глубокому  снегу,  да  и
бесполезно,  потому  что  никакого   корму  в   полях  нет.  Стаи  куропаток
приближаются тогда к деревням и появляются на гумнах,  где  подбирают зерна,
наточившиеся около копен и кладей; бегают по дорожкам, по которым возят хлеб
сушить на ригу  или  овин, и также  около  токов, на  которых молотят и веют
хлеб. Стаи куропаток ночуют где-нибудь поблизости селенья, в лесных оврагах,
в таловых кустах  по  речке, и непременно в уреме,  если  урема  есть.  Едва
только черкнет  заря, несмотря  на  довольно еще сильную темноту,  куропатки
поднимаются с ночлега, на  котором иногда совсем заносит их снегом,  и прямо
летят на знакомые гумна; если на одном из них уже молотят, - что обыкновенно
начинают делать задолго  до зари,  при свете  пылающей соломы,  -  куропатки
пролетят  мимо на  другое гумно. Если помешают на другом - они  перелетят на
третье, одним словом работающие крестьяне куропаткам  небольшая помеха,  они
уживаются с ними  дружно: летят  мимо,  если гумно занято, и уступают место,
когда крестьяне  их там застанут. Часов в десять утра куропатки улетают в те
места, где ночевали,  и проводят там  на  отдыхе несколько  часов:  лежат до
половины зарывшись в снег и даже спят. За час до захождения солнца они опять
являются на гумнах и остаются до поздней ночи. Во время зимних метелей, или,
по-оренбургски,  буранов,  куропатки нередко и ночуют на гумнах, забиваясь в
огромные  вороха соломы, между высокими кладями, где не берет их  ветер, или
под крытые тока  и сараи. Куропатки иногда так привыкают  к  житью своему на
гумнах,  особенно в  деревнях  степных,  около которых нет удобных мест  для
ночевки и полдневного отдыха, что вовсе не улетают с гумен и, завидя  людей,
прячутся в отдаленные вороха соломы, в господские большие гуменники,  всегда
отдельно  и даже не близко стоящие к ригам, и вообще в какие-нибудь укромные
места;  прячутся  даже  в  большие  сугробы  снега, которые наметет буран  к
заборам и околице, поделают в снегу небольшие норы  и преспокойно спят в них
по ночам или отдыхают в свободное время от  приискиванья корма.  Вызнав  все
это  предварительно,  охотнику  уже не  трудно будет  отыскивать  куропаток;
конечно, он прежде перебьет большую половину  стаи, чем  она бросит места, к
которым  привыкла.   Стрельба  бывает  и  влет  и  по  сидячим  или  бегущим
куропаткам, всегда довольно близко, и потому рябчиковая дробь для нее весьма
пригодна. Таким образом, мне случалось стрелять куропаток до самой весны, то
есть до апреля, когда уже на токах в полдень стояли лужи воды.

     Куропатки столько оказывают в себе наклонности к привычке и  готовности
сделаться ручными, что я почти уверен в возможности переродить их в дворовых
кур. На всякую  хлебную приваду они идут  весьма охотно. Для  того чтоб  они
могли скорее увидеть, где насыпан для них корм, проводятся, в разные стороны
от привады, дорожки из  хлебной мякины в виде расходящихся лучей; как только
нападет на одну из них  куропатка, то сейчас побежит по ней и закудахчет; на
ее голос  свалится вся стая и прямо по мякине, из  которой мимоходом на бегу
выклюет все  зерна, отправится  к приваде. Там  обыкновенно кроют их шатром,
так  же  как тетеревов, но  куропатки гораздо повадливее и смирнее,  то есть
глупее;  тетеревиная стая иногда сидит около привады, пристально  глядит  на
нее, но нейдет и не пойдет совсем; иногда несколько тетеревов  клюют овсяные
снопы на приваде ежедневно, а другие только прилетают смотреть; но куропатки
с  первого раза все  бросаются  на  рассыпанный  корм,  как  дворовые  куры;
тетеревов  надобно  долго приучать,  а куропаток кроют  на  другой же  день;
никогда  нельзя  покрыть  всю  тетеревиную   стаю,  а  куропаток,  напротив,
непременно перекроют всех до одной. Мне случилось однажды целый месяц каждый
день стрелять их на одном и том же току; кроме убиваемых на месте, некоторые
пропадали оттого, что  были  поранены;  стая  убавлялась с  каждым  днем, и,
наконец, остались две  куропатки и  продолжали прилетать  на  тот же  ток  в
урочное время... Из уважения к такому постоянству я пощадил их.


        "7. СИВКИ, РЖАНКИ, ОЗИМЫЕ КУРЫ"

     Все  три  названия  охотничьи  и  книжные.  Народ  называет  стаи  этих
пролетных,  кратковременных гостей полевыми курахтанчиками.  Не знаю, откуда
взялось имя сивка, но ржанка и озимая курочка, очевидно, происходят от того,
что  эти  птички всегда  бывают  видимы  на  ржаных или  озимых полях. Сивка
гораздо больше скворца, гораздо его шире в груди и мясистее, хотя она так же
имеет куриный  склад, как и  куропатка,  но не  так  кругла и стан ее длинен
относительно  к  величине,  а  голова  велика;  нос  куриный,  обыкновенного
темного,  рогового  цвета,  ножки  бледно-зеленоватые.  Сивка   вся  покрыта
темно-оливкового   цвета   перьями,  испещренными   белыми,  желтоватыми   и
ярко-зелеными  крапинками;  брюшко  светлее, а  шея  под горлом, щеки и  зоб
черные. Вообще сивки  очень плотного, крепкого сложения и  довольно красивы;
летают  быстро  и бегают чрезвычайно проворно;  появляются всегда  огромными
станицами. Я уже имел случай говорить  о сивках,  особенно об их голосе, или
писке,  описывая весенний  пролет птицы. Они появляются позднее  всех  пород
дичи, и каждый год весьма не одинаково. В моих записках отмечено, что иногда
сивок бывало очень мало, а иногда очень много; были года, в которые я слышал
только их писк и видел их стаи, кружившиеся под небесами, как темное облако,
но не видал их опускающихся на землю; в 1811 году сивки не прилетали совсем.
Появление  этой  пролетной  птички  весьма  загадочно,  по  крайней  мере  в
Оренбургской губернии: обыкновенно она гостит там в мае,  от двух до четырех
недель, и неизвестно  куда пропадает, Если б это был весенний пролет,  как у
некоторых  мною описанных куликов, то был бы и обратный, осенний пролет, уже
с молодыми, но осенью  никогда  озимых кур я не видывал.  Притом  пропадая в
исходе  мая, они, кажется,  уже пропускают время для  вывода  детей, которых
где-нибудь да выводят  же. Должно  предположить, что  сивки  возвращаются на
зимнее  местопребывание  уже другою дорогою или летят осенью  так  высоко  и
тихо,  что  их  никто  не  видит  и  не  слышит.  Любопытно было  бы сделать
наблюдение  над появлением  сивок  в  других  полосах  России (* Я  встретил
охотника, который  сам  не  видал,  но  слышал, что  в губерниях более южных
осенью бывают  пролетные  стаи). Я очень любил их  стрелять, и каждый  год с
большим нетерпением ожидал мелодических, серебряных  звуков, льющихся с неба
из невидимых стай озимых кур, вертящихся в вышине с удивительною быстротою и
неутомимостью.  Услыша  эти желанные звуки, я уже всякий день начинал искать
сивок по  озимям, объезжая  иногда  понапрасну огромные  пространства ржаных
полей. Изредка случалось мне видеть, что сивки  спускались даже на скошенные
прошлого  года  луговины  и  на  яровые  поля,  покрытые  молодыми  хлебными
всходами.  Станица  сивок  никогда   не  садится  прямо  на  землю:  кружась
беспрестанно, то  свиваясь  в густое  облако, то развиваясь широкою пеленою,
начинает  она  делать свои  круги все ниже и  ниже и,  опустясь уже близко к
земле, вдруг с шумом покрывает целую десятину; ни одной секунды не оставаясь
в  покое,  озимые  куры  проворно  разбегаются  во  все  стороны.  Мгновенно
поверхность занимаемого  ими  места  представится вам  движущеюся,  живою! В
глазах зарябит, если долго посмотришь на эту волнующуюся пестроту!

     С  появлением озимых кур  начинается горячая, хлопотливая, бывало очень
любимая  мною,  стрельба этой дичи.  Жадность и  горячность увеличивались от
мысли,  что пребывание озимых кур  ненадежно  и что,  может быть, завтра или
послезавтра они и  совсем  пропадут.  С  подхода стрелять нельзя: сивки,  не
подпуская в меру,  начнут  поодиночке  перелетывать с  места на место,  да и
бегут так  проворно,  что не  поспеешь за  ними.  С подъезда они  смирнее  и
подпускают ближе, хотя и тут те же отчасти неудобства, то есть беспрестанное
беганье  и  взлетыванье. Редко  случалось мне убивать более трех штук  одним
зарядом:  но не должно  жадничать и выжидать,  покуда сбежится стая плотнее.
Надобно  принять  за правило:  как  скоро  подъедешь  в  меру -  стрелять  в
ближайших; целя  всегда в одну, по большей части убьешь пару  и даже изредка
трех. Желая убить  больше одним зарядом - измучишь  себя и  лошадей и убьешь
несравненно меньше, потому что угонишь далеко и беспрестанным преследованьем
напугаешь  озимых кур гораздо  скорее,  чем  редкими выстрелами. Обыкновенно
после каждого выстрела  поднимется вся стая и, сделав невысоко круг или два.
опять сядет.  Таким  образом,  на  одном поле  иногда  удастся  подъехать  и
выстрелить  несколько раз, потому что  сивки, наигравшись прежде в вышине  и
опустясь на землю, уже неохотно поднимаются  вверх,  а только перелетывают с
места  на  место.  Один  раз нечаянно  сделал  я  открытие, что сивки вьются
довольно  низко   над  подстреленными   своими  товарищами,   что.  впрочем,
замечается и в других птицах. Вот как это было: выстрелив в стаю  озимых кур
и  взяв  двух  убитых,  я  следил  полет  остальной   стаи,  которая  начала
подниматься  довольно  высоко;  вдруг  одна   сивка  пошла  книзу  на  отлет
(вероятно, она ослабела от  полученной  раны) и  упала  или села неблизко; в
одно мгновение вся стая быстро опустилась и начала кружиться над этим местом
очень низко; я немедленно поскакал туда и нашел подстреленную сивку, которая
не  имела  сил  подняться,  а  только  ползла,  потому что  одна  нога  была
переломлена; стая поднялась выше. Я сейчас отослал дрожки и лошадей прочь, а
сам  лег недалеко  от  подстреленной птицы;  стая сивок стала  опускаться  и
налетела на меня довольно близко; одним  выстрелом  я убил пять штук,  после
чего остальные перелетели на другое поле. Потом я уже много раз  пользовался
этим  средством  с  успехом.  - Самое выгодное время стрелять озимых  кур  -
дождливые, ненастные дни, тогда  они  гораздо  смирнее:  мало вьются вверху,
менее бегают по мокрой  пашне и даже иногда сидят на одном месте, собравшись
в  кучу. Покуда не были  изобретены пистоны, дождь не только мешал стрелять,
но даже иногда прогонял с поля охотника, потому что у ружей с кремнями очень
трудно укрывать полку с порохом: он как раз отсыреет  и даже замокнет, а при
сильном  дожде  и никакое сбережение  невозможно; но  с  пистонами  дождь не
помеха, и сивок, без сомнения,  можно убить очень много в одно поле.  Говорю
это  предположительно: с тех пор,  как ввелись  в употребление замки  нового
устройства, мне не удалось и видеть озимых кур.

     Вообще,  как я  уже сказал,  сивка  довольно сильная  и крепкая к ружью
дичь, и потому  дробь надобно употреблять не мельче  6-го  или 7-го  нумера.
Впрочем, все зависит от расстояния. Мне случалось стрелять их бекасинником в
ненастную погоду и крупною  утиною дробью в  вёдро, когда они вьются кверху.
Сивки никогда не бывают жирны, но зато и не бывают худы, а всегда сыты. Мясо
их очень сочно и вкусно.

     В  1822 году,  в  Белебеевском  уезде  Оренбургской  губернии, поехал я
осматривать яровые  всходы, разумеется с ружьем, потому что я с ним  никогда
не  расставался. Вдруг  ехавший со мной  крестьянин  указал  мне  пересевшую
небольшую станичку полевых курахтанчиков. Я приказал сейчас поворотить к ним
и, подъехав  в  меру, выстрелил. Станичка, десятка в три или  четыре, быстро
взвилась и улетела вон  из  виду; я  убил три  штуки.  Когда  их принесли, я
пришел  в крайнее  изумление:  вместо  обыкновенных  темно-зеленых,  пестрых
озимых кур  я  увидел  птиц,  совершенно похожих на  сивок  складом,  только
несколько поменьше, но совершенно неизвестных по их перьям. Как досадно, что
я тогда же  не описал их с натуры!  Крестьянин уверял меня,  что таких много
шатается  по полям; он  ошибся: я не только в эту  весну,  но  и никогда уже
таких  сивок не  встречал; я все называю  их сивками, потому что неизвестные
птички  были  совершенно на них похожи всем своим образованьем,  кроме того,
что головки их  показались  мне не  так велики и  более  соразмерны с  общею
величиной тела. Они были  очень красивы: цвет перьев светло-коричневый, и от
глаз, вдоль шеи, лежали беловатые полоски... больше не помню ничего.

     Есть  еще   порода  "болотных  сивок",  близко   подходящих  перьями  к
кроншнепу.  Они стаями не летают, а попадаются  в одиночку  по отмелям рек и
берегам прудов, но я их почти не знаю.


        "8. МОРСКАЯ ЛАСТОЧКА, КРАСНОУСТИК"

     Первое названье  заимствовано мною из "Совершенного егеря". Дано ли это
имя по сходству птички с ласточкой, а слово морская пошло в придачу так, без
всякого основания,  или точно живет она около морей и там называется морскою
ласточкою - ничего сказать не могу.  Некоторые оренбургские охотники,  в том
числе и я, называют ее красноустик,  а  крестьяне,  так  же как  и сивку,  -
полевой  курахтанчик,  но последнее имя  ей  совершенно нейдет;  склад ее не
похож на куриный, а очень сходна она  своим образованьем именно с ласточкой.
Красноустиком мы  называли  эту птицу потому,  что зев  ее  рта оторочен или
окаймлен  рубчиком  яркого  красного  цвета.  Я удержу  это  последнее  имя.
Красноустик вдвое или почти втрое больше  обыкновенной  ласточки;  цвет  его
перьев темно-кофейный, издали кажется даже черным, брюшко несколько светлее,
носик желтоватый, шея  коротенькая, головка довольно велика и кругла,  ножки
тонкие,  небольшие,  какого-то  неопределенного  дикого  цвета,  очевидно не
назначенные для многого беганья,  хвостик белый,  а  концы хвостовых  перьев
черноватые; крылья длинные,  очень острые к концам,  которые,  когда  птичка
сидит,  накладываются  один  на другой,  как  у всех птиц,  имеющих  длинные
крылья,  например:  у  сокола,  копчика  и  даже  у  обыкновенной  ласточки.
Появление и пребывание красноустиков  в Оренбургской губернии еще загадочнее
появления  и пребывания сивок.  Редко я встречал их два  года  сряду, а чаще
через  два года  в третий;  но однажды заметил я появление красноустиков два
раза в один год: в июне, когда парят пар (время обыкновенного их прилета), и
в начале  августа,  во  время ржаного  сева.  Это  последнее  обстоятельство
совершенно сбивает меня с толку. Как назвать первое появление красноустиков?
Если весенним  пролетом, то осенний возврат  слишком  скор  и нет времени им
вывесть   детей  и  возвратиться  с  молодыми.   Я   убил  тогда   несколько
красноустиков, и  один из них  был с яйцом; если  не  счесть  его жировым (*
Жировыми  яйцами  называются  те,  которые  несет самка  без  совокупления с
самцом. Такие яйца бывают у всех домашних птиц, вероятно и у Диких, но детей
из них никогда не выводится. Я делал опыты над жировыми яйцами кур, индеек и
цыцарок), то  можно  предположить, что красноустики  выводят  детей  осенью,
разумеется где-нибудь  в  теплом  климате, и что они  летят туда  в августе.
Яичко было очень красиво, по бледно-палевому основанию испещрено коричневыми
крапинками Красноустики летают очень  резво  и беспрестанно вьются над вновь
вспаханною  землею,  хватая  толкущихся  над  ней   мошек,  разных  крылатых
насекомых и также насекомых,  ползающих по земле, для чего часто садятся, но
ходят мало  и  медленно. В этот же единственный  раз в моей  жизни  я  нашел
красноустиков в  августе  месяце не на пашне и не  в поле,  а приметил  их в
поздние  сумерки, летающих взад и  вперед  и вьющихся по берегам  заливов, в
верху пруда. Я убил четверых; на  другой  день рано поутру  остальных уже не
было.   Для  меня,  как  для  охотника,  который  с  ранней  молодости  имел
безотчетную страсть  к наблюдению и  возможному  исследованию образа жизни и
нравов  птиц,  появление  красноустиков   было  особенно  любопытно.  Всегда
удивляло меня то, что как скоро начнут парить пар, так они и появятся. Время
пара и  ржаного сева не везде и не всегда  совершенно одинаково; да и нельзя
предположить, чтоб они  знали  его по инстинкту и прилетали  именно к  сроку
издалека.  Следовательно, должно заключить, что они  жили  до  того  времени
где-нибудь  поблизости,  хотя   и  это  предположение  довольно  невероятно.
Красноустики  появляются  всегда небольшими  станичками,  их  скоро  увидишь
издали,  потому что они беспрестанно  кружатся или снуют взад и вперед около
одного и  того же места и садятся только на короткое время. Они не так дики,
особенно  сначала,  стрелять почти  всегда  приходится  влет.  Я  становился
обыкновенно на средине  той десятины или того  места,  около которого вьются
красноустики, брал с собой даже собаку, разумеется вежливую, и  они налетали
на меня  иногда  довольно в  меру; после  нескольких выстрелов  красноустики
перемещались понемногу на другую десятину или загон, и я подвигался за ними,
преследуя  их таким образом до тех  пор, пока они не оставляли поля совсем и
не улетали из виду вон.  Стрелять их довольно трудно, потому что  они летают
не близко, вьются не над  человеком, а около него и стелются по земле именно
как  ласточки,  отчего, особенно в серый день, цель  не видна и для охотника
сколько-нибудь близорукого (каким я был всегда) стрельба становится трудною;
притом и летают  они  очень быстро. Много убить их мне никогда не удавалось,
хотя  я  занимался  ими  прилежно: они летают врознь, а  не кучей,  и потому
больше одного  одним зарядом убить нельзя. К  ружью они не так крепки, и для
них  очень  достаточно мелкой  рябчиковой дроби, то есть  7-го нумера и даже
8-го. Так  же  как  и озимые  куры, красноустики  никогда не бывают жирны во
время  краткого  своего  пролета, но всегда довольно сыты, и  мясо их мягко,
сочно и очень вкусно.


        "9. КОРОСТЕЛЬ"

     Может быть, покажется странным причисление коростеля к разряду степной,
или  полевой,  дичи,  потому  что главнейшее  его  местопребывание  -  луга,
поросшие  изредка кустами, не только лежащие  в соседстве болот, но  и  сами
иногда  довольно  мокрые,  все  это справедливо: точно, там дергуны  живут с
весны  и  там выводят детей, но зато  сейчас с молодыми  перебираются  они в
хлеба, потом в травянистые межи и залежи и, наконец, в лесные опушки.  Итак,
куда  причислить  коростеля?  Не  составлять  же  для  него  особого  отдела
болотисто-луговой дичи? Да и это  будет неверно. В болотах же,  где он также
иногда держится, есть свой коростель, постоянно в них живущий, -  погоныш, о
котором я уже говорил.

     Коростель - названье охотничье и книжное; дергун, дергач  - вот русские
народные имена. Городская и особенно столичная публика мало знает коростеля;
но зато все деревенские жители, от  мала до  велика, вдоволь наслушались его
неугомонных криков. Но как приятны весной и летом эти неблагозвучные хриплые
звуки, особенно когда они  впервые начнут раздаваться, что, впрочем, никогда
не бывает  рано;  довольно поднявшаяся  трава  и  зазеленевшие  кусты  - вот
необходимое  условие для  дергуновой  песни, поистине  похожей  на  какое-то
однообразное дерганье.

     Коростель   немного  больше  перепелки  объемом  своего  тела,   только
несколько длиннее станом, но при  первом взгляде кажется гораздо ее  больше;
причиною тому  длинная  шея, длинные  ноги  и  перья.  Несмотря на  то,  все
устройство  его  членов  также  чисто  куриное.  Коростель  покрыт   перьями
красно-бурого цвета,  с  небольшими, продолговатыми,  темными полосками  или
пестринками; крылья у  него гораздо краснее;  по  всей  спине  лежат длинные
перья,  темноватые  посредине  и с  светло-коричневыми  обводками по  краям;
брюшко гораздо  светлее,  зоб  отливает  каким-то  слегка сизым глянцем, нос
обыкновенного  рогового,  а  ноги  светло-костяного  цвета,  подбой  крыльев
красный,  на боках, под ними, перышки пестрые.  Эта  пестрота простирается к
хвосту  и даже  на  верхние  части  ног,  покрытые  мелкими перышками; хвост
коротенький, также  пестрый. Полетом