о, конечно,  пе-
чально, но Одинцов, слава богу, жив, и поэтому не стоит впадать в  отча-
янье, что она отнюдь не несчастнейшая женщина на свете, и есть  кому  ее
пожалеть и сказать ей слово утешения, что мужчины, конечно,  не  внушают
доверия, но не все они отвратительные эгоисты и не все они  наслаждаются
душевными муками женщин, что жизнь и впрямь штука сомнительная, но  пре-
мерзкой назвать ее я бы поостерегся, а избавляться от нее из-за  неудач-
ной любви - мальчишество, что певицу Ксению Брянскую вряд ли стоит назы-
вать грешницей, ибо причиной ее предосудительного с точки зрения христи-
анской морали поведения является не порочное влечение, а  подлинная  лю-
бовь, что все происходящее, хотя и достаточно трагично, мало  похоже  на
ад, а мысли о плате за славу и богатство надо  немедленно  выбросить  из
головы по причине их вредности и полной несостоятельности - было и  есть
немало людей, которые за то и за другое ровным  счетом  ничегошеньки  не
заплатили, что я ее люблю и не позволю ей погибнуть, даже если ей  этого
страсть как захочется, что надо поскорее развестись с Одинцовым, и все.
   К Знобишину мы отправились в конце октября. Договариваясь  с  ним  по
телефону, я намекаю, что приду не один, а с дамой, о которой он  кое-что
знает, но видел ее лишь однажды, да и то мельком. Заинтригованный Зноби-
шин уверяет меня, что будет ждать нас с нетерпением и постарается произ-
вести на даму наиблагоприятнейшее  впечатление.  Все  дальнейшее  горько
вспоминать. Я едва не погубил человека, едва не стал преступником.
   Когда мы ехали на извозчике, я доверительно сообщил Ксении,  что  мой
знакомый живописец большой чудак и обожает самые грязные черные  лестни-
цы, а парадных лестниц он просто терпеть не может.
   - Опасаюсь, - сказал я, - что ты будешь шокирована  теми  задворками,
на которых он ютится.
   - Не опасайся, милый, - успокоила меня моя возлюбленная. - Я ведь  не
чистопородная дворянка. Если бы я рассказала тебе о своем детстве, ты бы
мне не поверил, сказал бы: "Вруша ты, оказывается, моя радость!"
   Когда прошли второй двор знобишинского дома, Ксюша заметила,  что  он
грязноват, но это вполне терпимо, однако странно,  что  нигде  не  видно
дров.
   - Не успели еще закупить, - спокойно отпарировал я, - до зимы еще ме-
сяц. А прошлогодний запас, вероятно, сожгли без остатка.
   Еще ее поразило обилие кошек.
   - Откуда они взялись? Никогда в жизни не видела столько кошек  сразу!
Их тут целые стаи! И все такие чистенькие, толстенькие! Где они  питают-
ся?
   - На помойке, - ответил я. - Впрочем, их  подкармливают  сердобольные
старушки, те самые, которые заботятся о голубях на церковных папертях.
   Когда мы добрались до третьего двора, Ксюша немножко  погрустнела,  а
когда вступили на знобишинскую лестницу, она широко открыла глаза и  за-
жала пальцами нос. Когда же мы подымались, она то и дело брезгливо  мор-
щилась и приподымала юбки.
   - Да-а! - сказала она запыхавшись, когда мы остановились у двери мас-
терской. - В самом деле трущоба редкостная! Такой лестницы я не  видыва-
ла!
   Я нервничал. Меня стала пугать предстоящая встреча Знобишина с Ксени-
ей. Но то, что случилось далее, превзошло самые мрачные мои ожидания.
   Вначале Знобишин не разглядел Ксюшу в полумраке лестницы и скудно ос-
вещенной прихожей. После он некоторое время как  бы  побаивался  на  нее
взглянуть. То и дело по-старомодному расшаркиваясь,  приторно  улыбаясь,
потирая руки и произнося ненужные, ничего не значащие словечки  -  ну-с,
так-с, вот-с, мда-а, чудненько, славненько, - он что-то ставил на  стол,
стучал посудой, звенел вилками и ножами и ежеминутно исчезал в своей ку-
хоньке.
   Мы с Ксюшей бродили по мастерской и рассматривали картины.
   - Неплохо! - говорила она. - И вот это красиво, и это хорошо. Знаешь,
милый, полотна твоего друга напоминают мне вещи моего поклонника П. Твой
друг не учился у него, случайно?
   - В некотором роде учился.
   - Как это - в некотором роде?
   - Дело в том, что мой друг разделяет взгляды П. на искусство и  стоит
с ним, как выражаются теоретики, на одной творческой  платформе.  Несом-
ненно, что П. гораздо одареннее моего друга и сам додумался до того, что
Знобишин у него простодушно позаимствовал, считая, между прочим, по при-
чине того же простодушия, все позаимствованное совершенно своим.
   - А вот и я! - воскликнула Ксюша, увидев в шкафу за стеклом свою  фо-
тографию. - Непонятно только, почему карточка так выцвела? Я  же  снима-
лась в прошлом году...
   - Мне очень нравится эта фотография, - признался я, - ты здесь безум-
но хороша!
   - Прекрасно! - обрадовалась Ксения. - Я подарю тебе точно такую же! У
тебя же нет ни одной моей фотокарточки.
   Когда мы устроились за столом, свет от лампы упал на лицо Ксюши. Зно-
бишин замер. Глаза его побелели, как у Иоанна Грозного на известном  по-
лотне Репина. Что-то треснуло, лопнуло, оборвалось в бедняге  Знобишине,
и я понял, что совершил непоправимую ошибку.
   - Что вы на меня так смотрите? - озабоченно и даже испуганно спросила
гостья хозяина.
   - Д-д-да нет, н-ничего, - заикаясь ответил тот и перевел свой  жуткий
взгляд на тарелку с бужениной, н-н-нет, нет, н-ничего, н-не об-об-ращай-
те в-внимания.
   Стали пить и есть. Знобишин не отрывал глаз от буженины, но, кажется,
ничего не видел.
   "Дело дрянь, - подумал я, - совсем дрянь дело. Сказать, что мы  торо-
пимся, что зашли только на минутку, попрощаться  и  уйти?  Что  подумает
Ксения? Она подумает, что связалась с компанией идиотов. Один весь  тря-
сется, на нее глядя, а у другого семь пятниц на неделе".
   Через полчаса Знобишин вроде бы  немножко  освоился,  заикание  почти
прошло, и глаза стали вполне человеческими. Но появился  новый  зловещий
симптом - при каждом слове мой приятель стал противно хихикать, чего ра-
нее с ним никогда не случалось.
   - Честный, спокойный, хи-хи, реализм имеет  сейчас  такое  же  право,
хи-хи, на существование, как и прочие, хи-хи-хи, течения современной жи-
вописи. Непредвзятое, объективное и слегка  наивное,  хи-хи,  восприятие
мира позволяло малым голландцам, например, хи-хи-хи, создавать бессмерт-
ные, хи-хи, шедевры...
   "Как тогда, в марте, в том больном бреду! - со страхом подумал  я.  -
Как те наглецы, что вломились в мою комнату и,  рассевшись  где  попало,
стали бессмысленно хихикать... И Ковыряхин, помню, был с ними".
   Увидев висящую на стене гитару, Ксюша обрадовалась, взяла ее в руки и
задумчиво провела пальцами по струнам. Спросив, не играет ли кто из при-
сутствующих на гитаре, и выяснив, что, к несчастью, никто не умеет этого
делатъ, она с сожалением вздохнула и заявила, что в таком случае ей при-
дется себе самой аккомпанировать, а играет она "еле-еле".
   Поудобнее расположившись в кресле павловских времен, она очень сносно
сыграла вступление и стала петь негромко, вполсилы.
   Тихим вечером, долго молчанье храня, Мы сидели с  тобой  над  широкой
рекой, А потом ты сказал мне, что любишь меня, И тихонько мой локон пот-
рогал рукой.
   Ты сказал мне: "Я жить без тебя не могу!" А внизу, под обрывом, стру-
илась река. Мы сидели вдвоем на крутом берегу, И над нами куда-то ползли
облака.
   Я с тревогой посмотрел в лицо несчастного Знобишина. Так и есть -  он
опять стал похож на Иоанна, только что совершившего детоубийство. Я даже
рассердился на Ксюшу: "Черт дернул ее запеть! Не хватало нам  только  ее
романсов! Вечно я попадаю с ней в какие-то истории!  То  мне  приходится
отбивать ее у озверевших поклонниц, то прятать от бесцеремонных  поклон-
ников, то драться на дуэли с ее законным мужем, то спасать своих  знако-
мых от ее чудовищного обаяния".
   Мы вышли из мастерской.
   - Твой Знобишин приличный художник, правда? Ему, натурально, не  хра-
тает смелости, но он... как-то подозрительно держался. Мне даже  почуди-
лось, прости меня, милый, что он не вполне здоров... психически.
   - Вот, вот! Я же говорил тебе, моя радость, что возить тебя к друзьям
опасно. Боюсь, все они поголовно будут терять от тебя рассудок.
   - Неужели я произвожу такое убийственное впечатление?
   - Не убийственное, а умопомрачительное. Знобишин на время  помрачился
умом, увидев тебя живую.
   - А разве я уже покойница?
   Проглотив слюну и кашлянув, я промямлил:
   - Нет, Ксюша, ты живехонька... Во всяком случае о твоей смерти...
   Произнеся эти слова, я содрогнулся и умолк.
   - Ну, что же ты замолчал? Продолжай! Ты, кажется, хотел сказать,  что
о моих похоронах пока что не было никаких слухов и это дает тебе основа-
ние предполагать, что я еще жива? Мрачный юмор!
   - Прости, моя радость. Юмор получился  действительно  мрачноватым.  Я
хотел сказать, что Знобишин видел тебя до сих пор только на фотографиях,
а тут ты предстала пред ним во всем блеске своего живого очарования. На-
деюсь, что у него всего лишь легкое нервное расстройство, которое  скоро
пройдет.
   - Да, - сказала Ксюша с глубоким вздохом, -  я  вредоносное,  роковое
существо. Я приношу несчастье. Ты из-за меня едва не был убит на  дуэли.
Одинцов из-за меня уже дважды был ранен. Знобишин из-за меня может  уго-
дить в сумасшедший дом. Не из-за меня ли и  холера  началась  на  Волге?
Между прочим - я тебе об этом не писала, не хотелось писать - в Астраха-
ни на моем концерте застрелился один гимназист, милый невинный юноша  из
хорошей интеллигентной семьи. Мне его показали. В гробу лежал как  живой
и даже как бы улыбался. Говорили, что он был очень впечатлителен. Я  три
дня ревела и молилась. В конце концов и меня кто-нибудь убьет.  И  поде-
лом.
   Вечером, тревожась все больше и больше, звоню Знобишину. В мастерской
его нет. Звоню к нему на квартиру. Его сестра с плачем рассказывает, что
он увезен в психиатрическую больницу - с ним творятся странные вещи. Мне
удается выяснить, что к больному сейчас никого не пускают, но можно  по-
беседовать с лечащим врачом.
   "Подлец! - говорю я себе. - Ведь ты же знал, что при виде Ксении Зно-
бишин может свихнуться! Но ты, жалкий самолюбец,  не  мог  простить  ему
Настю и прельстился возможностью красивой и легкой мести. Вот ты  отомс-
тил. И что же? Где она - радость мщения?"
   Врач-психиатр еще совсем молодой человек с  черной,  как  у  Дмитрия,
лохматой бородой и с умными черными глазами.  Взгляд  его  внимателен  и
спокоен. Вероятно, все люди представляются ему безумцами, и он наблюдает
за ними с профессиональным интересом, отмечая разные степени  и  оттенки
безумия. Любопытно, к какой категории он отнесет пока еще легкие, но не-
сомненно существующие отклонения в моей психике?
   Пальцы врача вертят карандаш, который хорошо, остро заточен. В остро-
те карандаша есть нечто хирургическое. Он  вызывает  предчувствие  боли.
Врач говорит медленно, с паузами, как бы раздумывая над каждым словом.
   - Это неопасно. Все симптомы указывают на то, что заболевание  проте-
кает в легкой форме. Временные патологические отклонения нас не  пугают.
Через несколько недель  психика  больного  вернется  к  норме.  Причина?
Сильное нервное потрясение типа испуга, крайнего удивления или  еще  че-
го-нибудь в таком же роде. Это естественная реакция мозга  на  внезапный
внешний раздражитель, сам же мозг больного  в  оптимальном  состоянии  и
способен вполне успешно функционировать. Так что не  тревожьтесь.  Скоро
ваш друг будет здоров. Если я не ошибаюсь, он художник? Люди  творческих
специальностей особо подвержены подобным недугам. У них слишком  хрупкая
нервная организация. Если хотите, это признак незаурядности.
   Выйдя из приемной врача, я замечаю, что дверь в конце коридора откры-
та настежь. За  дверью  железная  решетка.  За  решеткой  люди  в  серых
больничных халатах, похожие на арестантов.
   Приближаюсь к двери, вглядываюсь в лица и вижу Знобишина.  Он  глядит
на меня. Он узнает меня. Он, улыбаясь, подходит к решетке.
   - Р-рад тебя в-видеть! - произносит он нараспев. -  Я-я  с-совсем  не
ч-чувствую с-себя п-п-психом. Н-напрасно они меня с-сюда з-заточили.
   - Разумеется, напрасно! - говорю я. - Просто  для  перестраховки,  на
всякий случай. Я только что беседовал с твоим врачом, и он  сказал,  что
тебя быстренько выпишут.
   - Д-да? Он так с-сказал? - радуется Знобишин и вдруг  начинает  хихи-
кать так же страшно, как тогда в мастерской.
   -  А  твоя  Б-брянская   д-действительно   умопомраччительная   баба!
Хи-хи-хи! Т-таких я н-никогда не ви-идел, д-даже, хи-хи, в кино!
   Из больницы я ухожу в омерзительнейшем настроении. Мне чудится, что я
сам уже изрядно "того".
   ...Действительно! Около Ксении творится какая-то чертовщина! Ее  оку-
тывает туман какой-то непрестанной нервозности. У ее  ног  бушуют  волны
каких-то непереносимых страстей. Вокруг нее кружатся вихри какого-то не-
объяснимого безумия. И нет от них спасения и  защиты.  Сколько  невинных
жертв! Мужчины стреляются и теряют рассудок. Женщины впадают в  истерику
и уподобляются животным. За нею ходят толпы сумасшедших. Всех она  пора-
бощает, лишает воли, ослепляет и увлекает в бездонные пропасти. Всем она
дарует великое наслаждение и каждому грозит погибелью. Откуда  она,  та-
кая, взялась? И что все это означает?
   Шел мелкий, сухой, колючий снег. Он сыпался из плотного, туго натяну-
того, лишенного складок неба знакомо серого, тягостно  серого,  отврати-
тельно серого больничного цвета. Ветер, прятавшийся за углом, вдруг выс-
какивал оттуда с воем и свистом, совершенно непростительно, по-хулиганс-
ки задирал подол Ксюшиного пальто и пытался приподнять юбки, видимо  же-
лая полюбоваться Ксюшиными ногами. Одновременно он  пробовал  сорвать  с
головы Ксюши меховую шапочку и отнять у нее муфту. У меня же он  вырывал
из рук портфель. Делал он это настойчиво и грубо, и я с  трудом  отбивал
его атаки.
   Прячась от ветра и снега, мы ненадолго скрывались в маленьких  кофей-
нях, пили горячий кофе или просто грелись, сидя за столиком и молча гля-
дя друг другу в глаза. Когда на Ксению начинали  обращать  внимание,  мы
вставали и уходили, и снова шли по улицам неизвестно куда, и ветер опять
подкарауливал нас за каждым углом и нагло приставал к нам на глазах  за-
несенных снегом неповоротливых городовых. Мимо  нас  проезжали  трамваи,
автомобили, извозчичьи пролетки. Мимо нас тарахтели телеги  и  скользили
сани с дровами, с сеном, с досками, с кирпичами,  с  мясными  тушами,  с
мешками муки, с пивными бочками. Мимо нас пробегали  гимназисты,  подняв
воротники и засунув руки в карманы своих форменных  пальтишек,  семенили
горничные и кухарки, укутанные в большие  шерстяные  платки,  проплывали
барыни в черно-бурых лисах и песцах, проходили офицеры в  длинных  шине-
лях, а также и штатские из состоятельных в енотах и бобрах. У ворот сто-
яли дворники в белых фартуках. Из дешевых трактиров выходили  приказчики
и студенты. Из модных магазинов выпархивали разодетые красавицы и  сади-
лись в поджидавшие их шикарные экипажи. Над дверями булочных висели  ог-
ромные крендели. На вывесках обувных  магазинов  красовались  гигантские
сапоги. На витринах парикмахерских торчали головы  прекрасных  мужчин  с
лихо загнутыми, тонкими, тараканьими усами. Ветер стих, и стало  теплее.
Я заметил, что мы идем по безлюдной улице, приближаясь к С...кому  клад-
бищу. Когда мы миновали кладбищенские ворота, я остановился, изумленный:
на кладбище было поразительно много могил. Кресты стояли плотным строем,
растопырив руки своих перекладин. Там и сям виднелись свежевыкрашенные и
похожие на дачные веранды металлические навесы над склепами.  На  многих
крестах висели венки из искусственных цветов  в  жестяных,  напоминающих
тазы футлярах.
   Наступил ранний ноябрьский вечер. Вороны,  хрипло  каркая,  кружились
над совсем уже голыми деревьями. Читая надписи на памятниках, мы подошли
к церкви. У паперти стояли нищие. Мы остановились. Ксюша вынула из муфты
обшитый бисером кошелек и стала раздавать милостыню. Нищие старательно и
витиевато благодарили.
   - Храни тебя Бог, милосердная барыня! Ниспошли Он здоровье и тебе,  и
супругу твоему, и деткам твоим, и всем твоим сродникам!
   - Счастья тебе, блаженства земного  и  богатства  великого,  голубица
светлая, добрая, праведная! Да минуют тебя все соблазны, недуги и горес-
ти! Да помолятся о тебе святые мученики у престола Господня! Да не оста-
вит тебя милостию своею непорочная дева Мария, заступница наша!
   Среди нищих выделялся еще не старый, худой человек с довольно  тонки-
ми, не лишенными благородства чертами лица и  длинными  космами  темных,
уже седеющих волос, падавшими на плечи. Получив  свой  двугфивенный,  он
поблагодарил кратко и с достоинством:
   - Спасибо, царица!
   Ксения удивилась.
   - Отчего же "царица"? Уж не принимаете ли вы меня за  государыню?  Но
мы с нею непохожи. И разве станет она бродить по кладбищу, да еще в  та-
кую погоду?
   - Вы не государыня, но вы  царица,  властительница  над  сердцами!  Я
знаю, кто вы. Я слушал вас на концертах, пока еще был... человеком.  Ваш
двугривенный буду носить на груди, как амулет!
   Мы вошли в церковь.
   - Вот видишь, - сказал я, - даже нищие...
   - О, да! - отозвалась Ксюша. - Известность у нищих - это, натурально,
не фунт изюму!
   В церкви было сумеречно, тихо и пусто.  Церковный  служка  с  помощью
длинной палки зажигал свечи на люстрах. В правом приделе  было  светлее.
Мы прошли под аркой и заглянули туда.
   Посреди небольшого зала со сводчатым  потолком  стояли  два  открытых
гроба. На лбах мертвецов белели бумажные венчики.  В  изголовьях  горели
свечи.
   Подошли поближе. В одном гробу лежала древняя старуха с провалившимся
ртом и множеством морщин на желтом пергаментном  лице.  В  другом  лежал
юноша, почти еще мальчик, с лицом нежным, румяным и совсем еще не трону-
тым смертью. "Жить бы ему да жить!" - подумал я и  услышал,  как  Ксения
тихо вскрикнула.
   - Что с тобой, Ксюша?
   - Это он, тот гимназист из Астрахани! Это он, он! Я его  никогда  те-
перь не забуду!
   - Да ты с ума сошла, Ксюша! Опомнись! Да успокойся же! Ну как он  мог
здесь оказаться, ты только подумай? Ведь его давно похоронили! И, скорее
всего, именно в Астрахани!
   - Нет, нет, милый! Это точно он! Мне страшно, милый! Мне страшно!
   Мы вышли на свежий воздух и, обогнув церковь, очутились на той  самой
дорожке. Кресты стояли здесь так же густо, как и везде. Между ними  воз-
вышались монументальные надгробия из мрамора и гранита. Часовни не  было
видно.
   Мне стало жутковато, и я предложил Ксюше покинуть  кладбище.  Она  не
согласилась, заявив, что ей непременно хочется дойти до конца  этой  до-
рожки, что там, как ей кажется, должна быть речка  и,  стало  быть,  там
красиво.
   Дошли до того места, где еще не стояла часовня. Меня трясло.
   - Ты озяб, милый? Экий ты у меня мерзляк! Погляди,  место  и  вправду
чудесное! Хорошо здесь, наверное, лежать! Когда я умру, похорони меня на
этом самом месте. Слышишь? Я хочу лежать здесь и больше нигде!  Как  ви-
дишь, здесь еще не занято.
   Меня всего колотило.
   - Господи, да ты у меня вовсе окоченел! - вскричала  Ксюша.  -  Пошли
обратно в церковь, погреемся!
   В церкви уже собрался народ. Начиналась вечерня.  У  алтаря  полыхали
костры свечей. Пахло горячим расплавленным воском. Ксения  хотела  опус-
титься на колени, но застыла в нерешительности, увидев на  полу  грязные
сырые пятна. Я поспешно стянул со своей шеи шарф и бросил  его  на  пол.
Ксения улыбнулась благодарно.
   Она молилась сначала сдержанно, строго, но постепенно разволновалась,
расчувствовалась. Часто и мелко крестясь, она сгибалась в низких  покло-
нах, почти касаясь лбом затоптанного, нечистого пола. На  бледных  щеках
ее горели пунцовые пятна. Хор пел очень стройно и вдохновенно. Отражаясь
от стен и колонн, звуки взлетали вверх, к куполу, и сквозь окна  рвались
наружу. Меня по-прежнему трясло. "Что же это делается? - думал я. -  Что
же это происходит со мною?"
   Служба подошла к концу. Ксюша подня