Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
так делают... Вот мою ручку
возьмите... Чернила хорошие.
Данилов поневоле вывел на ладони "217", ручку вернул с благодарностью,
сказал:
- Давно я не писал номеров на ладони.
- А то как же... Здесь ведь такая публика - палец в рот не клади! Я вот
на двух написал, на одной - арабскими, на другой - римскими, да и покрупней,
чем вы.
Было душно, и Данилов распахнул пальто.
- Ба, да у вас у самого ручка-то есть! - сказал тут же Кудасов, углядев
известный нам индикатор.
- Она не пишет, - поспешно сказал Данилов.
- Шведская?
- Шведская, - согласился Данилов.
- Кабы заглянуть...
- Да пожалуйста... - жалобно сказал Данилов.
Он протянул Кудасову ручку, опасаясь при этом, как бы не засветилась
грешным делом голая рубенсовская женщина в красных сапогах. Женщина не
засветилась, ничего демонического в квартире Ростовцева не было.
- Умеют же, - сказал Кудасов, возвращая индикатор.
- Умеют, - вздохнул Данилов.
- Но, видно, дешевая она...
- Недорогая...
- А вот умеют...
Зная Кудасова, Данилов чувствовал, что очень скоро Кудасов поставит его,
Данилова, в такое положение, в каком ему ничего не останется делать, как
подарить Кудасову шведскую недорогую ручку, а Кудасов еще и ломаться
станет... "Но нет уж, шиш!" - подумал Данилов.
Но тут индикатору во спасение дверь одной из комнат открылась, и в
прихожую стремительно вышли люди, явно те, которых ждали. Были они
чрезвычайно озабоченные и значительные, ни на кого не глядели, ни с кем не
здоровались, спешили куда-то, в другую комнату, словно в преддверии великих
событий, с очередного заседания на внеочередное. Все задвигались, с
готовностью стали уступать дорогу, сжимаясь и делаясь плоскими, а тоже были,
видно, люди не простые. Дамы вставали на цыпочки, желая углядеть, кто ж там
идет-то. Впереди шествия Данилов заметил маленького человека с черной
бородкой, верткого, легкого и решительного, он и придавал движению ритм и
важность, то был известный социолог Облаков, доктор наук, Данилова в
какой-то компании знакомили с ним, у Добкиных, что ли. К удивлению своему,
Данилов увидел среди прошедших и известного ему директора магазина Галкина.
Дама в зимнем парике обернулась к Кудасову и Данилову, вся возбужденная и
пылкая:
- А вот тот-то, тот - кто, в сером костюме?
- Комментатор-международник, по телевизору выступает, - обиженно сказал
Кудасов. - И сюда просочился!
- Да нет! Не тот в сером костюме, а который в сером костюме сзади шел!
- Врач.
- Косметолог?
- Диетолог.
- А гинеколог где же?
- А я почем знаю! - сердитый Кудасов отвернулся от дамы, прохождение
комментатора-международника в числе распорядителей, видно, поубавило в
Кудасове куртуазности.
Важные люди прошли, закрыли за собой дверь. В прихожей сразу стало шумно,
в очереди вот-вот должно было возникнуть движение. То, из-за чего не
выспались и не курили в коридоре, начиналось.
- А вы что же, не сумели сюда пробиться? - сказал Кудасов. - Или
проспали?
- Да как-то недосуг было...
- Вот и зря... А впрочем, я вас знаю... - покачал головой Кудасов. - Вы
человек беспечный - живете только нынешним днем. Думать о будущем вам и в
голову не приходит... И детей у вас нет...
- Да уж куда тут... - вздохнул Данилов.
- Номер первый! - деловито прозвучало в прихожей.
И стали номера по очереди проходить в комнату с комиссией, или как там ее
называть, а оттуда возвращались вскоре и теперь уже, довольные, шли к
выходу. Очередь двигалась потихоньку, Данилов расстегнул все пуговицы
пальто, а лохматую нутриевую шапку, чудом купленную ему Муравлевым в
пригородном меховом ателье за двадцать рублей, повесил на криво загнутый
угол оцинкованного корыта. Он прикинул в уме скорость движения очереди и
понял, что проведет здесь полтора часа. "Ну, Клавдия!" - пригрозил он
подруге профессора Войнова. Впрочем, и сам он был хорош!
Но вот отметился Кудасов, улыбаясь и засовывая бумажник в потаенный
карман пиджака, прошел мимо Данилова. А через четверть часа вызвали и номер
двести семнадцатый. Данилов двинулся было на вызов, но вдруг ему стало жалко
нутриевую шапку, висевшую теперь от него далеко, не хотелось бы ее терять, а
тут еще прихожую пересек со сковородкой в руке, направляясь, видно, на
кухню, румяный тридцатилетний отрок Ростовцев, и Данилов отметил, что
обаятельный-то он обаятельный, но в сущности пират и, наверное, где-то
прячет клад.
- Номер двести семнадцатый, - сказали опять.
"Ну ладно, - подумал Данилов. - Шапка не инструмент, да и демонических
сил здесь нет..." И он пошел в большую комнату, видно, столовую.
- Номер двести семнадцатый?
- Да, - улыбнулся Данилов, - двести семнадцатый...
И он предъявил ладонь с чернильными цифрами.
Спрашивал не Облаков, социолог и доктор наук, хотя Данилов сразу понял,
что он тут главный, а крупный пегий человек в пушистых баках и усах,
сидевший на три стула левее Облакова. Он держал ручку и имел перед собой
зеленую тетрадь, то ли ведомость, то ли вахтенный журнал.
Вообще же люди, сидевшие за пустым обеденным столом, накрытым индийской
клеенкой в шашлычных сюжетах, а их было девять человек, походили и на
приемную комиссию, хотя Данилову и трудно было представить заседание
приемной комиссии в комнате с телевизором, старенькими тумбочками в
балясинах, ореховым трюмо, мраморным рукомойником и немецкими ковриками на
стенах - гуси на них паслись и прыгали кролики возле склонившейся к ручью
Гретхен, видимо, дочери мельника. При этом люди за столом опять показались
Данилову такими значительными и большими, что Данилов сразу же почувствовал
расстояние между ними и собой, он даже заробел на мгновение, будто он стоял
теперь у подножья пирамиды Хеопса (по новой науке - Хуфу), а эти люди
глядели на него с последних великаньих камней пирамиды.
- Ваша фамилия? - спросил пегий человек.
- Данилов, - ответил Данилов.
- У нас таких нет, - сказал пегий человек.
- Я за Соболеву Клавдию Петровну, - сказал Данилов.
- Отчего она доверила вам?
- Я ее бывший муж... - сказал Данилов.
Пегий человек с сомнением поглядел на Облакова, тот наклонил голову и
сказал быстро:
- Бывшим мужьям доверять можно.
- Все же покажите какой-нибудь документ, - сказал пегий человек.
Он изучил театральное удостоверение Данилова и его паспорт, а данные
паспорта - серию, номер, каким отделением милиции выдан и когда - записал в
зеленую тетрадь.
- Хорошо. Мы отмечаем Соболеву.
- Я могу идти? - спросил Данилов.
- А взнос?
- Какой взнос?
- Пятнадцать рублей.
- Она мне ничего не говорила, - сказал Данилов. - При мне нет пятнадцати
рублей... Она попросила отметиться - и все... Придет в следующий раз и
заплатит...
- Она прекрасно помнила об этих пятнадцати рублях, - мрачно заявил
человек в красивых очках, именно его Кудасов назвал международником, Данилов
ему явно не нравился.
- Вы займите пятнадцать рублей, - доброжелательно сказал Облаков. -
Наверное, в очереди у вас есть знакомые.
При этих словах директор магазина Галкин принялся рассматривать кроликов
милой Гретхен.
- У меня здесь нет знакомых, - сказал Данилов, он был рад тому, что
Галкин отвернулся.
- Ну... - развел руками Облаков.
- Придется Соболеву Клавдию Петровну, - строго сказал пегий человек, -
перенести в конец очереди. Новый номер ей будет назван при уплате взноса.
- Как же так... - растерялся Данилов. - Она забежит сегодня и уплатит...
- Правила очереди серьезные и незыблемые, мы исключений не делали и
делать не намерены.
- И вообще, - сказал международник в красивых очках, на Данилова не
глядя, - я полагаю, у нас нет никакой необходимости вступать в дискуссии со
случайным посетителем.
В тишине Данилов с некоей надеждой посмотрел на Облакова, но и тот был
незыблем.
- Спасибо, - сказал Данилов. - До свидания.
Ему даже не ответили.
"Серьезные люди", - подумал Данилов.
Нутриевая шапка благополучно висела на неровно загнутом углу
оцинкованного корыта, и Данилов ее тотчас же снял. "Цела шапка-то, - подумал
он растроганно. - И верно, серьезные люди. С такими можно иметь дело".
И опять в прихожей появился румяный Ростовцев, окончивший два института,
махорочный дымок исходил из его федоровской трубки, а на плече у Ростовцева
сидел зеленый попугай. "Нет, точно злодей", - рассудил Данилов.
На воздухе Данилов подумал: "Ну вот будет Клавдии наука за ее
скупердяйство!" Однако тут он нашел, что чувствует себя обиженным или
раздосадованным, будто это его, а не Клавдию, упрекнули в забывчивости и
легкомыслии и перенесли в конец очереди. Он видел теперь в истории с
лишением номера - попрание справедливости. "Какое они имеют право! -
возмутился Данилов. - Нет, это дело так оставить нельзя... Да я их разнесу!
Тоже мне бюрократы!"
Он позвонил из автомата Клавдии.
- Данилов, слушай! - горным ручьем зазвенела в трубке Клавдия. - Я тебе
звоню, звоню, а ты вот где! Я тебе сейчас все расскажу, как у нас идут дела
с Войновым, ты порадуешься за меня. А сейчас скажи, ты отметился?
- Я-то отметился... - сказал Данилов.
- И прекрасно! Я всегда знала, что ты чудесный, милый человек. Слушай,
вчера я вязала Войнову шерстяные носки, ты знаешь, чего мне это стоит, но я
связала пятку! И при этом поддерживала с ним светский разговор... А утром,
представь, он любит морковное желе и бульон с фрикадельками, я все
приготовила, да еще как!..
"Мне хоть бы раз связала носки", - подумал Данилов и сказал сурово:
- Уволь меня. Меня не интересуют ни пятки, ни фрикадельки, ни профессор
Войнов, ни твоя у него стажировка!
- Ну, Данилов...
- Я-то отметился, но тебя не отметили, а перевели в конец очереди.
- Я так и знала! Так и знала. Ты пожадничал?
- Не надо было ставить меня в глупое положение, могла бы предупредить о
взносе и передать мне деньги.
- Ах, наказание какое! Ты просто бессердечный человек! Ну свои бы дал или
занял у кого!
- Спасибо за совет.
- Что же делать-то теперь?
- Не знаю... И кто эти будохлопы? Хлопобуды эти?
- Тише, тише... это тайна...
- Вот и хорошо. И все твои заботы будут для меня теперь тайной. Список я
тебе перешлю по почте...
- Погоди... Это не для телефона. Ты где?
- На Горького. Сейчас зайду в кулинарию.
- Хорошо, через двадцать минут я буду там!
"Нужна ты мне!" - думал Данилов, стоя в кофейне бывшего магазина
"Украина" и пережевывая бутерброд с жирной, словно на ней полагалось жарить,
любительской колбасой. Как все было нелепо! Сам он, Данилов, стоял на краю
жизни, вихри внутренней музыки и предчувствия того, что он в музыке должен
сделать, мучили его. Наташа, несмотря на все отчаянные усилия воли Данилова,
никак не выходила из его сердца и его души, альт, может быть, исчез
навсегда, и каково от сознания этого было Данилову, а он занимался какой-то
чепухой, будто бы опять был связан с совершенно чужой, неприятной ему
женщиной, пустой и взбалмошной бабой! И ведь она ему совсем не была нужна,
да и он ей годился лишь как вспомогательное средство, как багор матросу или
банка для червей невскому рыболову!
"Нет! Я сейчас же встану и уйду!" - сказал себе Данилов.
Но сейчас же возникла красивая, бисквитная с шоколадом и цукатами,
Клавдия. Была она в лисьей шубе и лисьей же рыжей шапке.
- Ну вот, - сказала Клавдия Петровна, - насчет Войнова ты успокойся. Там
у меня все идет хорошо, тьфу, тьфу, постучи по деревяшке...
- Я успокоился...
- Теперь про очередь... Как же это ты?.. Неужели у тебя не было
пятнадцати рублей?
- Действительно, - сказал Данилов. - Экая вдруг со мной оплошность
произошла...
- Ну хорошо, - сдалась Клавдия. - Я виновата. Но ты сам понимаешь, - про
очередь никому ни слова. Это эксперимент... И его можно сглазить, понимаешь?
- Нет, - признался Данилов.
- Ну какой ты... Помнишь, как "Современник" получился? Бедные, голодные,
никому не известные актеры после работы по ночам, по утрам, за чашкой кофе
что-то там репетировали, кричали, ругались, во что-то верили и вдруг - бац!
- "Вечно живые"! "Современник"! Билеты с рук! Собственный буфет! А теперь их
еще и лоно МХАТа приняло в свои объятья! Вот и наши. В неурочные часы, на
общественных началах...
- Прости, но пятнадцать рублей? Это уж иные начала...
- А-а! - махнула рукой Клавдия. - Но зато они у нас и не бедные, и не
неизвестные. А наоборот! И все с будущим - а стало быть, с гарантией для
нас...
- Кто они? Кто эти будохлопы-то?
- Хлопобуды, - поправила Клавдия. - Научно-инициативная группа хлопот о
будущем. "Хлопобуды" - это Ростовцев придумал.
Тут она оглянулась и заговорила страшным шепотом. То есть не то чтобы
страшным, а скорее зловещим. Опять я не прав. Клавдия Петровна вообще не
умела говорить страшно и зловеще. Она заговорила шелестящим таинственным
шепотом. Медные застежки лисьей шубы Клавдия Петровна расстегнула, и на
ласковой шее ее странным светом взбрызнули японские инкубаторские жемчуга. В
инициативную группу хлопот о будущем, понял Данилов, сошлись замечательные
умы. Люди ключевых, на сегодняшний день, профессий. Те же кибернетики,
имеющие дело с ЭВМ, из института Лужкова, понадобились им лишь на подсобные
работы, связанные с расчетами, просчетами и прочей математикой. Высшей и
низшей. А так ядро группы составили социологи во главе со знаменитым
Облаковым, футурологи, юристы, психологи, философы, два частных фрейдиста,
специалисты по экономическим и международным вопросам и бог весть еще кто,
даже один писатель: ну этот для того, чтобы править протоколы и ведомости и
- если возникнет нужда - простыми словами описывать удачные дела хлопобудов.
А на вторых ролях - для консультаций и практических действий - группа
предполагала использовать - и использовала уже! - людей любых профессий: и
начальников ЖЭКов, и агитаторов, и вагоновожатых, и врачей, и охотников, и
собаководов, и парикмахеров, и мозолистов, и мастеров наземной часофикации,
и реставраторов лица, и преподавателей вузов, и модельеров от Зайцева, и
детективов, и дизайнеров, и аквариумистов, и председателей месткомов - да
кого хочешь, лишь бы все эти лица были деловые и значительные, не больные и
не старые, лучше до сорока, и могли протянуть на своем посту еще, по крайней
мере, два десятка лет.
- Ну хорошо, - сказал Данилов, - а ты чего ждешь от хлопобудов?
Нежными, чуть полными пальцами в двух изумительных перстнях - с
сердоликом и бриллиантом - Клавдия Петровна донесла сигарету "Уинстон" к
чистой тарелке и легким движением стряхнула пепел на фаянс.
- Это сложный вопрос, - сказала она. - Это и философский вопрос. Тут все
словами не назовешь, тут надо страждать. Да, страждать... И особая интуиция
тут нужна. Ты можешь не понять... Или понять не так.
- И все же? - сказал Данилов. - Вдруг и пойму.
- Каждый порядочный человек, уважающий себя, - сказала Клавдия Петровна,
- желает жить хорошо и даже лучше, чем хорошо. И желает занять положение,
какое ему по душе. Перейти из последних в первые. Ну не в первые, а в
восьмые. Какая разница!
- Ты со мной, что ли, была в последних?
- Не в самых последних, - мило улыбнулась Клавдия Петровна. - Но,
Володенька, увы, близко к ним... Не обессудь. И хватит об этом. Нынешним
своим положением я довольна. Вот ежели все выйдет у меня с Войновым, я и
совсем на время успокоюсь... Но на время... Ведь жить-то надо страстями!
- Страстями? - спросил Данилов.
- Да, - сказала Клавдия Петровна, - страстями. Ты живешь чувствами, а мне
нужно - страстями. Это не я придумала, это нынче стиль такой.
- Я знаю, что это не ты придумала...
- А теперь у меня все есть или с Войновым будет. Я женщина заурядная, но
своего стою. Я в соку. Я красивая. Я красивая, а, Данилов?
- Красивая, - согласился Данилов.
- Что нужно женщине? Слава? Удачи в общественной деятельности? Я проживу
без них, я и так эмансипированная. Славы деловой мне и задаром не надо, она
не по мне, я смотрю на работу как на свободу от домашних дел, унизительных
для женщины, отупляющих ее, - вон взгляни на свою знакомую Муравлеву, она
вся погрязла в бездуховности! Одна коса оттуда торчит. И то - натуральная...
И перегрузки мне не нужны. Они вообще - для любителей. Славы иной, увы, я
уже не получу, мне не стать ни Софи Лорен, ни Надеждой Павловой...
- А если бы ты вовремя постаралась, - спросил Данилов, - ты что же, стала
бы ими?
- Ах, отстань! Слушай серьезно. Итак, отбросим славу и подвиги. Остается
любовь. Остается вечная и главная мелодия женщины. И здесь для меня первое
правило - не быть в любви несчастной. Но и не делать несчастным мужчину. Или
мужчин.
- Естественно, не таких мужчин, как я, - сказал Данилов.
- Сам посуди, Володенька, ты человек неустойчивый и легкий, ты можешь
увлечь неопытную доверчивую девушку с пылким воображением и без приличного
туалета, но составить счастье женщины с богатой и требовательной натурой ты
не способен... Ты вот даже пятнадцать рублей... Хотя я не жалею о прошлом и
за квартиру я тебе благодарна... Но профессор Войнов сильная и деловая
натура. Ты, Данилов, оркестрант. Войнов даст мне все... То есть я и сама бы
этого всего достигла, но уж когда Войнов возьмет меня под руку, я словно бы
иной персоной стану... На другие места мы станем садиться... И уж с этих
мест на худшие меня не пересадят. Я и салон заведу.
- Прости, но, скажем, Волконская Зинаида была интересна гостям, умела и
музыку писать, и стихи, и играла неплохо...
- Какой ты, Данилов, бестактный! Твоя Волконская была бездельница, а я
работаю для народа... Сорок часов в неделю... Но это одно про Войнова... А
другое... У меня теперь будет машина, и не "Жигули", а "Волга" дача, не
садово-огородный сарай, а приличная профессорская дача в Загорянке...
Квартиры будет две...
- Две? - встрепенулся Данилов.
- Что? - взглянула на него Клавдия Петровна и, сообразив, что разговор
может принять неловкий для нее оборот, заторопилась: - И надо будет
обязательно выехать за границу. Войнов уже согласился вывезти меня хотя бы
года на три... И ему нужно для работы... Но, конечно, не в Турцию... Что там
в Турции!.. Они, турки эти, в гаремах с утра до вечера пьют кофе и душат
свободы!.. Есть же и другие страны - Италия, Франция, Англия, наконец, и
оттуда Войнов сможет взглянуть на турецкие проблемы.
- Сможет, - кивнул Данилов.
- Но я увлеклась. Я же про другое тебе хочу сказать. Про хлопобудов.
Сейчас я всем довольна. А через десять лет? Или через двадцать? Или
тридцать? Что мне будет нужно тогда? Теперь ты понимаешь, почему я
записалась в очередь? И даже не в одну, а в три?
- Хлопобуды завтрашним днем, что ли, торгуют?
- Да не торгуют! Как они могут торговать! Странный ты человек, Данилов!
Они его и не предсказывают. Просто они все делают по науке. Ведь могут
демографы сейчас точно сказать, сколько детей надо рожать женщине в
восьмидесятом, девяностом, двухтысячном году, чтобы человечество сохранило в
нормах воспроизводство своего, прости, поголовья. Или вот лесники. Они тебе
назовут, сколько деревьев надо будет посадить через пять, десять, двадцать
лет, чтобы, как верно поет Золотухин, который был хромой, а теперь Бумбараш,
и на тот век лесу было "да ой-ей-ей!"... А уж футурологи, те