о было столько врагов, столько завистников, что, говорят, для  защиты
самой могучей своей магии он создал заклинание запутанности. Поэтому  даже
простой акт магии превращается в столь  сложное  и  запутанное  дело,  что
ставит в тупик даже самого великого мага. И  если  бы  я  захотел  одолеть
проклятие, то начал бы с заклинания запутанности, а не самого проклятия. И
я не думаю, что для нахождения  этого  заклинания  понадобилось  бы  много
усилий. А если бы мне в руки попалась хотя бы одна из его книг, я  отыскал
бы нужный ключ. Именно такую книгу я и искал, когда  Умурхан  застал  меня
врасплох.
   - И ты бы действительно принялся за эту  работу,  Сафар?  -  потрясение
спросил Катал. - Ты бы действительно снял проклятие?
   - Ну конечно нет, - сказал Сафар,  к  огромному  облегчению  Катала.  -
Какой смысл? Чтобы нам грозила опасность? Мне демоны нужны не больше,  чем
тебе.
   Как Сафар и обещал Коралину, он никому  не  рассказывал  о  собственном
опыте общения с демонами, даже Каталу. Поэтому он не  стал  говорить,  что
имеет больше причин бояться этих тварей, нежели старый букинист  мог  себе
вообразить. Но он не раз  приходил  к  мысли,  что  вопреки  рациональному
объяснению Коралина демонам все же удалось отыскать путь  через  Запретную
Пустыню. И именно поэтому он так часто молился, чтобы обретенные  демонами
знания оказались похороненными вместе с ними под той лавиной.
   Но об этом он ничего не сказал Каталу. Сказал же он вот что:
   - Меня интересовало только мнение Аспера о Хадин. Я полагаю,  что  дело
касается происхождения нашего мира. И всех нас. Как людей, так и демонов.
   - Это действительно очень  интересно,  Сафар,  -  сказал  Катал.  -  Но
предназначено, добавил бы я, для дискуссии в весьма избранном кругу.  Этот
разговор опасен. Прошу тебя, во  имя  безопасности  тебя  и  твоей  семьи,
оставь это дело. Забудь Аспера. Забудь Хадин.  Занимайся  усердно,  сдавай
экзамены. Умурхан смягчится, я уверен. Ты способен на  великие  дела,  мой
юный друг. Так не споткнись же сейчас. Думай о будущем.
   - Я и думаю, - страстно сказал Сафар. - Неужели ты не  видишь?  В  моем
видении... - Он не договорил. Он уже не раз поднимал эту тему в  беседе  с
Каталом. - Я вообще не собирался в Валарию,  -  сказал  он.  -  Это  семья
настояла, чтобы я принял щедрое предложение Коралина. - Сафар  рассказывал
различные невнятные истории о том, почему Коралин так привязался  к  нему.
Катал, понимая, что тема эта щепетильная, не  расспрашивал  о  деталях.  -
Когда я отказался, Губадан всплакнул. Словно я  лишил  его  того,  чем  он
гордился.
   - Это я могу понять, - сказал Катал.  -  Ведь  ты  же  был  его  лучшим
учеником. Не у каждого учителя попадаются такие ученики,  как  ты,  Сафар.
Такой опыт считается драгоценным.
   - И тем не менее, не это повлияло на мое решение, - сказал Сафар.  -  Я
люблю Киранию. И ни за что бы не покинул ее. Мне нравилась работа с отцом.
Но вот уже три года я не касался влажной глины.  Меня  преследует  видение
Хадин. Я не мог спать и почти не ел. И  чем  больше  думал  о  Хадин,  тем
больше ощущал свое невежество. И единственный способ одолеть это состояние
заключался в учебе. Именно Хадин извлекла меня из моей  долины,  Катал.  И
это Хадин вновь влечет меня сейчас.
   Глаза Сафара пылали жаром юности. Катал вздохнул, не будучи в состоянии
вспомнить себя в этой ситуации, когда лишь  одна  безумная  мысль  владеет
тобою. Однако же ему казалось,  что  случившееся  с  Сафаром  носит  более
сложный характер, нежели юноша рассказывает. Здесь поработали  и  какие-то
другие силы. Какой-то горький опыт. Возможно, даже трагедия. Уж не женщина
ли? Вряд ли. Уж слишком юн Сафар.
   Он уже подбирал  слова  для  новой  просьбы  быть  поосторожнее,  когда
послышались громкие голоса и топот ног.
   Оба подняли глаза и увидели маленькую фигурку, босоногую, в потрепанной
одежде, со всех ног несущуюся в их сторону.
   - Что случилось, Нериса? - воскликнул Сафар, когда она оказалась рядом.
   И тут же в начале переулка послышались голоса:
   - Держи вора! Держи вора!
   Нериса, промчавшись  мимо  них,  взлетела  на  фиговое  дерево  подобно
стреле, выпущенной из лука, и скрылась в густой листве.
   Минуту спустя показался толстый  лавочник  в  сопровождении  нескольких
мужчин сурового вида. Мужчины остановились, тяжело дыша.
   - Где он? - требовательно спросил лавочник. - Куда он делся?
   - Кто делся, сэр? - спросил Катал, изобразив невинное удивление.
   - Вор, - сказал один из суровых мужчин.
   - Вот же мерзавец, - вмешался лавочник. - Настоящее животное, доложу  я
вам. Не будет преувеличением  сказать,  что  я  испугался  за  собственную
жизнь, когда поймал его на воровстве.
   - Мы не видели никого, кто подходил бы  под  ваше  описание,  -  сказал
Сафар. - Не так ли, Катал?
   Катал изобразил глубокую задумчивость и сказал:
   - Определенно нет. А уж мы сидим тут не первый час.
   - Давайте осмотрим все вокруг, -  сказал  один  из  суровых  мужчин.  -
Возможно, эти двое добрых граждан слишком увлеклись  вином,  чтобы  что-то
заметить.
   - А я вас уверяю, что никто, подходящий под  ваше  описание,  здесь  не
проходил, - сказал Катал. - Но, впрочем, смотрите где вам угодно.
   Нериса слегка раздвинула ветви, чтобы посмотреть на то, что  происходит
внизу.  Пока  мужчины  ее  искали,  Катал  и  Сафар  развлекали  лавочника
праздными разговорами, дабы отвести в сторону подозрение.
   Юная воровка была недовольна собой.  Ей  удалось  совладать  со  своими
эмоциями к назначенному сроку, но, когда дела пошли неважно,  ее  охватила
паника. Казнь, к неудовольствию многих азартных игроков, прошла без  сучка
и задоринки. Репутация Тулаза осталась неподмоченной. А  женщина  осталась
без  головы.  Впрочем,  толпа  насладилась  приятным   зрелищем.   Женщина
оказалась прекрасной, как и обещали. И очень впечатляюще  завывала,  когда
тюремщики раздевали ее, из милосердия оставив для  прикрытия  наготы  лишь
кандалы на руках. Тулаз показал себя  опытным  актером,  изобразившим  ряд
неуверенных движений над очаровательными округлостями у его ног.  А  затем
отхватил голову с такой легкостью, что даже у слепого дурака  не  осталось
бы сомнений, будто его каменное сердце хоть на секунду могло дрогнуть.
   Но непосредственно перед ударом женщина издала скорбный  стон,  который
эхом разнесся над притихшей площадью. И в стоне этом  содержалось  столько
муки, что Нериса не совладала со всплеском эмоций. Впервые в  своей  жизни
она разрыдалась. Ею овладело  неодолимое  желание  немедленно  убраться  с
этого ужасного места.
   Лезвие Тулаза  отсекло  голову  женщине.  Толпа  разразилась  громовыми
приветственными воплями. Нериса спрыгнула с фургона, приземлившись лицом к
лавке. Нужный ей предмет блеснул с  одного  из  лотков.  Она  инстинктивно
схватила его, и  тут  же  раздался  вопль  лавочника.  Нериса,  ничего  не
соображая, бросилась в толпу.
   - Вор! - завопил лавочник.
   Несмотря на охватившую площадь сумятицу после казни, суровые  охранники
- а именно они сейчас  искали  ее  в  "Трясине  для  дураков"  -  услыхали
лавочника и бросились на его крик. Перепуганная толпа  раздвигалась  перед
ними. Один из охранников успел даже схватить девушку за руку, но она пнула
его в пах, он взвыл и отпустил ее. Нериса помчалась  так,  как  никогда  в
жизни еще не бегала. Но охранники с площади были людьми  дошлыми  в  своем
деле, поэтому, зная все трюки, перекрыли  ей  возможные  пути  к  бегству,
блокировав переулки. И Нериса,  к  ее  громадному  стыду,  запаниковала  и
бросилась прямиком к "Трясине для дураков", единственному месту, где  хоть
кто-то заботился об оборванной маленькой воровке, не знавшей ни матери, ни
отца, ни малой толики тепла.
   Нериса похлопала по рубашке,  под  которую  спрятала  украденную  вещь.
Подарок для Сафара. Поглядев вниз сквозь густую  листву  фигового  дерева,
она  увидела,  как  Сафар  протягивает  монеты,  желая  купить   лавочнику
кувшинчик вина.  Она  очень  надеялась,  что  подарок  Сафару  понравится.
Ворованный или нет, но добыт он был по самой дорогой цене. Нериса увидела,
как вернулись суровые мужчины, качая головами и  сообщая,  что  их  жертва
ускользнула. Сафар заказал еще вина. Катал принес. И пока наливали  первые
чаши и  звучали  первые  тосты,  Нериса  соскользнула  с  ветки  на  стену
переулка.
   Затем по водосточной  трубе  забралась  на  крышу  соседнего  здания  и
скрылась.


   Студенческий  квартал  представлял  собой  старейшую   часть   Валарии,
неряшливо застроенный между задами многокупольного храма и самой  западной
стеной. Западные ворота построили  много  веков  назад.  Пользовались  ими
мало, не ремонтировали, и король просто приказывал  запирать  их  надолго,
дабы  не  тратиться  на  восстановление.  Сам  квартал  представлял  собой
лабиринт улочек из осыпающихся стен, улочек  настолько  узких,  что  двери
домов открывались прямо  наружу,  перекрывая  движение.  В  часы  рыночной
активности обитатели домов рисковали жизнями  и  конечностями,  выходя  из
домов прямо в поток тяжело  груженных  фургонов.  Сами  дома  и  магазины,
беднейшие в городе, строились без всякого  плана,  лепясь  друг  к  другу,
составляя безумную путаницу.
   Сафар проживал в развалинах, оставшихся от башни ворот западной  стены.
Он арендовал угол у старого стражника, считавшего себя собственником башни
потому, что королю от нее все равно не было проку. Предлагал он постояльцу
и стол - один раз в день блюда, приготовленные его женой.  Башня  состояла
из двух помещений, надстроенных прямо над стеной. Сафара сюда привлекла не
только дешевизна жилья. Дитя гор, он наслаждался отсюда открытым видом  на
весь город с одной стороны и на огромную равнину - с другой. По  ночам  же
башня представляла собой чудесное местечко для изучения  неба,  где  можно
было проверять знания, почерпнутые из книг снотолкователей.
   Отсюда чудесно смотрелись закаты,  и  именно  сейчас,  несколько  часов
спустя после сцены в "Трясине для дураков", Сафар, раскинувшись на широком
каменном подоконнике, провожал уходящее светило остатками вина.  С  другой
стороны квартала Сафару вторил жрец, распевающий  псалмы  с  башни  храма.
Слова усиливались магией, разносясь  над  всем  городом.  Псалмы  являлись
ежедневной мольбой к богам, охраняющим ночь:

   Мы, жители Валарии, люди добрые и благочестивые.
   Благословенны, благословенны.
   Наши жены непорочны, дети почтительны.
   Благословенны, благословенны.
   Злодеи и негодяи боятся нашего города.
   Благословенны, благословенны.
   Здесь живут только верные.
   Благословенны, благословенны...

   С окончанием псалма Сафар громко  расхохотался.  Все  еще  немного  под
хмельком, он нашел это ханжеское распевание  достаточно  забавным.  Псалом
являлся  творением  Умурхана,  занимавшим  второе  положение  в  храме.  И
считался - в основном самыми ярыми  приверженцами  Умурхана  -  величайшим
заклинанием  в  истории,  которым  тот  низверг  своего  непосредственного
начальника - мага. А когда  это  произошло,  он  объединился  с  Дидима  и
Калазарисом, тогда еще юными и честолюбивыми лордами, чтобы сделать Дидима
королем, а Калазариса - его главным визирем. И троица по сей день  правила
Валарией с жестоким усердием.
   Для Сафара же это вечернее песнопение являлось лишь  уродливой  шуткой.
Загадочной и, возможно, наихудшего сорта издевкой, созданной, может  быть,
самим Гарле, мрачным шутом богов.  Да  и  существовало  ли  зло  вне  стен
Валарии? Или внутри них?
   Впервые он услыхал этот псалом почти два года назад. И в тот день,  как
и сейчас, так же он смотрел на садящееся солнце...


   Маленький и жалкий караван вез лишь всякие  отбросы  с  лотков  далеких
рынков. Самым лучшим был верблюд, на котором сидел Сафар. Это  грязное,  с
дурным характером животное он нанял  для  своего  путешествия.  Бросок  из
Кирании - а вернее, переползание - он совершил в три приема. Первый  -  до
речного порта у подножия Божественного Раздела  -  с  группой  паломников.
Второй - с погонщиками, ведущими стада крупного рогатого скота с  высохших
равнин к новым пастбищам. Там-то он и наткнулся на  этот  караван,  идущий
прямиком в  Валерию,  и  примкнул  к  нему,  экономя  многие  дни  и  мили
путешествия.
   Солнце быстро садилось, когда он подъехал  к  городу,  раскачиваясь  на
верблюде, как рыбак на неспокойной воде. Огромные стены Валарии окрасились
в розовый цвет, становясь похожими на запретные кряжи мрачных гор.  Поверх
стен поблескивали  купола  домов  и  башни  храмов.  Между  ними  вставали
конические крыши прочих строений. Вечерний  ветерок  доносил  экзотические
звуки и запахи Валарии:  плотное  гудение  многоликой  толпы,  лязганье  и
клацанье работающих мастерских, запах дыма от  очагов  и  требухи,  где  к
плохому мясу добавляли много доброго чеснока. Атмосфера одновременно  была
и чувственной и опасной, многообещающей и угрожающей.
   Главные ворота охранял взвод солдат под  королевским  стягом  Дидима  -
позолоченные листья фигового дерева, напоминающие о том, что несколько сот
лет назад Валария представляла собой лишь небольшой оазис для  кочевников.
Ворота выглядели грозно - как разверстая пасть. Только вместо зубов сверху
торчали черные железные поднятые брусья, толщиной с талию человека и грубо
заостренные. Хозяин  каравана,  пустой  маленький  человечек  с  бегающими
глазками, принялся торговаться с солдатами за вход в город. Но,  не  сумев
или не пожелав сойтись в цене, получил приказ разбивать лагерь на ночь  за
стенами, сразу же за огромным рвом, окружающим  город.  Впрочем,  ров  уже
давно не рассматривался  никем  как  средство  защиты  города,  и  в  него
сваливали мусор и даже трупы слишком бедных граждан, не имеющих средств на
приличные похороны. По яме бродили закопченные от  дыма  фигуры,  факелами
поджигая то, что может гореть, и приводя ров в подобие порядка.  Это  были
городские сборщики мусора, считавшиеся стоящими на  столь  низкой  ступени
общества, что даже взгляд на них сулил несчастье смотревшему, не говоря уж
о том, чтобы их коснуться.
   Сафар, не желая себе  прелестей  такой  ночевки,  робко  приблизился  к
сержанту,  командующему  охраной,  и  протянул   рекомендательное   письмо
Коралина,  написанное  изящным  почерком  и  скрепленное  толстой  золотой
печатью. Оно произвело столь сильное  впечатление  на  сержанта,  что  тот
взмахом руки  разрешил  Сафару  пройти  через  ворота.  Сафар  замешкался,
вглядываясь в огромный туннель, тянущийся  в  стене.  На  другую  сторону,
видимую лишь тусклым пятном размером  с  тарелку,  вел  длинный  и  темный
проход.
   Тогда-то он впервые и услыхал этот псалом, завывающий голос издалека  и
в то же время близко:

   Мы, жители Валарии, люди добрые и благочестивые.
   - Благословенны, благословенны...

   Эти слова так напугали его, что  он  решил  было  повернуть  назад.  Но
сержант подтолкнул его.
   - Двигай задницей, малый, -  с  грубоватым  юмором  сказал  сержант.  -
Сегодня был тяжелый день, и меня давно в одной городской таверне поджидает
хорошенькая шлюха.
   Сафар послушался и двинулся в темноте туннеля  к  все  увеличивающемуся
пятну света. Псалом звенел в его ушах:

   ...Здесь найдешь только верных.
   Благословенны, благословенны...

   С огромным облегчением он вышел  с  другой  стороны  стены.  Песнопение
стихло, дух его  воспрял.  Он  огляделся,  не  зная,  куда  идти,  а  ночь
приближалась, и со всех сторон на него глядели лишь темнеющие улицы. Тут и
там  через  плотно  захлопнутые  ставни  пробивались  полоски   света.   В
сгущающейся тьме лишь твердый булыжник под ногами подсказывал,  что  здесь
дорога.
   Вспыхнули факелы, и он разглядел недалеко вывеску трактира. У входа  во
всеуслышанье трактирный зазывала выкрикивал:
   - Похлебка и ночлежка за шесть медяков. Похлебка и  ночлежка  за  шесть
медяков...
   Сафар поспешил на крик зазывалы, не отпуская рукояти кинжала.  Ночь  он
провел с удобствами, какие только мог  предоставить  дешевый  трактир.  На
следующий  день  он  оказался  у  дома  лорда  Музина,  сжимая  в   ладони
рекомендательное письмо.
   На мажордома лорда  Музина  каллиграфия  и  золотая  печать  письма  не
произвели столь глубокого впечатления, как на сержанта. С  каменным  лицом
он взял письмо и лениво оглядел печать Коралина.
   - Жди здесь, - повелительно произнес он.
   Сафар ждал, и ждал долго, протоптав тропку в пыли у ворот дома  Музина.
Коротая время, он разглядывал толпу и уличную суету. Ему хоть и доводилось
ранее  бывать  в  Валарии,  но  вместе  с  отцом,  и  впечатления  у  него
сохранились лишь детские. Теперь же он впервые оказался здесь один и уже в
серьезном  возрасте.  Он  нетерпеливо  оглядывал  толпу,  выискивая  следы
разврата, о котором предупреждал Губадан. Но если и  было  в  этом  городе
нечто подобное, то оно скрывалось за стенами  домов,  выстроившихся  вдоль
улицы. Он устал и проголодался, но не отваживался покинуть свой пост, дабы
не пропустить возвращения мажордома.
   Наконец, когда день  почти  закончился  и  приближалась  пора  вечерней
молитвы, человек вернулся. Он сморщился, словно от Сафара дурно пахло.
   - Держи,  -  сказал  он,  небрежно  подавая  Сафару  свернутый  свиток,
скрепленный еще мягкой на ощупь печатью Музина. Буквы казались неряшливыми
по сравнению с каллиграфией рекомендательного письма Коралина.
   - Господин распорядился, чтобы ты завтра явился в главный храм.  Отдашь
письмо одному из помощников лорда Умурхана.
   Мажордом отряхнул руки, словно  избавившись  от  чего-то  недостойного,
повернулся и ушел.
   Сафар был сбит с толку.
   - Извините меня, друг, - окликнул он его в спину.  Мажордом  застыл  на
ходу. Повернувшись, он  осмотрел  Сафара  снизу  доверху,  скривившись  от
отвращения. Сафар, не обращая на это внимания, сказал:  -  Я  надеялся  на
встречу с вашим господином. У меня для него подарки от моего отца и матери
и пожелания здоровья и процветания.
   Мажордом фыркнул:
   -  Мой  господин  не  нуждается  в  таких  подарках.  Что  же  касается
встречи... Я не стану  оскорблять  достоинства  господина  требованием  от
персоны такого положения.
   Сафар ощутил, как кровь бросилась в лицо, но совладал с собой.
   - Но он, по крайней  мере,  согласился  финансировать  мое  обучение  в
университете? - спросил он, показывая письмо.
   - Мой господин высказался о таком намерении, - ответил мажордом.  -  На
твое обучение будет выделена определенная сумма.  Поскольку  лорд  Коралин
обещал возместить все необходимые издержки. - Мажордом сделал подчеркнутую
паузу,  затем  сказал:  -  Он  велел  предупредить  тебя,  чтобы   ты   не
злоупотреблял   его   добротой   и    дружбой    с    лордом    Коралином.
Благотворительность  лорда  Музина  на  этом  заканчивается.  Так  что  не
возвращайся сюда больше. Тебе все понятно?
   Сафару захотелось швырнуть письмо в эту ухмыляющуюся физиономию. Но  он
дал себе обещание не срываться и, проглотив гордые слова, ушел, ничего  не
говоря. На следующий день, проведя ночь в злобном зубовном скрежетании, он
добрался до главного храма Валарии.
   Путь его пролегал через центр великого города, стоящего на  пересечении
торговых  путей.  Сцены,  запахи,  виды  и   звуки   зачаровывали.   Толпа
продвигалась настолько плотно, что кучерам тяжело груженных фургонов  лишь
руганью удавалось пробивать  себе  дорогу.  Люди  не  обращали  на  Сафара
никакого внимания, но, случайно задев его,  сердито  бранились.  При  этом
каждый держал голову низко  опущенной,  дабы  не  встретиться  взглядом  с
другим. Толпа увлекала  его  мимо  попрошаек,  выкрикивающих:  "Милостыни,
милостыни, ради богов"; мимо широко открытых окон, из которых едва  одетые
женщины окликали "робкого юношу" задержаться в их  объятиях.  Магазины  по
продаже роскошных ковров и изобилие ювелирных  украшений  соседствовали  с
кофейнями и опи