ым погрузчиком, набивали храм под  завязку,
закрывали, и зерно до посевной не только не портилось, но и втрое повышалась
урожайность.днако  в первый год, как только в храмы загрузили зерно,  пришел
какой-то  старик,  походил вокруг, посмотрел, а потом подошел к кладовщику и
спрашивает:
     - День-то сегодня какой?
     - Вроде, четверг, - говорит тот.
     - А завтра, выходит, суббота?
     - Что ты, пятница!
     - Да нет, - возразил старик. - Пятница уже была, теперь будет суббота.
     И ушел. Кто такой  был, откуда? Говорят, все время кто-нибудь приходил,
являлся, грезился  -  место такое.тот  разговор вспомнили спустя семь лет, а
тогда  забыли  за ненадобностью.  И по-прежнему  дивились  бы  чуду  местные
агрономы, зарабатывая ордена, но перед  самой  посевной,  в  субботу, тот же
самый  кладовщик разговелся  немного  раньше  Пасхи,  напился и не закрыл на
кровле продыхи. А начался сильнейший весенний ливень, вода с крыш потекла на
зерно,  которое довольно  быстро разбухло  и  разорвало храмы снизу доверху.
Часть  стен упала,  часть  осталась  стоять  с  опасным  креном.  Кладовщика
арестовали, на допросах он вспомнил о старике, да только мистику во внимание
не приняли и его посадили. Испорченное семенное зерно стали возить скоту, но
коров пучило от такого корма, начался падеж и потому терриконы ячменя  среди
устоявших стен  проросли и превратились  в сырье для солода.  Местные мужики
кинулись к монастырю варить пиво, поначалу, говорят, возили его по  деревням
двадцативедерными кадками,  но однажды  стена  рухнула и задавила сразу трех
колхозников,   отцов  больших  семей,  кормильцев.  После  этого  начальство
пригнало бульдозеры, которые за два дня столкнули  проросший ячмень в озеро.
будто  этот  же  старик, очень  похожий на того,  что  в  пятьдесят  третьем
молодому Василию  Федоровичу попадался, снова появился в  Соринской Пустыни,
лет  семнадцать  назад  видели.  И  многие  его вспомнили,  даже  заговорить
пытались, дескать, постарел ты, а он ходит и будто не видит  никого. Походил
по улицам, во дворы заглянул, а потом погрозил пальцем и сказал:
     - Вот погодите,  будет вам и воскресенье!ту  его фразу до сих пор никто
растолковать  не мог,  одни  считали,  к  добру,  мол,  наконец-то  наступит
воскресение, другие же ничего хорошего не ждали...
     * * *
     По   скупым   воспоминаниям  последнего   инока   Илиодора   и  в  явно
приукрашенной   передаче   его   рассказов   Василием   Федоровичем,   побег
монастырской братии и мирских из Соринского монастыря в ночь со вторника  на
среду страстной недели  семнадцатого  года произошел следующим  образом: как
всегда  около  четырех утра монахи готовились к  службе  в  летнем Ильинском
храме, а по уставу  все находящиеся в обители  люди обязаны ходить на службу
вместе  с иноками и стоять от начала и  до конца.  Так вот, к  этому времени
возле  церкви  было  уже  человек  десять  мирских  -  мастеров-жестянщиков,
работавших  при монастыре, да и  монахи подтягивались  из  своих келий,  как
вдруг  земля  под  ногами  вздрогнула,  со  стен  храма  посыпалась  пыль  и
штукатурка  и разом погасли зажженные свечи, лампадки и  послышался  низкий,
утробный гул. Вначале никто  ничего не понял, и келарь снова начал возжигать
огонь, но  через минуту  у него под  ногами зашевелился каменный  пол,  а  в
алтарной части  вообще начал вспучиваться мыльным пузырем.  Все, кто  был  в
храме, с ужасом и молитвой на устах выскочили на улицу, земля содрогалась, и
люди едва  держались на ногах, началась паника и беготня, многие попадали на
колени, помня,  что  страстная неделя в монастыре  уже не раз  была поистине
страстной.  В это  время  кто-то и увидел сквозь распахнутые двери Ильинской
церкви свечение в алтаре и первым крикнул - знамение!
     Тут  и пошло -  знамение! явление! откровение! Кто-то  даже  Богородицу
узрел в виде Владимирской иконы.  Теперь все  на колени встали перед храмом,
побежали  за  настоятелем,  престарелым Паисием, взяли под  руки,  подвели к
трясущемуся храму, кричат в уши:
     -  Свет! Свет сияет!аисий  однако почему-то свечу  попросил и один, без
поддержки, на  негнущихся ногах пошел  в  двери. Монахи и мирские замерли от
божьего  страха,  многие, говорят, на глазах поседели, многие мирские, духом
слабые,  взывали  к Небу  с жалобами, мол, почему на  меня кару послал, ведь
дети  малые остаются - хорошего никто не ждал. А  Паисий вошел в храм, и все
нет и нет его, тут и земля перестала трястись, только гул слышится  да ветер
начался сильный,  с  вихрями.  Люди стоят на коленях,  каждый сам  по  себе,
словно перед страшным судом, каждый за свою душу молится, а среди братии был
старец один,  Азарий, тихий, немощный и нрава кроткого, тут же встал с колен
и говорит:
     - Да  полно  смерти ждать! Пора  идти  Паисия  выручать.  Благословите,
братья.го благословили, и он вошел в храм вторым И опять нет и нет,  полчаса
прошло, час, уже  совсем рассвело, ветер поунялся, и люди немного обвыклись,
головами  завертели, перешептываться  начали.  Здесь и  появились на паперти
Паисий с Азарием, и  от вида их  все обмерли: стоят, как два  молодца, спины
выпрямились, плечи  расправились, оба с непокрытыми головами.ут настоятель и
объявил:
     - Боги уснули. Камень из недр земных поднялся!
     А  все  знали  пророчество Арсения, устрашились, сбились в  кучу, будто
овцы в непогоду.
     - Что же нам делать? Что будет, Паисий?!
     -  Беззаконие  будет,  срам великий да омерзение. А  посему  должны  мы
немедля уйти с поганого места в земляные пещеры,  как первые христиане, дабы
веру сберечь, покуда спят боги.е только мирские, но и иноки, люди в духовных
делах опытные, будто зачарованные, слушали настоятеля и потом, по желанию, в
храм  заходили, чтобы  узреть, что в алтаре, где престол стоял, теперь стоит
круглый камень в  сажень  величиной  и от него  свет исходит. Прикоснешься к
нему - все болячки вмиг заживают, старые кости молодеют, да ведь сила-то эта
не  чистая,  поганая!  Тут  и  убеждать  никого  не  пришлось,  побежали  за
настоятелем  в  глухие леса,  можно  сказать,  в  нательных  крестиках  - ни
требника не взяли, ни свечечки, ни инструмента какого.ще царские следователи
и некоторые опытные  люди, говорили, что подобные явления на высоких берегах
рек  и  озер  случаются,  что  бывают  оползни  и  сбросы, когда  часть суши
опускается  вниз и  наблюдается  нечто  вроде  землетрясения и  что еще чаще
бывает - камни выходят на поверхность, выдавленные мерзлотой, дескать, когда
на  полях они  каждую весну оказываются  - неудивительно,  а тут за  явление
приняли. Даже  приезжавший со  следователями архиерей  придерживался  той же
точки  зрения  и  еще обругал  исчезнувших  насельников, мол,  суеверны они,
поверили  в легенду и выдумку. Однако  никто и никак не  мог или, скорее, не
хотел   объяснить,  почему  камень  совершенно   круглый,   на  нем  имеются
начертанные лучи, расходящиеся от центра, а по краям двенадцать углублений в
форме чаш и  какие-то  надписи.ледователи  забрали камень,  как вещественное
доказательство, утащили его лошадьми к причалу,  а  там погрузили на баржу и
куда-то  повезли.  Но ниже  деревни Иловатой  ни  с  того  ни  с сего дно  у
деревянной баржи  треснуло, языческая святыня вывалилась и ушла на дно.  Где
именно, никто не  знал, поскольку баржа еще долго плыла,  покуда  совсем  не
затонула.ноки же вместе с мирскими прибежали к горе, которая прежде названия
не носила и впоследствии была именована Паисием горой Сион. Руками и палками
отрыли сначала яму малую, сгрудились там и просидели с молитвами до светлого
Воскресения, а  тут с раннего  утра  дождь пошел, земля разбухла,  и  пещера
начала заваливаться, двух человек засыпало, остальные едва выскочить успели.
Вот тогда зашли с другой  стороны, отыскали подходящее место и отрыли новую,
а чтобы незаметно  было, землю уносили за версту, как китайцы, в корзинах на
коромыслах. Живут так  месяц,  другой, третий,  немного отошли, одумались  и
появились сомнения, мол, зачем  мы  из обители-то  убежали? Хорошо ли  это -
бросать намоленное место, в земле  жить, хвоей да корой питаться?  Да  и что
значит  -  боги  уснули? Ведь говорят, Господь  не дремлет?  В  общем, смута
началась,  брожение,  мирские  стали  проситься   домой,  дескать,  вы   тут
разбирайтесь,  а нам к  семьям надо, детей  кормить. Иноки  их не отпускают,
однажды ночью связали всех и  закрыли в земляной келье,  мол, вы  свидетели,
пойдете  по миру,  безумные,  и  разболтаете, понесете  ересь в  народ.  еще
всеобщее  подозрение возникло, с чего это Паисий с Азарием, из  опоганенного
храма выйдя*, вдруг распрямились и помолодели? До сей поры самые энергичные,
хотя только воду  пьют? Короче, призвали  настоятеля к  ответу, а он сказать
толком ничего не может, даже среди монахов дискуссия возникла  по поводу сна
богов.  Пожалуй,  их  обоих  бы  кинули к  мирским, но настоятель  предложил
выбрать  созерцателя  и  послать  в  мир:  пусть  походит  и посмотрит,  что
творится. Выбрали такого инока, переодели и послали.оворят, три  месяца этот
созерцатель ходил  от села к городу,  смотрел,  наблюдал и вернулся в полном
отчаянии от того, что узрел. Только ему не поверили и еще одного заслали, но
тот пришел  с  вестями более страшными.  Поведал, что людей  прямо на улицах
убивают,  а священников  так конями рвут,  и  весь  народ живет  в страхе  и
унижении,  поскольку пришла власть иродова. Многие  поверили,  да кто-то  не
согласился,  и  тогда отправили  одного  мирского жестянщика, имени никто не
помнит.
     Ходил он до самой весны,  уж и потеряли его, думали, к семье  сбежал, а
он  возвратился  больной, избитый в кровь,  сказал,  люди теперь в  коммунах
живут,  жены  и дети  общие, в  церковь не  ходят,  но свои псалмы  поют под
сатанинскую  музыку. Самого  его  схватили  служители  власти  иродовой и  в
казематах держали, били насмерть, на раскаленную сковородку сажали, смолу  в
горло лили, потом на расстрел повели. Он же к стенке встал и начал молиться,
и  от этого  у стрелка винтовку заело, дергает, ничего  сделать не может,  а
ворота  были открыты,  и руки у жестянщиков известно, подковы ломают, взял и
задавил его - в общем, из геенны огненной вырвался.
     И все равно не все поверили, чуть ли не каждый сходил в мир, лишь тогда
убедились, что  и в  самом  деле спят  боги, коли  такое на земле  делается,
помаленьку успокоились и стали жить в пещере безвылазно.  Был ли  среди  них
Василий Федорович  Зубатый,  скорее всего, мирской, ибо  малых  детей  имел,
неизвестно.  Илиодор не помнил имен, да они  были и  не нужны в  пещере, где
человек  воспринимался  по образу, а  не по  имени.осле  того,  как пещерный
монастырь  обнаружили, оставшиеся в живых люди сами разбрелись кто  куда, но
порой  некоторые  из  них появлялись на родине,  слух  такой  был,  и вполне
возможно,  что  прадед Зубатого не  раз  приходил в колхоз - и в  год смерти
Сталина,  и потом, с угрозой или радостной  вестью  на счет воскресенья.дним
словом,  полный  тезка  прадеда   особых  надежд  не   вселил,  его  старуха
по-прежнему лежала  немая, по  словам Василия  Федоровича, утратив  дар речи
оттого,  что всем говорит правду. Откуда приходил  босой безымянный  старец,
куда ушел, непонятно. Скорее всего, история с поднявшимся камнем  до сих пор
вызывала у местного населения если  не панический страх, то  боязнь, и никто
не  смел  толком  поговорить с появляющимися людьми.  Только как-то  Илиодор
прижился,  но  и  тот  не  знал  ни  имен, ни  мест,  где искать  оставшихся
насельников пещерного монастыря. Можно  было сходить на развалины Ильинского
храма,  где  из земли  вырос священный  камень, или даже  к  Сион-горе, где,
говорят,  остались  на поверхности склона ямы  от  обрушенных пещер, но была
зима,  все было укрыто снегом,  а он казался стерильным и чистым, как  жизнь
младенца. тех пор, как вернулась бабка Степанида, Ромку не стали присылать к
деду,   видимо,   Женьшеня  все   в   деревне   побаивались,   даже  смелые,
самостоятельные  и сильные  Зубатые "девки",  а  возможно,  помня  ее  славу
ведьмы, не хотели, чтобы она оказывала на мальчика какое-то влияние. Зубатый
обычно  находил  повод и шел в гости к Еленам, где его  встречали сдержанно,
позволяли немного пообщаться с Ромкой в доме и никогда не выпускали на улицу
вдвоем. А тут ни с того, ни с сего отпустили, поскольку Ромка стал канючить:
гулять  хочу, на  санках  кататься, в  снежки  играть  с  мальчишками Никиты
Зубатого.
     - Только  недолго,  - предупредила младшая.  - И  далеко  не  ходите.ни
успели выйти лишь на берег, где дети катались на  санках, и увидели знакомую
машину, спускающуюся  на  лед: в последние дни  река  промерзла,  и  Зубатый
перегнал свою машину в  деревню,  и сейчас по  его следу  катился  пятнистый
охотничий  джип  Ал. Михайлова.  Поскольку дорога в Соринскую Пустынь теперь
была известна даже ленивому, ожидать можно было кого угодно, однако уж никак
не  режиссера,  о существовании которого в последнее  время  и не помнилось.
Зубатый  посадил  Ромку  в  санки, запрягся  и  покатил с берега  в обратную
сторону. Тот визжал от счастья, поскольку так быстро его ни мама, ни бабушка
еще не  катали. По  наезженной  деревне ехать было  хорошо,  однако за избой
Ивана  Михайловича дальше шел  лишь лыжный след, а снег заглубел, кое-где по
колено, и они  стали кататься от  поскотины до леса, по  лыжне.  Не прошло и
пятнадцати минут, как Зубатый увидел бегущую по деревне Елену.
     - Анатолий Алексеевич! - закричала издалека.  - Вы знаете,  кто  к  вам
приехал? Это невероятно!..на была почти счастлива, Зубатый никогда такой  ее
не видел.
     - Знаю, - сказал он.
     -  Что же не встречаете? Ему сказали, вы у нас, и он сейчас стоит возле
дома.
     - Он вам нравится?
     - Я в восторге от его фильмов и от игры! А мама его обожает!
     -  Тогда  придется  идти,  -  обреченно  проговорил  он.  -  Черти  его
принесли...
     - Вы не хотите с ним встретиться?е восторженность осыпалась, как мелкий
блестящий снег.
     - Конечно, хочу! - заторопился Зубатый. - Как же не встретиться, если к
нам в деревню пожаловал сам Ал. Михайлов?
     Она  всегда очень чутко  улавливала тональность  сказанного,  но сейчас
ничего  не услышала, вновь просияла  и забывшись, впряглась  в санки рядом с
ним.
     - Мама сказала, его нужно пригласить домой. Для нее это  будет событие!
Мы же оторваны от мира!
     - Приглашайте.
     Он шел и  не ощущал той электрической близости, хотя ее  улыбчивое лицо
было рядом и парок от дыхания доставал щеки; напротив, в груди забраживало и
пенилось чувство, напоминающее ревность. Он шел и тупо думал: сейчас подойду
и  пошлю его  отсюда,  даже  разговаривать  не буду.  Все,  что  он  скажет,
неинтересно...ни так и подошли к его машине, бок о бок,  с Ромкой в  санках.
Кумир  Зубатых  "девок" выбрался  на  улицу, широко  распахнул руки и  пошел
навстречу, будто  желая обнять сразу троих. Зубатый в последний  миг  бросил
веревку и сделал шаг вперед.
     - Какими судьбами в нашу деревню? Никак, на охоту?
     - Анатолий Алексеевич! Ну вы забрались!
     - Забрался, чтоб не доставали.
     -  Хорошо выглядите! Свежий, румяный! - Ал.  Михайлов словно не замечал
ни Елену  младшую, стоящую  за спиной  Зубатого, ни старшую, которая была  у
калитки.
     -  Сейчас  стану  бледный.  С   чем  пожаловали?звестный  режиссер  был
настолько свободен и раскован, что  когда хотел, то замечал язвительный тон,
а когда нет, то все пропускал мимо ушей. На сей раз услышал.
     -  Не обижайтесь.  Откровенно сказать, потревожил вас не по своей воле.
Давайте сядем в машину, поговорим.
     - О чем?
     -  Вы  помните,  дали мне  поручение  отыскать  клинику  бессмертия?  Я
отыскал.
     Только сейчас он вспомнил, что действительно просил его об этом, но Ал.
Михайлова упредил Шишкин, и интерес к клинике разом пропал.
     Зубатый обернулся к Елене и тихо проговорил:
     - Идите домой, Ромка, наверное, замерз.
     И  увидел в  ее  глазах тихое разочарование: вероятно, она представляла
своего   кумира  совсем   другим,   как  в  кино,  внимательным,  галантным,
благородным,  с  хорошими манерами.  А он  видел  лишь то, что в  конкретный
момент хотел видеть.
     - Да-да,  мы  пойдем,  - прошептала  она.  - Сегодня холодно...н сел  в
машину,  и водитель запустил двигатель,  отъехал от дома и, натянув шапочку,
отправился гулять по деревне.
     - Клинику я нашел, - сообщил Ал. Михайлов. - Это стоило больших трудов,
но она действительно существует. В Подмосковье, в тридцати километрах...
     -  К  сожалению, она уже  не нужна,  - прервал его Зубатый. - Извините,
заставил вас хлопотать...
     -  Разумеется! -  ничуть  не  разочаровался  он. -  В таких благодатных
местах,  на  простой  и  экологически  чистой  пище, на свежем  воздухе  сто
пятьдесят лет проживешь. И без всяких клиник!
     - Если можно, покороче, зачем вы приехали?
     - Извините, я ворвался в ваш несуетливый мир, - начал он плести  узоры.
-  Но  право же, дело  очень  важное. Если хотите, воспринимайте  меня,  как
посла...
     - Кто послал?
     -  Послали, вот  и  посол! -  рассмеялся  Ал. Михайлов  и угнездился на
сиденье.
     Его   мохнатые  усы   слегка  разгладились,   чуть   выпученные   глаза
подтянулись, углубились в глазницы  и заблестели, будто  смазанные маслом, а
их движения стали плавными и обманчиво ленивыми.
     - Вы  плохо представляетесь в  роли  посредника. Тем  более,  политика.
Свободный творческий человек широких взглядов, ценитель тонкого искусства...
И  вдруг такое  странное увлечение? Зачем это вам?н  замурлыкал, словно  его
погладили.
     - Ну  уж как получится, дорогой  Анатолий Алексеевич! Профессионализм в
нашем деле - это способность играть любую роль.сли его не остановить, лекция
о жизни и театре, а также о театральной жизни могла затянуться на час.
     - Хорошо, хорошо, выкладывайте.
     Он сделал необходимую паузу и вздыбил усы.
     -   Буквально  три  дня  назад,   в  среду,   я   встречался   с  одной
высокопоставленной  персоной из администрации президента. По его инициативе.
Скажу сразу, там знают  о  наших  доверительных отношениях и поэтому решили,
чтобы  я  поговорил  с  вами,  как человек нейтральный  и независимый.  Меня
просили передать: администрация весьма заинтересована в вашем возвращении на
пост губернатора.  Насколько я понимаю, в  области кризис власти. Нужно ваше
принципиальное  согласие.  Взамен,  как  отступные или  премиальные, обещают
крупные   инвестиции,   государственные  заказы   и  налоговые   льготы.   В
администрации  советуют принять  положительное  решение  и  безотлагательно.
Результаты нашего разговора будут доложены президенту.
     - Нужно уйти, чтоб тебя оценили, - усмехнулся Зубатый. - Хорошо, теперь
знаю, не  зря ел хлеб десять лет...  Но! Сюда уже  многие приезжали  с таким
просьбами, в том числе, Крюков. Я всем отказал...
     - Стоп-стоп-стоп!  - будто на  съемочной площадке  закричал  визитер. -
Причем здесь Крюков? Вопрос поставлен администрацией и конкретно вам.
     - Я  отказываюсь. Есть законно и  всенародно  избранный губернатор. Вот
пусть администрация с ним и работает.
     -  Так,  объясняю,  -  голос  режиссера  креп.  -  Относительно  вашего
соперника. Кому-то из влиятельных персон  Крюков очень понравился,  полагаю,
Кузмину. Это он плетет свои  тайные интриги... Знаете, некоторые политики  в
преклонном  возрасте ищут  как  бы  свое продолжение в молодежи. Не  хочется
умирать,  когда  достиг  вершин!  А  ваша  эта  клиника  пока  что  ощутимых
результатов не  дает. Вот они и ищут себя в подрастающем поколении, выбирают
нечто похожее и ведут к  власти. Нет, они не наставники,  и  не учителя, тут
другие  отношения  -  где-то  на   уровне  подсознания.   Они  непроизвольно
вкладывают   в  избранника   собственное  мироощущение,  психологию,  нравы,
при