Вы и впрямь распустили свою публику, - сказал я. - Сколько романсов
вы сегодня спели на "бис"?
   - Не так много. Восемь романсов. И еще одну небольшую арию из  "Лету-
чей мыши".
   - Но ведь это же целый концерт! Вместо одного вы дали два концерта  в
один вечер!
   - Увы, я кроткая, покладистая женщина. Они просят, они  требуют,  они
настаивают, они ненасытны. И я пою. Нехорошо отказываться, если  настаи-
вают. Не по-христиански.
   - А ваш муж слушает вас на концертах?
   - Слушает. Иногда. Когда не играет в карты.
   - Он картежник?
   - Да, увлекается. Собственно, он мне уже не муж. Я с ним  рассталась,
хотя еще и живу с ним в одном доме. Он надеется, что я вернусь. Ходит за
мной по пятам, умоляет, унижается, укоряет, угрожает. Но я  не  вернусь.
Жаль, что он этого не понимает.
   - Вы его разлюбили?
   - Разлюбила. А впрочем, наверное, и не любила никогда. Тогда казалось
мне, что любила. Он хороший, благородный, вполне достойный  человек.  Но
не хватает ему чего-то. Какого-то света в душе. На жизнь он глядит,  как
на плац для военных учений. К тому же зверски ревнив. Никого не  подпус-
кал ко мне ни на шаг, ни на два шага. Три  раза  из-за  меня  стрелялся.
Слава богу, никого не убил. Только ухо прострелил своему лучшему  другу.
Тот на балу слишком долго со мною танцевал, а после слишком усердно  це-
ловал мне руку.
   Перед нами на фоне зелени белела колоннада Храма Дружбы.  Перед  нами
возвышался прекрасный призрак давно погибшей Эллады.
   Из-за колонн выбежали две юные нимфы. Складки хитонов струились по их
телам. Смеясь и подпрыгивая, они бежали по лужайке. Останавливались, на-
гибались, срывали одуванчики. Смеясь и подпрыгивая, бежали дальше,  пока
не скрылись за пригорком. Оттуда, из-за пригорка, еще слышался  их  бес-
печный смех.
   - Счастливые нимфы! - сказала Ксения. - Я им завидую.
   - Люблю павловский парк, - сказал я. - Здесь мне  легко  и  спокойно,
как после смерти, как в Садах блаженных.
   - Но вы же еще не пробовали умереть, -  улыбнулась  Ксения.  -  Вдруг
после смерти вам станет тяжело и тревожно? Вдруг не понравятся вам  Сады
блаженных?
   - Все может быть. Но если обнаружится, что они хоть чуточку похожи на
павловский парк, я буду вполне удовлетворен. Однако стало прохладно.  Не
пора ли нам вспомнить о пелерине?
   - Вы правы, уже нежарко, - сказала Ксения, подставляя мне свою спину.
   Я задержал руки на ее плечах. Она повернулась. Мы поцеловались.
   Солнце уже спряталось за деревья. Птицы пели не умолкая. Над  Славян-
кой повисла тонкая пелена вечернего тумана. В небе над  нами  распласта-
лось облако необычных очертаний, похожее на того дракона, которого я ви-
дел недавно на китайской вазе.
   - Какое диковинное облако! - произнесла Ксения, подняв глаза к небу.
   - Да, странноватое облако, - согласился я и привлек ее к себе. Мы еще
раз поцеловались. Пелерина распахнулась.  Ксения  прижалась  ко  мне.  Я
чувствовал ее грудь под тонкой кофточкой, ее колени под суконной юбкой.
   Из-за пригорка выбежали знакомые нимфы. Они направлялись  прямехонько
к нам. В руках они держали венки из одуванчиков. Ксения легонько от меня
отстранилась. Нимфы приблизились. Одна из них возложила золотой венок на
волосы моей возлюбленной (теперь я уже знал, что это она, теперь уже  не
было в этом сомнений). А другая надела венок на мою голову. Так, с  вен-
ками на головах, мы и пошли обратно, к вокзалу.
   На перроне было еще многолюдно. Я поглядел на часы -  половина  один-
надцатого. Что это они до сих пор не уехали? Что они здесь околачиваются
в столь поздний час?
   Едва мы поднялись на перрон, на нас  стали  оглядываться,  за  нашими
спинами стали шушукаться. Стоявшие вдалеке стали подходить поближе.
   - Плохи наши дела! - прошептала Ксения. - Теперь они  нас  живыми  не
отпустят. Они ждали. Они знали, что мы вернемся. И полиции  уже  нет.  О
господи!
   Перед нами появилась девица, та самая, которая стояла рядом со мною в
толпе. Молитвенно сложив ладони, она не мигая глядела на Ксению круглыми
сумасшедшими глазами.
   - Умоляю вас! - простонала она. - Умоляю, умоляю,  умоляю  вас!  Поз-
вольте мне поцеловать край вашей одежды!
   Не дождавшись разрешения, девица нагнулась и впилась губами в  уголок
пелерины. Ксения испуганно отшатнулась, и я увидел совсем рядом лица, те
самые лица, которые глядели на нас из толпы час тому назад. Со всех сто-
рон протягивались жадные растопыренные пальцы. Они хватали Ксению за ру-
кава, за плечи, тянулись к волосам, ощупывали ее, как вещь, как куклу.
   - Не сметь! - крикнул я. - Опомнитесь! Это безумие!
   Рядом возник высокий человек со светлыми волосами. Расставив руки, он
стал отодвигать толпу в  сторону.  "Успокойтесь,  господа!  Успокойтесь,
господа! - повторял он настойчиво. - Успокойтесь, успокойтесь,  успокой-
тесь, господа!" "Ковыряхин! - подумал я. - Откуда он взялся?"
   Бледная, трясущаяся Ксения сделала резкое движение, и  шляпка  выпала
из ее рук. Это было спасение.  Толпа  набросилась  на  шляпку.  Слышался
треск рвущейся материи и пыхтение потерявших рассудок  почитательниц.  В
их руках мелькали несчастные черные цветочки. Кому-то досталась подклад-
ка, кому-то ленточка.
   Мы бегом спустились по ступеням и кинулись к ближайшему извозчику.
   - Гони! - крикнул я ему. - Живее! В Царское село!
   Через час мы были в Питере. На площади перед вокзалом толпилось  мно-
жество извозчичьих пролеток. Мимо не спеша проползали уже виденные  мною
допотопные трамваи. Я держал Ксению за руку. Я чувствовал, что  она  все
еще дрожит, все еще не успокоилась. Вдруг она рассмеялась.
   - Как они терзали шляпку! Какая прелесть! Все цветочки  растащили  по
одному! Но ты, милый, проявил отвагу и сообразительность! Ты меня спас!
   "Но ты, милый", - повторил я про себя. "Но ты, милый". Стало быть, мы
уже на "ты"!
   - А знаешь, - продолжала Ксения,  -  после  всех  этих  увлекательных
приключений я ужас как проголодалась! Не  поужинать  ли  нам  где-нибудь
вместе?
   Снова взяли извозчика и отправились в "Европейскую".
   У ярко освещенного подъезда гостиницы выстроились в ряд автомобили  и
экипажи. Вращающаяся дверь пропустила нас в вестибюль. Гардеробщик, пок-
лонившись, принял из моих рук пелерину Ксении.  Поглядев  в  зеркало,  я
вспомнил о венках из одуванчиков. Мы потеряли венки при бегстве из  Пав-
ловска. "Жаль, - подумал я, - их следовало сохранить на память".
   По устланной ковровой дорожкой лестнице поднялись в ресторан. Свобод-
ных мест почти не было. Публика была  отборная:  золотые  погоны,  белые
крахмальные воротнички, голые спины женщин, запах цветов, духов и  доро-
гих сигар. На эстраде, на фоне большого витража, изображавшего колесницу
лучезарного Аполлона, расположился небольшой оркестр - звучали  популяр-
ные мелодии из оперетт.
   Подскочил, изогнувшись, метрдотель во фраке. Посмотрел  на  Ксению  с
затаенным восторгом. Конечно, узнал.
   - Господа, вполне свободных столиков, к моему величайшему  огорчению,
нет! Прошу следовать за мной!
   Усадил нас рядом с юной парочкой. Молодой человек был с тонкими  чер-
тами лица, с высоким бледным лбом. У барышни были иссиня-черные  тяжелые
волосы и темные усики над уголками нежного рта. Взглянув на Ксению,  мо-
лодые люди покрылись румянцем и опустили глаза. И все время, пока мы си-
дели пред ними, они молчали, лишь изредка  произнося  шепотом  отдельные
слова. "Черт подери! - подумал я. - Все ее тут же узнают, все млеют, об-
мирают, краснеют, бледнеют, а после начинают кидаться на нее, как  дикие
звери!"
   Метрдотель подал карточку. Я  заказал  шампанского,  самого  дорогого
французского коньяку, каких-то немыслимых  закусок,  каких-то  неведомых
блюд, ананасов, шоколаду и еще чего-то.
   Метр ушел, но тут же вернулся с большим букетом белых гвоздик в высо-
кой хрустальной вазе. Ваза была поставлена перед нами.
   - От кого? - спросила Ксения.
   - Не велено сообщать - потупясь, ответствовал метр.
   "Ну вот, - подумал я, - конца этому не видно!"
   Появился официант с подносом. За ним следовал второй, тоже  с  подно-
сом. За вторым показался третий, естественно, с подносом. Весь стол  был
заставлен бутылками, тарелками, соусниками, салатницами... Мне стало не-
ловко - молодые люди ужинали скромно, без вина, с сельтерской и кофе.
   Снова прибежал метрдотель. Он  поставил  перед  Ксенией  узкий  хрус-
тальный бокал с каким-то причудливым, серебристым и вроде бы даже  нежи-
вым цветком. "Орхидея!" - догадался я, совсем помрачнев. Ксения поглади-
ла меня по руке.
   - Не злись, милый! Ну что поделаешь, если я так знаменита! Это и есть
бремя славы. Ты видишь - нигде нет покоя. Не ходить же мне в  маске?  Но
ведь и в маске меня начнут узнавать!
   Официант налил в бокалы шампанское. Я глядел, как лопаются в хрустале
прозрачные пузырьки. Не о такой ли известности мечтал я в отрочестве? Не
о ней ли я бредил в юные годы? Не ее ли я  жажду  и  теперь,  переступив
черту своего сорокалетия?
   - Да, конечно, слава обременительна, - сказал я. -  Без  нее  живется
спокойнее. И все же я хочу выпить за твою славу, радость моя, за  нынеш-
нюю и будущую твою славу! За вечную, неувядающую, бессмертную твою  сла-
ву!
   Мы чокнулись и выпили. Девушка с  усиками  бросила  на  меня  быстрый
взгляд. Она изнемогала от  любопытства:  "Кто  этот  человек?  Кто  этот
счастливчик? За что удостоен он такой чести?"
   Опять появился метр с цветами. На сей раз  это  был  букет  нежнейших
бледно-желтых нарциссов. На столе места не оказалось. Вазу  поставили  у
ног Ксении. "Что же это делается! - думал я уже весело. - Через  полчаса
нас не видно будет из-за цветов!"
   Неподалеку сидела компания молодых щеголеватых офицеров.  Они  держа-
лись несколько развязно. Пухлогубый стройный блондин с наглыми выпуклыми
глазами то и дело оглядывался и беззастенчиво разглядывал Ксению. Я сно-
ва стал злиться.
   - Если он оглянется еще раз, я подойду и отвешу ему оплеуху! - сказал
я сквозь зубы.
   - Ты с ума сошел! - громко зашептала Ксения. - Он же  застрелит  тебя
на месте! Или зарубит саблей! Ты не знаешь нравов этих военных!
   - Выходит, я должен терпеть его наглость?
   - Да не гляди ты на него! Он того не  стоит.  Глупый,  самовлюбленный
мальчишка. Я с ним знакома. Он из компании Одинцова. Адъютант. Гвардеец.
С очень громкой фамилией.
   - И конечно, влюблен в тебя без памяти?
   - Натурально, влюблен. Все мужчины в меня влюблены. И ты тоже.
   - Ты сравниваешь меня с этим породистым животным?
   - Нет, милый, не сравниваю. Успокойся. Давай лучше выпьем за то, что-
бы и к тебе пришла заслуженная слава. Она где-то  заблудилась,  потеряла
дорогу. Выпьем, чтобы она больше не блуждала!
   Я налил себе коньяку, а метрдотель уже тащил  большой  букет  красных
тюльпанов в расписном фаянсовом кувшине. Тюльпаны разместились на  полу,
рядом с нарциссами. Я сказал:
   - А не открыть ли нам цветочный киоск? Куда нам столько цветов?
   - Я уже подумала об этом, - ответила Ксения. -Но жалко продавать цве-
ты, я их очень люблю. Лучше мы откроем книжную лавочку и  начнем  торго-
вать твоими сочинениями.
   - Не возражаю! - согласился я и, выпив коньяк, закусил чем-то неверо-
ятно вкусным. То ли это было мясо, то ли это была  птица,  но,  кажется,
это была не рыба. И снова приблизился неугомонный метр.
   - Ксения Владимировна! Вы наше божество! Мы все в вас души  не  чаем!
Не откажите!  Посетители  ресторана  слезно  просят  вас  спеть  романс,
один-единственный романс, какой вы сами захотите!
   - Придется петь, - вздохнула Ксения, - столько цветов надарили!
   Она встала, поправила юбку и волосы и пошла к эстраде. Сияющий, вели-
чественный,  вполне  античный  и  вполне  прекрасный  Аполлон  несся  ей
навстречу на квадриге великолепных длинногривых коней.  За  его  плечами
подымалось солнце, раздвигавшее клубящиеся облака. "Вот мужчина, достой-
ный Ксении!" - подумал я. Сидевшие за столиками начали привставать и вы-
тягивать шеи. Ксения шла медленно, опустив руки вдоль бедер и слегка по-
качивая плечами. Ее простая, будничная одежда среди нарядов  ресторанных
дам выглядела почти изысканно. Взойдя на эстраду, она что-то сказала му-
зыкантам. Те понимающе закивали головами. В зале стало тихо.
   - Романс "Мы одни", - объявила Ксения и запела:
   Как благостны, прозрачны вечера! Как радостны, благоуханны  дни!  Как
упоительна весенняя пора! Нас только двое в мире, мы одни!
   Я сидел и слушал затаив дыхание. И все в ресторане сидели  и  слушали
не дыша. Только официанты с переброшенными через руку салфетками и импо-
зантный метрдотель в своем безукоризненном фраке слушали стоя  у  стены,
но, разумеется, тоже затаив дыхание.
   Послушай - что-то шепчет нам трава.  А  вот  цветы  нам  улыбаются  -
взгляни. О, как кружится, милый, голова! Нас только двое в мире, мы  од-
ни! И небосвод бездонно-голубой, И звезд полуночных  бессчетные  огни  -
Все это, милый, лишь для нас с тобой. Нас только двое в мире, мы одни!
   Ксения спела и поклонилась. Все сидевшие встали и  долго  хлопали.  Я
крикнул "браво!", и тут же со всех сторон понеслось: "Браво! Браво! Бра-
виссимо!"
   Ксения вернулась, и мы выпили за ее талант, то есть выпил  я,  а  она
лишь сделала глоток  шампанского.  Вслед  за  этим  принесли  сразу  три
больших букета - еще один из гвоздик, только розовых, еще один  из  нар-
циссов, только белых, и третий - из чайных роз.
   Выбрав самую крупную розу, Ксения протянула ее барышне с усиками.
   - Это вам! Вы очень милы! Вы мне нравитесь!
   Девица вся зарделась, щеки и уши ее запылали, глаза увлажнились,  рот
приоткрылся. Видимо, она намеревалась произнести слова благодарности, но
у нее это не вышло. Погрузив лицо в желто-фиолетовые лепестки,  она  за-
мерла.
   - Спасибо! - сказал за нее молодой человек. - Мы сохраним эту розу до
конца наших дней!
   Я позвал официанта. Он выписал счет. Я положил на стол несколько  бу-
мажек. Ксения взяла счет, пробежала его глазами, отобрала  три  четверт-
ных, а остальные деньги сложила и сунула мне в карман.
   - Откуда у тебя этот купеческий шик? - сказала она сердито.
   - Найдите нам, пожалуйста, извозчика поприличнее!  -  обратился  я  к
официанту.
   - Будет сделано! - ответил тот и поспешно  направился  к  выходу,  но
тотчас вернулся:
   - А не желаете ли таксомотор? У гостиницы как раз стоянка.
   - Так уж и быть, прокатимся разочек на автомобиле! - покорилась  Ксе-
ния.
   Шофер открыл перед нами дверцу. Уселись на мягкое сиденье с  высокой,
как у дивана, спинкой. Официант притащил огромную охапку цветов и  поло-
жил ее рядом с нами. Ксения зевнула и склонила голову мне на плечо.
   - Я все пою и пою, - забормотала она в полудреме, - мне все хлопают и
хлопают... И не надоело им хлопать... И не наскучили им мои романсы... И
не противно мне еще петь... Куда мы едем? - спросила она, подняв голову.
   - Ко мне, - ответил я. - Куда же нам еще ехать?
   - И правда, - послушно согласилась Ксения, куда же нам еще  ехать?  А
твоя матушка? - спросила она опять и опять подняла голову.
   - Матушка на даче, уже неделя как на даче.
   - У тебя славная матушка! - сказала Ксения.
   Вошли в квартиру. Я положил  цветы  на  стул  в  прихожей.  Несколько
тюльпанов упало на пол. Подойдя к Ксении, я снял с нее пелерину. Потом я
обнял ее. Целуя, я почувствовал, как послушно  ее  тонкое  мягкое  тело.
Провел Ксению в комнату, усадил в кресло.
   - Я совсем засыпаю, - сказала она и закрыла глаза.
   Пошел в ванную, взял большой таз для стирки белья, налил в него воды,
принес из прихожей цветы и поставил их в воду. Получился гигантский раз-
ноцветный букет. Притащил таз в  комнату,  водрузил  его  на  письменный
стол. Ксения открыла глаза и вскрикнула:
   - Ой, что это?
   - Это твои честно заработанные цветы, - ответил я и принялся  стелить
постель на тахте. Постелив, поднял Ксению и поставил ее на ноги.
   - Милый, - шептала она, - ты прости, что я такая сонная,  такая  кве-
лая. Я так устала, я так нервничала там... в Павловске... на перроне.  Я
так перепугалась. Они ведь... они совсем  обезумели,  совсем...  озвере-
ли... Какой это был ужас! Какой... ужас!
   Дрожащими пальцами я стал расстегивать ее кофточку, но она  почему-то
не расстегивалась. Ксения тихо смеялась:
   - Ну вот, какой ты у меня неловкий! Ты  совсем  не  умеешь  раздевать
женщин! Это хорошо. Это значит, что ты чистый, что ты...  не  распутник.
Сейчас я сама.
   Ничуть меня не стесняясь, она принялась раздеваться, аккуратно  скла-
дывая одежду на кресло. И вот на ней остались только чулки, черные ажур-
ные чулки с узкими синими подвязками. Она повернулась ко  мне  лицом.  Я
прищурился - ее нагота слепила.
   Глубокие ямки ключиц. Небольшие, совсем девичьи груди с розовыми сос-
ками. Мягкая округлость живота. Маленький пупок. Упругие, но плавные ли-
нии бедер. Темный, ровный треугольник лобка. Чистая, гладкая, белая  ко-
жа...
   - Ну как, не безобразное ли у меня тело, не старое ли оно? - спросила
Ксения. - Может быть, тебе нравятся женщины в другом стиле?
   ...Ночь была бредовая, фантастическая, непереносимая. На меня обруши-
лась вся сила женственности - этой непобедимой слабости, этой необоримой
мягкости, этой бесстрашной робости, этой неотразимой покорности. Я блуж-
дал в знакомом и неведомом - натыкался на податливые преграды,  провали-
вался в манящие пропасти, скользил по гладким пологим  склонам,  взбегал
на крутые высокие холмы и повисал над бесконечными неоглядными  равнина-
ми. Я терял рассудок и обретал его снова. Я распадался на куски и тут же
сливался воедино. Я покидал себя и тотчас в себя возвращался. Я  исчезал
и возникал заново. Во мне что-то вспыхивало и гасло. Я горел,  как  маяк
над ночным морем. Я корчился от счастья. Хорошо знакомая мне  грамматика
любви вдруг усложнилась до невероятия. Мне открылось, что  в  сакральных
текстах Эроса я читал до сих пор не главы и даже не фразы,  а  лишь  от-
дельные бессвязные слова. Непостижимая сложность нежности предстала пре-
до мною. И в этой непостижимости поджидало меня упоение на грани безумия
и гибели.
   Под утро я проснулся. Было уже светло. Я увидел на стенах свои карти-
ны. Я увидел книжный шкаф и в нем, за стеклом, мои книги. Я увидел  свою
простенькую, дешевенькую люстру, свисающую с потолка. Я увидел  знакомое
пятно на потолке. Повернувшись на бок, я увидел совсем рядом  лицо  Ксе-
нии. Она крепко, мирно спала. Дыхания ее не было  слышно.  Бледное  лицо
казалось мраморным, но на виске еле заметно пульсировала голубая жилка и
ноздри чуть-чуть шевелились в такт дыханию.
   Сердце мое заныло от любви и восторга. Полчаса я пролежал неподвижно,
боясь пошевелиться. Потом я тихонько встал, на цыпочках подошел к креслу
и стал разглядывать то, что на нем лежало. Подобных  предметов  женского
туалета я никогда не видел, разве что на рекламе в старинных журналах  и
иногда, мельком, в кино.
   Нижняя юбка, белая, длинная, с кружевами по подолу. Сорочка, тоже бе-
лая, тонкая, с узкими лямочками, с кружевными прошивками на груди  и  на
боках. Панталончики. Трогательные, какие-то  детские,  довольно  длинные
бледно-голубые панталончики, почти сплошь кружевные.
   А где же корсет? Неужели в девятьсот восьмом женщины  уже  не  носили
корсетов? Впрочем, певицы, наверное, их вообще никогда не надевали - да-
вит на грудь, затрудняет дыхание. Да, конечно, певицы не должны были  их
носить!
   Возвратился в постель. Снова стал глядеть на мраморное лицо. Незамет-
но заснул. Когда проснулся, Ксения глядела на меня и улыбалась.
   - С добрым утром, милый! - сказала она и поцеловала меня в  переноси-
цу.
   - С добрым утром, моя радость! - сказал я и  поцеловал  ее  в  уголок
рта.
   Уже одетые, сидели за журнальным столиком и пили кофе.
   - Будто ты жена моя! - сказал я.
   - А разве это не так? - ответила Ксения и поглядела  на  меня  как-то
строго. - Пред богом я теперь жена твоя, хотя мы и не  венчан