кожи.
Зная такие  намерения,  Крюков  стал отбиваться  и,  чтобы не  прикасаться к
обнаженным  телам, хватал за распущенные космы, отрывал от себя, откидывал в
стороны, и в пальцах оставались клочки липких волос, которые он с омерзением
стряхивал. А ведьмы снова тянулись к нему руками, лезли  под  одеяло,  и  он
опять  драл  их  за   космы,  чувствуя,  как  слабеет   и  скоро  не  сможет
сопротивляться.  Но и они будто  поняли, что просто  так Крюкова не  взять и
пошли на хитрость, вроде бы заплакали, ушли куда-то и подослали мальчика лет
шести  с беленькими  кудрявыми волосенками. И  этот херувимчик будто  бы его
внебрачный сын, которого родила и бросила студентка Лиза, и теперь он плачет
и просится  к отцу под одеяло, чтобы согреться.  Крюков изловчился,  схватил
его  за волосы  и отбросил,  потому что  из его  тела тоже  сочился  яд,  и,
наверное, закричал, потому что увидел склонившуюся над ним мать.
     - Что ты, Костенька? Что с тобой, сыночек?
     -  А  что  они  ребенка  подсылают!  - возмущенно  проговорил  он,  еще
окончательно не проснувшись.
     - Какого ребенка?
     -  Не  знаю, ерунда  какая-то,  - Крюков  слышал свою  отчетливую,  без
малейшего заикания, речь. - Это мне приснилось, мам, все в порядке.
     -  Напугал-то как! - тихо засмеялась мать. - Ой,  спишь ты не спокойно,
всю  ночь руками  махал,  ворочался, мычал... Батюшка  родимый. Он тоже, как
выпьет, бывало, так и...
     - Сколько времени? - умышленно перебил он. - На улице еще темно...
     - Шестой час,  сынок, рано, спи, - взяла его за руку.  - А я  посижу  с
тобой рядом,  сон поберегу да хоть насмотрюсь на тебя. Не то ведь вскочишь и
улетишь, как всегда. Поди, больше и не увижу...
     - Ты поедешь со мной!
     - Тише, тише, чужие люди в доме, разбудишь...
     - Они не чужие...  Я без  тебя не уеду, мам, это решено.на примолкла на
минуту, потом вздохнула и погладила руку.
     - Думаю и так, и сяк... И надо бы с тобой доживать, чтобы не чужие люди
схоронили. А вдруг мешать буду, под ногами путаться?
     - Кому мешать-то, мам? Мне, что ли?
     - Жене твоей...  Я ведь сама всю жизнь хозяйкой в доме была, характер к
старости неуживчивый сделался. Одной ногой в могиле, а что не по мне, так не
стерплю...
     - Нет  у меня жены, - сразу решился и сказал Крюков. - Я давно развелся
и живу один.
     - Вот  оно  как, -  протянула  мать  и выпустила его  руку.  - Хоть  бы
отписал, предупредил, я ведь ничего не знаю... А почто разошелся-то?
     - Понимаешь, мам, она  просто оказалась  дурой. Такая крикливая уличная
торговка, невыносимо скандальный характер.
     - Когда брал, не видел?
     - Я  ведь  тогда  служил еще, другие интересы,  и вообще... Показалось,
бойкая девчонка, да и в военном городке выбирать было не из кого...
     - Подождал бы, чего торопиться?
     -  Ты знаешь, какая жизнь, в гарнизонах? Или от  тоски свихнешься,  или
сопьешься.  Холостому  там  нельзя, смерть.  Я  же  не  знал,  что  все  так
повернется...
     - А оно повернулось, и жена сразу дурой стала?
     - Мам,  но  я теперь  живу в другом  обществе! - Крюков сам нашел  руку
матери.  -  Нужно ходить на приемы, встречи,  презентации,  а  с  ней нельзя
появляться в высшем свете. Один позор, больше ничего!
     - На карточке видала, вроде миловидная, симпатичная...
     - Симпатичная, пока рта не открывает...
     - Не знаю, дело, конечно, твое, - после паузы проговорила она. - Тебе и
впрямь  жена нужна  умная, обходительная да  к  людям ласковая. Коль  теперь
губернатор... Да ведь я о  своем пекусь, мне внука жалко,  так на руках и не
подержала... А ты с женой не пробовал поговорить? Если она одумалась, потише
стала,  поскромней? Мы ведь, женщины,  не понимаем, с кем живем, потом локти
кусаем... Может, и у нее ума прибавилось?
     - Наоборот,  последний растеряла. Против  меня пошла,  позорила  на всю
область.ать опять надолго замолчала, но  рука ее немного потеплела  и  стала
мягче.
     - На примете-то есть кто?
     - Да есть,  мама.  От невест теперь  отбоя нет,  - Крюков  вздохнул.  -
Только спешить не буду.
     - Но и тянуть нельзя. Не дело это, губернатор и разведенный, бездомный.
Люди не станут верить.
     - Ну, дом  у меня есть! Настоящий губернаторский - старинный, красивый.
Четырнадцать комнат! Вот приедешь - увидишь.
     - Господи, зачем же столько? - ужаснулась и обрадовалась мать.
     - Как барыня будешь жить! - засмеялся Крюков. - Хватит этих бараков.
     - Ничего пока  не скажу, - мать встала,  поправила одеяло. - А ты поспи
еще.  Может, последний раз в отчем доме... Ох, беда, и так думаю,  и эдак...
Жалко бросать, столько лет прожили, молодость в этих  стенах прошла, в  этом
городе. И отец твой здесь остается, на могилку бы надо сходить... Да ведь, с
другой стороны, и тебя одного оставлять - худо. Советчица из меня никудышная
да хоть рядом буду, и то польза...
     За  разговором, за радостью  от  обретенного дара речи Крюков незаметно
забыл дурной сон с  ведьмами, закрыл глаза, вздохнул облегченно и уснул сном
праведника. А разбудил его Кочиневский, чем-то встревоженный и озабоченный.
     -  Тут  соседка приходила,  - доложил  он.  - С  Валентиной Степановной
поговорила и обе куда-то ушли.
     - Как ушли? - Крюков потряс головой, просыпаясь. - Когда?
     - Полтора часа назад. И до сих пор нет.
     - О чем говорили, слышал?очиневский пощупал подсохшую ссадину на губе.
     -  Не  знаю,   верить   или  нет...  Будто  этот   вчерашний  парень...
Фильчаков... Скончался в больнице.
     - Ты что? - Крюкова подбросило. - С ума сошел?
     - Может, сплетни. Это же не город - большая деревня...
     - Надо немедленно выяснить!
     - Ефремов пошел выяснять...
     - Куда пошел?! В больницу?!
     -  Не знаю,  может,  и в больницу.  Ну, или  в милицию.  Где еще  можно
получить точную информацию?
     - Идиоты!  Этого  нельзя делать! - не сдержался  и закричал  Крюков.  -
Любой интерес вызовет подозрения! Ты понимаешь это?!
     - Константин  Владимирович, но мы  уже  были  в  милиции, - Кочиневский
заговорил в сторону. - На нас и так подозрение. Ситуация гнилая...
     - Кто тебя просил бить этого наркушу? Я?
     - Нет, вы не просили...
     - Зачем же ты ударил?!н посмотрел куда-то мимо, пожал плечами.
     - У вас как-то получалось... Не солидно. Нет, я  не отказываюсь, ударил
я. Если что, все возьму на себя. Вы только не забывайте обо мне.
     Его спокойный тон как-то сразу вразумил, отмел  панику. Кочиневский был
профессиональным телохранителем  и до  сих  пор  работал  в частном охранном
предприятии  -  создать  свой  штат  Крюков  мог  лишь  после  вступления  в
должность, однако этот парень сам  пришел  в  избирательный  штаб, предложил
свои услуги и хорошо поработал  во время кампании. Вопрос о его зачислении в
личную охрану был решен.
     - Ты что же, думаешь, я тебя  отдам? За какого-то ублюдка?очиневский на
сей раз посмотрел прямо.
     - Спасибо, Константин  Владимирович, но труп - это серьезно. Тем более,
нас там видел мальчишка.
     - Какой мальчишка?
     - Да уголь воровал. Вы еще сказали, чтобы он ничего не боялся
     - Не помню...
     - Потом вы еще начали рассказывать о профессоре Штеймберге.
     -  Ладно, все  равно.  Все  было  в  пределах  необходимой  обороны,  -
отрывисто  проговорил Крюков. - Фильчаков  напал с  ножом,  требовал деньги.
Угрожал зарезать. Был в состоянии наркотического опьянения. Понял, да?
     - Понял, но ведь ножа не было...
     - Менты найдут.  У них после вчерашнего поджилки трясутся. А ты  просто
исполнял свой служебный долг.
     - Я этого не забуду, Константин Владимирович...
     -  Да  уж,  пожалуйста, не  забудь,  -  он  быстро,  по-армейски,  стал
одеваться.  - Ефремову все  растолкуй, чтобы  не было разноголосицы. И  еще.
Позвони  в администрацию области,  закажи четыре  билета на вечерний  рейс и
машину  в  аэропорт.елохранитель накинул пальто и вышел -  мобильный телефон
работал  только в одной  точке на  огороде, среди неубранной капусты. Крюков
откинул занавеску,  встал к окну  и в то  же время увидел, как напротив дома
остановились  две  машины  - черная  "Волга" и  желтая  милицейская,  откуда
выскочили двое в  форме и следом за ними  Ефремов.ловно под коленки ударили,
первой  мыслью  было  - сдал!  Пошел и  заявил, чтобы  самому выкрутиться, и
теперь приехал с милицией арестовать! Крюков инстинктивно отпрянул, встал за
косяк, ощущая,  как знакомый болезненный спазм сжимает горло,  потом и вовсе
задернул занавеску. Вдруг возникло детское желание спрятаться, как  прятался
от  пьяного  отца:  втиснуться, например, под диван, забиться там в  угол  и
замереть. Но диван  был  настолько низкий,  что  и  голова бы  не  пролезла,
поэтому он заметался по комнате, выскочил  на кухню, заглянул  в пристройку,
где  увидел  свой  пиджак со значком депутата  Госдумы.  В следующий миг  он
стряхнул  с  себя  наваждение:  депутатские  полномочия  прекращались  после
инаугурации  и никто  не имел права  арестовать  его! этот  момент на пороге
очутился Ефремов.
     -  Доброе утро, Константин  Владимирович! - сказал самодовольно. -  Вся
местная  верхушка  пожаловала!  Глава  администрации,  начальник  милиции  и
прокурор. Принимайте!
     - З-зачем? - быстро спросил Крюков, чтобы не заикаться.
     - Хотят принести извинения за вчерашний инцидент! Просят выйти!
     - Й-я не пойду!  - совсем  беспричинно  крикнул  он.  -  Мне  не  нужно
извинений!
     -  Надо, Константин  Владимирович, - твердо сказал помощник.  -  Это  в
наших интересах.
     - Какие к  черту интересы? Не хочу никого видеть! Я приехал за матерью!
Ничего не хочу!
     - Это я их сюда привез.
     - Кто просил? Зачем?
     -  Лучший способ обороны - нападение, - ухмыльнулся бывший спецназовец.
- Как  военный  человек, вы должны понимать.  Этот пацан умер в больнице,  а
слух по городу пошел, будто чем-то стукнули. Теперь судмедэкспертиза причину
смерти  установила  -   передозировка  наркотиков.   Они  какую-то   гадость
отваривали и кололись.
     Крюков отвернулся, чтобы справиться с судорогой лица, помял щеку, потер
подбородок.  Обычно он все  схватывал  на  лету, что помогало и выручало всю
жизнь, но сейчас прилив сильного волнения поколебал, смутил сознание и смысл
сказанного  Ефремовым дошел  не  сразу. К тому же, он имел привычку говорить
иносказательно,  намеками, показывая свой острый, подвижный ум, и это всегда
раздражало.  Однако  Крюкову захотелось как-то поблагодарить  его,  выразить
признательность, чего он искренне никогда не делал и делать не умел, поэтому
унял подергивание лица и обернувшись, проговорил:
     - В-ворюга, сволочь... На глазах  у больной  старухи... На кайф сменял!
Вот тебе и н-наказание!
     - Константин  Владимирович, надо выйти к  местному  бомонду, - напомнил
помощник. - Принять повинную.
     Одна мысль, что придется стоять перед начальником милиции, прокурором и
мэром города, слушать их слова и что-то говорить в ответ, заклепывала горло,
и тянущее, отвратительное чувство закипало под ложечкой.
     -  Н-нет,  - сказал он. - Не пойду! Что  я буду л-лепет слушать?  Пусть
наводят порядок! Милиция обнаглела, ч-чистят карманы, такие же ворюги!
     - Вот и скажите им в лицо! Прокурору!
     - Я не выйду  к ним.  Пусть останутся в напряжении, - Крюков подтолкнул
помощника  к двери. -  А ты пойди и скажи: я извинения принял.фремов работал
помощником депутата третий год и хорошо понимал шефа.
     - Ну что же,  это вариант, - согласился он. -  Подержать  в  напряжении
совсем  неплохо.адел шапку и скрылся за дверью.  А Крюков  бросился к окну и
выглянул, отодвинув  край занавески. Помощник в  таких  ситуациях  держаться
умел,  стоял расслабленно  и надменно, словно генерал перед подчиненными; те
же  пытались  принять  стойку  "смирно",  говорил  только  один  милицейский
полковник,  и все  слушали внимательно, кивали  согласно.  Наконец,  Ефремов
небрежно подал руку и все ее пожали крепко, с удовольствием, будто совершали
приятную  и  полезную работу. Глядя на  все  это,  Крюков неожиданно испытал
удовлетворение, пожалуй, еще большее, чем если бы сам принимал извинения. Он
непроизвольно засмеялся, стукнул кулаком по ладони.
     - А  что вы  думали!акончив  ритуал  рукопожатия,  помощник  немедленно
развернулся и  пошел  в дом,  а прощенная  местная  власть,  чуть  помешкав,
расселась по машинам и покатила прочь. Крюков смахнул улыбку с лица, но душа
продолжала смеяться, и смех ее был заслуженным,  праведным,  ибо  эта  свора
местных начальников, привыкшая унижать  и  растаптывать, сама была унижена и
растоптана.фремов  вернулся первым,  за  ним  - Кочиневский,  все это  время
торчавший на  огороде, оба с трудом  скрывали  радость.  И  лишь  слушая  их
доклады, Крюков вспомнил, что матери до сих пор  нет, а вызванная машина  из
Кемерово  придет через три часа.  Ни слова не говоря, он пошел к соседке, но
дома оказался  лишь внук, пацан лет двенадцати, который таращился на Крюкова
и  бормотал,  что  не знает, куда  ушла бабушка. Поднимать тревогу  было еще
рано,  однако  она  как-то незаметно  и  быстро вытеснила искристое  ребячье
торжество  и защемила  душу. Он не подал виду,  что встревожен, распорядился
приготовить завтрак  и  собираться  в  дорогу. Однако  телохранители  что-то
почувствовали,  а возможно,  оценивали  ситуацию и  Кочиневский,  ничего  не
объясняя, вызвался  взять  такси и съездить на шахту Сибирская. Также ничего
не  уточняя, Крюков  после  завтрака отпустил его, а сам еще  раз заглянул к
соседям. На  сей раз и внука не застал, хотя дверь была открыта. Он просидел
на скамеечке возле крыльца четверть часа, пока не пришел Ефремов.
     -  Может, в  больницу позвонить?  -  предложил он. -  Или  в  "скорую".
Валентина Степановна совсем слабенькая, с палочкой отправилась...
     - Нужно было не пускать! - огрызнулся Крюков. - Меня разбудить!  Или на
худой случай, выяснить, куда и зачем пошла.

Помощник достал  телефон  и направился в огород, на капустную грядку. Спустя
некоторое время  он прибежал  и доложил, что полтора  часа назад в городскую
травматологию   поступила  старушка   с   открытым   переломом  ноги   и   в
бессознательном состоянии, по приметам очень похожа на Валентину Степановну.
На улице сильно подтаяло и  было  так скользко, что и  здоровому-то человеку
переломаться -  раз  плюнуть,  поэтому  Крюков  наскоро  оделся и  вместе  с
Ефремовым  побежал к почте ловить машину. Около получаса  они махали  руками
всем  проезжающим  автомобилям,  и   Крюков  физически  чувствовал,  что  он
опаздывает. Наконец кое-как поймали частника и приехали в травматологическое
отделение  городской  больницы.  Но  там,   в  приемном   покое,  его  будто
нокаутировали, сообщив, что безымянная  старушка  только что скончалась,  не
приходя в сознание, и тело перенесено в морг.
     Какая-то  женщина  в фуфаечке  поверх  белого  халата  проводила  их  к
каменному  сараю,  отомкнула дверь  и  включила  свет.  Затык,  возникший  в
гортани, будто черная,  заразная болезнь, расплывался по всему телу,  руки и
ноги становились несгибаемыми, и все-таки Крюков перешагнул порог. Несколько
обнаженных трупов лежало на железных  столах  без всякого  покрова,  источая
страх смерти. Хотелось зажмуриться, но веки не закрывались.
     - Ваша бабушка?  -  настойчиво спрашивал кто-то возле самого уха. - Что
вы молчите? Ваша или нет?т остывающего, безобразно  и бессовестно брошенного
старушечьего тела шел пар.н увидел лицо и мгновенно прорезался голос:
     - Нет! Нет! Не наша!..
     Или  это  Ефремов  сказал  вместо него? Крюков попятился  назад,  потом
развернулся и чуть  не наткнулся на стол с покойником. Худосочное, костлявое
тело, огромный кадык на горле и открытые - косые! - Фильчаковские глаза!
     Все остальное он помнил смутно. Неизвестно почему, из каких побуждений,
откуда это вдруг взялось, всплыло в душе, но Крюков вроде бы пытался закрыть
Фильчакову  глаза,  или только подумал сделать  это. Однако ладони запомнили
холод плоти, прежде  чем  чьи-то  сильные,  горячие  руки  выволокли  его из
сарая.а улице он пришел в себя от того, что Ефремов протирал ему лицо мокрым
снегом.
     -   Зрелище   ужасное,  -   гудел  его   голос.  -  Ничего,  Константин
Владимирович,  без  нашатыря  обойдемся... Я тоже чуть не  сломался. Нет,  я
всякое видел, но тут...
     - Там Фильчаков, - отчетливо произнес Крюков.
     - Да нет  его!  -  раздраженно сказал помощник, словно  отвечал уже  не
первый раз. - Это старичок какой-то лежит.
     - Я видел - он! Глаза...
     - Ничего ты не видел! - вдруг грубо закричал Ефремов. - Ну все, хватит!
Слюни тут распустил, пацан! тем самым будто ледяной водой окатил.
     - Ты как разговариваешь? - встрепенулся Крюков. - Что это значит?
     - Простите, Константин Владимирович, -  тут же повинился он. - Что вы в
самом деле? Ну так же нельзя!
     - А где Фильчаков?
     -  В суд мед экспертизе,  -  помощник повел  его с больничного двора. -
Прокурор сказал. Поедем домой!
     - Поедем, - сразу согласился он. - Главное, мамы тут нет...ока ехали на
Шестую Колонию, Крюков почти освободился,  отряхнулся от навязчивых видений,
как  отряхиваются  от  пыли, и все-таки в сознании осталось  легкое и тайное
убеждение,    что   косоглазый    покойник   на    столе   -   Фильчаковский
поскребыш.очиневский с шахты  Сибирской  еще не приехал, но зато в  соседнем
дворе копошилась соседка. Крюков выскочил из машины и сразу  же устремился к
ней.
     - Тетя Поля, а где мама?оседка отчего-то заскочила на крыльцо и взялась
за дверную ручку.
     - Что тебе? - спросила, пугливо тараща глаза, как ее внук.
     - Я маму ищу! Ехать пора!
     Он знал тетю Полю  с раннего детства, сколько помнил себя. Сердобольная
соседка  жалела  Костю и часто прятала в  своей квартире,  когда пьяный отец
устраивал дебоши, и потом всегда  радовалась, если Крюков приезжал  к матери
погостить, зазывала к себе, угощала и в шутку  обещала  отдать  за него свою
младшую дочь, которая еще училась в начальной школе.
     Сегодня ее поведение обескуражило.
     - Не  знаю,  где  твоя  мама! Не  знаю!  - спрятавшись  за  дверь,  она
выглядывала, словно боязливая птица.
     - Вы же утром вместе ушли?
     - Ушли...
     - Где же мама осталась?
     - На кладбище! - соседка затворила дверь и заложила засов. - Там ищи!
     Только  сейчас  он вспомнил, что мать  упоминала о  кладбище, и, должно
быть,  поехала туда, чтобы попрощаться с могилой отца. В тот же миг он забыл
о тете Поле и выбежал на улицу, но оказывается, Ефремов отпустил  такси. Они
снова вышли  к  почте  и  на сей раз голосовали около часа, пока не  увидели
подъехавший к дому микроавтобус - тот самый, что встречал в аэропорту.
     Крюков отлично помнил  место,  где похоронили бригаду ремонтников, хотя
бывал на  кладбище  и на могиле  отца  всего дважды  - на похоронах  и перед
отъездом в суворовское. Искать было  легко:  всех погибших шахтеров хоронили
на специально  отведенном, почетном  участке,  в самом центре,  и  памятники
ставили  за счет  шахты,  по  тем временам  богатые,  из черного  мрамора, с
эмалевыми портретами. По старой памяти он вошел через центральные ворота, по
широкой дороге, завернул за каменную сторожку и сразу понял, что заблудился,
и  могилы не  найти.  Сотни  черных  надгробий  распускались  веером во  все
стороны, заполонив все проходы и дорожки, так что и наступить некуда. И само
кладбище уже сползло со склонов холма и захватило  все видимое пространство,
став размером  чуть  ли не с город.  Крюков  забрел в это волнистое,  черное
море,  покружил  возле берега и выбрался на сухое. Среди могил  не  было  ни
единой живой души, если не считать воронья, будто  чайки,  плескавшегося над
безбрежным простором.ожалуй, от растерянности  и  отчаяния он  бы закричал -
мама! - но перед взором нарисовался Ефремов.
     -  Где?  Я  сейчас  найду, Кон