се было  бы  совсем  иначе.  И  при
словах о сестре  Анна  Васильевна,  ну,  мама  Лидкина,  жутко  хмурилась  и
начинала переживать. Я так понимаю, детей у них больше быть  не  могло,  так
что никакой сестрицы у Лидки не имелось.
   - Ясно, - рассеянно произнес Струмилин. На самом-то деле ясного, конечно,
ничего, в голове сплошная каша.  И  некая  вроде  бы  трезвая  мысль,  вдруг
промелькнувшая в этой каше, на самом деле заварила ее еще круче.
   Мысль заключалась в следующем: никакого такого особенного сходства  между
Соней и Лидой на самом деле  нет,  юно  существует  только  во  взбесившемся
воображении сексуально озабоченного доктора Андрея Струмилина. Соню он видел
на кладбище мельком, вдобавок солнце светило ей в спину, а ему в глаза, Лида
только отдаленно похожа на нее, мало ли людей  на  свете,  которые  друг  на
друга...
   Нет! Опять по всему  выходит,  что  доктор  Струмилин  идиот.  Лешего  не
обмануло бы какое-то там отдаленное сходство,  он  искренне  верил,  что  на
вокзале встретил Лиду. А она.., как это сказала она по телефону: "Привези те
фотографии, помнишь? С негром..."
   Только Соня знала о снимках. Только Соня могла видеть, какое  впечатление
они произвели на Струмилина. И только Соня могла  намекнуть  на  них,  прося
помощи в отчаянную минуту.
   Это значит, что сегодня в Нижний Новгород  приехала  Соня.  А  также  это
значит, что она узнала Струмилина. Может быть, даже еще на вокзале. Но уж на
пороге своей квартиры - точно!
   - Ты чего? - услышал  Струмилин  озабоченный  голос  и  повел  глазами  в
сторону Лешего, встревоженно смотрящего на него. -  Кончай  переживать,  так
ведь и голову сломать недолго. Я вот что тебе  скажу.  Возникли  с  девушкой
проблемы - выясни с ней все  отношения  на  берегу.  У  тебя  есть  к  Лидке
вопросы, у меня есть к Лидке вопросы -  пошли  их  зададим.  И  снимем  этот
стресс. Ты знаешь, где она сейчас, или не знаешь?
   - Знаю, - кивнул Струмилин.  -  Только  не  знаю,  сможем  ли  мы  с  ней
поговорить. Впрочем, подожди, я спрошу.
   Он огляделся - и вернулся в вестибюль Пятой градской (за  все  это  время
они с Лешим и шагу не сделали с крыльца), снял трубку телефона-автомата.
   Накрутил номер. Долго-долго, чудилось, звенели гудки,  потом  послышалось
запыхавшееся:
   - Алло?
   - Ма, привет, - бодрым голосом сказал Струмилин. - Как там жизнь?
   -  Да  так,  потихоньку-помаленьку,  -   отозвалась   мама   голосом   из
холодильника. - А ты что поделываешь?
   Но тут же она сбилась с леденящего тона, зачастила привычно:
   - Андрей, объясни, во что ты впутался? Кого ты ко  мне  привез?  Ее  что,
кто-то преследует? Ты решил ее у нас спрятать?
   - С чего ты взяла? - насторожился Струмилин.
   - С того, что у нее странгуляционная борозда на шее!
   - Какая борозда?!
   - Да ладно пинжака валять, - обиделась мама. -  Чтобы  врач  "Скорой"  не
знал, что такое странгуляционная борозда... Причем твои знания  из  реальной
жизни, не то что мои - из детективов. Так вот: на шее  у  этой  красотулечки
типичный след удавки.
   - Ишь, какая глазастая...
   - Уж какая есть.  Понимаешь,  я  решила  снять  с  нее  этот  голубенький
костюмчик - он же весь в цементной пыли, - выбить его и почистить. Развязала
заодно косыночку на шее - батюшки, думаю, душили девицу, что ли? Андрей,  ты
ее, часом, не от ревнивого любовника увез?  К  нам  не  завалятся  братки  с
гранатометами?
   - Да вряд ли, - буркнул Струмилин. - Не  волнуйся,  как-нибудь  переживем
все это. А она еще спит?
   - Конечно. В моем халате. И даже малость похрапывает.
   - Посмотри, может, начала просыпаться? Тут дело срочное.
   - Погоди-ка.
   Раздался стук - это мама положила трубку рядом с телефоном на  столик.  И
надолго воцарилась тишина. Как-то слишком надолго...
   - Алло? - наконец сказал потерявший терпение Андрей. - Ма, ты где?
   Тишина. Только вдали  словно  бы  раздается  хлопанье  дверей,  доносятся
придушенные восклицания, кажется, даже всхлипывания...
   Бог ты мой, да что ж там творится? Уж не  накаркала  ли  маманя  на  свою
голову какой-то детектив?!
   - Мама! - заорал не в шутку перепуганный Струмилин - и  даже  покачнулся,
услышав вдруг у самого уха ее голос:
   - Чего кричишь? Вот она я.
   - Ну, слава богу! Куда ж ты  пропала?  Мне  уже  тут  всякие  стуки-глюки
слышались.
   - А, это я дверьми хлопала, -  ломким,  злым  голосом  сообщила  мама.  -
Металась, как дурочка, по квартире.
   - То есть?
   - То есть сбежала твоя протеже, а я не сразу  в  это  поверила  и  бегала
туда-сюда, искала ее.
   - Мама! - снова заорал Струмилин, и мама не на шутку обиделась:
   - Не ори на меня. Молод еще на мать орать!  Я  сидела  в  своей  комнате,
смотрела телевизор, дверь нарочно закрыла поплотней, чтобы твою  барышню  не
беспокоить. Она в это время проснулась и сделала, ноги. В моем халате, между
прочим, в любимом, зелененьком. Забрала со столика в прихожей свою  сумочку,
туфли надела, а костюмчик, видать, не нашла. Ну да, я  его  проветривать  на
балкон повесила, а на балкон ведь только через мою комнату...
   - Мама! - в третий раз возопил Струмилин. - Ты серьезно?!
   - Что мне, поклясться? - сердито спросила мама. - Говорю же тебе:  сидела
в своей комнате, никого не трогала, смотрела "Скорую помощь"...
   Струмилин слабо хохотнул, нажимая на рычаг.
   - Проблемы? - осторожно спросил Леший, заглядывая ему в  лицо.  -  Я  так
понял, Лидка находилась у тебя? И удрала, что ли?
   - Вроде того, - кивнул  Струмилин,  переворачивая  в  приемнике  автомата
карточку и снова набирая номер.
   - "Скорая" слушает.
   - Палкин, привет, это я. Слушай-ка, если по нашей бригаде получишь вызов,
сбрось сигнальчик мне на пейджер, ладно? Я тут буквально в  двух  шагах,  на
Ковалихе.
   - Сделаем.
   - А теперь, - Андрей обернулся к Лешему, - теперь двинем на Ковалиху.
   Конечно, может быть, Лида снова рванула в Северолуцк, но мне кажется,  ни
одна женщина не поедет на вокзал в халате. Ей надо как минимум переодеться.
   - Погоди, вот здесь короче, - Леший заставил  его  повернуть  от  крыльца
направо, - пойдем проходными дворами.
   Они пролетели по темным закоулкам, выскочили на Ковалиху, миновали сквер,
потом еще квартал, вбежали во двор. Разом задрали головы: на четвертом этаже
светилось окошко...
   - Угадал! - Леший хлопнул Струмилина по плечу, затем  с  тем  же  напором
саданул кулаком по кодовому замку. Дверь послушно распахнулась.
   Взлетели наверх.
   - Иди ты первый, - отпыхиваясь, шепнул Струмилин. - Мне она  может  и  не
открыть.
   Леший нажал на звонок.  И  почти  сразу  послышался  тихий  встревоженный
голосок:
   - Кто там? Кто?
   - Свои! Это я, Леший! Срочно открывай, дело есть.
   Заскрежетал замок. Дверь приоткрылась.
   - Чего тебе?
   - Лида, мне надо  срочно  узнать  насчет...  Струмилин  выступил  вперед,
оттеснив Лешего плечом, всмотрелся в открывшую - и облегченно  перевел  дух:
новой подмены не произошло. У этой девушки разбита губа - значит, именно  ее
он унес из пресловутого дамского клуба. Но  какое  же  бледное,  осунувшееся
лицо у нее, какие тени залегли под глазами!
   - Соня, моя мама о тебе беспокоится. Глаза сузились, стали злыми:
   - Да? Ну, я бы не стала этого утверждать.
   - Что ты! - воскликнул Струмилин. - Она нисколько не обиделась, когда  ты
сбежала, она просто... - И вдруг до него дошло:
   - Ты.., ты чего не стала бы утверждать? Ты не Соня? Ты Лида? Да  нет,  не
может быть! Ну почему ты так думаешь?
   Она отогнула ворот халата, показав тускло-красный след на шее:
   - Вот поэтому.
   - Как это? - глупо спросил Струмилин.
   - Да так! - Она недобро усмехнулась. - Те  отморозки  душили  в  квартире
Евгения Лиду. Лиду, а не Соню! Понял?
   - Нет, - честно сказал Струмилин.
   - Я тоже не понял, - вылез из-за его  спины  молчавший  доселе  Леший.  -
Ребята, может, мы войдем и обкашляем ситуацию, сидя  за  столом?  У  меня  с
самого утра маковой росинки... У тебя пожевать чего-нибудь найдется?  Только
не абрикосовый компот!
   Лида перевела на него взгляд, потом вдруг слабо усмехнулась:
   - Ну ладно, входите. И в самом деле пора поговорить.

***

   В общем-то, можно было считать, что  теперь  все  в  порядке.  В  роддоме
удалось подсунуть регистраторам Анин паспорт, и в суматохе никто не  обратил
внимания ни на несходство фотографий, ни на разницу в возрасте. Конечно, Аня
боялась, что Ирка  начнет  болтать,  уж  очень  она  сделалась  после  родов
какая-то.., не такая, но все обошлось, и вот спустя десять  дней  -  безумно
нервных, изматывающих дней! -  Анну  Литвинову  забрали  из  роддома  муж  и
сестра.
   Две огромные коробки конфет и  два  огромных  букета  тяжелых,  напоенных
осенней зрелостью  гладиолусов  были  вручены  врачу  и  медсестре,  которые
выписывали Ирину, а потом вся компания погрузилась в такси и отправилась  на
снятую, Димой квартиру.
   На лестнице им встретилась соседка. Дима представ вил ей Аню  как  только
что выписанную из роддома жену, показал два сверточка с закрытыми личиками!
   Женщина поохала, поахала, с нежностью озирая тщедушную  фигурку  "молодой
мамы" и не обращая ни малейшего внимания на угрюмую Ирину,  и  Аня  от  души
похвалила себя за предусмотрительность:  на  эту  квартиру  она  и  носа  не
совала, ее здесь никто не знал и не видел, поэтому так лихо удалось соврать.
Неважно, что жить здесь придется месяц-два - ни у кого не должно  возникнуть
ни малейшего сомнения в том, что это их, Литвиновых,  родные  и  собственные
дочки!
   Дима в тот же вечер уехал в Хабаровск:  срочно  увольняться  и  увольнять
Аню, оформлять на маму (она в курсе случившегося  и  поклялась  молчать  как
рыба!) доверенность для продажи квартиры и прочих формальностей.  В  далеком
городе Горьком Литвиновых уже ждали, и квартира  их  ждала  -  на  улице  со
смешным названием Ковалиха, и работа Димина в "почтовом  ящике".  .  Словом,
Дима уехал, а Аня осталась с детьми. И с Ириной...
   Это было ее, Иркино, предложение: все время до отлета в Горький пробыть с
девочками, кормить их материнским  молоком,  которое,  конечно  же,  гораздо
полезнее взятого на молочной кухне, помогать купать, пеленать и  все  такое.
Да уж, хлопот с  ними  с  двумя  было  столько,  что  худенькая  Аня  вообще
сделалась как спичка, глаза у нее ввалились, и все чаще приходила  в  голову
мысль, что с одной-то крошкой не в пример спокойнее... Хотя, строго  говоря,
Сонечка все больше спала, пищать начинала, только промокнув, охотно и  много
ела, любила купаться и даже - вот честное  слово!  -  застенчивым  кхеканьем
предупреждала о своем намерении напачкать в пеленки. Когда Сонечка не спала,
она лежала в кроватке  спокойно,  только  иногда  вдруг  заводила  тихонькое
"ля-ля-ля" да лупала  своими  большими  ,  глазками.  Они  из  молочно-синих
постепенно становились не то голубыми, не то серыми  и  обрастали  загнутыми
золотистыми ресничками.
   Если честно, с Лидочкой возни было куда больше:  она  орала  в  ванночке,
вякала при кормлении,  то  и  дело  срыгивая  и  давясь,  беспокойно  спала,
зловредно,  втихую  какалась  и  писалась..,  однако  почему-то  именно  эту
маленькую капризулю с особенной, исступленной, почти истерической  нежностью
любила  Аня,  именно  к  ней  бросалась  к  первой,   чуть   заслышав   писк
просыпающегося младенца, ее первую показывала патронажной медсестре и врачу.
Лидочка - это была ее настоящая дочь, в то время как Сонечка... Сонечка была
всего лишь сестрой Лиды.
   Погрузившись в глубины материнской любви,  Аня  порою  даже  забывала  об
истинной роли Ирины в жизни девочек. Та стала  молчалива,  сосредоточена  на
уходе  за  крохами  и,  если  честно,  обращалась  с  ними  куда  ловчее   и
непринужденнее, чем "настоящая мать". Аня высокомерно объясняла это тем, что
в какой-то там деревеньке у Ирки  осталась  целая  куча  младших  братьев  и
сестер, которых ей приходилось в свое время нянчить,  вот  она  и  приобрела
навыки ухода за младенцами. Словом, все эти три недели, какие Диме  пришлось
пробыть в Хабаровске, они жили с Ириной если и не душа  в  душу,  то  вполне
мирно. Ни та, ни другая не заводили разговора о деньгах. Как-то  само  собой
разумелось, что Ирина получит их при полном и  окончательном  расставании  с
Литвиновыми.
   Конечно, в глубине Аниной души  еще  тлела  прежняя  настороженность.  Уж
очень привязалась Ирина к девочкам! "Заплатим ей, а в один прекрасный день я
вернусь из магазина - а дома.., пусто дома, Ирка улепетнула и с деньгами,  и
с дочками! - опасливо думала Аня. - Без денег-то она никуда не денется!"
   И все-таки Аня недооценила эту красотку...
   Наконец-то  Дима  уладил  все  дела  в   Хабаровске   и   позвонил,   что
возвращается. Он даже взял билеты на рейс Комсомольск - Хабаровск -  Иркутск
- Омск - Горький. Жуть,  четыре  посадки,  но  Аня  обещала  все  выдержать.
Надеялась, что выдержат и  крохи...  Утром  Аня  поехала  на  вокзал,  решив
совместить встречу  любимого  мужа  с  посещением  молочной  кухни  (девочек
исподволь приучали к искусственному питанию).  И  когда  нагруженные  вещами
Литвиновы ввалились в узенький коридорчик наемной квартирешки, их  встретила
странная тишина, почему-то сразу показавшаяся Ане зловещей.
   Казалось  бы,  что  такого?  Малышки  могли  бы  спать,  Ирка  прикорнуть
рядышком, но тишина была особенная, такой тихой могла быть только пустота, и
Аня уже заранее знала, что увидит, что найдет.
   Вернее, чего не увидит. Чего не найдет... Да, квартира оказалась пуста.
   Ни Ирины, ни близняшек, ни их вещей. Ирка  собрала  все,  от  пеленок  до
игрушек, а также  свое  барахлишко.  Оставалось  только  дивиться,  как  все
уперла! Почему-то первым делом Аня остро пожалела, что не более чем три  дня
назад купила дефицитную двойную коляску,  облегчив  Ирине  бегство.  Ну  да,
сунула туда все вещи - и понеслась... Куда?! Потрясенный,  убитый  Дима  как
сел на какой-то чемодан посреди комнаты свесив руки,  так  и  сидел,  а  Аня
стояла зажмурясь, прижавшись к косяку лбом и... нет,  она  не  плакала,  что
толку плакать! - она  обшаривала  мыслью  этот  поганый  городишко,  пытаясь
сообразить,  куда  могла  Ирка  запрятать  похищенную  Лидочку.  Ну  и  эту,
вторую.., тихоню-засоню.
   Черт, у этой поганки же не было  в  Комсомольске  никаких  знакомых!  Или
были? Может, подружилась с кем-нибудь в роддоме?  Заранее  сговорилась,  что
однажды нагрянет с  девочками,  посулила  какой-то  процент  от  суммы,  что
скачает с Литвиновых.
   Ни одной  минуты  не  сомневалась  Аня:  Ирка  все  это  устроила,  чтобы
увеличить  свой  "гонорар".  Понимала,   что   теперь-то,   ощутив   радости
материнства и отцовства, Литвиновы не станут жмотиться, пойдут на все, чтобы
вернуть себе девчонок!
   Да, это правда... Но где искать Ирину? Или ждать, пока она соизволит дать
о себе знать, пока предъявит свои разбойные требования?
   Что-то стукнуло в коридоре, что-то колыхнулось.
   Аня вылетела из комнаты чуть ли не со слезами на глазах.
   Ирка вернулась!
   Но это не Ирина, а соседка:
   - Что это у вас дверь не заперта? Тут же "химиков"  кругом  полно,  и  не
заметите, как дочиста обшарят! - И она ахнула при виде Димы:
   - Ой, вы уже дома?
   Значит, разминулись с Ирочкой? Я ей говорю: ну куда  ты  с  девчонками  в
такую стынь на вокзал, а она: нет, хочу встретить Дмитрия Ивановича, и  хоть
ты тресни!
   - На вокзал? - мгновенно ожил Дима. - Давно вы ее видели?
   - Да с полчаса, не более...
   Вылетели из дому, схватили  такси,  через  пять  минут  уже  метались  по
вокзалу, обращая на себя внимание, своим безумным видом.  Аня  вдруг  начала
плакать и никак не могла остановиться. Главное, ведь уже и  в  Хабаровск  не
вернешься, там  вся  прошлая  жизнь  порушена,  и  она,  и  Дима  уволились,
квартира, считай, продана, а в Горьком их ждут как бы с детьми, всем там уже
известно, что у них две дочки... Позорище какое! Ирка, эта паршивая,  лживая
тварь, так бы и убила ее своими собственными руками!
   Аня стиснула кулаки.., которые сами собой  разжались,  когда  Дима  вдруг
громко выдохнул сквозь стиснутые зубы:
   - Вон она. На перроне. Киоск "Воды - мороженое". Да не туда смотришь!
   Так на  Дальнем  Востоке  называют  условно  освобожденных  преступников,
работающих на крупных промышленных предприятиях.
   Господи!  Знакомая  клеенчатая  коляска  в  синюю  клеточку...   Знакомая
раздобревшая фигура в замшевом плащике... Ирка! Точно, Ирка!
   Литвиновы вылетели из вокзала, чуть не падая, понеслись,  огибая  здание,
на перрон.
   - Ирина! - еще издали закричал истерически Дима. - Ира!
   "Дурак! - с незнакомой, звериной ненавистью подумала Аня. - Спугнешь!
   Сейчас она как чесанет - и затеряется в толпе на площади!"
   Ирка,  похоже,  не  ожидала,  что  ее  так  быстро  накроют:   вскинулась
растерянно, заметалась туда-сюда, забыв о сумке с вещами,  потом  вспомнила,
вернулась за ней - и потеряла время.
   Дима налетел коршуном, вырвал у нее ручку коляски, откинул покрывальце  с
детских лиц, выкрикнул, словно на перекличке:
   - Лидочка - здесь! Сонечка - здесь! - Обернулся к жене:
   - Аня! Они все здесь! Слава богу! - И принялся неловко  вывернутой  левой
рукой вытирать глаза.
   Аня не стала тратить время на эмоции:  подскочила  к  ошарашенной  Ирине,
влепила ей одну пощечину, потом другую, а потом уже не могла остановиться, а
Ирка стояла столбом, не защищаясь,  и  Дима  не  останавливал  жену,  то  ли
поглощенный созерцанием детских лиц, то ли оторопев от ее  ярости,  -  такую
Анечку он прежде не знал, такую Анечку видел впервые...
   Наконец  Ирка  заревела,  как   большая   красивая   корова,   сообразила
заслониться ладонями и плача пошла куда-то прочь. Не совсем, впрочем,  ушла:
притулилась  к  киоску,  дрожа  располневшими  плечами,  на  которых  трещал
замшевый плащик.
   Аня, не обращая внимания на зевак, открыла сумку и принялась  вытаскивать
оттуда  Иркины  вещички  впопыхах  перемешанные  с  детскими.  Следовало  бы
конечно, эту тварюгу оставить в чем есть, но как-то  противно  хранить  хоть
какую-то память о ней, да и зачем нести лишнюю тяжесть?
   Увязала небогатое имущество в одну  из  девчонкиных  пеленок,  подошла  к
Ирине:
   - Кончай реветь, поганка, предательница! Скажи спасибо, что мы не вызвали
милицию! Держи свое барахло.
   Ирина неловко прижала к себе узелок, хлопая стеклянными от слез глазами.
   Аня расстегнула плащ, кофточку,  залезла  в  лифчик,  к  которому  пришит
изнутри потайной карман - всегда, уходя из дому, она надевала  этот  лифчик,
опасаясь коварства Ирины и судьбы! - рванула тонкую,  мягкую  ткань.  Сунула
Ирине завернутый в носовой платок  тугой  нагретый  пакет,  почему-то  остро
вспомнив, как Ирина показывала им фотографию своего любовника, отца  будущих
близняшек.
   - Вот здесь две тысячи, как и договаривались. И заруби на  носу!  У  тебя
нет никаких прав на наших дочек. По всем документам мы - их родители,  ясно?
У меня справка из роддома, где написано: мать - Литвинова Анна Васильевна. А
ты тут никто! Никто! И пошла вон. Только  сунься!  Только  подойди!  Я  тебя
посажу!
   Поняла! Ну так убирайся.
   И Ирка медленно пошла вдоль рельсов.
   Аня люто оглянулась на мужа. "Если он только сейчас обернется вслед  этой
поганке! Если только что-нибудь скажет! Если посмеет меня упрекнуть!"
   Не обернулся, не сказал, не упрекнул. В полном упоении трогал  мизинчиком
розовые щечки спящих сестричек, лепеча:
   - Дочки! Ах вы, мои доченьки!
   И у Ани  немного  отлегло  от  сердца,  отошла  пелена  с  глаз.  Удалось
отдышаться. И даже в левом боку  перестала  колоться  игла,  которую  как-то
незаметно удалось туда  вонзить  зловредной  Ирке.  Огромная  такая,  острая
игла...
   - На какое число у нас билет? - спросила она мужа.
   Тот поднял счастливые, влажные глаза:
   - Через три дня, а что?
   - А завтра есть рейс?
   - Сегодня в пять. А что?
   Аня посм