст самого Оракула. -  Он  обнял
Сафара за плечи. - Братья по духу, но не из одного чрева,  -  процитировал
он. - Уж мы составим парочку! Король королей и его великий визирь!
   - Оракул не совсем так сказал, - отозвался Сафар. -  К  тому  же  пусть
она, кто бы ни была, и говорила правду, но это вовсе не означает, что  она
говорила именно о нас.
   Ирадж презрительно фыркнул.
   - А кроме нас, я что-то никого не вижу в этой пещере, -  сказал  он.  -
Так что о ком же еще говорилось?
   - Но в ее словах содержалось и предупреждение, -  сказал  Сафар.  -  Не
забудь о предупреждении.
   - Ну разумеется, разумеется, - нетерпеливо сказал Ирадж. - Я  слышал  и
запомнил. И понял.  Как  только  вернусь  домой,  тут  же  начну  собирать
собственные войска. А ты отправляйся в Валарию и  получай  там  как  можно
больше знаний до того момента, покуда не придет пора нам объединиться.
   - А я не уверен, что именно так следует понимать предсказание  оракула,
- сказал Сафар.
   - Именно так, - ответил Ирадж. - И не важно, что мы там себе думаем. Мы
обретем себя в днях грядущих. А ты просто  иногда  думай  обо  мне.  Когда
зароешься в своей  Валарии  по  уши  в  пыльные  книги  и  свитки,  просто
представь  меня,  едущего  верхом  по  южной  равнине,  во   главе   армии
наездников, с развернутыми знаменами над моей головой.  Я  разверну  знамя
Алиссарьяна, которое поведет меня от победы к победе.
   Он постучал по груди Сафара.
   - А ты понесешь знамя Алиссарьяна в своем сердце, - сказал он. -  И  мы
изменим мир к лучшему, Сафар. Такого еще не было.
   Вот тогда-то Сафар и принял окончательное решение. Он  покинет  любимую
Киранию и уедет в Валарию. Ему  предстояло  поступить  в  университет  при
Великом Храме, проштудировать каждый том, впитать всевозможные знания.
   Но решение было вызвано вовсе не страстной речью Ираджа. Сафар запомнил
последние слова оракула -  об  Огненной  Земле.  А  ведь  Огненной  Землей
называлась Хадин! Та самая Хадин, где в его видении танцевали  и  погибали
красивые люди и где извергался могучий вулкан, устремляя языки  пламени  и
клубы ядовитого дыма в темнеющее небо.
   - Итак, ты решил уехать, не так ли? - услыхал он слова Ираджа.
   Сафар  поднял  глаза  и  увидел   радостное   выражение   лица   друга,
прочитавшего решимость Сафара в глазах.
   - Да, - ответил Сафар. - Я решил.
   - Тогда давай прощаться, брат мой, - сказал Ирадж. - Нас  ждут  великие
дела. И чем скорее мы займемся делом, тем быстрее мечты станут явью.
   И с этими  словами  юноши  обнялись  и  поклялись  в  вечной  дружбе  и
братстве.
   Ирадж избрал один путь. Сафар - другой.  Но  не  вызывал  ни  малейшего
сомнения тот факт, что по ряду различных причин дорогам предстояло в  один
прекрасный день сойтись. А друзьям встретиться снова.




        "ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВАЛАРИЯ"


        "9. ЛЮДИ ДОБРЫЕ И БЛАГОЧЕСТИВЫЕ"

   Нериса наблюдала, как палач точит лезвие.  Лезвие  длинное,  широкое  и
изогнутое. Он касался острия с такой  нежностью,  словно  сабля  была  его
возлюбленной.
   А может быть, так оно и есть, подумала Нериса. Ей приходилось слышать и
о более странных вещах.
   Палач был крупным мужчиной, обнаженный живот которого выпирал над парой
шелковых панталон чистого белого цвета. У него были толстые  руки  и  шея,
крепкая, как у быка. Черты лица скрывались под белым шелковым капюшоном  с
двумя прорезями, через которые на согрешившую жертву  пристально  смотрели
два темных мрачных глаза. Но все и так знали, кто  таится  под  маской,  -
Тулаз, самый знаменитый палач во всей Валарии. Своей легендарной саблей он
отсек уже пять тысяч рук. Одну тысячу голов отделил от плеч. И ему никогда
не требовалось второго удара для совершения экзекуции.
   На сегодняшнее утро перед ним  предстали  семеро  осужденных.  Площадь,
расположенная сразу же за  главными  воротами,  была  запружена  зеваками,
ротозеями, карманными воришками и шлюхами. Люди азартные бились об  заклад
относительно исхода сегодняшней казни - Тулазу еще  не  приходилось  сразу
рубить столько голов. Насчет первых шести, неоднократно судимых,  сомнений
ни у кого не возникало. Седьмой же, однако, была  женщина,  осужденная  за
супружескую неверность. Говорили, что  она  -  красоты  необыкновенной,  а
стало быть, вопрос состоял в том: не дрогнет ли  рука  Тулаза  перед  этой
красотой?
   Нерисе досталось прекрасное местечко с видом на казнь.  Она  устроилась
на крыше фургона, возвращавшегося с рынка, и отсюда ей хорошо  были  видны
шестеро  бродяг,  прикованных  цепями  к  тюремной  повозке.  Женщина   же
находилась  скрытой  под  палаткой  на  повозке.  Этой   привилегией   она
пользовалась отнюдь не из сострадания тюремщиков. Просто те,  еще  впервые
увидев ее, сразу поняли, насколько опасна ее красота, да и сами попали под
это обаяние. И сейчас, как  заметила  Нериса,  они  за  определенную  мзду
позволяли любопытствующим мельком бросить взгляд на узницу.
   Впрочем, Нерису предстоящая экзекуция почти не  интересовала.  За  свои
двенадцать  лет  она  уже  успела  насмотреться  на   подобные   вещи.   С
младенческих лет она стала подзаборницей.  Ей  приходилось  просыпаться  в
грязных переулках рядышком со свеженькими трупами, и умерщвленными  отнюдь
не столь искусно, как это делал Тулаз. Она знала, что есть вещи и  похуже,
чем казнь. Всю свою жизнь она то и дело с помощью уловок уворачивалась  от
подобных ситуаций, да еще с ловкостью, в которой с ней могли сравниться не
многие юные обитатели Валарии. И Тулаза она боялась только потому,  что  в
один прекрасный день какая-нибудь ее оплошность могла  стоить  ей  руки  -
традиционное наказание для вора, попавшегося в первый раз. А Нериса и была
воровкой, но любовно относящейся ко всем частям своего тела.
   Именно профессиональные обязанности, а вовсе не развлечение, привели ее
на площадь; хотя она испытывала дополнительный страх оттого, что  нарушала
закон  под  самым  носом  палача.  Со  своего  потаенного   местечка   она
поглядывала на лавочника - намеченную жертву. Она подавила смешок, увидев,
как он встал на ящик, чтобы видеть получше  над  толпой.  "Старый  толстый
мешок дерьма, - подумала она. - Этот ящик еще ни разу не  держал  на  себе
столь гадкого груза".
   Доверившись ее оценке, ящик развалился, и  лавочник  полетел  навзничь.
Нериса зажала рот,  чтобы  не  расхохотаться.  Шутка  получилась  особенно
удачной оттого, что толпа целиком была занята экзекуцией,  и  Нериса  лишь
одна  наблюдала  унизительное  падение   лавочника.   Несмотря   на   свой
отшельнический нрав, Нериса знала  толк  в  шутках.  Торговец  же,  что-то
проворчав, выкатил тяжелую бочку и установил  ее  на  прилавок.  Раздвинув
лотки с товарами, он неуклюже взобрался на бочку. Та стояла прочно,  и  он
огляделся, желтозубой улыбкой отмечая свою победу, свидетелей которой, как
он полагал, нет. Рыгнув, лавочник стал смотреть,  как  Тулаз  готовится  к
демонстрации легендарного мастерства.
   Нериса осмотрела лотки, расставленные под тентом лавки. На них  грудами
лежали разнообразные предметы  убогой  торговли:  отдельные  части  старых
ламп, сломанные  игрушки,  безвкусные  украшения,  бывшая  в  употреблении
косметика, выдохшиеся порошки и любовные напитки  сомнительного  качества.
Товары, типичные для торговли у старой городской стены  из  серого  камня,
сразу  за  воротами.  Среди  всего  этого   барахла   находился   предмет,
представлявший громадную ценность для Нерисы. Она заметила  его  во  время
рысканий позавчера. Но лавочник оказался недоверчивым ублюдком,  сразу  же
вскочившим со  своего  места,  едва  она  только  принялась  рассматривать
предмет. Он набросился на нее, отгоняя толстой палкой и вопя:
   - Пошел прочь, пацан!
   Для девочки Нериса была высокой и худой, и ее  частенько  принимали  за
мальчика. Она привыкла к этой ошибке и никогда никого не  поправляла.  Так
на улице было безопаснее существовать. Она даже одеяние свое приблизила  к
мужскому, избрав потрепанные  штаны  и  рубашку.  Ей  еще  не  приходилось
переживать из-за того, что начинают  округляться  женские  формы.  Но  как
только начнут, ей придется  стать  проворнее  и  коварнее,  дабы  избежать
участи девушек, не имеющих другого жилья, кроме улицы. А уж если  поймают,
то  о  судьбе  ее  позаботиться  некому,  разве  что  старому   букинисту,
позволявшему ей ночевать в своем магазине. Именно там  она  и  повстречала
юного красавца, внесшего смятение в ее мысли. И  теперь  она  даже  начала
переживать, что так долго не взрослеет.
   Образ юноши проплыл перед глазами, заставив сердце бешено  застучать  в
груди. Она отогнала образ.  "Не  будь  такой  тупой  коровой,  -  подумала
Нериса. - Лучше думай об этом старом мешке дерьма под названием  лавочник.
А то попадешься".
   Толпа взревела. Нериса повернулась посмотреть, как тюремщики  отцепляют
первого бродягу и ведут его на  каменную  платформу  к  Тулазу.  Так  было
заведено из века в век, и на каменной платформе можно было даже увидеть те
вытертые места,  где  множество  бедолаг  силой  ставили  на  четвереньки.
Каменная поверхность почернела от крови, проливаемой здесь веками.  Нериса
вдруг осознала, что ее последним видением в этой жизни может быть как  раз
эта окровавленная платформа. И по спине побежали мурашки.  От  этой  мысли
пришла в нерешительность даже ее закаленная уличной жизнью душа.
   Толпа расхохоталась, когда первый бродяга взошел на платформу, громыхая
тяжелыми цепями.  Мужчина  был  вором,  закоренелым  вором,  судя  по  уже
отсутствующим ушам и носу, а также обеим рукам.
   - Как же ты попадешь по нему, Тулаз,  -  завопил  какой-то  бездельник,
перекрывая шум толпы. - Ты и так уже все от него отрезал!
   Толпа разразилась хохотом.
   - А чем же он воровал? - выкрикнул кто-то еще. - Ногами, что ли?
   Тут же завопил кто-то в ответ:
   - Да какими ногами, ослеп ты, что ли! Своим членом! Не видишь,  как  он
торчит?
   Нериса не удержалась и посмотрела. И достаточно ясно разглядела длинную
мужскую часть тела вора, болтающуюся  в  прорехах  сгнившей  в  подземелье
одежды. Вор  оказался  покладистым  придурком  и  подключился  к  игре.  К
огромному удовольствию толпы, он вскинул два обрубка, оставшихся от рук, и
принялся  двигать   бедрами   вперед   и   назад,   демонстрируя   процесс
совокупления. Толпа восхищенно взвыла, и на платформу  к  Тулазу  полетели
монеты, как взятка за то, чтобы он по возможности не  продлевал  страдания
бедолаги, так развеселившего толпу. Тулаз,  увидев  растущую  горку  меди,
исполнил обычный ритуал, состоящий в ряде зловещих размахиваний саблей  со
сменой положения ног.
   - На карачки его, - скомандовал он тюремщикам.
   Охранники вора мгновенно повалили жертву и отскочили  с  дороги.  Тулаз
сделал решительный шаг вперед  и  одновременно  с  тем,  как  вор  вскинул
голову, опустил саблю.
   Удар был  настолько  стремителен,  что  не  раздалось  ни  вскрика,  ни
всхлипа. Секундное сопротивление  плоти,  и  из  внезапно  оставшейся  без
головы шеи фонтаном хлынула кровь. Голова же вора,  с  застывшей  ухмылкой
щербатого рта, отлетела в толпу, где к ней,  устроив  свалку,  устремились
свиньи, собаки и дети.
   - Прекрасная работа, Тулаз! Прекрасная! - услыхала  Нериса  восклицания
лавочника. Он явно держал пари на первую казнь этого дня.
   Нериса решила испытать судьбу в тот момент, когда повели вторую жертву.
Увлеченный зрелищем лавочник привстал на носки, чтобы лучше видеть. Нериса
принялась соскальзывать  с  фургона.  Вс