ешает  кому-нибудь из тоже живущих. Даже какой-нибудь  бомж,
собирая по помойкам бутылки,  мешает такому же собирателю, как и он. Мертвый
человек никому не мешает. Если, правда, он не лежит в Мавзолее.
     Конечно,  и  Аглая  всегда  кому-то  мешала.  В  прошлом  порой  мешала
настолько,  что  от нее пытались  избавиться  радикально. В  30-м  году один
раскулачиваемый пытался зарубить ее тяпкой, отчего  остался след  на виске и
на плече. Когда партизанила,  немцы давали за ее голову денег больше, чем за
корову. И когда была секретарем райкома, кто-то ей  однажды запустил  в окно
булыжник. Но теперь-то, будучи давным-давно не у дел, кому и в чем она могла
быть помехой? А вот оказалась.
     Как-то в "Долговском  вестнике"  появилась маленькая  заметка  местного
гидролога о том,  что под городом,  оказывается, есть  подземный источник...
нет, не нефти, а всего лишь минеральной воды. Очень хорошей воды. Насыщенной
всякими  солями  и другими  полезными  составными.  Пригодной  для  питья  и
принятия  ванн, способствующих  омоложению организма. На эту заметку обратил
внимание некто Валентин Юрьевич Долин, бизнесмен из "новых  русских", но  не
из  тех,  которые  носят   большие  цепи  на  шеях  и  ездят  на  шестисотых
"мерседесах". Нет,  цепь  он  носил  довольно тонкую, на  "мерседесе"  ездил
трехсотом  (правда,  шестисотый   уже  заказал)   и   вообще   был   человек
образованный, еще в советское время окончил философский факультет МГУ и чуть
не защитил диссертацию на тему "Вопросы усиления дисциплины на  производстве
и  взаимовыручки в трудовом коллективе в период развитого социализма в свете
указаний  Генерального секретаря  ЦК  КПСС  товарища Константина  Устиновича
Черненко". Пока он готовился  к защите, указания товарища Черненко в области
философии перестали быть  ценными, началась другая  жизнь, и наш диссертант,
оставив  науку, перешел к занятию, которое  называлось бизнес-консалтинг. То
есть  за  большие  деньги  он  предоставлял  "крышу"  иностранцам,  желавшим
нажиться на  российском  базаре, и консультировал  их, как в не  понятных им
местных  условиях  уходить  от  налогов,  давать  взятки,  отмывать деньги и
вывозить за  границу. За короткое время он сколотил себе приличное состояние
-  имел  два  казино,  три  ресторана,  один  кинотеатр,  фирму по  торговле
недвижимостью "Новосел" и туристическое агентство "Мир на ладони".
     Меня  всегда  восхищают  деловые  люди   и  криминалы.  Как  они  умеют
реагировать  на всякие открытия и события и поворачивать их  в  свою пользу!
Даже солнечное  затмение.  Услышав, что оно может вскорости состояться,  мы,
простые  люди, как говорится, ушами хлопаем  и без  вещественной пользы  для
себя  рассуждаем, что да, мол, бывают  же столь  интересные  астрономические
явления,   надо  будет  обязательно  посмотреть.  А  деловой  человек  сразу
соображает,  что людям  захочется на затмение посмотреть и не захочется  при
этом  ослепнуть.  Значит, им понадобятся очки, и даже  в большом количестве.
Деловой  человек принимается за очки, а  криминал  уже  мотает на ус, что во
время  затмения  будет  темно  и народ, пялясь  в  небо,  неизбежно  утратит
бдительность и забудет следить за своими карманами. Или, скажем, выскочит на
улицу наблюдать это затмение, не закрыв квартиру.
     Будучи деловым  во всех отношениях человеком,  Валя  Долин, известный в
криминальных  кругах  под  кличкой Валидол,  прочтя  заметку  в  "Долговском
вестнике", сразу скумекал, что столь полезной  для  народного здоровья влаге
незачем без толку залегать под  землей. Он сразу  представил  себе  комплекс
действий,  которые  следует  предпринять:  построить  стеклозавод,  наделать
бутылок,  пробурить скважину, качать воду, разливать по бутылкам и продавать
по сходной цене.  А если воды окажется много, можно построить водолечебницу.
А  если  будет  ее  очень  много, то есть  шанс  превратить  город Долгов  в
бальнеологический курорт и на этом разбогатеть и прославиться.
     Валидол провел исследование, которое называется маркетинг. Уточнил, как
течет  вода, на какой глубине залегает, где лучше всего бурить и расположить
первую  водолечебницу. И  получилось,  что  лучшего  места,  чем  дом 1-а по
Комсомольскому тупику, нет и быть не может.
     Проведя второй маркетинг, Валидол подсчитал, сколько ему нужно денег на
приобретение этого дома и переселение оставшихся в нем жильцов куда-нибудь в
другое  место.  При  этом выяснилось, что  среди  жильцов есть  некая  Аглая
Степановна Ревкина, которая  не согласится на переезд  ни за какие деньги по
причине невозможности перевоза вместе с ней стоящего  у  нее  монумента. Тем
более,  что в  новых  квартирах потолки для  монумента  слишком  низки.  Это
обстоятельство   сильно   усложняло   задачу,   но   Валидол   был   человек
изобретательный,  в нерешаемость задач не  верил,  и над Аглаей  Степановной
Ревкиной внезапно нависла очень большая опасность.


Глава 14

     Как  выразился однажды Адмирал, Россия - такая страна,  где очень много
говорят о покаянии,  но  редко  кто может просто сказать "извините". Мне его
высказывание всегда приходит на  ум, когда я вспоминаю возвращение  в Долгов
Марка Семеновича Шубкина.  Или, вернее сказать,  попытку возвращения.  С тех
пор, как произошли  у нас в стране благоприятные перемены, многие эмигранты,
и  особенно  люди искусства,  стали  возвращаться  на родину.  Вот  и Шубкин
собрался. Причем, не в Москву,  как другие,  а в Долгов. Потому  что, как он
говорил (и правильно),  Москва - не  Россия. А он имел  похвальное намерение
вернуться именно в  Россию. Читатель может себе представить,  какое это было
событие. Возможно,  в  столице оно было бы рядовым, а  в районном городе это
было очень большое  событие.  Шубкин еще в Иерусалиме  чемоданы складывал, а
уже  весь Долгов гудел. Встречать реэмигранта  приготовилась целая делегация
во главе, конечно, с Владом Распадовым. Тот хотя в  свое время  и написал  о
Шубкине что-то нехорошее, но прошло  время, старое подзабылось, а сам Шубкин
скорее  всего той статьи вообще не читал. Да и кому  было встречать Шубкина,
как  не  Распадову. Все-таки  он был  к тому времени  в данной  округе самым
крупным и  авторитетным литератором. С ним накануне  будто бы лично  говорил
глава  Долговской  администрации  Коротышкин.  Тот  самый,  который  работал
когда-то в  КГБ.  Но за  минувшие годы многие люди пересмотрели свои прежние
убеждения, а Коротышкин вообще стал демократом и твердым антикоммунистом. Он
охотно и  сам пошел  бы встречать известного писателя, автора прославленного
"Лесоповала", но надвигались новые выборы, коммунисты рвались к власти, надо
было непременно дать им  отпор. В общем, не оказалось у Коротышкина времени.
Да  к тому  же,  как  он сказал Распадову,  устраивать  Шубкину  официальную
встречу было бы слишком. Если, мол, мы будем  каждому  уехавшему еще  пышные
встречи устраивать, то  нам  больше  нечего делать будет, как встречать этих
уехавших.  Так он сказал  Распадову,  видимо, опасаясь, что  уехавшие  прямо
тучами  повалят в это захолустье, между  тем как  уехавших  из  Долгова было
всего  два: сам  Шубкин и  Антонина.  Но хотя  встреча  ожидалась не  совсем
официальная, народ кое-какой к станции подвалил. Я  как раз был в то время в
Долгове и тоже пошел встречать  знаменитого иностранца. На перроне собрались
многие. Местная  интеллигенция.  Педагогический коллектив  детского дома.  И
кое-кто   из  бывших  воспитанников.  "Долговский  вестник"  прислал  своего
корреспондента, и из областного телевидения репортер с оператором прикатили.
День был солнечный,  ясный.  На деревьях трещали скворцы, пахло  разогретыми
шпалами  и  вареной картошкой с  укропом. Это местные бабки вышли к  приходу
поезда со своим  всегдашним товаром: картошкой, пирожками, воблой и солеными
огурцами.
     Поезд немного запаздывал.  Поэтому все  начали нервничать. А я вспомнил
тот случай, когда Шубкина  арестовали прямо на перроне. "Какой, - думал я, -
для  него будет приятный  контраст". Наконец  кто-то  крикнул: "Идет!".  Все
напряглись и замерли. Поезд приближался. Не так картинно, как раньше. Раньше
это же  было событие! Паровоз "Иосиф Сталин" врывался на станцию,  окутанный
клубами  пара!  Как  он  пыхтел,  как он  блестел!  А  тут  что?  Маленький,
замурзанный, убогого вида электровозик свистнул тонким фальцетом и втащил на
станцию  шестнадцать  вагонов   с  такой  легкостью,   как  будто  они  были
игрушечные.  И на площадке вагона номер четыре  все увидели Шубкина. Правда,
не сразу его узнали.  С большой седой бородой он был похож уже не на Ленина,
а  на Карла  Маркса  или  кого-то  из  библейских пророков. Он  одной  рукой
держался  за  поручень, а другой  приветствовал встречавших.  А  из-за  него
высовывалась и широко улыбалась Антонина. Ее голова была туго повязана белым
шелковым  платком. Платок  этот был вроде ни к чему, и я  только потом узнал
его  назначение. Оказывается,  Антонина  в Израиле приняла  иудаизм,  строго
держалась новой веры, стригла  голову наголо и покрывала ее платком.  А Марк
Семенович  оставался  в  православии.И  вот  они, подъезжая,  машут  руками,
встречающие  тоже машут  и  что-то  выкрикивают, а  некоторые  женщины  даже
прикладывают платочки к глазам.
     Шубкин спустился на перрон, а за ним Антонина с  двумя чемоданами. Люди
сразу их окружили, обнимали, целовали, совали цветы. С  букетом из трех алых
гвоздик  приблизился к  приехавшему  и  критик Распадов. Но сразу не  вручил
цветы, а переложил их из правой руки в левую, а правую поднял, призывая всех
помолчать. И произнес свою историческую, в некотором смысле, речь.
     Оттесненный жадной толпой, я стоял далеко от оратора, ветер относил его
слова в сторону, но кое-что я  смог разобрать  и,  разбирая, дивился  умению
нашего критика  свою  мысль  поворачивать то в  одну,  то в  противоположную
сторону.  Сначала  Влад  сердечно  приветствовал  приехавшего,  назвав   его
выдающимся писателем, которого нам (кому?  ему, что ли?) все эти годы так не
хватало.  "Мы,  -  сказал  он,  -  рады  всем нашим  соотечественникам,  чье
возвращение  стало  возможно  благодаря  нашей   перестройке   и,  не  будем
скромничать,  благодаря нам, ее рядовым  прорабам. Мы  потрудились,  создали
подходящие условия для их возвращения, и хорошо, что Марк Семенович теперь с
нами.  Надо  признать, что  в свое время  не все  отнеслись к его отъезду  с
пониманием,  некоторые  из  нас  даже сурово его осудили..." Тут, я подумал,
логически должно последовать извинение. Или сожаление.  Или что-нибудь вроде
этого. Но Распадов  высказался иначе. Некоторые, мол, сурово осудили и даже,
может  быть, несправедливо,  но  не  будем же впадать в другую  крайность  -
чрезмерно  хвалить  Марка  Семеновича и  делать из  него  героя.  Ну,  уехал
человек, ему это было выгодно.  Там условия  хорошие и пища кошерная.  А  мы
здесь  ели  чернобыльскую  картошку и помидоры с нитратами. Но  кому-то ведь
надо было  и здесь  оставаться  хранить нашу культуру, наши памятники,  наши
могилы...
     Повторяю,  я стоял довольно далеко, и мне не все  было видно. А тут еще
на  вторую платформу  подходил встречный поезд. Так что я  и  видел плохо, и
почти ничего не слышал. Но те,  которые были ближе, рассказывали, что, дойдя
до темы наших могил и, видимо,  в результате связанного  с могилами сильного
возбуждения, Влад Распадов  вдруг потерял над собою контроль. Как-то  из его
собственных слов  сложилась такая картина, что,  пока  он сидел  на могилах,
Шубкин наслаждался жизнью  и кошерными фрикадельками в Гефсиманском  саду. И
уже раскинувши руки для объятия, он взял и плюнул Шубкину в лицо. Шубкин как
слушал  его  с  растерянной  улыбкой,  так  и  застыл. А по  толпе  пронесся
многократно  повторенный  выдох: "Ах-хах-ахах!"  В  свою  очередь, Распадов,
совершив  такое, сам  оторопел  от  собственного  поступка  и долго стоял  в
беззащитной позе, как бы ожидая адекватной сатисфакции от противника.  Но не
дождавшись, сказал:
     - А в общем, добро пожаловать на родную землю!
     И  стал совать Шубкину свои гвоздики. А Шубкин -  обидчивый оказался! -
схватил чемоданы и с криком: "Антонина, за мной!" вскочил во встречный поезд
- и только  его и  видели.  Уехал назад. Как потом  кто-то  написал  о нем в
газете, маца для него оказалась дороже родины.
     Конечно, в глазах многих Марк Семенович Шубкин был и остался комической
фигурой:  все его идеалы, верования, приход к ним  и уход от них, а главное,
всякие по этому поводу ужимки и жесты выглядели смешно, - но при этом  в нем
было и что-то трогательное, в его действиях имели место благородные порывы и
элементы почитаемого в нашем  обществе  безрассудства. Над этим  всем  можно
было сколько угодно иронизировать, но плевать в лицо все же не стоило.
     Тем не менее распадовский плевок был вскоре забыт, и люди  вспоминали о
Шубкине с недоумением, обидой и горькой иронией. Что  вот, дескать, приехал,
покрутил носом и уехал. Его, видите ли, с оркестром не встречали. И никакого
другого объяснения поступку Шубкина не нашли, кроме привычки к хорошей жизни
и  вкусной  пище на  Земле Обетованной.  И до сих пор в Долгове  разные люди
огорчаются,   что  зря   потратили   душевные  силы,  встречая   Шубкина   с
распростертыми для объятий руками.


Глава 15

     Все-таки интересное это  состояние  -  полной свободы. Можно что хочешь
писать,  читать,   слушать  иностранное   радио,  рассказывать  политические
анекдоты,  ругать  президента,  ездить  за  границу,  заниматься  любовью  с
партнером любого пола, группой и в одиночку, носить длинные волосы, серьги в
ухе, кольца в носу,  вообще протыкать себе что угодно. Конечно, многих людей
это раздражало.  Тем более  что зарплаты бюджетникам  задерживали, а  пенсии
пенсионерам  вовсе не  выдавали. И  тем,  и  другим иногда  платили товарами
местного  производства. А одно  время всем  за все стали  платить продукцией
здешней птицефабрики, то  есть цыплятами. В Долгове развелось кур невиданное
количество. Они заполнили  все  дворы,  копошились  на  огородах, гуляли  по
дорогам, болтались под ногами, их было столько, что  трудно было проехать на
машине  по  городу,  не  задавив  ни  одной  курицы. Куры  были  все  породы
"Голландка  долговская белая", и  хозяйки,  чтобы как-то  отличать своих  от
чужих, метили птицу  чернилами разного цвета:  красного,  зеленого,  синего,
черного. Аглая кур не  взяла,  не зная, как обращаться  с ними. Прожила  всю
жизнь  в  сельской местности,  а  не то что  зарезать  курицу - даже  корову
подоить не умела.  От  кур  Аглая отказалась, деньги кончились,  и  она  уже
совсем не знала, что делать, но ведь  не зря даже завзятые  атеисты говорят:
Бог не выдаст - свинья не съест.
     Теплым утром  8  марта к  Аглае  постучалась  молодая  пара. Он и  она,
высокие, улыбчивые, хорошо, но скромно одетые, аккуратно причесанные, у  нее
- маленькие  сережки в ушах, а у него никаких колец ни в ушах, ни в носу. Он
с цветами и чемоданчиком "дипломат", а она  с  двумя  пластиковыми  сумками.
Попросили  разрешения  войти. На вопрос, кто они  и по какому  делу, молодой
человек  протянул  визитную  карточку:  "Долин  Валентин  Юрьевич, президент
международного благотворительного общества "Достойная старость".
     - А я Гала, - сказала женщина и улыбнулась приветливо.
     Аглая думала, что они пришли просить денег, но оказалось - наоборот...
     Получив  разрешение, гости разулись и  остались в носках. Мягко ступая,
словно  боясь  кого-нибудь разбудить,  прошли  в  гостиную.  Постояли  перед
памятником,  молча,  склонив  головы   и  опустив   руки.  Валентин  Юрьевич
признался, что Сталин, хотя сейчас  это очень не модно, является его любимым
историческим героем. И тут же приступил к делу:
     -  Прежде   всего,   Аглая  Степановна,  позвольте  поздравить  вас   с
Международным женским днем и  вручить вам... - Валентин  Юрьевич обернулся к
спутнице, и  она  начала  вынимать из пластиковой  сумки  и ставить на  стол
бутылку "Советского Шампанского", бутылку водки "Финляндия", круг докторской
колбасы, кусок  сыра  "Российский", коробку конфет "Красный  Октябрь",  блок
сигарет "Мальборо". Аглая  смотрела на все это с большим  удивлением, словно
расстелилась перед ней скатерть-самобранка.
     - Это что? - спросила она.
     - Это вам, - тихо сказал Валентин Юрьевич.
     - Мне? За что? - спросила она.
     - За вашу неиссякаемую женственность, - звонко сказала Гала.
     -  Глупости!  -  оборвал  ее  Валентин  Юрьевич.  -  Разумеется,  Аглая
Степановна женственна, но мы ей  собираемся  помогать не только за это, а за
все, что она сделала для нашей родины и для будущих поколений, для нас.
     И  объявил  программу фонда  "Достойная старость". Фонд создали молодые
люди,   патриоты,  решившие   помочь   старикам,  беззаветно  боровшимся  за
построение коммунизма  в нашей стране.  Избавить их от  нищеты и защитить от
произвола  антинародной  власти.  Для  начала пришли  узнать,  в  чем  Аглая
Степановна  особенно нуждается (в еде?  в одежде?  в лекарствах?),  а  потом
оказать  посильную  помощь.  Совет фонда вынес решение от  себя назначить ей
дополнительную персональную пенсию в шестьдесят у.е. ежемесячно.
     - Шестьдесят чего? - переспросила Аглая.
     - Зеленых, - сказала Гала.
     - Это что? Доллары? - спросила Аглая. - Я не хочу доллары.
     - Вы  неправильно  поняли,  - улыбнулся  Валентин  Юрьевич.  -  Это  не
доллары, а условные единицы. Рубли, привязанные к доллару.
     Она поняла, что  рубли эти будут ей даваться  привязанными  буквально к
доллару  чем-то  -  веревкой, ниткой, шпагатом,  и  молодым  людям  пришлось
потратить усилия, объясняя, что связь будет воображаемая, а на самом деле по
мере   инфляции  количество  реальных  рублей  будет  расти,  а   количество
воображаемых у.е. будет стоять на месте.
     - Кроме того, - сказала Гала, - мы вам будем  помогать  и  едой.  Раз в
неделю будете получать продуктовую передачу.
     На  вопрос,  за  что ей  такая  благодать,  оба, перебивая друг  друга,
поспешили  объяснить: за  все  ее  заслуги.  За  то,  что  была  несгибаемой
коммунисткой. И партизанкой. И воспитателем молодежи. И вообще труженицей.
     - Но все-таки, - все еще не могла уразуметь Аглая, - что я вам должна?
     - О, господи! - Гала всплеснула руками и закатила глаза к потолку.
     - Аглая  Степановна! -  вздохнул Валентин Юрьевич. - О чем вы говорите?
Вы  нам должны? Это смешно. Мы вам  должны. Ведь если рассудить, вы для нас,
людей других поколений, так много сделали. Для нас будет большая честь, если
вы возьмете то немногое, чем мы можем вам сегодня хотя бы отчасти помочь.
     - А от меня вы не хотите совсем ничего?
     Гала опять изобразила полную удрученность.
     - Ну, может быть... - сказал Валентин Юрьевич, - если вы в свою очередь
захотите помочь нашему фонду...
     - Чтобы он мог развиваться, - уточнила Гала.
     - Тогда, - продолжил  Валентин  Юрьевич.  - Если  вы...  ну как  бы это
сказать...
     - Все мы смертны, - вздохнула Гала.
     -   Да!  -   Валентин  Юрьевич  посмотрел  на  Галу  с  упреком  за  ее
бестактность, но сам продолжил ту же тему и произнес слово "завещание".
     Говорил  он  довольно витиевато, но  из его слов Аглая все-таки поняла,
что ее  гости не то чтобы настаивают,  но считают, что  если бы она завещала
свою квартиру  фонду "Достойная старость" вместе со  всем  имуществом и этим
произведением искусства - взмах рукой в сторону статуи, - то тогда, нет, дай
вам Бог  здоровья...  но  потом  хорошо  бы, чтобы ваше  имущество попало  в
честные  руки.  Оно   еще  сможет   послужить  людям,  другим   пенсионерам,
ограбленным антинародным режимом...
     Когда до  Аглаи  дошло,  чего от нее хотят и  что дадут взамен, она  ни
минуты колебаться не стала. Она была настоящей атеисткой и о  том, что будет
после смерти, не беспокоилась. К