ипподроме, с лошадьми, и почти не следила за собой.  Ко всему
прочему, еще  в ранней юности упала с коня, сломала ногу  и осталась немного
хроменькой, хотя из-за подвижности, стремительности ума и уникальной  памяти
убогой никогда не  выглядела.  В  горком ее взяли, потому  что  красавиц там
сидело много, а работать  всегда оказывалось некому.  Когда Зубатый вырос из
комсомольских  штанов  и  его,  физика-ядерщика  по  образованию,  назначили
директором  Второго  конного  завода,  Снегурка  сама  напросилась   к  нему
зоотехником и три года  не  выходила из конюшен.  Разумеется, личная жизнь у
Зои не удалась и, наверное, приходя на ипподром и в церковь, она чувствовала
себя  немного  счастливей.днажды  Зубатый  все-таки пошел  с  ней на  ночную
пасхальную  службу  из  чистого любопытства, но промаявшись в душной тесноте
часа  полтора, надумал уйти,  и когда кое-как  разыскал  Зою  Павловну, даже
подойти к ней  не  решился: в толпе убогих старух стояла не привычная  серая
мышка, а преображенная,  красивая и какая-то очень уж нежная женщина.ожалуй,
еще  бы тогда  Зубатый поставил первую вешку на  дороге к храму,  если бы не
одно  вопиющее обстоятельство.  Эта  истовая  молельница  по жизни  была  на
редкость   несчастливым   человеком,  которого   преследовало  лишь  горе  и
разочарование. В молодости она ведь наверняка  просила у Бога хорошего мужа,
а попался законченный алкоголик, конюх с конезавода, который  после рождения
ребенка чуть не зарезал  ее, попал в тюрьму, где и  сгинул от открытой формы
туберкулеза. Зоя  рвала  жилы,  поднимая  дочь,  потому  как  скоро ее  мать
неожиданно  разбил паралич,  и она  двенадцать лет пролежала,  прикованная к
постели, превратившись в капризного и даже злого ребенка.оя Павловна вынесла
все, и казалось бы,  после таких  пыток просто обречена на достойную  зрелую
жизнь.  Даже  в  самых тяжких божьих  испытаниях и  наказаниях  должен  быть
предел!  Если  его  нет,  значит,  не  может  быть и  самого  всевидящего  и
справедливого  Божества. Кто-то  есть, обладающий высшей силой, но тогда это
не  Бог.очь Снегурки, говорят, красавица писаная, и года не прожила замужем,
загуляла,  связалась  с  черными,  стала   торговать  на   рынке,  будто  бы
проворовалась и откупилась, а потом подбросила внучку матери  и  вот уже два
года,  как пропала без вести. У начальника УФСБ была проверенная информация,
что  ее  насильно  вывезли из  страны и продали  сначала в Турцию, а потом в
Арабские Эмираты.олько об этом наказанной  через своего ребенка Зое Павловне
никто никогда не говорил.осле гибели Саши и особенно после вчерашней встречи
на Серебряной улице  Зубатый думал об этом и соглашался, что он сам  жил без
Бога  и не всегда  по совести, и в  общем-то, наверное, достоин кары с точки
зрения  религиозных  догм. Но за  какие  же грехи этой святой женщине  такое
наказание?  Когда в то  же время местная братва, вчера еще державшая  пальцы
веером, сегодня сложила их в троеперстие и, валяя во рту жвачку, крестилась,
жертвовала деньги, добытые разбоем,  и по Божьей воле  получала все блага от
жизни. Ни  у кого  никто не умер, никто  сам не  заболел, не  иссох - только
морды  толстели.  чья  же  еще  воля,  если  не  Господняя,   реализуется  в
храмах?ейчас,  когда  Снегурка  ушла,  повторив  слова  безумной  старухи  о
наказании через  детей,  Зубатый  вдруг подумал,  что она  наверняка знает о
судьбе своей  дочери. Слишком жестко  и  выстраданно произнесла эту  роковую
фразу!  еще  подумал:  вот такая  женщина, как  Зоя  Павловна,  когда-нибудь
окончательно постареет  и станет тоже кому-то пророчествовать...амзат явился
лишь  через  шесть часов  и  теперь сам остался  на коврике у порога. Он  не
привык проигрывать и почти не умел переживать поражение: все, что было в его
кавказской,  несдержанной  душе,  красовалось  сейчас  на  смуглом  лице.  В
спокойном,  штатном  состоянии   начальник  личной  охраны   казался  вполне
нормальным, даже  немного меланхоличным, возможно, оттого, что был физически
сильным человеком, хорошо знал свое  дело  и умел управлять подчиненными. Но
при  этом  в  нем  все  время  тлел  фитиль,  готовый взорвать его  в  любое
мгновение.огда-то Хамзат  работал в  контрразведке на закрытом  предприятии,
известном как Химкомбинат, говорят, успешно отлавливал шпионов, но с началом
первой  войны в Чечне  его аккуратно уволили из  ФСБ, хотя по национальности
был  ингушом,  а  чтобы не затаил смертельную  обиду,  предложили  должность
начальника личной охраны  губернатора. Года полтора  Зубатый горя не знал  и
нарадоваться не  мог телохранителем, пока однажды тот  не привел двух  своих
земляков с намерением взять на работу. Покоробило  и  вывело из себя даже не
то,  что они плохо говорили по-русски, были совершенно неизвестными людьми и
один такой земляк уже  работал; вывело  из  себя их бесцеремонное поведение,
когда один  пошел по кабинету,  сунув руки в карманы, а  второй сел, нога на
ногу, и закурил.
     - Ты  мне  еще дикую  дивизию приведи, - пробурчал Зубатый.  - Убери их
отсюда! Хамзата и  тогда было все  на лице, однако он молча увел земляков, а
потом у себя дома, находясь в трезвом состоянии, разбил топором всю мебель и
когда  начал рубить  стену,  соседи  вызвали  милицию. сожалению,  начальник
личной охраны сумел замять скандал,  и Зубатый узнал об этом от  Снегурки  с
большим  опозданием и потому  не  уволил. Ничего подобного  не  повторялось,
однако,  наблюдая  за  Хамзатом  и его земляком  в  самых  разных ситуациях,
Зубатый  пришел  к  мысли,  что  его  кавказцы, с  точки  зрения  умеренного
темперамента и холодного рассудка северного человека,  чуть ли  не постоянно
находятся в состоянии  аффекта либо  балансируют  на самом краю,  что  можно
расценить, как психическое заболевание - опять же с  этой точки зрения.ейчас
Хамзат  едва  удерживался,  и  рассудок   его  плавал   кверху  брюхом,  как
подморенная рыба, что больше всего выдавал сильно обострившийся акцент.
     - Нет этой старухи на  Серебряной улице. Во всем районе  нет, в  городе
нет.
     - Ты ее видел вчера? - спокойно спросил Зубатый.
     -  Видел!  Как  не видел! Вот  она!  - и выхватил листок с компьютерным
фотороботом.ортрет  оказался  абсолютно точным,  все, как  запомнил Зубатый,
вплоть  до старческих морщин вокруг губ и немного приспущенных книзу внешних
уголков глаз - доброе, усталое лицо...
     - Куда она шла с сумкой? - он спрятал фоторобот себе в карман.
     - В магазин шла!
     - Она  что,  приехала из  другого  города,  чтоб сходить  в  магазин на
Серебряной?
     - Не знаю, зачем приехала!! Откуда  приехала!! Один город - полмиллиона
людей!
     Он пока слушался  лишь по одной причине  - вот-вот должен  был остаться
безработным, поскольку Крюков уже набирал  свою команду  охранников и Хамзат
надеялся, что шеф возьмет его с собой  на Химкомбинат, откуда  он когда-то и
вышел в свет.
     -  Плохо, Хамзат  Рамазанович. - Зубатый  затянул повод  и стал  пилить
удилами  губы  - так делают, если  конь взбесился и  понес. - Это называется
профнепригодность.  Вы не можете выполнить простого  поручения. Не знаю, что
вы  делали в  ФСБ  и  как выслужились  до подполковника.  Не  в силах  найти
обыкновенную бабушку, с которой вчера столкнулись нос к носу! Ну что, мне из
УВД  кого-то  просить? Или из вашей бывшей  конторы?з  состояния аффекта его
можно было вывести только унижением, которое телохранитель переживал глубоко
и  болезненно. Но  если  бы наш мужик от этого  дверью  хлопнул  или, очертя
голову, в драку бросился, невзирая на личности, то воспитанный на кавказских
обычаях  сын гор  всегда признавал старшего по положению  и возрасту, тут же
смирялся до подобострастия и готов был землю копытом рыть.
     - Найду, Анатолий Алексеевич! Дело чести! Клянусь!
     Зубатый  не сомневался,  но  смущали сроки,  а  он со вчерашнего вечера
постоянно думал о дочери и чувствовал нарастающую тревогу, которой заразил и
жену: за день она звонила  в Финляндию уже два раза, но трубку  снимал Арвий
и, изъясняясь на  английском, говорил, будто Маша спит,  поскольку "не могла
этого  делать  ночью".  Зубатый воспринимал  все  естественно,  но  доказать
что-либо Кате было невозможно  и, судя по голосу в трубке, она опять впадала
в истерику, умоляла  разыскать  пророчествующую старуху или приехать домой.н
уже приготовился вытирать жене слезы, однако отправив Хамзата, понял, что не
уйдет, пока не  будет хоть какой-нибудь информации от Зои Павловны,  ибо это
единственная надежда  что-то  прояснить. Если уж  и она явится ни  с чем, то
надо  в  половине  десятого  снова  становиться  на пост  у девятиэтажки  на
Серебряной улице  и караулить кликушу, зная, что это бессмысленно: вчера она
сказала  все и больше не придет...се эти  сорок дней после  смерти Саши он с
самого  утра ждал вечера, чтоб пойти туда  и шел, если был в городе, и вдруг
сегодня, прислушиваясь к себе, обнаружил полное отсутствие столь  сильного и
необъяснимого   притяжения   к  месту  гибели.  Наоборот,   после  вчерашних
пророчеств  старухи появилось  некое неприятие  и  даже отторжение  и  этого
страшного дома,  и самой  улицы, будто  он  ходил туда, чтоб  встретиться  с
кликушей.ли  уж  впрямь существуют вещи  мистические, недоступные разуму,  и
Сашина душа все еще прыгала с крыши на козырек, билась и  звала, манила его,
чтоб  он  своим  присутствием  облегчил  муки,  но  на  сороковой  день  они
прекратились по чьей-то воле и сразу же пропала всякая тяга... четырем часам
Снегурка  не  пришла,  и  Зубатый  решил  ехать домой,  попутно  завернув  в
картинную галерею, чтоб открыть выставку художников-ветеранов: перекладывать
это дело на кого-то покровителю культуры не пристало. Референт на ходу отдал
заготовленную  речь, которую Зубатый сунул в карман, тут же забыл и  оставил
вместе с пальто на вешалке, потому стоял  перед публикой,  говорил  какие-то
слова,  а  сам чувствовал,  как его  анатомируют  взглядами.ожалуй,  во всех
российских провинциях  существовал определенный круг  людей, называющих себя
культурными  лишь  потому, что  не  пропускали  ни одной  выставки, премьеры
спектакля, выступлений гастролеров,  и будучи совершенно разными, появлялись
всюду в  одном и  том же  составе, будто исполняя особый ритуал. Зубатый был
уверен, что среди  них есть те,  кто искренне сочувствует  ему и  семье, кто
равнодушен, и кто откровенно  смакует чужое горе, мол, наконец-то свершилось
и  губернатор  пострадал  - бесясь  от жира, обкуренный его  сынок  с  крыши
сиганул.  А вдобавок ко всему и  выборы  проиграл! все  они,  пришедшие сюда
прикоснуться к  прекрасному и вечному, с троекратным интересом сейчас щупают
его глазами,  поскольку всегда  лицезрели  сильным, властным  и  гордым,  но
сегодня  он  впервые появился на  культурной  публике,  уже  практически без
власти и переживая  личное горе. Вернувшись  домой, они  будут  обсуждать не
полотна художников, ибо выставка -  явление более частое,  чем вид траурного
губернатора, а в который раз, вольно или  невольно, по добру или со злом, но
перемелют ему кости. В этом и заключался  культурный  провинциализм...убатый
разрезал ленточку, сунул кому-то ножницы и сразу же  направился к выходу, но
тут  его перехватил  старейший  и  уважаемый, но крепкий, бодрый  и  немного
сумасшедший художник Туговитов.
     - Примите мои соболезнования, - забубнил он искренне, но быстро. - Саша
у меня был в мастерской, несколько раз. Я начал писать его портрет, и еще бы
два-три сеанса и закончил...
     - Портрет? - Зубатый остановился.
     - Да, поясной, средних  размеров, -  затараторил  живописец. - Саша был
удивительный  юноша!  Такие  глубокие  глаза!..  Он  все  время  с  девочкой
приходил, подружкой. Хорошенькая такая,  миндальные глазки и титечки торчком
стоят, сосочки сквозь блузку светятся, золотые...
     - У него не было девушки...
     -  Как же? Была,  зовут  Лизой!  Я ее  тоже  писал.  Символ  чистоты  и
непорочности!.. И потрясающе талантлива! Я дал ей холст, кисти, и она тут же
начала писать. Для первого раза очень даже!..убатый внезапно вспомнил визиты
Туговитова  еще  в  первый  срок  губернаторства:  приходил  с  предложением
подарить областному центру триста своих полотен, но с условием, что для  них
построят дом-музей и  чтобы  там  же была мастерская  и квартира  художнику.
Прикинули затраты  и пришлось отказать.ожет, его обидел и  отправил в геенну
огненную? Но  Туговитов не родственник,  не похож на  старца, тем  паче,  на
святого...
     - Вы должны обязательно посетить мою мастерскую!  - Художник  тянул  за
рукав. -  Это  же  удивительно, последний  портрет,  буквально за  неделю до
гибели. Неужели вы не хотите увидеть сына живым?
     -  Хорошо,  зайду  к вам и посмотрю портрет,  - на ходу пообещал  он. -
Пожалуйста, не говорите о нем моей жене.атянул пальто, кепку и опомнился.
     - А девочка? Девушка?.. Как ее найти?
     -  Есть телефон  ее  подруги, -  художник  зашарил по  карманам. - Я  и
подругу ее пишу. Такая свежая, грудастенькая, а  губки  все время  чуть-чуть
приоткрыты...н  не   дослушал,  не  дождался  номера  телефона  и  шагнул  в
распахнутые  двери...  И чуть не столкнулся  на крыльце  с  Зоей  Павловной,
озябшей на ветру в бесформенном плащике, в котором она ходила в церковь.
     -  Я  вспомнила, Толя, - на редкость эмоционально зашептала  она. - Это
было давно,  как  только  тебя  избрали  на  первый срок...  Все  вспомнила,
восстановила события. По времени тоже. Старец пришел на четвертый день после
инаугурации.ни остановились в укромном месте на берегу реки, возле памятника
коню:  когда-то  область  занималась  коневодством   и  шла  ухо   в  ухо  с
конезаводами Дона и Кубани.
     - Ну, и что дальше? - поторопил Зубатый. - Кто этот старец?
     - Юродивый. Теперь  понимаю, он был юродивым, а  не просто бродягой. Он
не  местный, откуда-то пришел. Возможно,  издалека.  У нас таких никогда  не
было.
     - Откуда ты знаешь?
     - Ну, облик другой, и вообще... Я же работала в отделе административных
органов, все крикуны были на учете. Да и наши старики не способны, нет такой
дерзости.  Была  зима, помнишь? А он пришел босой, в рубище... Еще к старому
зданию администрации. И стал кричать. Палкой грозил и кричал.
     - Что он кричал? - Зубатого охватывал озноб, точно такой же, как вчера,
после разговора с кликушей.
     - А тебя звал!
     - Меня?!
     - Тебя,  Толя, тебя. По фамилии звал  - Зубатый. Говорят, часа  полтора
кричал.
     - Что потом? Куда делся?
     - Потом известно, кто-то позвонил, пришли милиционеры, забрали и увезли
в отдел.
     - И кто же он?
     - Неизвестно, документов не было.  В милиции сказал, ты - его  правнук.
То есть, он твой прадед.
     - Сколько же ему лет?
     - Ну уж больше ста. Может, сто десять...
     - Такого быть не может! В таком возрасте и ходит босой? Нет, тут что-то
не так!..
     -  Может,  Толя,  юродивый  все  может.  Его врач осматривал, примерный
возраст  подтвердил. У них там есть свои способы...  Его  подержали  сутки и
выпустили. А он снова пришел к администрации и закричал...
     - Что же ты ничего не сказала тогда? - постукивая зубами, спросил он. -
Я же просил, чтобы все, что случилось...
     - В тот момент  сама ничего толком не знала. Но примерно через неделю я
тебе говорила о нем.
     - Говорила?
     - Ну конечно! Но в  то время столько  юродивых приходило!  Всякий народ
лез,  проходимцы,  авантюристы...  Дети  лейтенанта  Шмидта. Ты  послушал и,
наверное, забыл.убатый сел на  ступени  постамента памятника и сжался,  чтоб
унять дрожь.
     - Потом что было? - спросил сквозь зубы.
     - Старца  опять забрали и отправили сначала в дом престарелых, а  потом
вроде бы в психушку. Или сразу туда, я точно не знаю. А  в наших диспансерах
и в самом деле ад кромешный...
     - В какую? Куда?
     - Да, наверное,  в  нашу. Нужно поднимать документы в милиции,  в нашей
больнице...н не стеснялся  своего озноба перед Снегуркой, но в десяти  шагах
маялся молодой телохранитель Леша Примак и  мог видеть, как  экс-губернатора
колотит.  Почему-то  даже  в такую  минуту ему было  не все равно, что могут
подумать о нем...
     -  Стой! -  Зубатому вдруг стало  жарко.  -  Зачем  он приходил? Помощи
просил? Или что сказать хотел?
     - Я же тебе говорила! - голос у Зои Павловны стал  неприятно визгливым,
как у торговки. - Повторить и то страшно... Тогда думала, просто сумасшедший
старик, самозванец,  псих... Не узнала святого, имени  не  спросила...  А он
ведь предупреждал нас! Кричал!убатый надвинулся на нее и снял кепку.
     - Что?! Что кричал?
     Снегурка  облизнула  пересохшие губы,  сглотнула  этот  чужой  голос  и
глянула снизу вверх.
     -  Боги спят! Что  же  вы  так  шумите,  люди?  Если  молитесь, шепотом
молитесь и ходите на цыпочках.
     Разбудите  богов до  срока,  опять нас беда  постигнет!.. И еще  что-то
говорил... А к тебе пришел, чтоб ты царю об этом сказал...
     В этот миг она сама напоминала блаженную...

3

     На следующий день, когда внутренняя паника немного улеглась и положение
уже  не  казалась таким  опасным,  как  вчера, Зубатый  попытался  выстроить
собственное   отношение   ко   всему   происходящему,   поскольку   тонул  в
неопределенности. Он делал так  всегда, если  в каком-то сложном  вопросе не
видел никакого  выхода:  садился за стол  и, рисуя  на бумаге  символические
фигурки зверей, которые обозначали людей и  связанные с  ними события, таким
образом  растаскивал  ситуацию  на составляющие. Затем сортировал  картинки,
раскладывая по кучкам плюсы и минусы, уничтожал, что взаимно уничтожалось, и
получался своеобразный сухой остаток, с которым можно было работать.
     На сей раз и это не помогало, поскольку из-под фломастера выходила лишь
овца, под которой подразумевалась дочь, и в голове сидела единственная мысль
- сейчас же  поехать  в  Финляндию.  Он  понимал:  под собственное крыло  не
посадишь  и от судьбы не  убережешь, однако  все утро  думал о Маше и дважды
звонил в Финляндию (дочь  еще  не проснулась), пока  взгляд  не наткнулся на
фотографию отца.  Снимал  еще Саша, в  ту, последнюю  поездку:  отец стоял в
белом, трепещущем на ветру халате среди ульев на пасеке, высокий, худой, как
жердь,  дымарь в руках,  шляпа  накомарника  на  голове,  загорелое лицо под
черной  сеткой  словно  затушевано,  и  отчетливо  видно   лишь  клок  седой
бороды...чень похож  на  юродивого.ет  пять  назад у него  передохли  пчелы,
пропали  в  тайге две  из четырех  коров (по  слухам, напакостили  местные),
заклинил двигатель  единственного трактора и  не  уродилась кедровая  шишка.
Зубатый со  дня  на день  ждал, когда отец запросит пощады, ибо  несмотря на
хорошую физическую форму, возраст и  усталость от неудач не позволили бы еще
раз подняться  из пепла.  Но  в это время к нему приехал местный  писатель с
колючей и скользкой  фамилией  Ершов, попил со стариком  медовухи,  а  потом
опубликовал в своем журнале пространный  очерк о силе русского характера.  И
ведь, наглец, Зубатому  прислал, дескать,  погордись  своим  отцом, господин
губернатор!тец был человеком тщеславным, что  всю жизнь старательно скрывал,
и по головке его никогда  не гладили, все  больше против шерсти, и от этого,
прочитав  о себе  хвалебный  опус, прослезился и настолько  вдохновился, что
продал квартиру  в  Новосибирске, машину,  снова купил пасеку,  коров, коня,
отремонтировал  трактор  и  остался  на заимке.ва года назад,  когда Зубатый
приезжал к нему с Сашей в последний раз, старик все еще светился от радости,
хотя возрожденное хозяйство  опять шаталось: сливочное масло, мед и кедровый
орех посредники брали  за гроши, а  самому торговать на рынке стыдно, многие
до  сих  пор  узнают,  да  и  хозяйство  не   бросишь.  Нанимать  же  людей,
эксплуатировать чужой труд  для  истинного  коммуниста  ни  в  какие ворота.
Писатель, натоптав дорожку, заг