вычки,  и  я  вам скажу  вещь  потрясающую:  таким  образом  они продляют
собственную  жизнь. Наверняка вы  замечали, сколько  у  нас в  правительстве
таких  избранников?  Посмотришь, ну, кретин натуральный,  глаза  стеклянные,
гримасничает, речь с дефектами, а  кочует из одного правительства в  другое.
Все  от него  плюются,  но сделать ничего не  могут, ибо знают, кто  за  ним
стоит. Почему таких идиотов выбирают? Да  потому, что только  идиот обладает
повышенной внушаемостью, живет подкоркой, способен  впитывать  и нести чужой
образ.  Прошу заметить, образ, в  котором,  собственно, и  сосредотачивается
квинтэссенция жизни.  Крюков оказался таким счастливчиком, а скорее, глубоко
несчастным, чего еще не понимает. Но его уже двигают! Захотелось победить на
губернаторских выборах,  одолеть  такого зубра,  как вы  - победил и  одолел
чужими  деньгами и руками.  Но хватился и понял:  не потянет, начал отходить
назад, на запасные  позиции. Однако не  исключено, изначально перед ним была
поставлена  задача пройти  выборы, обкататься,  обтереться,  поучаствовать в
крупном  скандале  -  своеобразный  тренинг  политика.  Думаете,  он  как-то
пострадает  в  этой  ситуации?  Ничего  подобного!..  Правда,  по  некоторым
кулуарным  сплетням  его  судьба  наказала.  Насколько  мне известно,  с ним
возникли какие-то проблемы, вроде бы со здоровьем.
     Зубатый чувствовал, как хорошо  отработанная,  с правильными смысловыми
ударениями и глубоко артистичная речь очаровывает, притягивает, и  следовало
прикладывать  усилия,  чтобы  не  поддаться  его  таланту.  В  администрации
президента знали, кого посылать...
     - Зачем мне все это? - спросил он. - Должен предупредить, у меня больше
нет желания участвовать во всей этой кутерьме. Никакого. Передайте это своей
персоне.л. Михайлов умел скрывать  истинные чувства. Но когда он это  делал,
голос  у  него  становился  высоким,  каким-то  выпуклым и  прозрачным,  как
увеличительное стекло.
     -  Анатолий  Алексеевич,  ну будет вам,  -  сказал мягенько.  -  Хватит
набивать  себе  цену.  Что  вы  в  самом деле, как барышня? Нет  желания, не
хочу...
     Он  никогда  не  позволял  себе такого тона, и это  могло означать, что
режиссеру  пообещали  финансировать  из  бюджета  новый  фильм.  Иначе бы он
никогда не пошел на оскорбления.
     - Тепло у вас в машине, - похвалил Зубатый и открыл дверцу. - Но пора и
на мороз. Будьте здоровы.л.  Михайлов высунулся  на улицу следом за ним,  но
только чтобы низким, ворчащим басом окликнуть своего водителя...

16

     Дар речи к бабке Степаниде вновь стал возвращаться за несколько дней до
Нового года, но смысл первых слов, сказанных ею отчетливо, был еще не совсем
понятен.
     - Он... идет...асилий Федорович обрадовался, бросился к постели.
     -  Кто  идет?олее-менее  вразумительно  она ответила лишь на  следующий
день.
     - Вижу... Святой идет...
     После  этого  Зубатый  выбрал  момент  и  попросил  Василия  Федоровича
растолковать заявление Женьшеня.
     - Знаешь, я ведь в ее эти самые дела не лезу, - признался он. - Что она
видит, кто там идет, от меня закрыто.
     - А ты спроси!
     - Ну! Боже  упаси! Слушать надо, что она сама говорит. Больше знать  не
положено.ще через день бабка Степанида произнесла фразу, еще более понятную:
     - Встречайте, святой придет митинской дорогой.
     - Когда придет? - безнадежно  попробовал уточнить Василий Федорович, но
старуха замолчала.
     Говорила  она,  не  открывая глаз, будто во  сне,  и  оказывается,  это
обстоятельство  как  раз подчеркивало,  что  ее устами  говорят высшие силы.
Василий Федорович велел запрягать мерина и ехать по митинской  дороге. Снегу
перед Новым годом  навалило  много, но  без  оттепелей  он не  оседал, лежал
пухлой периной, так что конь брел по брюхо - дороги здесь давно не чистили и
наезживали всего одну,  в Макарьино, где был магазин. Зубатый  проехал всего
версты  четыре,  мерин взмок,  притомился  и встал.ыло ощущение,  что  бабка
Степанида все-таки бредит, поскольку передвигаться по зимнему проселку можно
было  лишь на  охотничьих лыжах, и что-то не  верится, чтоб  святые  на  них
ходили. Однако  Зубатый  терпеливо  выстоял до  сумерек, после чего  кое-как
развернул коня  и приехал  домой.а следующий  день  старуха  повторила ту же
фразу, но уже в бодром, а значит, ворчливом состоянии.
     -  Что  вы  сидите? Идите  встречать. По  митинской дороге  идет!асилий
Федорович как-то  отговорился, убедил Женьшеня, что  ему положено дежурить у
постели, но Зубатый еще раз съездил, теперь уже по торному следу, простоял в
лесу до ночи и вернулся ни с чем.
     - Может,  она бредит? - предположил он, когда остался вдвоем с Василием
Федоровичем.
     - Если говорит, значит, правда. Она никогда зря не скажет.
     - Но там снегу по пояс!
     - Так ведь святые,  они и по воде ходят, аки посуху.ера Женьшеню у него
была безграничной.
     Между  тем она  начала  вставать  и  ходить  по  избе,  отчего  Зубатый
чувствовал себя неловко и норовил куда-нибудь уйти. Мало того, однажды утром
приехала женщина с ребенком, которой  бабка Степанида давно обещала лечение,
и  поселилась вместе с  ней в горнице.  Еще через день пришла вторая машина,
привезли  сразу трех  подростков,  и в доме стало  не  развернуться. Василий
Федорович поставил железную печку в летней избе и они с Зубатым переселились
туда,  однако такая роскошь была  не  надолго. На  лечение к Женьшеню стояла
очередь,  многие  ждали  по нескольку  лет, и  сейчас  народу немного только
потому, что мало  кто знает о возвращении  целительницы.  А узнают, и самому
Василию Федоровичу не будет места, сколько раз в стойле ночевал, в обнимку с
мерином.  Ближе  к  лету  вообще  толпами пойдут, в  палатках  жить  станут,
поскольку бабка Степанида лечит не телесные болячки, не суставы  и  кости, а
душу,  душевные  болезни.  Столпотворение  будет  до  сентября,  потом   она
незаметно соберется  и вдруг исчезнет, оставив своих пациентов, которые  еще
неделю будут  колготиться возле  дома,  просить  Василия  Федоровича  самому
попробовать  излечить хворь,  совать ему  деньги и всякие подарки.  Но он не
умеет,  ничего не знает и  даже ни разу  не видел, как это  делает Женьшень,
потому что целительство души - дело тайное.
     Летнюю избу с  одинарными  рамами в окнах было  не натопить,  тем паче,
буржуйкой, которая мгновенно остывала, и  приходилось  кочегарить ее  день и
ночь. Зубатый все чаше  подумывал об отъезде  и  загадал себе: если на Новый
год  ничего не произойдет, первого же числа уедет.н  не ждал  приглашения на
елку к  Зубатым "девкам" и хотел напроситься сам, однако после  приезда  Ал.
Михайлова и разговора  с ним поклонницы заподозрили, будто Зубатый умышленно
выдворил его из  деревни,  мол, потому режиссер  не  зашел в гости.  А  ведь
обещал зайти, пока Зубатого ждали, и очень  мило разговаривал  с  женщинами;
они на  стол  собрали, чтобы попотчевать кумира - полуфразами и полунамеками
об  этом  проговорилась  старшая.  Он  не  хотел  посвящать  "девок" во  все
обстоятельства встречи, сказал  лишь,  что они  рассорились с  режиссером, и
поэтому  он уехал,  не попрощавшись.  Кажется,  это еще  сильнее  подпортило
обстановку,  и теперь он не мечтал встретить вместе Новый год. тут, накануне
праздника,  Елена сама попросила съездить в магазин, и, когда они выехали из
мертвой зоны, Зубатый остановил машину и позвонил в Финляндию.
     - Пап, приезжай ко мне на праздник, - неожиданно попросила Маша. - Я не
знаю, с кем буду в эту новогоднюю ночь.
     - Как не знаешь? А где Арвий?
     - Он мечтал продавать ядерное топливо, но его мечты рухнули.
     - Что стряслось?
     - Потом расскажу.  Не задавай  больше вопросов, а  забери  меня отсюда.
Если сейчас не можешь, то после праздников обязательно. Ладно?
     - Заберу! - пообещал он.
     -  А  что  с  мамой?  Она  что там,  с ума сошла?  Что за девка  у  нее
поселилась? Неужели она в самом деле беременна от Саши?
     -  Привезу  домой,  сама  спросишь!лена  слышала  весь  разговор,  хотя
демонстративно отвернулась, возможно, потому  и спросила, мол,  где он будет
встречать Новый год. Он лишь пожал плечами, в ушах еще звучали слова Маши.
     - Если есть желание... приходите, - как-то несмело пригласила Елена.
     - А я ведь не откажусь!
     - Мы будем ждать.
     И вот около полуночи,  за пятнадцать минут до Нового года они сидели за
столом  возле  елки,  когда  прибежал   встревоженный  и  радостный  Василий
Федорович.
     -  Идет!  - закричал  с порога. - Сказала, сейчас  идет!  Только не  по
митинской дороге, а  от  Макарьино! Перепутала немножко... Что сидишь? Беги,
встречай!н не задумывался  ни на  мгновение,  напротив,  сразу  ощутил,  как
забилось сердце  - конечно,  он и  должен явиться в новогоднюю ночь! Схватил
куртку, шапку и в передней услышал голос старшей Елены.
     - Василий Федорович, куда же вы  его посылаете? От стола, до двенадцати
осталось четверть часа!
     - Он идет встречать святого старца!
     - Какого старца?
     -  Своего прадеда!  Он  ведь  ради  этого и  приехал! А  я  с  вами тут
посижу...
     Зубатый выбежал на улицу  и поймал себя на мысли, что суетится. Сначала
побежал за машиной к дому Василия Федоровича, но на ходу сообразил: мороз за
двадцать, вряд ли без  разогрева заведешь,  а  время поджимает.  Если старец
действительно идет и на сей раз бабка Степанида  не  обманула, то по  логике
вещей должен  явиться  ровно в  полночь,  а  остаются считанные  минуты.  Он
развернулся  на  полпути и метнулся к Соре.  На Новый год в деревню приехало
много дачников, поэтому  в домах горел  свет,  почти везде топились  печи  и
откуда-то  доносилась  музыка.н  долго   стоял  на  берегу  возле   брода  и
всматривался  в  противоположный,  глухой и  темный  -  не  появится  ли  на
заснеженной реке человеческая фигура? За спиной, в деревне, взлетали ракеты,
трещали фейерверки,  слышался  смех, пьяные  и  веселые голоса, но  все  это
доносилось из другого  мира, к которому он  был  непричастен.  Зубатый  ждал
чуда, явления и был  уверен: с третьей  попытки обязательно встретит старца,
нужно  лишь терпеливо ждать, несмотря на  мороз,  на то, что вытащили  из-за
стола, из приятной компании.отом  он  спустился на лед,  чтобы видеть кромку
леса на  той  стороне -  где-то  там выходила дорога. От напряжения в глазах
начинало мельтешить и двигаться  все, что как-то выделялось на фоне снега, в
какой-то  момент  казалось:  идет! - и  замирала душа, перехватывало  горло,
однако стоило  отвести  взгляд или моргнуть,  как  призрак  исчезал.  Он  не
замечал времени и лишь чувствовал, как от неподвижности замерзают ноги.рение
устало,   и   Зубатый   уже  переставал  различать  линию  берега,   поэтому
непроизвольно,  шаг  за шагом,  подходил  все ближе и ближе.  И  вдруг холод
окатил спину, а ноги вмиг стали горячими.а другой стороне от леса отделилась
смутная, вытянутая тень - словно тряпка  на ветру полоскалась. И сколько  не
смаргивай, не закрывай глаза - не пропадает, а напротив, увеличивается.
     Через минуту  он  уже точно  различил человека,  который шел  почему-то
враскачку,   припадая   на   одну   ногу   и,   часто   оступаясь,   издавал
нечленораздельные  звуки, будто  пьяный. И  вдруг остановился,  замер, после
чего послышался напряженный голос:
     - Эй, кто  там?  душе  ничто  не откликнулось.  Если бы  старец пришел,
наверное, все было бы не так...
     - Это я, - отозвался Зубатый.
     - Кто - я?
     -  Зубатый!еловек  выругался  и  начал  приближаться.  Скоро  перед ним
оказался Иван Михайлович, с рюкзаком за плечами и на одной лыже.
     - Что ты тут стоишь? - заворчал он. - Народ пугаешь...
     - Новый год встречаю. А ты что ходишь по ночам?
     -  Да, так разэтак, хотел к празднику свежей рыбки  поймать, - он  снял
шапку, от головы валил пар. -  Вечерком побежал заманы проверять на  озеро и
лыжу сломал! Сколько времени?
     Зубатый глянул на часы - шел второй час Нового года...
     - К празднику опоздал...
     - И  хрен бы с ним! Ко мне же гости приехали. Три дочери с зятьями... И
хоть  кто-нибудь  бы хватился, вспомнил  про отца да  навстречу пошел!  Даже
этот,  рыбнадзор...н  заплакал  как ребенок, навзрыд,  и  отталкиваясь одной
ногой, покатился к другому берегу.
     Зубатый  еще постоял, осмотрелся  - чуда  не случилось.  Да и  не могло
случиться. Скорее всего, бабка Степанида  не предсказательница, не  ведьма и
не блаженная, через уста  которой говорит Бог, а  просто бродячая повитуха с
заметными  отклонениями   в  психике.  Собрала   все  последние  сплетни  об
экс-губернаторе, в обилии  бродившие по городу, подкараулила на Серебряной и
выдала.  Он же,  под  впечатлением гибели  сына  и  особенно  от  фанатичных
заявлений Снегурки, поверил. Поскольку в это время копался в себе  и пытался
хоть как-нибудь  объяснить  причину,  поднявшую Сашу  на крышу девятиэтажки.
Поверил  полубезумному вздору старухи, потому  что  очень  хотел  поверить в
нечто необычайное. Когда-то не принял, не обратил внимания,  можно  сказать,
оттолкнул старца, назвавшегося прадедом -  это подходящий грех и,  наказание
за него суровое.  А то, что просто не углядел за сыном, не заметил, когда он
оторвался от него и пошел познавать  мир через наркотическое опьянение, или,
напротив, испытал и  отверг этот мир - для понятия греха и наказания все это
слишком расплывчато, неопределенно.
     Так  он думал  и  бродил по реке вдоль  засыпающей  после  утомительной
встречи Нового года деревне на горе, не зная, к кому  постучаться. У Василия
Федоровича  давно  погас свет,  да  и  не хотелось возвращаться  в  дом, где
находилась  обманувшая  его бабка  Степанида. В  доме  Зубатых  "девок" тоже
оказалось  темно, и лишь  красноватыми  отблесками, будто  лучами заходящего
солнца,  отсвечивали топящиеся печи. Еще раз проситься  на ночлег по законам
драматургии  слишком  навязчиво,  тривиально  и пОшло.  тут  же,  на зимней,
заснеженной  Соре,  в новогоднюю ночь, у Зубатого  созрела мысль  уехать  из
Соринской Пустыни не дожидаясь утра. И не прощаясь. Пусть все думают, что он
встретил старца и с ним куда-то исчез. этой мыслью, как с дитем на руках, он
еще раз прошел  вдоль деревни и лишь  утвердился в своем решении. Потому что
его, как и  Ивана Михайловича, никто не хватился, не встревожился и не пошел
искать. И самое главное, этого  не сделала  Елена...ашина стояла возле  дома
Василия  Федоровича, насквозь  промерзшая  и  заиндевелая  -  страждущие  на
праздник разъехались  по  домам, во  дворе  было  непривычно пусто. Он  сел,
вставил ключ  в  замок зажигания и загадал: заведется без разогрева  - уеду,
пока все спят. Надо вывозить Машу из Финляндии,  в конце  концов, это сейчас
важнее  всего...оказалось, стартер  завизжал на  всю  улицу, двигатель  едва
проворачивался, но  надежда  была, чувствовалось ускорение вращения. Зубатый
подождал, давая восстановиться аккумулятору, после чего снова повернул ключ.
Мотор  начал  уже  схватывать  и  наверняка   бы  запустился,  однако  дверь
распахнулась, и на крыльце оказался Василий Федорович.
     - Алексеич? Ты куда? Мы тебя потеряли!
     Он сбежал с крыльца и открыл дверцу машины.
     - Я здесь...
     - Ну что? Встретил?
     - Только Ивана Михайловича.
     -  Неужели  и на  этот  раз  не  пришел? -  искренне  изумился  Василий
Федорович.
     - Ни по митинской, ни  по  макарьинской. Может, здесь еще  какая дорога
есть?
     - Нет больше дорог...
     - Напутал что-то твой Женьшень.
     - Не  может такого быть! Ни разу  не случалось, чтобы обманула!  Ты где
встречал-то?
     - На реке, по дороге ходил, по снегу...
     - А что там Ванька делал?
     -  С озера шел, лыжу сломал. А потом плакал. Забыли про  него, никто не
хватился. Даже зять-рыбнадзор.
     Василию Федоровичу это уже было не интересно.
     - Он и спугнул старца! Ванька, он везде залезет!
     - Неужели святые кого-нибудь боятся? - серьезно спросил Зубатый.
     - И то правда... А зачем машину заводишь? Куда собрался?
     - Никуда, прогреть хотел...
     - Слушай, Алексеич, - он вдруг стал виниться. - Все ведь из-за  меня да
из-за моего Женьшеня.  Сбили с панталыку.  Ты уж меня прости, и на Степаниду
не сердись. Видела она, видела - идет Святой!
     - Да ладно...
     - Мы тебе Новый год испортили, и у Зубатых "девок" все насмарку пошло..
Поругались они с  матерью! Неслыханное дело.  Получается, из-за нас с тобой.
На тебя-то ничего, а нам с Женьшенем попало. Я уж и  так, и эдак каялся... И
ты сейчас поди к Ленке, принеси извинения. Она часа два где-то  ходила, тебя
искала. Вот мать и поднялась...
     - Искала?
     -  Ну!.. Пришла,  всех откостерила и  легла. А  старшая Ромку взяла и к
нам. Ромка на печи спит, а они с Женьшенем сидят в горнице, колдуют. Зубатых
"девок" оказалось не заперто, но в сенях темно, и повсюду поленницы дров. На
ощупь он  пробрался к двери, потянул за ручку,  выпутался из одеяла, которым
был завешан проем, и сразу ощутил тепло. Постоял у порога, присматриваясь: в
просторной и украшенной ветками и игрушками комнате, в свете елочных гирлянд
стоял  накрытый и почти не тронутый новогодний стол, нераспечатанная бутылка
шампанского, неразрезанный торт - следы так и не состоявшегося праздника. Он
присел  возле  голландки  и  открыл  дверцу  -  дрова  догорали,  пол  топки
нажженного угля излучали свет и жар, однако, настывший, он не мог согреться,
и когда  лицо  и руки уже  палило, по  спине пробегала  дрожь. Он расстегнул
куртку  и раскинув полы,  встал к огню. Скоро запахло раскаленной тканью, но
тепло дальше не проникало. Потом он снял ее,  подстелил и повернулся спиной,
как возле  костра.  И не увидел, как из спальни вышла Елена -  почувствовал,
кто-то смотрит. Он глянул через плечо и сказал то, о чем думал:
     - Я испортил вам праздник...
     - С Новым годом, - она встала сначала на колени, а потом села рядом, на
куртку.
     - С Новым...
     - Мне кажется, это не последний праздник.
     - В общем, я тоже так подумал.
     - Да и этот еще не кончился...
     - Тогда принесу шампанское?
     - И закройте дверь на крючок...
     * * *
     Утро  выдалось  тихое, новогоднее,  на улице  немного потеплело и пошел
снег,  на который так  приятно  смотреть из постели сквозь  полузамороженное
окно.  Нужно было встать и подбросить в печку дров, пока еще тлели угли,  но
так не хотелось выбираться из-под  одеяла,  и он оттягивал минуты, ощущая  у
плеча теплое дыхание.
     Первый  раз   постучали  около   одиннадцати,  и   он  машинально  сел,
намереваясь встать, одеться и открыть, но Елена сонно прошептала:
     - Не надо... Это мама... Она все поймет.ще около часа он лежал, глядя в
окно, и в голове  не было ни одной беспокойной  мысли. Потом залаяли собаки,
причем, все  разом, будто по зверю работали, но и это  не  могло встревожить
его  в  то утро. И  вдруг снова постучали - чужой, осторожной  рукой, отчего
Елена  вздрогнула  и  приподняла  голову.  Зубатый встал,  не  спеша оделся,
подбросил  дров в печь и снова  услышал стук.  На  кухне,  откуда было видно
крыльцо,  окно  напрочь  затянулось изморозью,  так  что пришлось протаивать
глазок. У входной двери стоял Василий Федорович.
     - Что там стряслось? - спросил Зубатый через дверь.
     - Выйди сюда, Алексеич.
     Он набросил куртку и вышел на крыльцо: шел снег и одновременно  светило
солнце, делая весь мир пенистым и искристым, как новогоднее шампанское.
     -  Тут две женщины приехали, на машине, -  полушепотом  сообщил Василий
Федорович. - Одна говорит, твоя супруга.
     - Что?..
     - В шубке такой  красивой. А вторая молодая, говорит, сноха... Ну и что
им сказать?
     -  Начинается новый год...  Ни  раньше,  ни  позже.скристый  мир вокруг
лопнул, как  мыльный  пузырь,  остался  только снег,  опадающий на землю  из
чистого неба.
     - А если отправить  их? Они сейчас в