-  подчеркнула  голосом  Соня.  -
Вотчимов, как раньше говаривали, у  меня  столько  сменилось  -  не  счесть,
натурально не счесть. Смешались в  кучу  кони,  люди...  Ей-богу,  на  улице
встречу - не узнаю. Хотя они, впрочем,  все  какие-то  мимоезжие.  Транзитом
семейную жизнь вели! Запомнился только один, последний.
   - Он что, был хороший человек, раз ты его запомнила? - спросила Лида.
   - Да так, ничего особенного, - отмахнулась Соня. -  Простой  обыкновенный
маньяк. Таких, наоборот, надо поскорее забывать, а я  вот  помню.  Наверное,
потому, что он поклялся меня прикончить. Да  не  дергайся!  Дело  давнее,  я
сначала ждала-ждала, а потом поняла: кто грозит, тот не опасен.
   - И.., за что? - боязливо прошептала Лида.
   - А я объяснила матушке, ради  кого  на  самом  деле  он  живет  в  нашей
квартире, - криво улыбнулась Соня. - Вот так вот.  Она  нас  обоих  потом  и
выгнала с криками и воплями, только меня вскоре обратно позвала, потому  что
без меня мужики в ее сторону и смотреть не хотели, а его на порог больше  не
пустила. Но ладно, это неинтересно. Ты говоришь, твой отец  -  ну,  приемный
отец - умер?
   Почему?
   Лида слегка поморщилась. Она понимала, что без этого вопроса не обойтись,
но кто бы знал, до чего не хотелось об этом говорить!
   - Отравился грибами.
   - Что?! - Соня побледнела. - Как? Каким образом?!
   - Ну как грибами травятся... - дрожащим голосом проговорила Лида. - Очень
обыкновенно! Он, же был на пенсии и все лето, с апреля по октябрь,  проводил
в саду, там у нас домишко такой хиловатый в садово-огородном кооперативе.  Я
когда приезжала на выходные, когда нет, у меня же работа  не  нормированная.
Да я эту дачу по жизни терпеть не могла! Отец сам себе готовил.
   А тут черт меня как раз принес - будто нарочно! Отец говорит: надоело  на
картошке да макаронах сидеть, схожу в лес - как раз грибы пошли. Ну и набрал
то ли ложных опят, то  ли  поганку  зацепил  вместе  с  сыроежками.  Пожарь,
говорит, мне. А я вообще в грибах не разбираюсь,  я  их  и  не  ем  никогда,
гадость такая скользкая, ненавижу...
   - Я тоже, - шепотом сказала Соня, и ее передернуло совершенно так же, как
передернуло Лиду.
   - Ну, раз просит,  поджарила.  А  потом  заспешила  непременно  к  вечеру
вернуться в город, в том  клубе,  где  я  работаю,  сезон  начинается  не  в
сентябре, а в августе, и как раз вечером было открытие.  Умчалась,  а  через
три дня меня нашли с милицией... Он надеялся, видно, отлежаться,  никому  из
соседей ничего не сказал. А потом уже поздно стало.
   - Да, - протянула Соня. - Не слабо!
   - Слушай, - с искусственным оживлением спросила Лида, -  а  ты  вместе  с
матерью живешь или как?
   - Или как. Ты разве не в курсе,  что  матушка  наша  общая  тоже  ушла  к
верхним людям?
   Сказать, что голос Сони звучал при этом известии равнодушно,  значило  не
сказать ничего.
   - Да ты что? А как же?.. Но ведь я ехала, чтобы с  ней  повидаться  после
всех этих лет... - Лида ошеломленно покачала головой.
   - Повезло тебе, сестричка, что не  застала  ее.  Матушка  последние  годы
являла собой весьма печальную картину. Уж на что муженьку моему, Косте,  все
в жизни было глубоко по фигу, но и у него порою отказывали тормоза терпения.
   - Ага! - оживилась Лида. - Значит, ты все-таки замужем!
   - 0-ой! -  Соня  обморочно  закатила  глаза.  -  У  нас  не  разговор,  а
мартиролог какой-то получается, честное слово. Смеяться  будешь,  но  только
Костенька Аверьянов, супружник мой дорогой, тоже.., того-этого...
   - Какого? - свела брови Лида. - Какого - этого?
   - Он умер ровно год назад, - с усилием оборвав истерический смешок, сухо,
по-деловому, сказала  Соня.  -  День  в  день.  Отравился.  Что  характерно,
грибами. Вот, полюбопытствуй.
   Она не глядя сняла с полки и сунула Лиде пачку каких-то фотографий.
   Кладбищенские жутковатые виды.
   Молодой человек в гробу - красивый даже мертвый, белокурый  такой.  Злое,
затравленное Сонино лицо - на всех фотографиях она держится как-то в стороне
от гроба. А это, надо полагать,  поминки.  Разнообразные  женские  лица  над
винегретами и блинами.
   - Родня его, что ли? - тихо, сочувственно спросила Лида.
   - Нет, сослуживицы. Котик мой трудился в охране местного  художественного
музея. Старые грымзы! Его они обожали, а меня терпеть не могут.
   Да меня чуть ли не весь  городишко  терпеть  не  может.  Находились  даже
майоры Пронины, которые пытались повесить  Котькину  смерть  на  мою  нежную
шейку, но, сабо самой, ничего у них не вышло. К  их  великому  огорчению,  у
меня на тот день оказалось железное алиби, пусть и не очень-то приличное. А,
плевать!
   Соня помолчала, опустив глаза, делая какие-то странные движения руками.
   Лида  посмотрела  -  и  вспомнила  старинное  выражение,  которое  прежде
встречала только в романах: "ломать пальцы". Только теперь ей стало понятно,
как это выглядит.
   Вдруг Соня резко потерла руки и вскинула на сестру глаза.
   - А, плевать! - повторила с искусственным оживлением. - Ближе к делу.
   Ты знаешь, сегодня, когда увидела тебя на площадке,  поняла,  что  бог  -
есть.
   Есть он! И откликнулся на мои молитвы. Ты фильм "Щит и меч" смотрела?
   - Сонь, я что-то не понимаю...
   - Потом поймешь, - оборвала сестру Соня. - "Щит и меч", говорю,  смотрела
или нет?
   - Это где молодой Любшин? Смотрела разок, - промямлила  Лида,  совершенно
ошарашенная. Получается не встреча двух сестер, а какие-то поминки!
   - Ты - разок, а я, наверное, десять разков.  Там  песня  в  конце  поется
классная. Все знают "С чего начинается Родина?",  а  эту  мало  кто  помнит.
Между тем  в  ней  четко  выражена  просьба,  с  какой  я  намерена  к  тебе
обратиться, дорогая сестричка.
   Соня негромко пропела, заглядывая в глаза сестре:
   Давай с тобою поменяемся судьбою, Махнем не глядя, Как на фронте говорят!
   И усмехнулась, наблюдая, как вытягивается от изумления Лидино лицо:
   - Да не навсегда, родная. Только на один вечерок.

***

   Раньше Аня Литвинова весьма скептически относилась к рассказам о  семьях,
которые рушились из-за бездетности. Они с Димой женились по  такой  безумной
любви, о  какой  не  грех  и  роман  написать,  день  свадьбы  был  для  них
счастливейшим днем жизни, в шлейфе которого  полетели  столь  же  счастливые
дни, недели, месяцы, годы... Для них не существовало  остального  мира,  его
повседневных забот.
   Подружки  Анины,  вышедшие  замуж  гораздо  позже,   уже   вовсю   трясли
колясочками в скверах и палисадниках и  хвастались  необыкновенностью  своих
первенцев, потом вторых детишек, а Аня почему-то все никак не беременела. Не
больно-то она и страдала, если честно, потому что Дима стал для нее всем  на
свете: и мужем, и любовником, и отцом, и сыном, и даже задушевной  подружкой
- самой лучшей из всех!  Все  случается,  как  должно  быть,  думала  она  с
блаженным фатализмом, правильно мама утешала когда-то плачущую от зависти  к
цветущим  подружкам  болезненную,  невзрачную  Анечку:  "Суженого  конем  не
объедешь!" Вот она и не объехала своего ненаглядного Димку.  И  ребеночек  у
них еще появится - когда придет время.
   Однако время это почему-то никак не  приходило,  а  годы  -  они  шли,  и
однажды Анечка вдруг с изумлением обнаружила, что со дня их свадьбы миновало
уже пять лет.
   - Слушай, давай заведем ребенка, -  сказал  ей  Дима  той  ночью,  когда,
вернувшись из ресторана, где  отмечали  свой  первый  юбилей,  они  упали  в
постель и радостно занялись любовью. - Тут у нас один парень в  отделе  сына
родил - тако-ой экземпляр выдающийся.  Все-таки  хорошо,  когда  есть  дети,
правда?
   - Мужики всегда хотят сына, - целуя его в плечо,  усмехнулась  Аня.  -  А
вдруг родится дочь?
   - Согласен на дочь! - с тем же энтузиазмом воскликнул Дима. -  Одна  наша
сотрудница - она опять в декрете - приносила показать свое произведение.
   Мариночкой  зовут.  Я  прямо  влюбился.  Такой   пушистик   кудрявенький,
ручки-ножки в перевязочках, щеки просто-таки на плечах лежат, - Ага, а потом
придется этой Мариночке на диетах сидеть до изнеможения, - усмехнулась Аня и
построжавшим голосом спросила:
   - Не поняла, в кого ты все  же  влюбился:  в  Мариночку  или  Мариночкину
маму?
   - Вот в кого! - припал к ней Дима, и ночь юбилейная началась, и минула, и
все  было  необыкновенно  прекрасно,  однако  где-то  на  окраине   сознания
поселилась тревога: Дима начал думать о детях,  обращать  на  них  внимание,
выходит, ему чего-то не хватает для полного  счастья,  ему  уже  мало  одной
Ани?
   С этих пор они неосознанно, а может, и сознательно не просто любили  друг
друга, но "заводили ребенка".  Иногда  Ане  казалось,  что  после  восторга,
испытанного ею в объятиях Димы, просто невозможно не зачать, и она  начинала
присматриваться к себе, прислушиваться - однако впустую.
   Что за чертовщина? Неужто у кого-то из  них  не  все  в  порядке  с  этим
делом?
   Прошел еще год. И однажды Дима, последнее время заметно  озабоченный  (он
отговаривался тем, что  конец  квартала  и  года,  а  их  отдел  задерживает
отчеты), пришел домой с охапкой белых гвоздик (где только раздобыл? В  конце
60-х в городе Хабаровске гвоздики зимой - сущая фантастика!)  и,  вручая  их
жене, сообщил, что у него замечательная новость: он сдавал анализы и сегодня
получил результат. Отличный результат!
   - Какие еще анализы? - испуганно спросила Аня:
   Диму мучил застарелый бронхит, неужели он думал, что это туберкулез?!
   - А, насчет бездетности, - легким голосом сказал муж. - Вроде бы  у  меня
все в порядке! А то я здорово комплексовал, если честно!
   Аня чуть в обморок не упала.  Почему-то  вообразила,  как  Дима  проводит
эксперимент своим способностям по зачатию детей: весомо, грубо, зримо.  Даже
захотелось спросить: ну и кто, дескать, у тебя, мальчик или девочка?  Однако
тут же до нее дошел главный смысл слов мужа. Если у них нет детей, а  супруг
вполне здоров, то чья вина в таком случае?
   Она испуганно воззрилась на Диму, но глаза его были такими любящими, руки
такими ласковыми, что от сердца отлегло: он ни в чем не винит  свою  Анечку,
он по-прежнему уверен, что им пока не повезло, но  повезет  вскорости,  а  к
врачу ходил только потому, что он такой совестливый и предупредительный.  Не
зря грубоватая Анина тетка сказала, едва познакомившись с Димой: "Ну, Анька,
этого теленка ты всю жизнь будешь на веревочке водить!"
   Так оно и случилось, если честно, однако сейчас Аня  вдруг  ощутила,  что
веревочка-то может и оборваться...
   Разумеется, они  немедля  залегли  в  постель  и  отметили  положительный
результат Диминых анализов самым привычным и самым излюбленным способом.
   - Ну я не знаю, - задыхаясь, проворчал Дима, когда  смог  наконец  издать
хоть один членораздельный звук. - Если уж от  этого  ребенок  не  заведется,
тогда непонятно, чего ему вообще надо!
   Аня засмеялась,  но  оборвала  смех,  чтобы  Дима  не  уловил  отчетливой
истерической  нотки,  прозвучавшей  в  ее  голосе.  Рано  утром  она  вместо
педтехникума,  в  котором  преподавала  русский  язык,   пошла   в   женскую
консультацию.
   Спустя час, на ватных ногах выбравшись из кабинета врача, она по стеночке
дошла до гардеробной и долго переобувалась из больничных тапочек в сапоги, а
потом так же долго надевала пальто. Санитарка, пившая в гардеробной чаек и с
жадным любопытством наблюдавшая  за  ее  неверными  движениями,  наконец  не
выдержала.
   - Что, залетела, подруга? - спросила она с  фальшивым  сочувствием.  -  И
большой срок?
   - А муж в  командировке  был,  что  ли?  -  присоединилась  гардеробщица,
опытным глазом меряя Анину талию. - Неужели не берут на  аборт?  Пижмы  надо
попить, может, поможет?
   - Пижмы? - тупо повторила Аня, с трудом шевеля губами. - Ладно, попью...
   И так же, по стеночке, вышла из консультации.
   Ледяной ветер ударил по лицу  и  привел  Аню  в  себя.  Она  даже  смогла
улыбнуться, наконец-то постигнув смысл доброхотства санитарок: те ведь сочли
ее обычной неосторожной бабенкой, забеременевшей от любовника,  а  "пришить"
это дело мужу нет никаких шансов. А между тем дело обстояло с  точностью  до
наоборот! "Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно!" - кто  это
сказал с таким глубоким, таким трагическим знанием дела?
   Аня повернулась спиной к ветру и пошла  на  остановку.  Сзади  засигналил
автомобиль, выруливший из-под арки. Она неуклюже метнулась в сторону, только
чудом вывернувшись из-под колес грузовика, да  так  и  застряла  в  сугробе,
вдруг подумав, как было бы замечательно, если бы водитель не дал  себе  труд
посигналить - и наехал на нее. К примеру, мела бы метель, он бы  не  заметил
Аню... Впервые мечта о смерти посетила ее - как мечта о спасении. От  позора
и горя. От уныния и одиночества, что ждут ее теперь. Ведь Дима ее  наверняка
бросит, когда все выяснится.
   Умереть - и никто ни о чем не узнает. Умереть -  и  ничего  не  объяснять
Диме!
   Бедняга, сколько он натерпелся позора и беспокойства с этими анализами, а
все зря. Он изначально был ни при чем. Но вот интересно: женился  бы  он  на
Ане, если бы знал, что она бездетна?

***

   - Эта тварь должна умереть, -  тихо,  без  выражения,  сказал  Валера.  -
Удивительно, что ее до сих пор земля носит.
   - Ну, милый, - хмыкнул Пирог. - Она, многотерпеливица, и не таких  носит.
Сонька - это еще детский лепет.
   Струмилин вскинул брови. По уверениям Валеры, в  тех  фотографиях,  какие
якобы стали причиной самоубийства Кости Аверьянова,  детского  было  столько
же, сколько чаю "Липтон" - в ядерной боеголовке. Струмилин этих  фоток  пока
не видел, только слышал о них, однако, клялся Валера, у каждого мужика,  кто
такого счастья сподобился бы, волей-неволей возникла бы мысль: а как он  сам
поступит, если узнает такое о своей жене?
   Небось сто из ста сказали бы: "Убью!" Но девяносто девять из  этой  сотни
присовокупили бы: "Эту суку!" Костя же...
   Вот именно.
   Валера уверял, что известие о тайных забавах Сони  Аверьяновой  оказалось
просто-напросто последней каплей в чаше терпения ее мужа. Однако  Струмилин,
которому по долгу, так сказать, службы частенько приходилось иметь  дело  со
всеми  и  всяческими  суицидами,  насчет  самоубийства   очень   сомневался.
Отравиться  грибами  нарочно  -  это,  мягко  говоря,  хлопотно.   Хлопотно,
мучительно, неэстетично и не шибко быстро. Правда, наверняка. И поди докажи,
сам человек наелся поганок или ему кто-то их в жареху подсунул. Эти  бытовые
отравления всегда можно толковать двояко.
   Вот, к примеру, чемеричная вода.
   Всякий врач "Скорой помощи" сталкивается с отравлением  чемеричной  водой
достаточно часто. Как правило, карету вызывает заботливая жена:  что  это  с
моим благоверным? Хлещет из  него  отовсюду,  слабость,  пульс  еле-еле,  ну
просто помирает, страдалец, спасите его  для  меня!  Обычно  одного  взгляда
хватает опытному человеку, чтобы понять: весь этот  переполох  учинила  сама
супруга, хотя и взирает сейчас перепуганными глазками.  Врач  отводит  ее  в
сторонку или на кухню выводит, чтобы не слышал страдалец, и начинает  пытать
с пристрастием: в каком количестве давала она супругу известное средство  от
педикулеза (проще сказать, от вшей)? И что  бы  она  ни  врала,  как  бы  ни
всплескивала ручками, это бессмысленно, потому  что  такой  вот  характерный
анамнез  наблюдается  исключительно  у  мужиков  с  признаками   застарелого
алкоголизма. Согласно народной медицине,  чемеричная  вода,  в  состав  коей
входит растительный яд рератрин, - для многих отчаявшихся  женщин  последнее
средство внушить мужу отвращение к водке. И помогает, знаете  ли!  Пусть  на
время,  но  помогает!  Другое  дело,  что  относительно  дозировки  народная
медицина ничего конкретного не говорит. И бывают, не часто, но бывают, такие
случаи, что умирают мужики стараниями заботливых женушек.  А  сколько  таких
мужиков померло, грибочков покушавши! Особенно - закусивши ими.
   Вот и Константин...
   - Кот пил, что ли? - спросил он угрюмо, и Валера кивнул:
   - Да разве от такой жизни не запьешь?! Судя по лицам, и у самого  Валеры,
и у Пирога жизнь тоже была такая. И уже  давно!  Возможно,  их  тоже  иногда
тянуло расстаться с такой жизнью.
   И тем не менее версия  о  самоубийстве  Аверьянова  существует  только  в
голове Электровеника, Костя ведь  ни  записки  никакой  не  оставил,  ничего
такого.
   Пирог, способный мыслить и  говорить  более  связно,  сообщил,  что  жену
Константина чуть не заподозрили в попытке убийства. Но у нее оказалось такое
алиби, что  не  подкопаешься.  Слухи,  конечно,  продолжали  ходить  всякие,
однако, увы, Соню  даже  не  задерживали  -  допросили  раз  и  все.  Вообще
официальный вердикт такой - смерть от  случайного  отравления,  тем  паче  в
конце лета - осенью масса народу травится грибами и всякими лесными сборами.
И если бы не эти фотографии, о которых Валерка все уши прожужжал...
   Валера между тем налил по новой. Руки его дрожали, хотя  выпили-то  всего
ничего. Это от злости, от ненависти к жене Константина, - довела баба мужика
до ручки!
   Струмилин пожал плечами. Хоть убей, он не понимал, как  можно  кончать  с
собой из-за гулящей бабы. Вообще-то  на  самоубийство  из-за  сердечных  дел
гораздо чаще идут женщины, чем мужчины. Разве что Костя уже  свое  отжил,  и
знал это, и вот судьба дала ему шанс уйти под благовидным предлогом.
   Видимо, так. Струмилин слишком  много  видел  смертей,  чтобы  не  верить
совершенно твердо  в  одно  страшноватое  старинное  изречение:  ловит  волк
роковую овцу. Да, работа давно сделала его фаталистом!
   Вопрос вот в чем: кто сыграл для Кости роль этой судьбы? Кто  сделал  его
"роковой овцой"? Кто подсунул фотки, стоившие ему жизни?
   Или все это тоже произошло случайно?

***

   Лида выскочила из автобуса и суматошно огляделась. Часы на здании вокзала
показывали три.
   Осталось десять минут! Она опоздает, точно опоздает! Еще  же  надо  найти
этот дурацкий поезд!
   - Уважаемые пассажиры! Скорый поезд номер сто тридцать восемь  сообщением
Северолуцк - Адлер через десять минут отправляется с первой платформы. Выход
на платформу через зал ожидания, а также через левое и правое крыло вокзала.
Нумерация вагонов начинается с головы поезда. Повторяю...
   Повторения не требовалось: Лида уже ударилась  всем  телом  в  стеклянную
дверь, ворвалась в здание вокзала и, лавируя, обремененная множеством вещей,
понеслась к  выходу  на  платформу.  Красное  платье  из  легкого  шелкового
трикотажа,  вернее,  сарафан  на  тоненьких  бретельках,  вился   в   ногах,
высоченные каблуки красных босоножек то и дело грозили подломиться.
   "Как Сонька с ними справляется? -  в  десятый  по  меньшей  мере  раз  за
последние полчаса подумала Лида. - При таких каблучищах только на панель,  и
то не ходить по ней, а прислонившись стоять!"
   Она-то предпочитала устойчивый плотный каблук, а на  шпильки  взбиралась,
когда уж совсем деваться некуда.
   Оказавшись напротив очередной стеклянной двери, Лида не смогла удержаться
от искушения и не поискать взглядом свое отражение, однако дверь ни  секунды
не стояла на месте: люди так и ломились на платформу, словно  им  предстояло
драться за места в пригородной  электричке,  а  не  располагаться  в  скором
поезде "согласно купленным билетам". С другой стороны, рассосаться за десять
минут этакой толпище людей - тоже надо уметь!
   В кильватере двух крутых парней с крутыми чемоданами  на  колесиках  Лида
выскочила на платформу и огляделась, нервно отводя волосы со лба. И  тут  же
ее прошибло холодным потом: челка! Господи,  да  ведь  новехонькая,  полчаса
назад выстриженная челка сейчас встанет дыбом! Соня еле-еле заставила волосы
сестры,  привыкшие  быть  строго  зачесанными  назад,  лежать  на   лбу.   И
примачивала их, и лаком  брызгала,  и  гелем  смазывала  -  никакого  толку.
Каким-то чудом удалось уложить