ницы,  развратным  телом  и  расчетливыми
куриными мозгами! И пока это так, я буду удерживать  тебя  в  своем  серале,
подобно тому,  как  какой-нибудь  из  моих  диких  предков  держал  в  плену
трепещущую христианскую пленницу. Ты  моя  и  только  моя,  ясно?  Это  тебя
пугает, девочка моя? Так или иначе, будешь делать, что я велю!
   - Что, например? Если это не какое-нибудь извращение...
   Сара осеклась, вспомнив, какой эффект это  слово  имело  в  прошлый  раз.
Марко грубо зажал ей рот своим, а  потом,  убедившись,  что  у  нее  пропало
желание продолжать, начал медленно исследовать губами все ее  тело.  Сначала
она только терпела, потом стала отвечать на его ласки - бурно, неудержимо.
   Меньше всего ей хотелось думать о  технике  секса  -  своей  и  его.  Она
стыдливо отгоняла от себя мысли  о  том,  что  если  так  и  дальше  пойдет,
пожалуй, со временем она будет тосковать и даже вымаливать то, к чему до сих
пор ему приходилось принуждать  ее.  Но  это  же  абсурд!  Ей  следовало  бы
испытать облегчение от того, что он пригрозил оставить ее в покое - на целых
несколько часов! Но Саре почему-то совершенно не хотелось ликовать.
   После ухода Марко она вскоре услышала резкий рокот взлетающего  вертолета
и поняла, что он отбыл... наверное, к одной из своих любовниц.  Ей-то  какое
дело? Ему понадобилось подремонтировать свое подпорченное самолюбие, это его
проблемы. Теперь, когда его не было поблизости, она могла подумать о побеге.
   Почему же она палец о палец не ударила, чтобы осуществить это намерение?
   Возможно, промедление было обусловлено ее вновь  обретенной  способностью
ясно мыслить. Сара мучительно размышляла, полная  презрения  к  самой  себе.
Конечно же, он никуда не денется: сам подтвердил, что его тянет  к  ней.  Он
собирается и дальше держать ее в заточении, как  какой-нибудь  средневековый
сардинский герцог, обладавший безграничной  властью  над  жизнью  и  смертью
своих подданных. "Право синьора" - не сам ли он,  издеваясь,  употребил  это
выражение? Но ведь сейчас двадцатый век.  Он  не  смеет  удерживать  женщину
против ее воли. Хотя... В чем она состоит, эта воля?
   Конечно же, он вернется! Презренный эгоист, маньяк  несчастный!  Пожалуй,
стоило  бы  еще  разок  притвориться,  будто   он   держит   ее   в   руках.
Один-единственный разок поддаться перед тем,  как  уйти  навсегда.  В  любом
случае, этому гнусному фарсу пришел конец!
   К счастью, у нее есть  Анджело,  несчастный,  отверженный  брат  герцога,
против которого Марко затаил лютую злобу. Ревнует, видите ли! У Анджело есть
свои причины помочь ей бежать. Рыцарь сверкающей черной "хонды", он только и
ждет сигнала о помощи... который она почему-то не спешит подавать. Возможно,
потому, что уверена: несмотря на все свое  высокомерие  и  все  оскорбления,
которыми он ее осыпает. Марко немедленно отправится  на  поиски,  как  волк,
почуявший близость добычи, уже загнавший ее... Он всласть  поизмывается  над
ней, прежде чем уничтожить. Ну конечно же, он вернется!  Она  еще  посмеется
последней - перед тем, как исчезнуть. Да,  вот  почему  она  медлит:  просто
уверена, что может в любую минуту обрести свободу. В этом-то все и дело. Она
дождется его возвращения и в последний раз уступит: только чтобы лишний  раз
доказать ему, что он  не  может  без  нее  обходиться.  Докажет  -  и  сразу
исчезнет!
   Не кто иной, как Серафина, в конце концов вернула Сару на  землю.  Ох  уж
эта Серафина с ее суровыми сентенциями! Но еще до ее прихода Сара обнаружила
у себя на балконе несколько журналов со светской хроникой.
   Это, конечно, работа Анджело - чья же  еще?  Со  страниц  улыбалась  мама
Мона, напоминая о том, что она находится на  съемках  недалеко  отсюда  -  в
Кальяри. Нетерпеливо пробегая взглядом страницу за  страницей  (на  что  он,
конечно, и рассчитывал), Сара наткнулась на пару заметок, посвященных Марко,
герцогу  Кавальери  и,  несмотря  на  все  его  успехи  в   сфере   бизнеса,
международному плейбою.
   В  одной  заметке  речь  шла  о  его   нынешней   метрессе,   французской
манекенщице, особе известного пошиба.  Другая  повествовала  о  его  прошлых
похождениях. Автор заметки отзывался  о  герцоге  как  о  человеке,  который
необычайно "легок на подъем" и никогда не  живет  с  одной  женщиной  больше
шести месяцев кряду, после чего бросает ее ради другой женщины.
   Сара и без того догадывалась, что он за птица. Кто же  из  них  настоящий
лицемер? Почему он не возвращается, черт бы побрал его черную душу?  Уж  она
отхлещет его правдивыми и гневными словами!
   Прошло уже двое суток, а его все не было. Мерзавец! Чего  он  добивается?
Когда он наконец соблаговолит вернуться, ее уже  здесь  не  будет.  В  конце
концов ему откроется горькая правда: он узнает о том, как его одурачили,  но
это станет лишь частью отмщения. Если она и не  отправит  его  в  тюрьму  за
похищение, то уж во всяком случае выставит на посмешище. Она явится на суд в
белом платье девственницы и на глазах у всех зальется слезами: пусть  он  до
конца своих дней раскаивается в содеянном! Уж папа постарается, чтобы так  и
вышло!
   Как обычно,  она  жарилась  на  солнце  у  себя  на  террасе,  предаваясь
безотрадным мыслям.
   Но будь же разумной, Сара!.. Легко сказать! Легко грозить себе пальчиком,
не представляя в полной мере грозящей  опасности.  Что  если  он  больше  не
вернется? Возможно, он о ней и думать забыл. Она стала очередным  трофеем  -
ради статистики. Однако... Бывали же  дни  -  и  ночи,  -  когда  они  мирно
беседовали, забыв, кто есть он и что, по его убеждению,  представляла  собой
она. Они вместе обедали и спорили, меряясь силой, точно на  турнире.  Любили
друг друга - да,  любили,  несмотря  на  то,  что  подчас  он  обозначал  их
отношения совсем другими терминами, нарочно подбирая их так, чтобы принизить
происходившее между ними, свести к голой физиологии, грубым словам,  которые
ничего не объясняли и ничего не значили.
   Сара лежала, всеми порами впитывая ласковое тепло и постепенно  утрачивая
ясность мысли, когда вошла Серафина, впервые  за  долгое  время  нарушив  ее
уединение.
   - Синьорина, проснитесь, пожалуйста. Вредно спать на солнце.
   Господи, подумала Сара, с тех пор, как я попала сюда, я  потеряла  всякий
стыд! Она лениво перевернулась на спину  и  одной  рукой  закрыла  глаза  от
солнца.
   - В чем дело? - с вызовом спросила она, лихорадочно  думая:  неужели  все
кончено?  Или  герцог  все-таки  соизволил  вернуться?  Поскольку   экономка
продолжала хранить молчание, Сара сказала тем же ехидным тоном:  -  Если  он
вернулся, передайте, что мне все осточертело и я  не  желаю  его  видеть.  Я
больше не позволю удерживать меня силой! Или  он  так  обращается  со  всеми
своими женщинами?
   - Нет, синьорина, вы  первая,  кого  герцог  привез  во  дворец.  До  нас
частенько доходили слухи - большей частью из газет - о  его  увлечениях,  но
никогда он не привозил женщин сюда.  Ни  разу.  Простите  за  откровенность,
синьорина, но иногда она только на пользу. Я старая  женщина  и  много  чего
повидала, однако...
   - Простите, Серафина, - Сара неохотно села и ощутила потребность прикрыть
наготу. Она с благодарностью  приняла  из  рук  Серафины  что-то  сшитое  из
цветастого индийского хлопка.  В  голове  у  нее  царил  хаос  от  солнца  и
неожиданной речи экономки. В  чем  причина  такого  словоизвержения?  Что  у
Серафины на уме?
   Последовала  небольшая  пауза;  Сара  застегнула  принесенный   Серафиной
саронг. Ей стало страшно -  Бог  знает  почему.  "Его  увлечения"!  Серафина
произнесла это таким обыденным тоном. Черт  побери,  неужели  она  и  дальше
будет цепляться за человека, у которого легион любовниц  по  всему  свету  -
насколько хватало  его  лениво  блуждающего  взгляда?  И  этот  ханжа,  этот
прожженный негодяй еще смел запрещать брату жениться на любимой  женщине,  в
то время как сам взял да и воспользовался этой женщиной (по крайней мере, он
сам так считал) против ее воли, не заботясь, о последствиях.
   - Серафина... Вы хотели что-то мне сказать? Я устала от уклончивых фраз и
грубой силы. Вы, конечно, понимаете, что скоро ноги моей здесь не будет?
   Вместо прямого ответа Серафина цеплялась  за  какието  обтекаемые  фразы,
стараясь перевести разговор в другое русло.
   - Вы, верно, перегрелись - что я говорила? Это не  просто  вредно,  но  и
опасно для здоровья. Пойдемте в дом, синьорина.
   Экономка еще долго ходила вокруг да около, хотя по всему было видно:  она
явилась неспроста. Сара  терпеливо  сносила  ее  нотации  и  даже  позволила
отвести себя в ванную. В огромной мраморной ванне уже благоухала вода.
   Ох уж эта ванна, символ декаданса, сооружение для капризных, избалованных
наложниц,  чьей  единственной  функцией  было  ублажать  своего   надменного
господина. Сара умышленно сосредоточилась на подобных мыслях -  лишь  бы  не
вспоминать о его ласковых руках, много раз намыливавших ей  спину...  и  все
остальное.
   И почему здесь нет обыкновенного,  гигиеничного  душа?  Наверняка  в  его
собственных покоях...
   - Серафина!..
   Прямая, как палка, пожилая женщина, с туго заколотыми на затылке волосами
и в темном платье, не ушла, как обычно, оставив Сару нежиться в  ванне;  она
явно подыскивала предлог, чтобы остаться, - к примеру, проверила,  на  месте
ли  пушистые  полотенца,  -  и  явно  испытала  облегчение,  когда   девушка
заговорила первой.
   - Да, синьорина?
   - Скажите, Серафина: когда установили эту роскошную ванну? И почему здесь
нет удобного современного душа?
   - Кажется, при покойном герцоге,  синьорина.  Эта  часть  замка  -  самая
древняя. Однако покойной герцогине захотелось поселиться именно здесь -  так
рассказывала моя мать,  которая  до  меня  состояла  в  должности  экономки.
Сама-то я была молода, но уже с  пятнадцати  лет  приходила  помогать  ей  и
хорошо помню обеих герцогинь. Тогда еще не было парового  отопления,  и  мне
приходилось таскать большущие кувшины с горячей водой.  Ну  и  много  же  их
требовалось!
   Дав себе волю, обычно сдержанная экономка вдруг впала в болтливость. Сара
удивленно приподняла брови. Серафина - доброе, симпатичное существо, хотя  и
трудно представить ее молоденькой  девушкой,  взбирающейся  по  бесчисленным
мраморным ступеням с кувшинами горячей воды. Бедняжка - вряд ли у  нее  было
нормальное, беззаботное детство.
   - Наверное, синьорине скучно  слушать.  Все  это  происходило  много  лет
назад, и некоторые из этих лет хотелось бы вычеркнуть из памяти.
   - Нет-нет, - поспешно возразила Сара, чье любопытство достигло предела. -
Не останавливайтесь, прошу вас. Я бы хотела многое уяснить: надо мной витает
образ покойной герцогини; ведь она жила в этих комнатах, ее портрет и поныне
висит здесь, а не в картинной галерее. Должно быть, художник не польстил  ей
и она была замечательно красивой женщиной? Вы, кажется, говорили о  ней  как
об испанке?
   - Да, синьорина, она была родом из Испании и настоящей красавицей, причем
совсем молоденькой. Муж ни в чем ей не отказывал. Стоило ей лишь намекнуть о
своих  желаниях,  все  тотчас  было  к  ее  услугам:  бриллианты,  роскошные
наряды...  Это  было  тяжелое  время  для  нашей  страны.  Сейчас  благодаря
здравствующему  герцогу  семья  так  богата,  а  бывали  времена,  когда  им
приходилось несладко, но все равно любой каприз герцогини становился законом
для окружающих. У нее было все!
   - Кроме свободы, - сухо перебила Сара. Эта история  несколько  отличалась
от той, что Серафина поведала ей раньше: бедная юная  новобрачная,  пленница
мужа-тирана... - И потом,  как  насчет  частых  отлучек  герцога,  когда  он
подолгу оставлял ее одну, а сам отправлялся в дальний путь и, без  сомнения,
посещал своих бесчисленных  любовниц?  Может,  этот  роскошный  дворец  стал
восприниматься ею как тюрьма? Несчастная женщина!
   Пр лицу Серафины скользнула тень. Сара решила, что больше  не  произнесет
ни слова. Наверное, экономка считала, что и без того сказала слишком  много.
Когда она все-таки открыла рот, в ее словах Саре почудился упрек:
   - Синьорина не понимает... Все было совсем не так. Действительно,  вскоре
после свадьбы герцогиня забеременела. Тогда-то она и  попросила  отвести  ей
эти покои, а ее муж стал подолгу пропадать вне дома. У него было много  дел:
нужно было делать деньги.  В  то  время  не  было  вертолетов,  дороги  были
разбитые и очень опасные,  горы  кишели  вооруженными  бандитами.  Герцогиня
физически не могла сопровождать мужа.
   - Ну, а потом? - настаивала Сара, сама удивляясь своей настойчивости. Она
не  забыла,  что  юная  страдалица  умерла  из-за  отсутствия   элементарной
медицинской помощи. Если бы мстительный супруг питал к ней хоть каплю любви,
он простил бы ее!
   - Скажите, синьорина: если бы у вас был маленький ребенок, нуждающийся  в
материнской  заботе  и  ласке,  разве  вы  оставили  бы  его  и  отправились
путешествовать?
   Браво, Серафина! Сара невольно покачала головой.
   -  Должно  быть,  нет.  Но  ведь  и  она  не  сделала  этого?  А  ее  муж
присутствовал при рождении ребенка? Разве он не мог ненадолго задержаться?
   Ребенком, о котором шла речь, был Марко! Что  за  странная  мысль!  Разве
можно представить его крохотным, беспомощным созданием?
   С мрачного лица пожилой женщины не сходило жесткое выражение.
   - Конечно, он присутствовал при рождении сына, хотя жена и не хотела  его
видеть. Врач сделал все, чтобы подготовить ее,  и  все  равно  она  не  была
готова к неизбежным страданиям. Как же она кричала! Я закрывала  уши,  чтобы
не слышать проклятий, которыми она покрывала своего мужа. А потом...
   - Да?
   - Потом она не захотела видеть ни мужа,  ни  новорожденного  младенца.  И
моей матери, и доктору - всем досталось! Правда, через  какое-то  время  она
разрешила принести ей ребенка для кормления, и то только потому, что  у  нее
заболела грудь. Покормив мальчика, она всякий раз отворачивалась от  него  -
нет чтобы покачать, подержать на руках, все  только  плакала  и  жаловалась,
пока, наконец, не нашли кормилицу, женщину с гор,  чей  брат...  -  Серафина
гневно скривила губы и тем же деревянным голосом  продолжила:  -  О  ребенке
позаботились, но был ведь еще и муж, синьорина. Она отвернулась и  от  него:
как он ни старался, чего ни дарил -  она  больше  не  желала  делить  с  ним
супружеское ложе! Она требовала все новых и новых подарков -  в  награду  за
рождение наследника, - и герцог ни в чем не отказывал ей в надежде, что  это
когда-нибудь пройдет. Вот тогда-то и стал  подолгу  отлучаться  -  с  каждым
разом отлучки длились все дольше. Однажды я сама  слышала,  как  он  говорил
заезжему приятелю, что не в силах выносить ее ненависть, которой  она  и  не
думала скрывать.
   Вода в ванне почти совсем остыла. Сара машинально повернула  кран,  чтобы
добавить  горячей  воды.  Вопреки  ожиданию,   давняя   история,   во   всех
подробностях поведанная Серафиной, так увлекла ее,  что  она  отрешилась  от
своего собственного двусмысленного  положения  в  этом  доме.  Она  даже  не
задавалась вопросом, почему  Серафина  выбрала  именно  этот  момент,  чтобы
раскрыть семейные тайны перед ней - в сущности, посторонним человеком.
   - Так, значит, он стал задерживаться все  дольше  и  дольше,  а  она  тем
временем... - пробормотала Сара,  приспосабливая  свое  восприятие  к  новой
трактовке. Эта история напомнила ей японский  фильм  "Расемон".  Сколько  же
ликов у истины? Каждый смотрит со своей колокольни.  Пытался  ли  кто-нибудь
понять  бедную  маленькую  испанку,  прежде  чем  вынести  ей  приговор  как
законченной эгоистке, не признающей ничего, кроме собственного удовольствия?
   Казалось, Серафина  заблудилась  где-то  в  далеком  прошлом;  ее  худые,
загрубевшие от работы пальцы механически  перебирали  четки;  она  устремила
невидящий взгляд поверх сариной головы. Это была минута прозрения и  трудных
размышлений.
   - Он мог бы брать ее с собой. Вероятно, ей  не  хватало  общества  других
людей. Принарядиться, надеть драгоценности в оперу  или  на  балет,  или  на
дружеский  коктейль.  Мог  бы  сводить  ее  на  консультацию  к...   видимо,
специалистов по проблемам брака тогда не было, ну,  хоть  к  психоаналитику.
Она ведь была совсем дитя!
   - Не забывайте, синьорина: это было трудное время, и  ситуация  постоянно
ухудшалась. Кончилось тем, что война, которую давно  ждали,  поставила  весь
мир с ног на голову. Все это было так некстати! Хотя одно время нам казалось
- герцог был в отъезде, - что  поведение  герцогини  изменилось  к  лучшему.
Ребенок вышел из грудного возраста, и -  возможно,  от  скуки  -  она  стала
разрешать приносить его в свои покои. Даже стала лучше относиться к  няне  и
подолгу беседовать с этой  простой,  неграмотной  женщиной  с  гор,  которая
потеряла свое незаконнорожденное дитя. Ах, сколько горя принесла эта дружба!
   - Вы несправедливы, - вступилась  Сара.  -  Что  плохого,  если  одинокая
молодая женщина ищет участия, нуждается в собеседнике - и  наконец  обретает
его? И потом... Вы только что сказали, что она признала сына?
   В голосе старой женщины послышались суровые нотки.
   - Она обращалась с ним,  как  с  игрушкой:  то  ласкала  и  баловала,  то
отсылала прочь. А что касается дружбы, то... У кормилицы был брат,  один  из
тех опасных разбойников, которые грабили  неосторожных,  беззащитных  людей.
Они познакомились...
   - И он стал отцом Анджело? - слова вылетели раньше, чем  Сара  попыталась
их удержать. Однако Серафина не  удивилась  и  только  бросила  укоризненный
взгляд на зардевшееся лицо девушки в обрамлении мокрых кудряшек.
   - Да, Анджело - сын своего отца...
   - И своей матери, разумеется, - парировала Сара. - Ах он,  бедняга!  Если
кто-либо в этой истории и заслуживает жалости,  кроме  заблудшей  герцогини,
так это он, ребенком сосланный в чужие края. И даже теперь...
   - Анджело сам нарывается на неприятности, синьорина. И,  прошу  прощения,
злоупотребляет  своим  положением.  Он  пользуется   великодушием   герцога.
Чувствует  свою  безнаказанность  и  слишком  многое   себе   позволяет.   В
Соединенных Штатах он  попал  в  какую-то  скверную  историю  -  нет  ничего
удивительного в том, что его выслали из страны. Кто виноват, что он сбился с
пути? Его даже  не  посадили  в  тюрьму,  как  остальных,  дали  возможность
вернуться на родину  свободным  человеком.  Умоляю  вас,  синьорина,  будьте
осторожны, не доверяйте этому человеку. А если я позволила  себе  так  много
сказать, так только потому, что у  меня  болит  душа  за  другого  мальчика.
Несчастное дитя, которое выросло с мыслью о том, что мать не любила его - ив
конце концов оставила  без  малейших  сожалений.  Бывают  шрамы  на  сердце,
которые остаются на всю  жизнь,  даже  если  мальчики  становятся  взрослыми
мужчинами, рано научившимися скрывать свои чувства.
 
 
   Глава 35
 
   Сару с детских лет приучили рационально мыслить, внушили, что  и  чувства
следует  беспристрастно  анализировать,   словно   точки   и   палочки   под
микроскопом. Рассматривать явления в развитии. До сих пор это удавалось. Вот
и сегодня с Серафиной... Однако что за странный день!.. Хорошо уже и то, что
ей удалось ответить откровенностью  на  откровенность.  Хотя,  как  Сара  ни
напрягала воображение, ей было трудно представить Марко маленьким ребенком.
   - Прошу вас, Серафина,  попробуйте  трезво  взглянуть  на  вещи!  -  Вода
остыла, и Сара поспешила выбраться из ванны.  Серафина  подала  ей  мохнатое
полотенце. Взгляд девушки упал на собственное отражение  в  зеркале,  и  она
решительно отвернулась.
   - Я бесконечно ценю ваше доверие, но... Нужно видеть разницу! Я  не  жена
ему - это во-первых. Вы сами знаете, что я такое, во что он превратил  меня.
Хотя я сама  виновата,  что  допустила  это.  Не  хочу  никого  винить.  Мне
следовало... - Сара закусила нижнюю губу и ст