Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
вообще все
наперед знают - у них движение каждой пылинки в истории определено - и так и
в процентах - и травки каждой прозябанье...
- Неужто и гад морских подводный ход? - спросил Данилов.
- Насчет морских не знаю... Но у нас там есть человек из фирмы "Океан"...
Он разберется с морской рыбой, если надо... Я тебе азы объясняю... Ты понял?
- Угу, - кивнул Данилов.
- А наши-то умы, из хлопобудов, тоже не последние. Главные в группе -
системные аналитики. Их бог - Облаков. Они такие движения души ловят, на
каких любая машина споткнется. Подойдет моя очередь, они меня всю разумом и
чувствами просветят, ну и медицинской аппаратурой просветят, представят меня
в восьмидесятом, девяностом и двухтысячном году и скажут, что мне будет
нужно и что - теперь и тогда - мне следует предпринять.
- При условии, что ты будешь жить страстями?
- Возможно... Хотя не исключено, что страсти возьмут и выйдут из моды.
Аналитики все должны определить с точностью до сезона и учесть. Но и мы
должны умно, по-научному сформулировать нынешние свои запросы. Чтобы не
сбить аналитиков с толку.
- И часто они берут по пятнадцати рублей?
- Не редко... По графику... Чтобы мы сознавали свою ответственность... Да
и что теперь жалеть мелочь? Ведь потом-то как бы не пришлось переплачивать.
- За что?
- Ну как за что... - удивилась Клавдия Петровна.
- Хорошо, - сказал Данилов. - Ладно. Получишь, положим, ты справку. На
три десятилетия. Но ты измучаешь себя откровением хлопобудов.
- Себя - нет! Других - да!
- К счастью, - сказал Данилов, - я в твоих дальних хлопотах полезным быть
не смогу...
- Кто знает...
- Нет, нет, ни в коем случае, - испугался Данилов, - эту неделю отдежурю,
как обещал, и все...
- Подумаешь, пятнадцать рублей! - сказала Клавдия Петровна. - Многие в
очереди даже и не ради себя стоят. А ради детей. Хотя и не все рожали. Что
же экономить на детях! Потом репетиторам втрое дороже заплатишь!
- И о высшем образовании детишкам хлопочут?
- Кто о высшем. Кто о среднем, обязательном. Скажем, как частный вопрос,
выясняют, и правильно делают, в школы с каким языком надо будет устраивать
ребенка через десять лет. Может, тогда самым стоящим станет исландский язык.
Или там ямайский диалект.
- Слушай, а вдруг через десять лет модно будет иметь по трое детей, -
подумал Данилов. - Ты что же, родишь?
- Рожу, - сказала Клавдия Петровна.
- А пока будешь терпеть?
- Я и терплю, ты сам знаешь...
- Впрочем, это все частности...
- Частности, - согласилась Клавдия Петровна. - Для меня частности. Я буду
знать главное, а частности сами откроются. Но многие-то именно из-за
частностей в очереди и стоят. Дуры есть замечательные. Ну и дураки тем
более. Уж раз по пятнадцать рублей платишь, то и... А они... Некоторые
думают, что через очередь пошьют шубы и пыжиковые шапки по себестоимости...
Ждут и туфли на воздушной платформе... Одного типа, видишь ли, манит
магический кристалл.
- А Кудасов, он-то что ходит?
- Не знаю. Наверное, и ему нужны какие-нибудь прогнозы. Я для Войнова
тоже кое-что узнаю... Если мне его припрогнозируют...
- Или прифутуруют...
- Или прифутуруют... А может, Кудасов печется о службе... Тут многие со
служебными болями...
- Ну вот, получишь ты прогноз. И что дальше?
- Дальше! В группе кроме системных аналитиков есть конструктивисты. Вон
известный тебе Галкин, директор магазина. Скажем, узнаю я в частности, что в
восемьдесят шестом году мне понадобится пальто из моржовой кожи, и сейчас же
запишусь к нему в очередь...
- И десять лет будешь отмечаться?
- И буду! Зато вовремя, даже чуть раньше получу вещь. Конструктивисты они
у нас оттого конструктивисты, что все наши проблемы, осознанные аналитиками,
будут конструктивно решать... Кому какие конструктивисты окажутся нужны, тот
к тому в очередь и встанет... Кто к косметологу, кто к начальнику ЖЭКа... Но
все это частности...
- Что же главное?
- Это тайна. Но я... - тут улыбка слетела на перламутровые губы Клавдии.
- А я уже знаю кое-что. У меня есть уже сведения... Я не все знаю, но я
догадываюсь... Я не скажу, как я узнала и через кого... Но поверь мне... У
меня есть одна сумасшедшая идея...
- Достаточно сумасшедшая?
- Конечно, достаточно. Достаточно безумная идея.
- Стало быть, и тебе нужны три карты?
- Ах, Данилов! - нежной ладонью Клавдия прикоснулась к его щеке, прошлое
растеплив. - Если бы ты был Сен-Жермен... Нет, я уж сама все устрою!
- Но я зачем-то тебе понадобился, раз ты мне все это рассказываешь?
- Я и сама не знаю зачем... Может быть, зачем-то... Ну хотя бы ты
поможешь восстановить потерянный номер... Скажешь им, что это ты был виноват
с пятнадцатью рублями... Мои деньги хотел себе присвоить... Мы вместе
пойдем, и ты им что-нибудь скажешь...
- А к чему тебе номер, если ты и так все узнаешь?
- Нет. Я обязательно должна получить официальную справку. И потом, в
очереди интересно... Разговоры... Люди... Знакомства очень полезные... Через
три дня мы с тобой пойдем и восстановим номер...
- Но...
- Нет! Раз уж ты виноват... Раз уж пожадничал... И потом вдруг я тебя в
свою безумную идею посвящу, а?
Тут послышался страшный разбойничий свист. Машины на улице Горького
вздрогнули и остановились. Бутерброды и венгерские слоеные пирожки,
подпрыгнув с буфетной стойки, посыпались Данилову с Клавдией на столик.
"Кармадон, что ли?" - подумал Данилов. Но вот машины поехали, колбасу
уборщицы подняли с пола и положили обратно на хлеб, пирожки и бутерброды
были возвращены в буфет, а Клавдия все стояла и жадно глядела на улицу,
открыв перламутровый рот.
Глаза Данилова двинулись по следу ее, и Данилов увидел, как мимо
кулинарного магазина не спеша прошел румяный Ростовцев с федоровской трубкой
во рту.
Клавдия решительно запахнула шубу, направилась к двери, сказала Данилову:
"Я тебе позвоню... Действуй по списку... Извини..." И была такова.
8
Данилов вернулся домой за инструментом, чтобы ехать с ним в театр, и
лифтерша-привратница, а их товарищество тратилось на привратницу, сказала
Данилову, что его дожидается какой-то молодой человек, но она его наверх не
пускает, ни лифтом, ни ногами, он подозрительный и несамостоятельно одетый.
Подозрительный человек тем временем встал с третьей ступеньки лестницы и
сделал шаг в сторону Данилова. Шаг робкий, неловкий, при этом человек
пошатнулся. Был он лет двадцати семи, худ и высок, хорошо выбрит, серую
кепку держал в руке, а пальтишко имел действительно незавидное, осеннее.
Якобы по причине теплого воздуха возле лифта Данилов распахнул пальто и
взглянул на индикатор. Нет, и теперь голая рубенсовская женщина в красных
сапогах не осветилась внутренним светом. А озорник Кармадон, однокашник
Данилова, мог ведь именно с серой кепкой возникнуть из эфира и в непохожем
на себя виде. Хотя бы и погорельцем с ребенком в руке.
- Владимир Алексеевич, - сказал молодой человек, - я отниму у вас минуту,
не больше. Фамилия моя Переслегин, но это не имеет никакого значения. Я пишу
музыку. То есть я неизвестно что пишу, но я хотел бы писать музыку... То
есть это я все зря... Вы меня поймите... Вы меня не знаете... Я кончил
консерваторию лет через десять после вас... У меня есть одна мысль, то есть
не мысль, а надежда, одно предложение к вам... Один разговор... Я был на
вашем концерте в НИИ, я оказался там случайно... Я две ночи потом не спал...
Но я не решусь на разговор с вами, пока вы не посмотрите это...
Переслегин выдернул из-под мышки папку, на которую Данилов вначале не
обратил внимания, папку конторскую с коричневыми тесемками, тесемки
разошлись сами собой, и Переслегин протянул Данилову стопку нотных листков.
- Хорошо, - сказал Данилов растерянно, - я посмотрю.
- Сделайте одолжение, - сказал Переслегин. - Если найдете эти бумаги хоть
в чем-то интересными вам, если посчитаете, что я могу быть вам полезен,
вызовите меня открыткой, я вложил ее, она с адресом, а телефона у меня нет.
Если же, прочитав ноты, вы разведете руками, разорвите их и киньте в
мусоропровод...
Переслегин, воротник подняв, двинулся к двери, привратница Полина
Терентьевна, движением души удлинив шею, глядела ему вслед, Данилов чуть
было не пустился за Переслегиным вдогонку.
- Постойте, куда вы, если у вас есть ко мне разговор, так зачем
предварительные условия?..
- Нет, нет... Вы сначала посмотрите!
И дверь за Переслегиным закрылась.
- Этот не подозрительный, - сказала Полина Терентьевна. - Этот хуже...
- Вы так думаете? - спросил Данилов.
- Я не думаю, я вижу, - сказала Полина Терентьевна.
В лифте Данилов посмотрел, что это за листки. На титульном было написано:
Переслегин. Симфония номер один. "Э, нет, - подумал Данилов, - что же я так,
на ходу, потом будет время, потом и посмотрю". Его обрадовала мысль о том,
что вот хоть один музыкант, а посчитал его игру на устном журнале в НИИ
хорошей. Хорошей? Наверное. Если бы посчитал дрянной, подумал Данилов, то
разве стал бы он узнавать его адрес, да и рисковать достоинством или еще
чем, догадываясь о Полине Терентьевне. Не мог же он не догадываться о Полине
Терентьевне! А вот пришел.
Данилов даже решил, что несколько дней он вообще не будет смотреть ноты -
вдруг музыка Переслегина окажется бездарной! Сразу же и его радость
развеется. Вот, значит, кому нравится его игра!
Чернила Кудасова были хорошие. Данилов долго оттирал номер "217",
применял пемзу и наждачную бумагу. Данилов был домашний умелец, не раз
открывал двери соседям, когда у тех ломались ключи или в замках, естественно
- английских, коварно заскакивали собачки, и в хозяйстве своем имел много
полезных вещей. "Эко я вляпался с Клавдией! - думал Данилов. - До душевных
откровений дело дошло... Наверняка она в связи со своей достаточно
сумасшедшей идеей имеет виды и на меня... На двадцатую роль - посыльным быть
или подставным лицом или на шухере стоять - но имеет... Нет, следует
решительно послать эту даму подальше!"
И все же Данилов думал с любопытством: "Что же это за идея такая
замечательная?" Клавдия ведь прямо вся дрожала, когда говорила о ней. Теперь
она небоскребы будет сдвигать на Новом Арбате, коли они ей помешают, а идее
даст ход. Дама неугомонная!
С запасным альтом в руке Данилов направился было к двери, но тут зазвонил
телефон. Данилов поднял трубку и услышал Екатерину Ивановну.
- Володя, вы, наверное, меня не узнали? - спросила Екатерина Ивановна.
- Ну как же, Катенька, - обрадовался Данилов, - неужели я могу вас не
узнать!
Хотя он уже опаздывал и понимал, что ему придется теперь ловить такси, он
действительно обрадовался звонку Екатерины Ивановны. Данилов сразу
почувствовал, отчего она ему позвонила. Сначала поговорили о том о сем, о
Муравлевых, о сыне Екатерины Ивановны Саше, страдальце художественной школы,
слившем вчера в туалет с досады на тяжелые уроки весь имевшийся в доме
шампунь, а заодно и дезодорант, о том, что муж Екатерины Ивановны, также
приятный Данилову Михаил Анатольевич, опять находился в отъезде, посетовали
на недостаток времени - закрылась выставка коллекции Зильберштейна, а они на
ней не были. И тут Екатерина Ивановна сказала все еще шутливым тоном:
- А вы, Володенька, хороши были в нашем НИИ, хороши... И играли
замечательно... И вообще... Меня потом все расспрашивали, откуда я вас
знаю...
- Нет, серьезно? - смутился Данилов.
- А одна моя знакомая, та и вовсе... Вы на нее произвели большое
впечатление.
- Катя, я понимаю, о ком вы говорите... И Наташа произвела на меня
большое впечатление...
Теперь Данилов уже не знал, как ему продолжать разговор - прежними ли
легкими словами или же словами серьезными. На всякий случай он поднес к
трубке индикатор, сейчас, в беседе с Екатериной Ивановной, это движение
показалось ему неприятным, чуть ли не подлым, но рисковать Наташиной судьбой
он не имел права - мало ли на какие шутки были способны порученец Валентин
Сергеевич и его наставники! Индикатор и по звуку мог учуять демонические
усилия. Однако рубенсовская женщина и теперь не ожила.
- Вы знаете, Володя, - сказала Екатерина Ивановна, и Данилов
почувствовал, что сейчас она говорит серьезно, - может быть, я все это зря,
и, может быть, вы посчитаете меня дурным человеком, но я решилась вам
позвонить и сказать, что Наташе теперь плохо.
Екатерина Ивановна замолчала, но и Данилов молчал.
- Нет, она не больна, - опять отважилась Екатерина Ивановна. - Но я
чувствую, что ей очень плохо. И я не знаю, чем ей помочь. Володя, я понимаю,
что мой звонок глупый. Наверное, бестактный. Я не вправе вмешиваться во
что-либо подобное... И вас, Володя, к чему-то будто бы обязывать... Но вот я
не удержалась и позвонила...
- Я вас понимаю, Катя... - сказал Данилов. И тут же спросил: - А что же с
Наташей?
- Просто плохо ей, - сказала Екатерина Ивановна. - Я и сама не знаю
отчего... Она гордая. Она ничего не скажет ни мне, ни вам. И как будто бы
она боится чего-то, словно бы ей что-то угрожает...
- Вся-то моя беда, Катя, состоит в том, - сказал Данилов, - что свободен
я бываю либо рано утром, либо ночью.
Не успела Екатерина Ивановна ему ответить, а Данилов уже ругал себя в
отчаянии: ему бы сейчас же, забыв обо всем на свете, о театре, об альте, о
музыке, о тихой необходимости сидения в оркестровой яме, забыв о собственной
жизни и собственной погибели, забыв, забыв, забыв, нестись к Наташе и быть
возле нее, а он мямлил в трубку жалкие слова. "Экий подлец!" - говорил себе
Данилов. Но, с другой стороны, что он мог сказать теперь Екатерине Ивановне?
Плохо ли, мерзко ли было сегодня Наташе, а уж он-то, Данилов, завтра принес
бы ей беду куда большую. Так что же было ему делать сейчас? Отречься от
Наташи, раз и навсегда закончить их отношения, заявив Екатерине Ивановне
решительно, что он тут ни при чем, мало ли у него подобных знакомых? Так,
что ли? Он и себя старался уверить впопыхах, что его чувство к Наташе -
блажь, возникло под влиянием минуты и, наверное, уже улетучилось, оставив в
душе его некую тень или пусть даже боль. На все эти мысли ушли мгновения,
Екатерина Ивановна ждала от него слов, и Данилов вместо решительной фразы,
сам себя упрекая в безволии, произнес:
- Ладно, Катя, я что-нибудь придумаю...
А что же он мог придумать? Повесив трубку, одетый, в шапке и пальто,
сидел он у телефонного столика. Бороду теребил. Нет, думал Данилов,
обманываю я себя. Не улетучилось чувство, быльем не поросло. Наоборот, стало
оно очевидней. Вся его натура рвалась к Наташе. Свои-то мысли и желания он
мог смирить, да и должен был смирить их, но вот и впрямь, может быть, сейчас
же следовало отвести от Наташи печали и напасти? Вдруг в сие же мгновение
требовалась Наташе помощь, а потом было бы поздно! Может, теперь, как к
альту несколько дней назад, и к Наташе подбирался бочком, бочком и на
цыпочках пронырливый порученец Валентин Сергеевич, а за ним и незримые его
хозяева?
Данилов вскочил, нервно стал ходить по комнате.
Теперь он уже знал, что нарушит правило договора, хоть это и будет
мгновенно учтено. "А-а! Пусть! - махнул рукой Данилов. - Была не была!" Иных
возможностей он не имел. Он перевел себя в демоническое состояние,
настроился на Наташину душевную волну. Перенестись в Наташину жизнь
невидимым существом или хотя бы заметной глазу пылинкой он не захотел. То
есть такое ему и в голову не пришло, иначе случилась бы гадость, словно бы
он тайно стал подглядывать за Наташей. Он жаждал ее видеть. Но не мог. Он
остался дома у телефонного столика и возбудил аппарат познанья. Он мог
теперь увидеть всю Наташину жизнь насквозь, вглубь и ввысь, но и это было бы
дурно, он не имел никакого права знать Наташино сокровенное без ее нужды. А
уж открывать для себя ее будущее он и вовсе боялся. Оттого Данилов в
аппарате познанья взвинтил лишь систему избирательных точек, надеясь
получить верные сведения только о том, что касалось его нынешней заботы. И
он получил их, но не тотчас же, как полагалось бы, а минуты через две.
Данилов был нетерпелив, рассчитывал почти всегда на себя, аппаратом познанья
пользовался редко, и он в Данилове не то чтобы заржавел, но, наверное, был
плохо смазан, чуть поскрипывал. А Данилов и забыл, каким маслом смазывать
его в условиях Земли - касторовым или репейным.
Добытые Даниловым сведения несколько его успокоили. Пока Валентин
Сергеевич и его командиры Наташу не осадили: то ли пожалели, то ли оставили
ее про запас. Причины сегодняшнего состояния Наташи были внутренние,
человеческие, а потому Данилов и не стал в них вникать.
Теперь, зная главное, Данилов задним числом даже отругал себя: разве
можно было ему в ожидании времени "Ч" нарушать правила договора! Впрочем, он
часто ругал себя задним числом... Данилов вздохнул: что теперь жалеть-то! Он
уверил себя в том, что пока опасность со стороны Валентина Сергеевича Наташе
не грозит. Они, враги его, видно, не слишком верят в серьезность его чувств
к Наташе (не то что к альту), держа его за ветреника, а если и верят, то
ждут, чтобы он вовсе увяз в этих чувствах и себе на горе наделал дел.
Значит, время у них с Наташей пока было - и следовало им воспользоваться. А
там будь что будет, решил Данилов, а там что-нибудь придумаю, как-нибудь
выкручусь и уж не поставлю Наташу под удар! После депеши о Кармадоне Данилов
опять стал беспечным и гулял, как с воздушными шарами в майский день, с
надеждами на то, что его дружба с Кармадоном и вовсе отменит время "Ч". Да и
без Кармадона, полагал Данилов, он сам обязательно придумает выход из
гибельного тупика, сядет как-нибудь и придумает.
Однако время шло, и он обязательно опоздал бы в театр, если бы попытался
остановить такси человеческим способом. "А! Нарушать так нарушать!" - лихо
сказал Данилов, нисколько не жалея забубенную головушку, будто в порыве
удали. Тотчас же в дверь ему позвонил таксист и спросил, не он ли, Данилов,
заказывал машину из третьего парка. "Да, я", - сухо ответил Данилов.
Вернувшись домой, Данилов настроен был, несмотря на позднее время,
звонить Наташе. "Пошли бы заботы Клавдии подальше!" - опять сказал себе
Данилов. Но, подсев к телефону, он разволновался и никак не мог взять
трубку. Раздался стук. Били в дверь металлическим телом. Данилов приоткрыл
дверь, не освобождая цепочки, и увидел парня в мазаном ватнике с
чемоданчиком в правой руке и с гаечным ключом в левой.
- Вам кого? - спросил Данилов.
- Мосгаз, - простуженно сказал парень.
9
Утром Данилов все же позвонил Наташе. Извинился, что не сделал этого
раньше, бранил себя, спрашивал, захочет ли теперь Наташа видеть его. Наташа
была спокойна, звонок словно бы и не тронул ее, сейчас она уже спешила на
работу, а вечер у нее был свободен.
- Вот и хорошо! - обрадовался Данилов. - Сегодня у нас "Кармен" с
Погосян! Я вам, Наташа, оставлю билет в кассе администратора и найду вас в
антракте! Если вы, конечно, захотите прийти...
"Кармен" Наташу манила...
Данилов был доволен. В певучем настроении он достал список забот Клавдии
Петровны и решил уделить им, раз уж обещал, часа полтора. А пока он
прибрался в квартире, полил цветы и стер синей суконной тряпкой пыль с
мебели. В прихожей, у вешалки, стоял ч