ь  табличку  с
надписью: "Осторожно! Особам мужского пола от шестнадцати до  семидесяти
лет более чем на пять шагов подходить не рекомендуется!" Вот видишь, те-
бе уже пришлось из-за меня драться на дуэли, и пуля просвистела у твоего
виска.
   Нижний понравился мне больше прочих волжских городов -  он  похож  на
Москву. Нижегородцы гостеприимны необычайно. У пристани  меня  встречала
огромная толпа. Расстелили ковровую дорожку от парохода до автомобиля, и
я прошла по ней, как новобрачная, осыпаемая цветами.
   Меня здесь повсюду возят и все мне показывают. Осмотрела кремль и то,
что осталось от выставки. Это очень любопытно. Пою много и чувствую, что
уже чертовски устала. Скорей бы домой! И на тебя поглядеть хочется,  мой
милый.
   Вернусь 4-го сентября. Курьерский прибудет в Питер в 6 часов  вечера.
Встречай меня на Николаевском вокзале. Вагон 1 2.
   Не целую тебя, потерплю до 4-го. А уж тогда берегись!
   Твоя К."
   Иду по сырому плотному песку у самой воды, глядя на залив,  на  небо,
на купающихся и загорающих, на влажные от прибоя валуны, на тину, приби-
тую к берегу, на лодки, лежащие на берегу кверху  дном,  на  трясогузок,
быстро-быстро семеня ножками перебегающих с места на место. Останавлива-
юсь и сажусь на сухое, давно уже выброшенное  морем  бревно.  Неподалеку
стоит молодая загорелая женщина в бикини. Ее волосы  завязаны  узлом  на
затылке. Она чуточку похожа на Ксению. (О господи! Все женщины напомина-
ют мне Ксению!) Она смотрит из-под руки на море. Там, в отдалении, катер
тащит за собою лыжника, который эффектно скользит по волнам,  наклоняясь
то в ту, то в другую сторону и подымая фонтаны брызг. Но вот  он  теряет
равновесие и, смешно задрав ноги с лыжами, исчезает в воде. Женщина  до-
садливо дергает локтем. Лыжник взбирается на остановившийся катер. Расс-
тавив руки, женщина осторожно входит в воду.  Лопатки  ее  подпрыгивают,
голова втягивается в плечи - вода холодная. Женщина замирает  на  месте,
прижав локти к бокам. После она наклоняется и плещет воду себе на грудь,
затем распрямляется и, неуверенно ступая, ощупывая ногами дно,  движется
дальше. Ее колени уже скрылись в воде. Вот и бедра наполовину  скрылись.
Теперь купальщица похожа на рюмку. Чтобы легче было  идти,  она  двигает
плечами. Ее красиво очерченный торс поворачивается на шарнире тонкой та-
лии. Обернувшись, она улыбается и кому-то машет рукой. Купание доставля-
ет ей удовольствие.
   Мимо пролетает ворона, держащая в клюве какой-то небольшой  продолго-
ватый предмет. Он выскальзывает из клюва и падает на камни. Ворона  сни-
жается, снова подхватывает его и тут же снова его роняет. Предмет стука-
ется о гранитный валун и отскакивает на песок.
   Экая неловкая ворона! Экая недотепа! Все у нее из клюва вываливается!
   Но, проявляя необычное упрямство, ворона опять подбирает  предмет  и,
взлетев повыше, в третий раз роняет его на камни. Теперь я вижу, что это
ракушка. Она раскалывается. Ворона  садится  и  принимается  старательно
выклевывать ее содержимое.
   Ах, вот оно что! Надо же, какая сообразительная ворона! Надо же,  ка-
кая умница! Баснописец Крылов, как видно, не обладал достаточными позна-
ниями об интеллектуальных способностях ворон и в своей  известной  басне
обидел весь вороний род, заподозрив его в недомыслии и жалком плебейском
честолюбии. А вороны-то - вон они какие!
   Иду дальше вдоль берега. Справа за деревьями - шоссе. По нему с шумом
проносятся машины. Заграничный, наполовину стеклянный автобус останавли-
вается на обочине. Из него вылезают несколько туристов.  Они  пересекают
пляж, подходят к прибрежным камням, наклоняются к воде, трогают ее рука-
ми - теплая ли? - и фотографируются на фоне моря, принимая нелепые позы,
кривляясь и хохоча. Потом они возвращаются к шоссе. Шофер  включает  мо-
тор. Хлопает дверца. Автобус медленно отъезжает. Слежу, как он  мелькает
за деревьями и исчезает.
   Длинная гряда валунов уходит в залив. Перешагивая с камня на камень и
стараясь не поскользнуться, добираюсь до конца  гряды  и  усаживаюсь  на
плоском валуне из розового гранита. Рядом  на  волнах  качаются  крупные
важные чайки. У горизонта синеет силуэт небольшого острова. За ним - ли-
ловая полоса южного берега. Там я недавно побывал.
   Сижу и размышляю о Ксюше, о том, что сейчас она, наверное,  готовится
к очередному концерту и у нее, быть может, дурное настроение, потому что
она и впрямь устала от своих продолжительных гастролей,  устала  петь  и
улыбаться публике, устала от аплодисментов и чрезмерного  внимания  муж-
чин, и ей хочется послать все к черту и сбежать из Нижнего,  спрятавшись
под густой вуалью и бросив свои многочисленные чемоданы, но сделать  это
никак нельзя, оттого что у нее контракт, и она обязана петь,  умирая  от
утомления и злясь на полоумную публику, которая готова слушать ее, целы-
ми сутками не вставая с места, которая способна хлопать  ей  часами,  не
щадя своих покрасневших ладоней. Но вполне возможно, что у  нее,  наобо-
рот, преотличнейшее настроение, что она очень довольна гастролями, кото-
рые оказались столь удачными и принесли ей сказочные доходы, что  она  с
радостью пела бы и больше, пела бы и в Саратове, и в Симбирске, и в  Ка-
зани, но эти города, к сожалению, не были упомянуты в  контракте,  и  ей
пришлось их пропустить, хотя публика, зная, на каком пароходе  она  плы-
вет, собиралась на пристанях, и она была вынуждена появляться на  палубе
и показывать себя этим людям, и они, так же  как  на  концертах,  что-то
громко кричали и кидали ей букеты цветов. Некоторые из букетов не  доле-
тали и падали за борт, а после долго плыли вниз по Волге, туда, где  она
уже была и откуда ползла вслед за нею смертоносная, страшная холера.
   Затем я начинаю думать об Одинцове, о том, что он, конечно, несчастен
и ему не позавидуешь, о том, что он не утолил жажду мести, что  он  вер-
нется из Ялты еще более злым, чем раньше, и неизвестно, как он будет се-
бя вести, и это опасно не только для меня, но и для  Ксюши,  а  как  тут
быть - непонятно.
   Вслед за этим я принимаюсь думать о Насте, о  бедной  Насте,  ставшей
жертвой моего непостоянства, о хорошей, славной, преданной Настасье, ко-
торой я, кажется, искорежил жизнь.
   Мучаясь угрызениями совести и прыгая по скользким камням, возвращаюсь
на берег и, миновав невысокие дюны, оказываюсь у шоссе, рядом с деревян-
ной, скромного вида оградой. Отворяю калитку и вхожу в сад с чисто  под-
метенными дорожками. В глубине сада стоит терем с высокой крышей и  рез-
ными наличниками. В нем жил когда-то знаменитый художник П. Теперь здесь
музей.
   Покупаю билет, надеваю на свои кеды мягкие шлепанцы и брожу по  тере-
му.
   Столовая художника. Спальня художника. Летняя  мастерская  художника.
Зимняя мастерская художника. Его мольберт. Его палитра. Его рабочая блу-
за. Его берет. Его трость.
   Фотографии на стенах. Художник с великим Б. Художник  со  знаменитыми
В. и Г. Известные Д., Е. и Ж. в гостиной художника.
   А вот еще одна фотография. Рядом с хозяином  дома  стоят  неизвестные
мне люди, а у его ног на низенькой скамеечке, положив скрещенные  пальцы
на колено, сидит очень знакомая мне красивая дама с удивительно знакомой
прической и в невероятно знакомом платье. С очаровательной улыбкой,  как
ни в чем не бывало, она глядит на меня.
   Ксения!
   Читаю подпись под фотографией: "Художник в окружении своих  друзей  и
почитателей. Стоят слева направо - писатель З., композитор И., скульптор
К., пианист Л. Сидит певица К. В. Брянская.  Снимок  сделан  10  августа
1907 года".
   Стою и, разинув рот, гляжу на Ксюшу.  Подходит  группа  экскурсантов.
Экскурсовод - пожилая, седовласая, благообразного вида женщина -  просит
меня немножко подвинуться и не загораживать экспонат.
   - Десятого августа тысяча девятьсот седьмого года к хозяину дома при-
ехало много друзей. После обеда они совершили прогулку по берегу залива.
Как пишет в своих воспоминаниях скульптор К., погода  в  тот  день  была
изумительная. Все гости и сам художник были в отличном настроении -  шу-
тили, смеялись, рассказывали забавные истории из  своей  жизни,  бросали
камешки в воду - кто дальше. Даже Ксения Владимировна Брянская,  извест-
ная в ту пору певица и редкая красавица, тоже бросала камешки, и  у  нее
это недурно получалосъ. После ужина был устроен небольшой музыкально-ли-
тературный вечер. Писатели читали свои произведения, музыканты играли, а
Брянская великолепно исполнила несколько своих  очень  популярных  тогда
романсов. Гости долго аплодировали и по очереди целовали ей руки, а  хо-
зяин обнял ее и поцеловал в щеку.
   Экскурсия движется дальше. Опять подхожу к фотографии. В Ксюшиных во-
лосах светящаяся точка. Это моя булавка.
   Покинув музей, иду по извилистой  асфальтированной  дорожке  рядом  с
шоссе. Пройдя центр поселка, сворачиваю налево.  Здесь  у  самого  пляжа
стоит низкое невзрачное зданьице небольшого ресторанчика. Ресторанчик не
пользуется успехом у отдыхающих на побережье, в  нем  всегда  малолюдно.
Судя по всему, это предприятие общественного питания нерентабельно и су-
ществует вопреки элементарным законам экономики. Видимо, поэтому я испы-
тываю к нему чувство, похожее на жалость, и, когда бываю в этих  местах,
всегда его посещаю.
   В маленьком зале не более десяти столиков. Занято только три. Под по-
толком медленно вращается пропеллер вентилятора. В углу - крошечная эст-
рада. На ней четыре музыканта в пиджаках цвета утреннего моря после ноч-
ного дождя и певец в смокинге цвета переспелой вишни. Раскачивая плечами
и притоптывая, певец поет в микрофон всем известную, до  отвращения  из-
вестную песню. Посреди зала лениво танцует единственная парочка.
   Подхожу к стойке бара, сажусь на высокий круглый  стульчик  и  изучаю
бутылки, стоящие на витрине. Немолодая, некрасивая, но не лишенная неко-
торой привлекательности барменша смотрит на меня вопросительно.
   - Стакан хереса и бутылку минеральной воды!
   Ловко двигая холеными руками, барменша наливает мне вино и  открывает
бутылку нарзана. Сижу и маленькими глотками потягиваю теплый херес,  за-
пивая его холодным нарзаном. Гляжу на певца, широко разевающего рот,  на
танцующих, плотно прижавшихся друг к другу, на осу, ползущую  по  кромке
моего стакана. Оса явно привлечена запахом спиртного, она не лишена  по-
рочной склонности к алкоголизму. Подняв глаза, встречаю спокойный взгляд
барменши. Снова гляжу на осу. Она предпринимает  попытку  спуститься  по
стенке стакана к хересу. Движения ее осторожны. Усики ее возбужденно ше-
велятся. Вот она подбирается к самой поверхности пахучей жидкости,  пог-
ружает в нее голову и, мгновенно  захмелев,  падает  в  херес,  крыльями
вниз. Энергично двигая лапками и отчаянно жужжа, оса пытается  спастись,
но лишь беспомощно кружится на одном месте. Протягиваю ей соломинку  для
коктейля. Она цепляется за соломинку, взбирается на нее и  сидит  непод-
вижно, недоуменно поводя усиками. Вынимаю соломинку из стакана и сбрасы-
ваю мокрую осу  на  стойку.  Барменша  внимательно  наблюдает  за  моими
действиями. Оса, шатаясь, переваливаясь с боку на бок, ползет по стойке.
   - Налакалась, - произносит барменша спокойно и отрешенно.
   Хлопает входная дверь. Оглядываюсь. В ресторан входят Настя и  Зноби-
шин. Не замечая меня, они усаживаются за отдаленный столик у окна. К ним
подходит официант.
   Вот оно, значит, как!
   Залпом допиваю херес и прошу барменшу налить еще. Оса  уже  просохла,
почти протрезвела и довольно бодро сучит задними лапками.  Взлетев,  она
кружится вокруг стакана и снова садится на его край.
   Ну, это уж слишком! Неужто не нашлось никого другого? Неужто надо бы-
ло заводить шашни непременно со Знобишиным, с  этим  жалким  маляром,  с
этим производителем пошлого ширпотреба, с этим слюнтяем, способным года-
ми таскаться за женщиной, которую от него тошнит? Впрочем, не так уж  ее
тошнит, если она отправилась с ним в кабак, если она решила подарить ему
вечер. А может быть, уже не один вечер подарен Настасьей этому тишайшему
из живописцев? А может быть, и раньше, и всегда одаривала она Знобишина,
а я, кретин, думал, что она меня боготворит, а я, олух, верил в ее  пре-
данность, а я, идиот, ходил с нею в гости к Знобишину! Оса,  между  про-
чим, тоже недурна - один раз уже свалилась в херес, и все равно ее,  ал-
коголичку несчастную, тянет к выпивке!
   На стене бара большое зеркало. В нем отражается зал.  Глядя  в  него,
исподтишка наблюдаю за своими друзьями. Знобишин смотрит  на  Анастасию,
как кот на сметану. А Настя, коварная Настя улыбается ему благосклонно и
обнадеживающе. Нет, это непереносимо! Сейчас я встану и поставлю  Зноби-
шину живописный синяк под глазом! А Настасье скажу, кто она такая и  что
я о ней думаю!.. Но вообще-то, я зря кипячусь. Я же сам  оставил  Настю,
пренебрег ею. Я же люблю Ксению! Какое мне дело до Насти? Почему я  рев-
ную ее к Знобишину? Как собака на сене, право, как  собака.  Знобишин  в
Насте души не чает. Отчего же ей не сходить с ним  разочек  в  ресторан?
Отчего же не снизойти ей до Знобишина? Все-таки он художник... Нет,  как
она смогла, как она посмела? А Знобишину я еще объясню, где раки зимуют!
Воспользовался нашей ссорой - и тут как тут! Долго он ждал этого часа  -
терпеливый! Анастасия Дементьевна, Анастасия Дементьевна!.. Злой я,  од-
нако, - прав Знобишин. Чего плохого он мне сделал? Чего плохого  сделала
мне Настя, которую я так жестоко бросил? В чем она предо  мной  провини-
лась? Три года, а теперь уже почти четыре, я морочил ей  голову!  Четыре
года она ждала и надеялась! Четыре года я ее за нос водил! Скотина! Дав-
но уж следовало ей со Знобишиным... или с кем-нибудь другим...
   А между тем идиотка оса уже снова плавает  в  хересе  кверху  брюхом!
Просто наказанье!
   - У вас найдется чайная ложка? - спрашиваю я у барменши.
   Подцепив осу ложкой, я вышвыриваю ее в открытое окно.
   - Ха, - говорит барменша, - эта оса пьет только херес.  Я  предлагала
ей Крымский красный, Дагестан, Алазанскую Долину, армянский "пять  звез-
дочек" - она и пробовать не стала. А хересом вот нализалась, как  сапож-
ница, в хлам упиласъ.
   - Как вы сказали - в хлам?
   - Да, а что? Не слыхали такого выражения?
   - Нет, первый раз слышу. Надо бы записать. Это выразительно, образно,
метко, оригинально... А как вы думаете, можно сказать: в  хлам  влюблен-
ный?
   - Ха, ха! Конечно можно. Только ведь могут подумать, что этот человек
просто любит хлам.
   - И верно! Как это я не сообразил?
   - А вообще-то любовь посильнее любого хереса и коньяка, -  продолжает
барменша, - посильнее даже медицинского спирта. От  любви  ой-ей-ей  как
дуреют. Разве что под забором не валяются. Но зато другие номера отмачи-
вают. Был у меня один знакомый, Костей его звали. Так он втюрился в меня
кошмарно, именно в хлам. Не в том смысле, что я - хлам, а в том, что  он
от страшнейшей своей любви в хлам превратился. Чего он только не  вытво-
рял, как он только не выкаблучивался! Однажды подарил мне гебе...,  нет,
бегемотенка, маленького бегемотика. Где он его раздобыл, леший знает.  Я
эту зверюгу в зоопарк оттащила, и мне еще тридцатку за  нее  дали.  А  в
другой раз приперся весь разрисованный, как папуас, - и на  лице,  и  на
руках - везде! Я чуть на пол не грохнулась, думала - инфаркт у меня слу-
чится. А после спился, бедняга. Только он не херес пил, конечно, а  чис-
тенькую, без подкраски.
   Знобишин и Настя уже танцуют. Вот и прелестно! Расплачиваюсь,  проща-
юсь с барменшей и выскальзываю из ресторана.
   Уже вечер. В сумерках по пляжу бродят любители  вечерних  прогулок  у
моря. Кто-то купается, плескаясь и громко отфыркиваясь. Далеко,  на  уже
невидимом южном берегу, зажигаются первые огни. Небо в зените еще  зеле-
ное. Оно перечеркнуто оранжевой полосой, оставленной реактивным  самоле-
том. Из ресторана доносится голос певца. Он  что-то  поет  по-английски.
Какой молодец! Он умеет петь по-английски! А Знобишину  я  это  все-таки
припомню!


ГЛАВА ШЕСТАЯ
   В моей руке была одна-единственная роза, лучшая из всех  роз,  прода-
вавшихся на лучшем городском рынке. Поезд опаздывал. На  перроне  собра-
лось много народу. Встречавшие держали в руках букеты. "Не может быть, -
успокаивал я себя, - чтобы все эти люди встречали Ксению. Мало  ли  кого
они встречают!" На вокзале я купил свежую газету и теперь от нечего  де-
лать стал просматривать ее.
   "Сегодня из большого гастрольного турне по городам Поволжья возвраща-
ется наша любимица - Ксения Брянская. Успех гастролей превзошел все ожи-
дания. Волжане еще долго не смогут прийти в себя, потрясенные искусством
бесподобной певицы. В каждом городе Брянскую буквально заваливали цвета-
ми. Полиции с трудом удавалось защитить ее роскошные туалеты от  покуше-
ний терявших рассудок почитателей. Утомленная, но и удовлетворенная сво-
ей поездкой, артистка ответила на вопросы нашего корреспондента в Нижнем
Новгороде. Предлагаем читателям запись состоявшейся беседы.
   Н а ш к о р р.: Вы довольны результатами этих гастролей?
   Б р я н с к а я: О да, натурально, довольна! Такого успеха,  пожалуй,
у меня еще никогда не было. Публика была необычайно щедра на  проявления
симпатии ко мне и моему репертуару. Мне кажется, что я не заслуживаю по-
добной любви.
   Н а ш к о р р.: Скромность, как известно, украшает любой  талант.  Но
ваше дарование столь прекрасно и необычно, что ему не требуются  никакие
украшения. Смею вас заверить, что ваш  успех  вполне  заслужен.  Это  не
только мое личное мнение, но и мнение представляемой мною газеты. Какова
ваша творческая программа на ближайшее время?
   Б р я н с к а я: Сейчас я намерена отдыхать и понемногу готовиться  к
выступлениям на оперной сцене. В конце года я дам  несколько  прощальных
концертов и на долго, а может быть и навсегда, покину эстраду.
   Н а ш к о р р.: Чем вызвано это решение, которое  несомненно  огорчит
публику, обожающую вас как исполнительницу цыганских романсов?
   Б р я н с к а я: Эстрада - все же легкий, развлекательный жанр,  а  к
успеху рано или поздно привыкаешь. Мне хочется попробовать свои  силы  в
области серьезной вокальной музыки.
   Н а ш к о р р.: Какой из городов Поволжья произвел на вас  наибольшее
впечатление?
   Б р я н с к а я: Нижний Новгород. Хотя и Самара  мне  понравилась,  и
Астрахань тоже.
   Н а ш к о р р.: Наша газета от имени своих читателей желает вам новых
триумфов. Спасибо за любезно предоставленное интервью!"
   Вдали показался поезд. Публика забеспокоилась и  стала  выстраиваться
вдоль кромки перрона. Полицейские пытались навести  порядок:  "Подальше,
господа! Чуть подальше! Здесь стоять опасно! Просим немного подальше!"
   Начал накрапывать дождик. Над  толпой  появились  раскрытые  зонтики.
"Черт побери! - подумал я. - У меня же нет с собою зонтика!" Поезд приб-
лижался. Уже хорошо был виден низкорослый паровоз, издававший отрывистые
гудки. Толпа шумела и волновалась. Я был в растерянности:  куда  бежать?
Где остановится второй вагон, в начале перрона или в конце?
   Паровоз был уже совсем близко. Вот он проскочил  мимо  меня.  За  ним
двигался почтовый вагон, далее вагоны с номером 1 и номером 2. Расталки-
вая встречающих, я пошел быстрым шагом рядом со вторым вагоном, стараясь
не отставать и не упускать его из виду, но тотчас же очутился в  плотном
скопище людей. Я делал отчаянные попытки выбраться  из  толпы,  но  меня
сжимали все крепче и все дальше оттирали от края платформы. Второй вагон
был уже далеко. Я разъярился и, схватив за плечо какого-то пожилого гос-
подина с седыми бакенбардами, грубо отпихнул его в сторону.  Возмущенный
господин вцепился в мой рукав.
   - Вы с ума сошли, милостивый государь!
   - Идите вы! - огрызнулся я и, вырвав рукав, спрыгнул на рельсы сосед-
него, свободного, пути. Я бежал по шпалам в сторону вокзала. Полицейские
свистели мне вслед. Поезд остановился. Я снова взобрался на платформу  и
сно