сразу побежала к  Ковальчук,  отдала  ей  деньги,  взяла  "свидетельство"  и
обратно к нам, а нас и след простыл. Тогда ты кинулась в аэропорт..,  уж  не
знаю, как мы тебя не заметили, тварь такую!
   - Да, не заметили! - выкрикнула Ирка. - Даже если б вы со мной нос к носу
столкнулись, вы б меня не  заметили.  Потому  что  не  ожидали,  что  я  там
окажусь. Потому что вы от меня вообще ничего путевого не  ждали,  думали,  я
какое-то жвачное животное, корова, - она вам деток родит, а сама  пойдет  на
луг травку щипать. Ведь так? Так ведь?
   - Конечно, - не дрогнув ответила Аня, до боли распрямив  плечи  (чтоб  не
сутулиться перед этой дрянью!). - А разве это не правда? Ну чего  ты  сейчас
добиваешься, заявившись сюда и выбросив на ветер  кучу  денег?  Пятьсот,  не
меньше, захапала Ковальчук, да сто сорок стоит билет  до  Горького,  да  еще
обратно лететь...
   - Обратно? - вскинула брови Ирина. -  С  чего  вы  взяли,  что  я  полечу
обратно? Нет, я решила на Дальний Восток не возвращаться. У  меня  в  городе
Северолуцке Московской области бабушка  двоюродная  живет,  я  к  ней  давно
хотела переехать, да она такая зловредная старуха, не хотела меня принимать,
говорила, ты мне на шею сядешь и ноги свесишь, а теперь, когда  я  приеду  к
ней  с  деньгами,  так  она  для  меня  все  сделает  и  с  ребенком  станет
нянчиться...
   - С каким ребенком?  -  воскликнула  изумленная  Аня.  -  Ты  что,  опять
беременная? Когда успела? От кого?!
   Ирина мгновение люто смотрела на нее в упор, и вдруг ее гневно  сдвинутые
брови разошлись, а по ярким губам проползла ленивая усмешка:
   - От кого, спрашиваете? А вы пораскиньте мозгами, Анна Васильевна!
   И ее прекрасные глаза, подернувшись нежной поволокой, медленно обратились
на Диму.

***

   - Музей грабить?! Ну уж... - недоверчиво протянул Леший, оборачиваясь  на
Струмилина как бы за поддержкой. А тот встревоженно смотрел на Соню и думал,
что непросто пришлось бы ему, встреться он с этой женщиной, когда  друг  его
Костя Аверьянов был еще жив.
   "Опоили меня, что ли? - подумал почти испуганно. - Ладно,  в  абрикосовом
компоте - амигдалин, а в чай что подсыпано? Приворотные зелья?"
   По счастью, у Лешего голова осталась трезвой.
   - Ну, как бы там ни было, Лиде в этом деле явно не повезло, - сказал он с
теми интонациями, с какими произносят речи на траурных митингах. - Даже если
все случилось так, как ты говоришь, она попалась каким-то  негодяям  и  была
убита, не осуществив своего замысла.
   - Но ведь она действовала не одна, - возразила  Соня.  -  Существует  еще
какой-то Бориска, заказавший копию "Прощания славянки". И был  еще  какой-то
человек, он показался на пороге квартиры, прежде чем я потеряла сознание.  И
еще кто-то пристроил меня в поезд, предварительно накачав какой-то гадостью.
Это мне очень напоминает... - Соня  резко  махнула  рукой,  как  бы  отгоняя
неприятную мысль:
   - Ладно, проехали. И еще неизвестный тип звонил мне вчера  утром,  просил
часика в три оказаться  на  кладбище.  Клялся,  что  у  него  есть  какая-то
информация насчет смерти Константина. Якобы это окончательно снимает с  меня
всякие подозрения.
   - Во! - в очередной  раз  изумился  Леший.  -  Тебя  что,  подозревали  в
убийстве мужа?!
   -  Не  то  чтобы  в  убийстве,  -  передернула  плечами  Соня,  -  но   в
пособничестве - определенно. Хотя алиби имелось - не подкопаешься... -  Лицо
ее  потемнело,  и  она  вновь  махнула  рукой.  -  Помнишь,  Андрей,  я  еще
спрашивала, не ты ли мне звонил? Я ведь хотела освободиться  для  встречи  с
этим  человеком,  потому  и  отправила  Лиду  к  Евгению.  Не  могла  же   я
разорваться, верно? И на кладбище нужно, и у Женьки ключ забрать.  И  решила
послать вместо себя Лиду.
   - А кто этот  Женька  таков?  -  невинно  осведомился  Леший,  косясь  на
помрачневшего Струмилина. Конечно, тот скорее  откусил  бы  себе  язык,  чем
спросил бы, и сейчас не понимал, благодарен  художнику  за  любопытство  или
нет.
   - Женька - муж моей подруги, - спокойно  сказала  Соня.  -  Я  ему  очень
многим обязана, и ей  тоже.  Они,  правда,  живут  врозь,  то  сходятся,  то
расходятся, а я их безуспешно пытаюсь примирить. Беда в том, что они страшно
взрывные оба, вдобавок у Наденьки аллергия на собачью шерсть, а Евгений  без
своего Анри Четвертого натурально жить не  может.  Он  один,  говорит,  меня
понимает и все мне готов простить! И потом  у  него,  в  смысле,  у  Евгения
Ионовича, весьма своеобразная манера общения с женщинами:  непременно  нужно
целоваться, обниматься  и  делать  всякие  фривольные  намеки,  хотя  только
дурочка может принять это всерьез. Женька - ревизор из Управления ЖД, а  его
жена проводница, и он  все  время  устраивает  себе  ревизии  именно  на  ее
маршруте.
   Почему-то мирно они сосуществуют только в  дороге,  а  стоит  ступить  на
перрон - начинают дико ссориться.
   - Анри Четвертый - это?.. - начал Леший, и Соня кивнула:
   - Ротвейлер Женькин обожаемый. Именно он вчера спугнул Лидиных  убийц,  а
потом удрал куда-то, и где теперь гоняет - никто не ведает. Ох, устроит  мне
Евгений за него выволочку! И... О господи! -  Соня  вскочила.  -  Лида  ведь
лежит мертвая в его квартире, я как-то все время пытаюсь  отогнать  от  себя
эту мысль, а ведь так оно и есть, и  с  этим  надо  что-то  делать,  делать,
делать! И я знаю, что именно. Мне придется немедленно ехать в Северолуцк!
   Посмотрела на ходики на стене:
   - Отлично! Последний поезд без десяти двенадцать  -  я  еще  вполне  могу
успеть. Это скорый - часов в шесть я буду  в  Северолуцке.  А  там  сразу  в
милицию. Только надо спешить.
   Она вскочила - и снова поскользнулась на мокром полу.
   - О господи, этот дурацкий чай! А чем подтереть, не знаю. Я с самого утра
хотела подмести, меня как-то успокаивает уборка, но ни веника не  нашла,  ни
щетки, ни тряпки. Выбросила Лида все, что ли?
   - У нее тут есть одна хитрая  кладовочка,  -  поднялся  Леший.  -  Там  и
обувные, и одежные, и всякие другие щетки. Это в коридоре, причем так  хитро
сделано, что если не знаешь - и не заметишь дверцу.
   Он выскользнул  из  кухни,  а  затем  послышался  дикий  вопль  и  грохот
падающего тела.
   Соня и Струмилин, переглянувшись, вылетели в коридор  и  увидели  Лешего,
распростертого на полу под тяжестью.., под тяжестью огромного голого негра.
   Какое-то мгновение все четверо оставались  неподвижны.  Потом  очнувшийся
Леший завозился на полу.
   - А ну слезь с меня, дурак! -  вскричал  он,  брезгливо  сбросив  с  себя
мосластого чернокожего, и растерянно обратил глаза к зрителям:
   - Ребята, ребята, а негр-то.., негр-то резиновый!
   Лампа в коридоре была тускловата, и со стороны распростертое на полу тело
казалось практически неотличимо от живого. И только когда Струмилин легонько
поддел его носком кроссовки, то убедился, что Леший прав. Негр  с  легкостью
балерины  перекатился  на  бок,  свалив  красные  Сонины   босоножки   мощно
выпяченным органом.
   - Вот это бамука! - не то восхищенно, не то испуганно пробормотал  Леший.
- Ребята, знаете анекдот? Еще в совковые времена приехали наши  коммуняки  в
какую-то африканскую страну и пошли на митинг. Партийный босс толкает речугу
насчет черной Африки, которая должна сбросить с  себя  клеймо  колониального
угнетения. "На бамуку! - орут аборигены в ответ, приплясывая и бия в  боевые
барабаны. - На  бамуку!"  Другой  партиец  качает  права  насчет  полного  и
окончательного перехода всей Африки к социализму.  "На  бамуку!  -  радостно
вопят угнетенные массы. - На бамуку!" И ушли  наши  коммуняки  с  митинга  в
полной уверенности, что встретили единодушное одобрение чернокожих  братьев.
А на ночь, согласно законам  африканского  гостеприимства,  главе  делегации
приводят брюнетку местного разлива. Член КП разделся, а она вдруг всплеснула
своими черненькими ручками:  "Ой!  Такой  большой  белый  вождь  -  и  такая
маленькая бамука!.." Но у этого  рекордсмена  бамука,  скажу  я  вам..,  ой,
пардон! - И Леший с некоторыми признаками смущения расшаркался перед  Соней,
о присутствии которой, похоже, начисто забыл.
   Впрочем, и Соня, и Струмилин вряд  ли  его  слышали.  Не  отрываясь,  оба
смотрели на  мускулистое  латексное  бедро,  с  кривым,  выпуклым,  каким-то
неряшливым шрамом.
   И перед глазами Струмилина отчетливо всплыла  отвратительная  фотография,
на которой женщина с золотыми волосами лежит меж черных колен и...
   Мать честная! Выходит, на фотографии и Соня не Соня, и негр не негр!
   - Вот теперь я верю тебе, Леший, - ошеломленно шепнула Соня. - Верю,  что
Лидка ненавидела мужчин. Даже не могла заставить себя с настоящим,  живым...
ни за что!
   Она  наклонилась  и  небрежно  колупнула   ногтем   шрам.   И   порывисто
выпрямилась, испуганно ойкнув, потому что "шрам" вдруг слез с бока. Это  был
никакой не шрам,  а  искусно  наклеенная  на  латекс  заплатка,  она  сейчас
отклеилась, и из-под нее с шипением начал выходить воздух.
   Мощные, словно бы и впрямь  накачанные  анаболиками  мышцы  "рекордсмена"
медленно, но верно  худели.  Ввалился  рельефный  живот,  опустились  плечи,
согнулась могучая шея и поникла голова с наклеенным на нее кусочком каракуля
- буйной африканской шевелюрой. Дольше всех держалась бамука, но вот обвисла
и она. Какая-то минута - и на месте  поразительно  правдоподобной  латексной
куклы валялась бесформенная черно-лиловая тряпка.
   И вдруг Соня тоненько взвизгнула, прижала ладони к щекам  -  и  согнулась
так резко, что Струмилин испугался, что она теряет сознание и сейчас  рухнет
на пол. Но Соня и не собиралась падать - она хохотала,  всплескивая  руками,
сгибаясь и разгибаясь, выталкивая из себя вместе со смехом несвязные слова:
   - Не было там.., не было никаких мужиков! Только эти... А они, дуры...
   Понимаете, в "Ла ви он роз" везли на тележке гору таких голых  уродов,  и
один какой-то вдруг сдулся.., и так вот что там случилось!
   В то же мгновение перед глазами Струмилина возникло  зрелище  великолепно
одетых леди и джентльменов, едущих на одной общей тележке, подобно пациентам
клиники  Стравинского,  вот  только  что  не  поющих  хором  "Славное  море,
священный Байкал", - и он даже схватился  за  голову,  наконец-то  постигнув
изощренное ехидство Лиды, заставившей взбесившихся с жиру элитарных  бабенок
обнажаться и всячески извиваться перед толпой мужиков,  умело  изваянных  из
латекса, или, как говаривали в старину, из  каучука.  Проще  сказать,  перед
резиновыми пупсиками!
   Право слово, Миша Порываев мог быть совершенно  спокоен  за  честь  своей
Оксаны. Другое дело, что следовало всерьез встревожиться за ее психику...
   - Химик-органик, - потрясенно пробормотал  Леший.  -  Так  тебя,  этак  и
переэтак!
   -  Химик-органик?!  -  насторожился  Струмилин.  -  Думаешь,  без  твоего
знакомца Бориски тут не обошлось?
   - А то! - Леший задыхался от возмущения. - Ну  попадись  он  мне,  я  ему
рожу-то еще больше кулаками намаслю!
   - Стоп! - вскинула руку Соня. - Вот что все время  хочу  спросить  и  все
время сбиваюсь с мысли. Этот Бориска -  как  он  выглядит?  Фамилию  его  не
знаешь?
   - Помнишь, проводник описывал парня, который тебя пристроил  в  поезд?  -
подсказал Леший.
   - Смутно припоминаю, а что? - насторожилась Соня, и Струмилина  поразило,
каким затравленным стал ее взгляд.
   - Так вот это - копия Бориски Немкина. И если я все правильно понимаю, он
сейчас в Северолуцке. А у меня к нему хор-роший  счетец.  Так  что  если  ты
едешь, Сонечка, я еду с тобой. Только одна просьба - забежим по пути  в  мою
мастерскую на Рождественке, а? Буквально шесть секунд! Я хоть бутербродов  в
дорогу наделаю, и вообще, есть у меня там одно дельце. Ну, давай одевайся, я
подожду.
   - Погоди, не суетись, - буркнул Струмилин, испытывая сильнейшее огорчение
оттого, что нельзя сдуть Лешего, как того негра, и заставить его  замолчать.
А также убраться с дороги. - Соня, ты что, этого  Бориса  откуда-то  знаешь?
Видела его раньше?
   Она взглянула умоляюще, словно бы со страхом, и вдруг глаза  стали  злые,
дерзкие, словно бы Соня на все махнула рукой - и на него, Андрея Струмилина,
в том числе:
   - Да! Видела! Помните, я упоминала про свое алиби? Ну  так  вот,  в  день
Костиной смерти меня не было дома потому, что я проводила время с этим...
   Борисом. На следствии  он  благородно  сообщил,  что  я  никак  не  могла
отравить мужа, потому что он, Борис  Какойтович  Heмкин,  подвозил  меня  на
попутке, потом дошло до выпивки и всего прочего. И кохались мы с  ним  якобы
целые сутки на даче у его дружка. Вот такое у меня железное алиби...
   - Вранье! - пылко возмутился  Леший.  -  Этот  Борис  врун,  пробы  негде
ставить! Он все наврал, будто у вас с ним.., или было что-то?!
   - Не помню, - еще выше вздернув подбородок, процедила Соня. - Помню,  как
я остановила попутку и села, а потом.., просыпаюсь в  измятой  постели,  все
мои вещи на полу валяются. Я оделась, кое-как  сообразила,  что  на  Липовой
нахожусь - это станция пригородная, там дачный поселок, - села на электричку
и приехала домой. А дома... Костя, милиция... И я  никак  не  могла  понять,
куда девались сутки из моей жизни, пока не появился  господин  Немкин  и  не
засвидетельствовал, что я провела с ним ночь на станции Липовой.
   - И ты так ничего не помнишь? - жалостно спросил Леший. - Надо же,  какие
аналогичные провалы в памяти у вас с Лидочкой! Близнецы!
   - Думаю, у Лидочки твоей никаких провалов в памяти  не  было,  -  холодно
сказал Струмилин. - Она  своим  друзьям  голову  морочила,  почву  готовила.
Отправка Сони в Нижний Новгород - ничего не помнящей, почти без  сознания  -
конечно, Лидой и Борисом продумана заранее. И как по заказу ты, Леший, сразу
назвал Соню Лидой, сбил ее с  толку  окончательно.  Но  история  с  Чуваевой
привлекла наше внимание к Борису... Почти уверен, что это он заманивал  Соню
на кладбище. Там бы ее стукнули по голове, одурманили в тишине  и  безлюдье,
погрузили в машину и доставили прямиком в поезд. Но мы пришли помянуть Костю
- и спугнули Бориса.
   Помнишь, Соня, там кто-то бродил по могилкам? Факт,  это  Немкин  рыскал,
клацая зубами. Потом  ушел  несолоно  хлебавши,  со  злости  небось  закидал
камнями тети-Раин "Москвич"... Это к делу не относится, - махнул он на своих
слушателей, у которых вдруг сделались обеспокоенные лица. - А в день  смерти
Кости.., тяжко мне такое про старого друга говорить, но боюсь, он состоял  в
деле с этой парочкой подлецов и разбойников. А когда стал им не  нужен,  они
его убрали. Но ты - ты, Соня, еще была им нужна, поэтому  они  и  состряпали
тебе  алиби.  Мерзкое,  гнусное,  оскорбительное  -  как  раз  в  духе  этой
мужененавистницы, твоей сестры. И фотографии подкинули Валерке,  чтобы  тебя
еще больше унизить.
   - И зачем же я им понадобилась, как ты думаешь? - спросила Соня, глядя на
Струмилина по-девчоночьи растерянными глазами.
   - Во-первых, я думаю, у Лиды  не  вышло  сорвать  с  Лады  Мансуровны  те
деньги, которые хотелось. Та, помню, ляпнула что-то вроде: "Лидке не удалось
меня  до  капли  выдоить,  ударилась  во  все  тяжкие..."  Да,  Лида  решила
отомстить, продав фотографии именитых стриптизерок в бульварную  газету,  но
никому не открыв, что никаких мужиков в "Ла ви он роз"  не  существовало.  А
все поняли вещи согласно своей испорченности. Думаю, даже Оксана Порываева и
вся компания этих  дурочек  толком  этого  не  знала.  Именно  это  сомнение
прибавляло остроты их ощущениям. И Мансуровна сразу поняла, что я не в курсе
дела, лишь только я о мужиках заговорил: дескать, проходной двор...  Словом,
твоя сестра отомстила как могла. Тебе же предстояло стать вместо Лиды козой,
так сказать, отпущения, отвечать за ее мелкие пакости. Ну кто,  кто  поверил
бы, что ты не Лида? Так бы и  думали,  что  у  Литвиновой  на  почве  общего
заскока крыша окончательно поехала.
   Это здесь да там, в Северолуцке, Соня Аверьянова -  ничуть  не  удивляюсь
твоей догадке! - грабанула бы художественный музей. Лида? Какая Лида? Лида в
Нижнем!
   Пьет.., пьет абрикосовый компот с амигдалином.
   - Ну, ты, брат, крут! - с восхищением протянул Леший.  -  Настоящая  мисс
Марпл! До черта жаль, что ты не можешь вместе с нами поехать в Северолуцк  и
разобраться там со всей этой ерундой.
   - Как не могу? - вскинул брови Струмилин. - Это почему же?
   - Но ведь ты вроде бы на дежурстве?
   - Ах, да...
   Струмилин покосился на  Соню.  Она  стояла  неподвижно,  прижав  к  горлу
ладонь. Лицо непроницаемое, глаза опущены. Вздохнула  тихонько,  робко  -  и
снова замерла, как бы в ожидании...
   - Где здесь телефон? - сурово спросил Струмилин. - А, вот.
   Накрутил номер. Нервно  дергал  шнур,  считая  безответные  гудки:  один,
второй.., пятый...
   - Алло-о?
   - Венька! Венька, это я, Андрей.
   - Да-а? И чего тебе надобно ночью?
   - Слушай, тут такое дело...
   - Отлично! - возбужденно вскричал Леший, когда Струмилин положил трубку и
кивнул, пытаясь не  глядеть  на  Соню.  -  Знаете  анекдот?  Нью-Йорк,  дико
дождливая погода. В бар  входит  мокрый  до  нитки  негр.  "Что  угодно?"  -
спрашивает бармен. "Сухого белого!" Вот и мы едем искать белого - правда, не
сухого, а жирного. Жирного дагра! Только, ребята, учтите: в  мастерскую  мне
забежать нужно обязательно!

***

   Борис снова и снова накручивал телефонный диск а Лида  сидела  в  кресле,
сцепив перед собой пальцы, и мечтала, чтобы все это поскорее  кончилось.  Ей
было очень не  по  себе  в  Сониной  квартире.  Не  то  чтобы  какие-то  там
мифические угрызения совести терзали: с этими детскими глупостями она  давно
простилась, а может, и не знавала их отродясь, - но  не  оставляло  ощущение
что здесь отовсюду дует, вдобавок подглядывают чьи-то  недобрые  глаза.  Что
характерно, вчера, когда ночевали здесь, Лида чувствовала себя  куда  лучше,
хотя только что пережила настоящий стресс и была  буквально  на  волосок  от
смерти. Борис потом рассказывал, что уже отчаялся привести  ее  в  сознание.
Вдобавок тут же валялась в обмороке Соня, и он якобы порою даже терялся, кто
из них кто,  кого  в  чувство  приводить,  а  кого,  напротив,  одурманивать
покрепче? Ну, слава богу, ничего не напутал и вернул-таки Лиду с того света,
а то ей уже натурально слышались ангельские хоры.
   Или это были визгливые бесовские  голоса?..  На  мгновение  она  глубоко,
всерьез задумалась, куда же попадет после смерти: в  рай  или  ад?  Конечно,
конечно, все это полная чушь и глупости, от  человека  ничего  не  остается,
кроме кучки каких-то там микро-(макро?)элементов, но все же -  вдруг  да  не
глупости?
   Вдруг да не чушь? Ну, в таком случае стоит только представить, что на шаг
позади  от  апостола  Петра,  побрякивающего  ключами  от  рая,  окажутся  с
постно-укоризненным видом ее приемные родители, -  стоит  только  вообразить
такое, немедленно прыгнешь в ад! Впрочем, ее  скорее  всего  сразу  направят
именно туда. Руки по локоть в крови и всякое такое.
   А, чепуха! Она мысленно отмахнулась от неприятных воспоминаний.  Вот  это
Лида научилась делать в совершенстве - забывать. У кого-то  из  поэтов  есть
строки: память - взбесившаяся телефонистка, наугад набирает номера. Что-то в
этом роде. Правда что  -  взбесившаяся  телефонистка!  И  чтобы  не  спятить
самому, надо уметь отключиться. Подумать о приятном. Например,  о  "Прощании
славянки".
   Шедевр Серебряковой покоился на столе,  расправленный  и  придавленный  с
углов книгами, чтоб не скручивался в трубку. Помнится, там, в музее,  голову
беспрестанно сверлила назойливая мысль: не напутать, когда будешь обертывать
вокруг тела картину, не свернуть ее рисунком внутрь - только  наружу,  иначе
краска может  покоробиться  и  даже  обвалиться.  А  если  полотно  свернуть
рисунком наружу, то даже если оно потрескается,  потом,  расправившись,  все
трещинки сомкнутся - и ничего заметно не будет. Вот такие маленькие