Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
чем (при ассистировании штурвальному -
подсказками и выкриками одобрения - японским другом Сан Санычем), напоминало
и торпеду. Или хотя бы давало надежду на то, что предмет на колесах (сейчас
он застыл перед Шеврикукой) при необходимости может стать и амфибией.
Досадно было бы, если б сооружение оказалось всего лишь средством для
передвижения к месту торговли сливочного и фруктового мороженого. Как
известно, капитал для учреждения русско-японского предприятия по
производству Михайловских рогаток Крейсер Грозный накапливал, подвижнически
торгуя мороженым в Медведкове.
- С холодильником? - осторожно спросил Шеврикука.
- Напротив! С подогревом воды! - возрадовался Крейсер Грозный. -
Амазонский змей, хоть с Москвой и ужился, прохлаждаться от занятий
предпочитает в теплой воде.
- Это для змея? Для Анаконды?
- Для него самого! Для мальца-сорванца! Прогулочный экипаж! Пробный
экземпляр! Но только никому ни-ни! И ты, Сан Саныч, про змея молчи! Сам
понимаешь!
- Понимаю! Я понимаю! - закивал Такеути-сан. - Пожалуйста. Про змея
ни-ни!
"А про Векку-Увеку? - подумал Шеврикука. - Про цветы гвоздики? Про них-то
как? Про маньчжурский орех?"
- Там, на Покровке, во дворе, где концерн "Анаконда", - сказал Крейсер
Грозный, - турки построят змею бассейн с фонтанами, а в прогулочные дни змей
будет выезжать вот в этой посудине. Украсят ее, естественно, ростру укрепят
в виде головы, еще неизвестно чьей, и все такое. Может, и винты приделают. А
может, и без винтов станет ходить по водоемам. Митя Мельников, он все
сумеет.
- А как же ваши друзья, флотские? - спросил Шеврикука. - Их выселили с
Покровки?
- Пока нет. Но за пределы Садового не выселят, - уверил Крейсер Грозный.
- Они теперь тоже в команде "Анаконды". На полубаке.
- А сейчас-то змей где? В Оранжерее?
- В Оранжерее, - кивнул Крейсер Грозный. И таинственно зашептал: - Желали
выкрасть. Но мы на страже! Да змей и сам не даст себя выкрасть.
- И что за храбрецы нашлись?
- Будто бы наши. Останкинские. И чуть ли не из Землескреба.
- У нас тут есть умельцы... - сказал Шеврикука. А на память ему пришли
наглец Продольный и названый дядя Любохват.
- Пожалеть придется этих храбрецов и умельцев, - сказал Крейсер Грозный.
- И сапоги их не отыщешь.
А уполномоченный боевик Любохват надевал иногда и сапоги.
- Может, оно выйдет и так, - поддержал Шеврикука Сергея Андреевича. И тут
же поинтересовался: - А как же мороженое? И рогатки?
- Мороженое в прошлом. А рогатки - в будущем. Главное теперь для меня -
надзор за змеем и дальнейшее просвещение его в традициях московской школы, -
чуть ли не торжественно сообщил Крейсер Грозный. - И как смотритель змея, и
как его научный руководитель я совершу все, чтобы змей процветал, а мне за
мои старания и труды воздадутся достойные вознаграждения.
И было видно, что смотритель змея накормит, и напоит, и вознаграждения на
него посыплются.
Впрочем, относительно воздач Сергею Андреевичу за труды и надзоры у
Шеврикуки имелись поводы для сомнений.
И другие сомнения сразу же зашевелились в нем. Шеврикука не стерпел и
опять, как в прежние дни, допустил бестактность. Но он вроде бы желал
предотвратить возможные ущемления интересов и аппетитов змея.
- Надеюсь, что и гвоздики, - сказал Шеврикука, - по-прежнему будут
составлять десерт животного?
- Гвоздики? - заинтересовался замолчавший было Такеути-сан. - Гвоздики? И
рогатки?
- Гвоздики? - удивился Крейсер Грозный. - Ах, гвоздики... Да, да!
Гвоздики! Десерт! Конечно! Завалим! Гвоздиками! Проведем по смете! И как
премиальные... Гвоздики... - это цветы, Сан Саныч. Не беспокойся. Поганец
этот, Анаконда, страсть как любит цветы, гвоздики эти, на десерт... Завалим
и гвоздиками!
- Пожалуйста! - обрадовался Такеути-сан. - Гвоздиками завалим! И
сакурой...
- Сакурой его разнежишь и испортишь! - возразил Крейсер Грозный. - А он
достоин сурового природного воспитания.
- А листья или плоды маньчжурского ореха змей не употребляет? - спросил
Шеврикука.
- Кого? - Шея Сергея Андреевича, останкинского Громобоя, еще более
удлинилась, а пальцы его выпустили штурвал пробного экземпляра прогулочной
посудины. - Кого?
- Это я так, пошутил... - смутился Шеврикука.
- Ах, Игорь Константинович, Игорь Константинович! А вы-то сами... - и
Крейсер Грозный пальцем попенял Шеврикуке. Но без зла и раздражения. Глаза
его стали хитро-веселыми, и отражения неких удовольствий и тайн промелькнули
в них. - Шалун вы, Игорь Константинович, шалун! Вы ведь и сами у... ореха
побывали. Только... Ну да ладно...
- У маньчжурского ореха? - пожелал уточнить Такеути-сан.
- У ореха, - сказал Крейсер Грозный. - У ореха. Не беспокой себя, Сан
Саныч, понапрасну. Это у нас с Игорем Константиновичем есть одна такая
маленькая подковырка. К геополитике и инвестициям она не имеет никакого
отношения. Игорь Константинович не даст соврать.
- Не дам, - согласился Шеврикука.
- Но в рацион змею, чтобы вы, Игорь Константинович, знали, вписаны теперь
овсы и овсяные напитки, - сообщил Крейсер Грозный. - А мне ветеринаром и
зоотехником придан известный лошадник Алексей Юрьевич Савкин. Он сейчас
пасет в Сальских степях табуны зебр. Но скоро прибудет. Я вас с ним
непременно познакомлю.
- Заранее благодарен, - сказал Шеврикука. - А приятельница какая-либо в
бассейне на Покровке вашему змею не будет вписана или придана?
- Это какая же?
- Ну хотя бы баборыба.
- Что еще за баборыба? - озаботился Крейсер Грозный.
- Сам не видел. Но слышал по "Маяку". На пляже под Бостоном отловили
особь. Метр пятьдесят в длину. До талии - тело и морда морской форели. В
чешуе. А ниже талии - дамские ноги. Голые.
Сведения о баборыбе Шеврикука получил не от "Маяка", а от бывшего
гуменника Лютого, ныне надзирателя пожарной безопасности в профилактории
Малохола. И получил минут за двадцать до того, как красавица Стиша принялась
угощать Крейсера Грозного, в ту пору - утомившегося бегуна, коварными
напитками. А не могут ли Стишины зелья подействовать хотя бы косвенным
образом на змея и возбудить в нем душевное благорасположение к баборыбе? Тем
более что змей был некогда важнейшей принадлежностью черноморского
флотовода, пусть и отъемной, он и теперь, возможно, принимал в себя потоки
энергий и сознания Сергея Андреевича Подмолотова, положением - сухопутного,
но уложениями и тягами натуры, а также военным билетом - воднообязанного.
Сергей Андреевич как озаботился, так и стоял озабоченный.
- А ведь если особь баборыбы нашли где-то на задрипанном пляже под
Бостоном, - размечтался Шеврикука, - то другая особь вполне и с охотой может
обнаружиться в Серебряном Бору.
- Всего-то полтора метра... - в сомнениях произнес Крейсер Грозный. - Это
ведь нашему змею... Все равно что уссурийскому тифу в подругу самку енота...
Засмеют...
- Вы не правы, Сергей Андреевич, не правы! К тому же особь в Серебряном
Бору наверняка будет куда крупнее бостонской! - с воодушевлением заверил
Крейсера Грозного Шеврикука.
- Ну, не знаю, не знаю...
Но было очевидно, что сомнения сомнениями, а баборыба из воображения
Сергея Андреевича теперь уже далеко и тем более в морские пучины не уплывет.
- Да что там в Серебряном Бору! - не мог остановиться Шеврикука. - А если
попросить Митю Мельникова, он вам особь и в десять метров приготовит... Да я
сам, коли надо...
Шеврикука сейчас же замолчал, затолкал вылетевшие слова себе в глотку. Но
Крейсер Грозный будто и не услышал их, пробормотал, впрочем, еще в
сомнениях:
- Ну, если разве Митя Мельников...
- Баборыба? - оживился Такеути-сан. - Митя Мельников? Что такое баборыба?
- Тише! Тише, Сан Саныч! - встревожился Крейсер Грозный. - Видишь,
сколько тут любопытных. Думаешь, им одного Пузыря хватит? Они Пузырь
проглотят и тут же пасть раззявят и на нашего змея, и на нашу баборыбу...
- Как это - раззявят?
- Вот так вот и раззявят! Кто-кто, а ты-то, Сан Саныч, должен знать!
Пойдем отсюда, я тебе потом объясню. Вы уж извините, Игорь Константинович,
но нам надо надлежащим фарватером и...
Сергей Андреевич, Крейсер Грозный, судя по огням в его глазах и
раздувающимся ноздрям носа трубой, готов был нестись куда-то, дабы дать волю
и простор возникающим в нем соображениям, похоже, и не надлежащим
фарватером, а секретным. Колеса пробного экземпляра, числом восемь, одобряя
его нетерпение, сами по себе принялись вертеться.
- А чем ваш змей хуже слона? - из вредности спросил Шеврикука.
- Наш змей не хуже слона! - решительно возразил Крейсер Грозный.
- Наш змей не хуже слона! - чуть ли не угрозой поддержал его Такеути-сан.
Шеврикука поспешил заверить Крейсера Грозного и его японского компаньона
в том, что он вовсе не хотел обидеть либо даже унизить их и, естественно,
достопочтенного амазонского змея. Просто ему показалось, что льгот,
привилегий, чисто человеческого тепла и уж тем более провианта змею Анаконде
выделено недостаточно, будто заслуг перед населением у змея меньше, нежели у
персидского слона.
- У какого персидского слона? - нахмурился Крейсер Грозный.
- У того, на которого лаяла Моська, - объяснил Шеврикука.
- Какая Моська? - нахмурился и обычно доброжелательный Такеути-сан, хотя
и басил, как сибирский мужик.
- Обожди, Сан Саныч, - сказал Крейсер Грозный. - Тут вопрос исторический
и государственный. Так в чем, Игорь Константинович, нам урезаны льготы и
провианты?
- Ваш змей будет кушать овсы и гвоздики, - сказал Шеврикука. - А что
подавали упомянутому мной слону?
- Что подавали? - спросили Крейсер Грозный и Сан Саныч.
- Тот слон проживал в Петербурге при императрице Елизавете. Я слышал, что
он... - произнес было Шеврикука, но тут же и спохватился. - Я читал о нем...
Так вот. Я уж и не перечислю все продовольствие, какое доставляли слону из
царских амбаров. Отмечу только, что в год, среди прочего харча - а там и
тростники, и ананасы, и мускатные орехи, и сахар, и шафран, - полагалось для
процветания выдавать слону сорок ведер виноградного вина и шестьдесят ведер
водки. Лучшего вина и лучшей водки. Слоновщик-персиянин Аги-Садык мог
позволить себе писать рекламации. Скажем, такую... Кабы не соврать... ну,
если и совру... Раз Аги-Садык доносил: "К удовольствию слона водка неудобна,
понеже явилась с пригарью и некрепка". А у вас овсы...
- Сан Саныч, доставай компьютер и стрекочи, - возбудился Крейсер Грозный.
- Игорь Константинович, диктуйте формулировку рекламации.
- "К удовольствию змея водка неудобна, понеже явилась с пригарью и
некрепка", - проговорил Шеврикука.
- К удовольствию змея? - засомневался Такеути-сан. - Вы сказали - змея?
- Да хоть бы и змея! - махнул рукой Крейсер Грозный. - Надо нестись! Надо
фарватером! А то нам овсы и гвоздики!
- Кстати, - заметил Шеврикука, - за свои-то радения и невзгоды, к
нынешним должностям вы обязаны потребовать и должность погонщика змея. При
этом финансовыми расчетами возместить награды за неусыпный риск и
непрестанные бдения.
Крейсер Грозный, как бы смутившись, поморщился и рукой произвел жест
укоряющий: что это вы, Игорь Константинович, насмешничаете и будто бы
предполагаете во флотских корысть и сребролюбие.
А японский друг Сан Саныч, похоже, учитывая должность погонщика, сейчас
же произвел перерасчеты.
- И с баборыбой без погонщика не обойтись, - сообразил Шеврикука.
- Ax, увольте, увольте, Игорь Константинович! Сан Саныч, поспешим,
поспешим!
Но компьютер тотчас переварил и баборыбу, до талии в чешуе - и с дамскими
ногами.
56
Унеслись от Шеврикуки и Пузыря возбужденные Сергей Андреевич, Крейсер
Грозный, и его японский компаньон Такеути-сан, прошуршали по останкинскому
асфальту колесами четырехосного прогулочного экипажа, унеслись в
воодушевлении и надеждах.
"Экая у них телега несусветная! - подумал Шеврикука. - Впрочем, экземпляр
опытный. Переоденут, переобуют. Научат летать, плавать и ходить под землей".
И тут же обругал себя: "Несусветный - это ты!" Что он приставал к Сергею
Андреевичу? Что он насмешничал над ним? Что он припоминал слона, баборыбу и
рекламации слоновщика-персиянина Аги-Садыка?
Из-за Векки-Увеки? Из-за нее?
И что он важничал? Что он хвастался? Чуть было не заявил: да что там Митя
Мельников, да я сам, если надо...
Что он сам? Что он этакое может? Что он фанфаронит? Из-за чего?
Опять же из-за Векки-Увеки и букетов гвоздик?
Полноте, Шеврикука! Не стыдно ли нам?
Стыдно.
Две среды свиданий под маньчжурским орехом были отданы ветру и
посторонним силам. В позапрошлую среду, по договоренности с Шеврикукой и при
яростном ее желании, нежная девушка Векка-Увека согласилась (напросилась)
иметь ознакомительное общение с кем-либо из Отродий Башни. К Векке-Увеке под
маньчжурский орех должен был подойти (мог подойти) порученец. Бордюра (не
сам же Бордюр?). В том, что ему станет известно, случилось ли свидание
удачным (и для кого удачным), Шеврикука не сомневался. А повидать
Векку-Увеку, при любых поворотах ее жизнеустановлений, Шеврикука был
намерен.
Не может быть, чтобы и до Увеки не донеслось о его новых значениях, а
потому, несмотря на свои добычи (тут тебе и цветы гвоздики, и девятый
черноморский вал, и занимательное знакомство с одним из Отродий), она вряд
ли бы пожелала упустить из виду и из своих перспектив его, Шеврикуку.
Стало быть, он и перед Веккой-Увекой желал теперь важничать и форсить?
Да, признался себе Шеврикука. И перед Увекой,
И он уверил себя в том, что его расположение важничать, хотя бы и перед
самим собой, нынче - оправданное и не постыдное. Произведя открытия, он
ощутил себя мастеровым, исполнившим дело, к какому прежде побоялся бы
подступиться (прежде он и боялся подступиться). Дело, на какое мало кто был
способен из знакомых ему личностей. Естественно, он не уподабливал себя
Даниле-мастеру, одолевшему камень. Но если бы он был тем самым
полотчиком-паркетчиком, кого считал нанятым российский предприниматель
Дударев, и выложил бы полы, какие не выкладывали и в Шереметевском дворце, с
вензелями, цветными разводами, гербами, изгибами эмблеморавного змея
Анаконды в углах, разве не имел бы он тоща право возгордиться или хотя бы
возрадоваться, а затем уж и заважничать?
Имел! Имел!
И пусть думают о нем, что хотят (ему-то казалось, что думают уважительно,
а иные смотрят на него и с опаской).
Таким прогуливал себя Шеврикука к Землескребу после собеседования с
Крейсером Грозным и Такеути-сан.
Таким он существовал еще два календарных дня.
Таким он явился во вторник, в день Макрид, на деловые посиделки домовых,
имевшие место в Большой Утробе. Явился непременным действительным членом.
Похоже, к Большой Утробе привыкли. Тем более что она была заброшена, как
Мангазея. Ни овощехранители, ни попечители гражданских оборон ее не посещали
и домовых не тревожили. Искания просвещенного приватизаторства к почившему
бомбоубежищу пока никого не подвели. А если бы и подвели, то на тропинках
искателей были бы выставлены лешие, тем и прежде нравилось уводить в
буреломы купцов и предпринимателей. О музыкальной школе вспоминали между
прочим. То ли починят ее к сентябрю, то ли не успеют. Вроде бы принимая во
внимание июньский разбойный погром, за ущербы и на починки школе будет
выдано от Пузыря. Но откроется ли сам Пузырь к сентябрю? Кто ведает...
Завтра вон уже Илья Пророк. Можно было перезимовать и в Большой Утробе.
Другое дело, что, собираясь в музыкальной школе на посиделки и ради ночных
толковищ и развлечений, они, домовые, находились при культуре. Теперь они
при ком? При людских убежищах, несброшенных бомбах, страхах, прикаменевших к
бетонным перекрытиям, сдавленном воздухе отчаяния и вражды? "Э-э! - говорили
терпеливые. - Не пустяки ли? Или всюду в городе воздухи лучше? Перебьемся.
Здесь оборонный дух. А те, кто учинили погром музыкальной школы, сюда не
совались и не сунутся".
По привычке Шеврикука не направился сразу в залу заседаний, где уже
горели обязательные лучины. А определенный нынче расписанием в
привратники-глашатаи Колюня Дурнев, Колюня-Убогий, зазывал его. В
посиделочных сенях прохаживались курившие домовые, а на лавках у стен
местились резервисты, такие же непременные для соблюдения церемониала и
традиций, как и лучины. Шеврикуке вспомнился Петр Арсеньевич на последних
посиделках в музыкальной школе. И он жался на лавке у стены, зная свое место
в чиноположении, а вид имел совестливо-робкий и печально-ответственный. А
его взяли и пригласили замещать Шеврикуку.
В ожидании звонкопригласительного колокольчика глашатая говорили все
более о погоде. Нынче были Макриды, но ни капли не пролилось, облака плелись
ленивые, осени полагалось быть сухой. "Как же, как же! Макриды, они
случаются лукавые... - услышалось Шеврикуке. - Вот, помню, в тридцатом
году..." "Богатства-то свои пересчитывали?" - поинтересовались за спиной
Шеврикуки. Было установлено природой и ходом разнообразных жизней, что
наиболее верными расчеты прибылей и достатков выходят в Ильин день. Впрочем,
как и разорений и убытков. Удачливым и в пору снегов, и в пору ледоходов
предназначалось восторженное или враждебно-завистливое: "Богат, как в Ильин
день!" Сейчас же в сенях посиделок принялись обсуждать: чьи добычи и убытки
полагается учитывать им, домовым? Их собственные? Или же заглядывать в
бумажники, карманы и загашники определенных им в опеку квартиросъемщиков и
их домашних? Склоняться стали к тому, что при нынешних положениях и
относительных сословных послаблениях полезнее и исторически оправданнее
шарить в собственных карманах и мусорных ведрах, а не соваться в чужие
капиталы, давая им самостоятельное свободное развитие. "Лукавят, лукавят, -
думал Шеврикука. - Сами-то хотя бы из любопытства непременно знают, у кого в
квартирах копейки, а у кого голландские кредитные карточки..."
- ...И у нас не одни бедняки. Вот к нынешнему Ильину дню, говорят,
Шеврикука богат, - услышал Шеврикука.
- Что? - обернулся он.
- Шучу, шучу! - поспешил заулыбаться домовой с Цандера, вислоухий
Феденяпин. - Но так говорят. Да и что же плохого, что Шеврикука богат в
Ильин день? Пусть не чеками, не недвижимостью, но, может, чем и познатнее...
- И вислоухий Феденяпин уважительно поклонился Шеврикуке. И замолчавшие было
домовые почтительно поклонились Шеврикуке.
- Да мало ли что говорят... - смутившись, пробормотал Шеврикука. - Чушь
говорят!..
- Но как же! А наследство-то! Наследство...
- Какое наследство?.. - вопрошал Шеврикука теперь будто бы в удивлении и
с досадой.
Но тут зазвенел пригласительный колокольчик привратника-глашатая
Колюни-Убогого. Действительные члены проследовали в конференц-отсек,
резервисты остались исполнять свое сословное назначение в прихожей.
Бункер был важен, вместителен и угрюм. На председательском месте
утвердился возвративший себя к посильной деятельности громкогласный Артем
Лукич. Справа от него сидел утомленный в оборонных бдениях полевой командир
Поликратов, квартальный верховод и домовой четвертой статьи, по-прежнему в
темно-зеленом бушлате, наброшенном на плечи. А вот рядом с ним был усажен
персонаж в Останкино лрибывший или доставленный.