ался  здесь  случайно.  Он  столь  увлеченно,  с  безумным  видом  нес
несусветицу, просил прощения, что подозрения Умурхана улеглись.
   - Молчать, - воскликнул Умурхан, прерывая бормотанья Сафара. - Ты  хоть
понимаешь, что я могу схватить тебя сейчас и обвинить в ереси?
   - Да, господин, - ответил Сафар, съеживаясь как можно больше.
   - Но я только потому не стану этого делать, что считаю тебя всего  лишь
низким обманщиком.
   - Да, господин. Спасибо, господин. Простите, господин. Такого больше не
случится, господин.
   - О, такого действительно больше не случится, прислужник  Тимур.  Уж  я
присмотрю.  Пока  я  повременю  с  наказанием.  А   ты   поразмышляй   над
прегрешениями, пока я подумаю над твоей судьбой.
   - Да, господин. Спасибо, господин.
   - Я только потому немедленно не изгоняю тебя, что... видят боги, мог бы
обойтись с тобой и похуже! Ты хоть понимаешь это, прислужник!
   - Да, господин, понимаю.
   - И я только потому не выношу тебе приговор прямо на  этом  месте,  что
уважаю твоего ментора, лорда Музина.  По  каким-то  совершенно  непонятным
причинам он озабочен твоим будущим и благосостоянием.
   - Да, господин, - пробормотал Сафар, ударяясь головой об пол. На  самом
деле он понимал, что Умурхан не забыл о львице и ее призраке.
   Хотя Сафара никогда не приглашали предстать пред ликом Музина, но после
происшествия у алтаря денежное содержание прислужника Тимура  увеличилось.
Об этом холодно объявил мажордом Музина, предупредив, чтобы о  случившемся
Сафар не  вздумал  нигде  упоминать.  И  теперь  было  ясно,  что  Умурхан
страшится, как  бы  случившееся  на  церемонии  не  выплыло  наружу,  если
огласить этот проступок Сафара.  Тогда  возникнут  вопросы  о  том  грехе,
который замаливал Музин. И еще более важные  вопросы  -  об  уровне  магии
Умурхана. Как мог такой великий маг допустить, чтобы случилось подобное? И
последовал бы ужасающий вывод - Умурхан, возможно, не так уж и велик,  как
он это утверждает.
   Сафар получил отсрочку, но понимал, что отсрочка  коротка  и  с  каждой
минутой становится все короче.


   - Тсс! - донеслось предупреждение Гундара. - Опасность впереди.
   Сафар  остановился.  Перед  ним  внизу  открывался  последний   поворот
лестничного  пролета.  Спираль  уходила  к  самому  глубокому   и   самому
заманчивому этажу  университета.  Здесь  кипели  кухонные  горшки,  воняли
помойные ведра и по огромным глиняным трубам  приходила  вода,  а  уходили
нечистоты. Сафар внимательно прислушался и различил звук  щетки,  трущейся
по камню.
   Он продолжил путь, но не  торопясь.  Завернув  за  поворот,  он  увидел
прислужника, склонившегося над ступенями. Рядом стояло ведро воды, в руках
- щетка. Ленивыми движениями тот скреб ступени, а вернее,  просто  брызгал
водой на покрытые сажей  ступени.  Но,  видимо,  почувствовав  присутствие
Сафара, тут же принялся яростно драить камень. Затем юноша поднял  голову,
при этом на лице читалась глубочайшая озабоченность порученным делом.  Но,
увидев Сафара, он расслабился. Присев на корточки, он широко усмехнулся.
   - А, это всего лишь ты, Тимур. Напугал. Я думал, это сукин сын  Ханкер.
Так и шныряет, смотрит, чтобы я лишний раз не отдохнул.
   Жрец Ханкер отвечал за наказания студентов. Ни один студент, попавший в
переплет, не мог смотреть на него без  ненависти.  Работу  Ханкер  выбирал
самую грязную и заставлял вкалывать, как вола на мельнице.
   Сафар фыркнул:
   - Да, это я, Ханкер во плоти. И я вам всем покажу, греховным  ублюдкам.
Вот почему я целый день сижу на толчке и развожу там костер.  Люблю  запах
горящего дерьма. А то вы,  ленивые  свиньи,  и  не  поймете,  какова  она,
настоящая работа мага.
   У этого прислужника, по имени Эрсен,  была  репутация  самого  ленивого
смутьяна во всем университете. Эрсен не вылезал из работ, назначенных  ему
в наказание. И его только потому не изгоняли из университета, что отец был
государственным  деятелем  при  дворе  короля  Дидима.  Несмотря  на  свое
благородное происхождение,  Эрсен  со  всеми  был  запанибрата.  Наказания
воспринимал с добрым юмором и с  сочувствием  прислушивался  к  приятелям,
попавшим в беду. Те надеялись, что сочувствие будет внушено отцу Эрсена  и
тот своим влиянием сможет хоть чем-то облегчить их участь.
   Эрсен расхохотался -  громким  смехом,  похожим  на  ослиный  крик,  от
которого  приходили  в  восторг  студенты  и  кипели  ненавистью  жрецы  -
поскольку именно последние и были, как правило, причиной этого хохота.
   - Хотел бы я посмотреть на это, Тимур, - сказал он, успокоившись. -  Да
я бы вообще отдал состояние моего отца в придачу  с  его  старыми  яйцами,
чтобы только посмотреть, как Ханкер жжет дерьмо.
   Сафар хмыкнул.
   - А как насчет собственного прибора? - спросил он. - Тоже бы добавил?
   Эрсен изобразил возмущение.
   - Чтобы разочаровать всех шлюх Валарии? Тогда улицы  наполнятся  реками
слез безутешных женщин, от которых вынужден будет отказаться их  маленький
Эрсен. Это моему отцу его аппарат уже ни к чему. Меня-то он уже сделал.  И
подобное историческое явление ему уже не улучшить.
   Сафар встретил смехом такое заявление. Но тем не менее не забывал  и  о
предупреждении Гундара. Неужели источником опасности  является  Эрсен?  На
первый взгляд такое предположение казалось смешным. Тот всегда был  шутом,
изобретателем всяких каверз, направленных против властей.  И  если  где-то
случалась заварушка, все знали, что причина ее  -  Эрсен.  Неужели  же  он
осведомитель? В этом не было никакого смысла. Но тут  Сафару  припомнилось
видение кометы в созвездии Дома Шута, и он сообразил, что  если  бы  Эрсен
действительно являлся шпионом, то лучшей маскировки ему и не найти. В  его
обществе каждый не скрывал своих мыслей, поскольку  не  боялся  того,  кто
постоянно попадал в переплет, высмеивая власти.
   У Сафара от этой мысли внутри все похолодело. Именно в такие вот тонкие
игры и любил играть Калазарис. Сафар новыми глазами посмотрел на Эрсена  и
увидел, как  дергаются  у  того  щеки,  как  нервно  барабанят  пальцы  по
ступеням, - выдавая истину, скрываемую за изображенным фасадом.
   Сафар вздохнул и развел руками.
   - Да, неплохо помечтать, что Ханкер вместо меня отбывает  наказание,  -
сказал он. - Да что толку.
   - А чем ты заслужил свою участь, Тимур?  -  спросил  Эрсен.  -  Неужели
поджег бороду Умурхану?
   Сафар почесал в затылке.
   - Да нет, - сказал он. - Последнее, что я помню, - напился в стельку  в
"Трясине для дураков". Ханкер и набросился на меня  утром,  как  я  только
появился. Он чего-то такое вопил, как обычно, обзывался, а затем  приказал
мне заняться уборкой дерьма. Но я вот сейчас вспоминаю, да так и  не  могу
припомнить, сказал ли он за что.
   - Должно быть, ты действительно  натворил  нечто  серьезное,  Тимур,  -
сказал Эрсен. - До конца дня весь университет будет знать.
   Сафар скривился.
   - Расскажешь мне, если узнаешь, - сказал он. - Я же буду молить  богов,
чтобы поступок мой оказался действительно достойным того.
   С этими словами он  двинулся  дальше,  сопровождаемый  ослиным  хохотом
Эрсена.
   Отойдя на безопасное расстояние, Сафар шепнул Гундара:
   - Это был он?
   - А ты только сейчас понял? - ответил Фаворит. -  Клянусь,  когда  боги
создавали людей, они забыли положить мозги в твой череп.
   В данный момент Сафар  не  мог  не  согласиться  с  этим  утверждением,
поэтому он продолжил путь в молчании, выбрав коридор, уводящий от  кухонь.
Нижний  этаж  университета  представлял  собой   хитросплетение   каких-то
крысиных коридоров, в которых легко было заблудиться. Однако именно в этом
коридоре особенно густо воняло нечистотами, так что  пропустить  его  было
невозможно. В конце  концов  туннель  упирался  в  огромный  зал,  изрытый
большими ямами. В эти ямы выходило несколько канализационных труб, и  вонь
тут стояла такая, что изголодавшаяся свинья изошла бы в конвульсиях.
   Оказавшись в зале, Сафар заметил группу прислужников, трудившихся возле
одной из ям в дальнем углу. В яму  выливалось  несколько  кувшинов  масла,
затем туда опускался факел, и все собравшиеся отпрыгивали, когда  вверх  с
воем устремлялись красные и желтые языки пламени. Вслед за тем поднимались
клубы дыма от  горящих  нечистот,  охватывая  прислужников,  ругающихся  и
кашляющих в загрязненном воздухе.
   Наконец дым рассеялся, Сафар подошел  ближе,  и  один  из  прислужников
заметил его. Он прокричал что-то остальным и двинулся навстречу Сафару.
   - Это Олари, - прошептал Сафар Гундара. - Тот самый, с кем я имел дело.
   - Не скажу, что он безопасен для тебя, - ответил Гундара. - Тут  только
тебе судить. Но могу сказать определенно: он не шпион.
   Сафар шепотом возблагодарил богов за этот ответ и торопливо  взмолился,
чтобы они помогли ему в осуществлении намеченного.
   Олари был вторым сыном самого богатого человека Валарии.  Поскольку  не
он должен был наследовать семейное состояние, ему нашли  другое  достойное
применение. Его магический талант был не выше  таланта  Эрсена,  так  что,
если бы он представлял собой обычного юношу, ему ни за что бы не попасть в
школу магов. Все знали об этом, включая и отца Олари. Предполагалось,  что
Олари займется  административной  стороной  этого  дела,  где  хитрость  и
семейные связи могут оказаться куда  важнее  магических  способностей.  Но
Сафар из-за этого не допускал недооценки юноши.  Он  понимал,  что  именно
этим путем пришел к власти  и  Умурхан.  Репутация  Олари  была  столь  же
спорной, как и у Эрсена. Разве что, в отличие от двуличного Эрсена,  Олари
представлял собою мятежника.
   Он  являлся  одним  из  студенческих   вожаков,   постоянно   и   вслух
критиковавших существующее положение вещей в Валарии. Сафар не один  вечер
провел  в  "Трясине  для  дураков",  слушая  Олари  и   его   сторонников,
обсуждающих политические дела, подогревая  себя  спиртным.  Они  выступали
против  подавления  простого  человека,  что,  с  точки   зрения   Сафара,
представлялось смешным, поскольку единственными простыми  людьми,  которых
знали Олари и его  друзья,  являлись  слуги  да  торговцы,  потакавшие  их
избалованным вкусам.  Олари  и  иже  с  ним  критиковали  тяжелые  налоги,
увеличения которых требовал король Дидима, и коррупцию системы, где взятка
являлась правилом, а не исключением. Они обзывали правящую верхушку города
старцами,   трусами,   живоглотами,   потерявшими    всякую    способность
воспринимать новые идеи и великие реформы, предлагаемые  их  дальновидными
чадами.
   Олари и его сторонники пытались и Сафара перетянуть на свою сторону. Он
пользовался большой популярностью среди студентов, и если бы присоединился
к группе бунтовщиков, то проще  было  бы  апеллировать  к  университетским
интеллектуалам. Сафар же в вежливой форме постоянно отказывался,  ссылаясь
на то, что не является гражданином Валарии и к тому же собирается покинуть
город, закончив образование. В Валарии его ничто не держит, и потому с его
стороны было бы ошибкой принять чью-либо сторону. На самом же деле  идеалы
этих мятежников  представлялись  Сафару  пустыми.  За  исключением  Олари,
протесты и игры в заговоры остальных он считал забавой капризных детей, не
желающих слушаться старших. Олари же, по его мнению, таким образом  просто
замышлял побыстрее прорваться к власти. Но главной причиной отказа  Сафара
являлся  тот  факт,  что  все  эти  бунтари   были   людьми   благородного
происхождения. С ними нянчились в их семьях и  справедливо  полагали,  что
эти  горячие  головы  вскоре  перебесятся.  Поэтому-то  их   громкоголосые
мятежные высказывания вовсе не являлись признаком мужества.
   Последовала новая вспышка огня и дыма, сопровождаемая странным  дробным
звуком, превращая все в драматическое действо. Сафар и Олари  сделали  еще
несколько шагов, отделяющих друг от друга.
   - Не могу приветствовать тебя громким криком радости, Тимур,  -  сказал
Олари. - Вряд ли встреча здесь тебя обрадует.
   - И никто не обвинит меня, если за это я еще и  надаю  тебе  по  первое
число, - рассмеялся Сафар.
   - Как только тебя заметил, - сказал Олари, - я подумал: провалиться мне
в дерьмо, если это не Сафар Тимур! Единственный раз ему  удалось  избежать
наказания, когда весь класс провинился.
   Сафар пожал плечами.
   - Все дело в моем деревенском происхождении, - сказал он. - Чуть что  -
я сразу затаился и меня не видно.
   - Вот как? - спросил Олари. - Так зачем же пожаловал сюда?
   - Эрсен спросил то же самое, - сказал Сафар. -  Он,  похоже,  удивился,
как и ты, увидев меня здесь.
   - И что же ты сказал ему? - спросил Олари.
   - Солгал, - ответил Сафар, - что пришел помочь вам жечь дерьмо. А чем я
заслужил это наказание, не помню, потому что был пьян.
   Олари, слегка склонив голову и едва  улыбаясь,  размышлял  над  словами
Сафара. Даже в рабочей робе, со следами грязи и  копоти,  Олари  оставался
патрицием до кончиков ногтей. Высокий смуглый красавец Олари, с задумчивым
взглядом несколько  несимметрично  расположенных  глаз,  очаровывал  своей
улыбкой любого.
   Через минуту он удовлетворенно кивнул, улыбнулся и сказал:
   - Ну пойдем ко мне в кабинет, поговорим.
   Он махнул Сафару, чтобы тот следовал за ним, и они прошли  к  небольшой
пещере в стене. Олари опустился на ложе, Сафар расположился  рядом.  Далее
пещера расширялась. Олари зажег  свечу.  В  ее  свете  открылись  полки  с
запечатанными кувшинами, где хранилась пища.
   Олари зажег еще  несколько  свечей  и  горшочек  с  благовониями,  дабы
избавиться от запаха нечистот. Затем улегся, закинув руки за голову.
   - Как тебе мой кабинет? - спросил он.
   - Впечатляет, - сказал Сафар.
   - Мы по очереди отдыхаем здесь, - сказал Олари. - Одна  группа  следит,
пока остальные спят, питаются или даже...  -  он  протянул  руку  к  низко
расположенной полке, снял  с  нее  заткнутый  пробкой  кувшин  и  протянул
Сафару, - ...выпивают.


   - Ну тогда это вообще дворец, - сказал Сафар, открывая  кувшин.  Сделав
изрядный глоток прекрасного вина, он отдал кувшин Олари.
   Юноша сел, поднял кувшин и сказал:
   - За ложь.
   Передав кувшин обратно Сафару, он сказал:
   - Я полагаю, ты пришел сюда потому, что пересмотрел свое решение насчет
моего предложения.
   - Именно так, - сказал Сафар. - Я решил поддержать вас.
   - А почему, друг мой? -  спросил  Олари.  -  Что  вдруг  подвигло  тебя
присоединиться к нам?
   - Если абсолютно честно, - сказал Сафар, - то я вообще не имею  желания
ни к кому присоединяться. Хоть и рискую твоим добрым отношением ко мне,  я
скажу прямо, Олари, мне внезапно понадобилась крупная сумма денег. Назовем
это срочными семейными делами, если не возражаешь.
   - В этом нет ничего постыдного, - сказал Олари. - Хотя я бы  предпочел,
чтобы тебя к нам привело твое сердце, а не кошелек.
   - О, сердцем я всегда с вами, - сказал Сафар. - Ты  же  знаешь,  что  я
согласен почти со всеми вашими высказываниями. И я не хотел ввязываться  в
это дело только потому, что это ваш дом, а не мой. Если бы ты  оказался  в
Кирании в подобном положении, то ощущал бы то же самое.
   - Наверное, - сказал Олари. - Наверное.
   - Во время нашего последнего разговора, - сказал  Сафар,  -  ты  просил
меня немного поспособствовать вам магическим путем.
   Олари разволновался настолько, насколько  позволила  ему  патрицианская
маска. То есть глаза его разгорелись, и он скрестил ноги.
   - А ты уверен, что сможешь сделать? - спросил он. - Времени мало, ты же
знаешь. До фестиваля Дня Основания осталось всего лишь два дня.
   - Вполне достаточно, - сказал Сафар.
   - Ты уверен? Нам нужно нечто действительно  грандиозное.  Нечто  такое,
чтобы все повыскакивали из башмаков. Чтобы поняли, какие  же  дураки  нами
управляют.
   - Я думаю, в Валарии и так все знают об этом, Олари, - сказал Сафар.  -
Просто особенно не распространяются на эту тему. Особенно публично.
   - Ну что ж, значит, после Дня Основания заговорят, -  сказал  Олари.  -
Если только твое действо  окажется  достаточно  грандиозным  и  публичным.
Момент критический.
   - Я уже думал об этом, - сказал Сафар.  -  Задуманное  мною  заклинание
сработает наилучшим образом именно в тот момент,  когда  грянет  церемония
последней молитвы. Сразу после того как смолкнут колокольчики и  псалмы  и
Умурхан сотворит магический трюк, дабы произвести впечатление на публику.
   - И где ты это проделаешь? - спросил Олари.
   - На стадионе, где же еще? - сказал Сафар. - Прямо перед  алтарем,  где
предстанут Умурхан, Дидима и Калазарис в окружении двора.
   Олари присвистнул.
   - Прямо у них под носом, - сказал он. - Это мне нравится. А я вслед  за
этим организую спонтанные протесты и демонстрации по  всему  городу  -  Он
хлопнул себя по бедрам. - Тут-то они и почешутся.
   Олари задумчиво отпил из кувшина.
   - А что именно ты намерен предпринять? - спросил он.
   - Если ты не против, - ответил Сафар,  -  я  бы  промолчал.  Заклинание
очень сложное и очень, очень хрупкое. Даже обсуждение  его  может  нанести
вред одной из его составляющих и  катастрофическим  образом  сказаться  на
всей задумке. - Сафар лгал. У него просто не было времени на занятия столь
сложными магическими конструкциями, которые хотел бы увидеть Олари. - Но я
обещаю, - продолжил он, - что ты не пожалеешь. - Но  это  была  ложь  лишь
отчасти. Сафар действительно собирался сотворить заклинание,  просто  пока
не знал какое.
   - С меня достаточно и слова Сафара Тимура, - сказал  Олари,  проникаясь
уверенностью.
   Сафар помешкал, глотнул из кувшина.
   - Как насчет денег? - спросил он.
   Олари небрежно махнул рукой.
   - Не волнуйся, - сказал он. - Я  не  забыл.  Я  обещал  тебе  пятьдесят
золотых. Но теперь вижу, что оказался скрягой. Получишь сотню.
   Сердце Сафара подпрыгнуло.
   - Ты очень щедр, - сказал он. - Я... э... и моя семья будут тебе  очень
признательны. Но есть еще кое-что, э... о чем бы я хотел спросить.
   - Что же?
   - Не могу ли я получить деньги вперед?
   Олари устремил на него долгий пристальный взгляд.
   Сафар сказал:
   - Для того чтобы ты мог оперировать фактами, я  скажу  тебе:  сразу  же
после сотворения этого  заклинания  я  покидаю  Валарию.  Я  понимаю,  что
испытываю твое доверие,  но  уверен,  ты  сам  скажешь,  есть  ли  в  этом
необходимость.
   Как Сафар и надеялся, эта информация не повлияла на решение Олари.
   - Ну что ж, я думаю, мне легко удастся найти деньги, - сказал юноша.  -
Сделаю, как просишь. Встретимся вечером в "Трясине для дураков".
   Сафар поблагодарил его, и они допили оставшееся в кувшине вино.
   - Мне бы очень хотелось убедить тебя остаться, - сказал Олари. -  Когда
мы  избавимся  от  ненужной  рухляди,  положение  дел  в  Валарии  здорово
изменится.
   - В этом я не сомневаюсь, - сказал Сафар. - Но я переживаю за тебя. Как
бы все эти большие демонстрации не переросли  в  бунт.  Вдруг  все  выйдет
из-под контроля? Или, хуже того, вдруг решат,  что  именно  от  тебя-то  и
исходит главная опасность?
   - Что ж, и это неплохо, - сказал Олари. - Я готов к этому. А как  иначе
добиться изменений?
   - Это понятно, - сказал Сафар. - Но ведь тебе известно,  что  последние
два года были весьма тревожными. И  во  всех  несчастьях  нельзя  обвинять
только несвятую троицу, как вы  их  называете.  Погода  стала  практически
непредсказуемой. Как и урожаи. А тут еще налеты саранчи и эпидемии.  И  не
только в Валарии. По всему Эсмиру.
   Олари пожал плечами.
   - Это дела богов, - сказал он. - А поскольку они за это  отвечают,  что
тут могу поделать я? Кроме того, случается, что  времена  улучшаются.  Так
всегда было. Этому учит история. Да и не все так плохо, как  ты  говоришь.
Смертность уменьшилась. Нет массового голодания. И в общем, большая  часть
населения живет  в  достатке.  Из  других  краев  тоже  поступают  хорошие
новости. К тому же что ты скажешь об Ирадже Протарусе? Он же наш ровесник.
А пос